Текст книги "Шпионские игры"

Глава 1
Два месяца спустя
Воскресенье, день первый

Парк Бэйхай, Пекин

Китайская Народная Республика

Из бесчисленных парков Пекина Пионер больше всего любил именно этот. Здесь в уединении жили императоры еще тысячу лет назад, когда христиане проигрывали Священную войну. Природные красоты парка казались ему уникальными, а на берегах озера Тайе было хорошо даже зимой, когда ледяной ветер, дующий из Сибири, пронизывал тонкое пальто, заставляя поеживаться. Сегодня он провел здесь на холоде целый час, глядя, как волны накатывают на камни. Впрочем, медитацией это назвать было нельзя: он наблюдал за немногими людьми, которые появлялись у озера, невзирая на ветер. Непрекращающиеся слухи о «кроте» в рядах министерства общественной безопасности – Гон ан бу – привели к очередной внутренней чистке. Пионера это всегда беспокоило, но подобные расследования случались и прежде, и его не трогали.

Он не отказал себе в удовольствии поужинать. Пионер постоянно совершал ошибку, посещая ресторан «Фаншань», но дисциплина его каждый раз подводила. Демонстрировать свое богатство было рискованно. Здесь обедали президенты и премьер-министры. Цены по местным стандартам были высокие – почти триста юаней за сегодняшний ужин, и это еще не за самое дорогое блюдо, которое ему случалось заказывать. Единственная трата, которую он позволял себе из тех средств, что ему платило ЦРУ. Все остальное лежало на счету в «Уэллс Фарго банке» в Соединенных Штатах и мало что для него значило – он не сомневался, что никогда не доживет до того дня, когда сможет воспользоваться этими деньгами. Предателям в Китайской Народной Республике не полагалось последнего ужина на свой выбор. И если уж его рано или поздно арестуют, а значит и казнят, то до этого он насладится яствами, достойными императора. По крайней мере, так он обманывал самого себя. На самом деле так у него просто появлялась возможность на чем-то сосредоточиться. Он предал свою страну, чем вовсе не гордился, и поэтому каждый раз перед встречей со связным сидел за столиком, пытаясь заглушить чувство вины. Это стало для него так же привычно, как запивать еду зеленым чаем.

Покончив с жареными креветками и крабовым мясом, он потянулся к чашке с чаем. Уже вот-вот надо было уходить, и он мысленно отсчитывал оставшиеся до встречи минуты. Подобные мгновения он всегда ненавидел. Тиканье крошечных часов в голове казалось не громче шепота, но отчего-то могло заглушить все другие мысли. Эта безжалостная молчаливая пытка продолжалась уже двадцать пять лет. Он никогда не забывал о времени, даже когда спал. Чудо, что он до сих пор сохранил здравый рассудок.

Ресторан был полон лишь наполовину. Снегопад и слякоть прогнали с улиц большинство туристов. Пионер насчитал три столика, где сидели то ли американцы, то ли британцы, столик с корейцами, двух любовников, на вид тайцев, и небольшую группу… турок? Иранцев? Он не мог отличить арабов от персов.

В дальнем углу Пионер заметил китайца, который ужинал в одиночестве, как и он сам. Где-то он уже видел это лицо… но когда? В силу своей профессии Пионер обладал прекрасной зрительной памятью, но ему потребовалось несколько мгновений, чтобы вспомнить. Видел ли он сегодня этого человека? Да, в магазинчике-закусочной семь часов назад, в двух милях от столика, где тот сейчас сидел, – слишком далеко и слишком давно. Могло ли быть случайностью, что этот человек оказался здесь, в «Фаншане»? Возможно, но невероятно.

– Ваш счет, сэр.

Официант положил на стол кожаную папку.

Кивнув, Пионер подождал, пока тот не уйдет, положил внутрь деньги и вышел из-за стола. Он не стал оборачиваться, чтобы проверить, не последует ли за ним знакомый ему человек. Обеденный ритуал завершился, и у Пионера имелись более искусные способы выяснить, не преследуют ли его.

Заглушив голоса у себя в голове, Пионер вышел в вечерние сумерки, пересек короткий мостик и повернул на восток.

Тайбэй

Китайская Республика (Тайвань)

Квартира на третьем этаже невыразительного здания в одном из самых старых районов Тайбэя выглядела ничем не примечательной во всех отношениях. Дому было лет сорок, и его окружала небольшая лужайка с живой изгородью и несколькими голыми, покрытыми серым перегноем клумбами, которым предстояло еще несколько месяцев дожидаться появления травы и дикорастущих цветов. Квартира находилась неподалеку от задней лестницы – ее обитатели специально выбрали такое расположение, чтобы ни один посетитель не мог приблизиться незамеченным.

Здание не создавало для группы капитана Го никаких тактических проблем. Подобные места не были рассчитаны на оборону от вооруженного нападения, и организация их не представляла ни малейшей сложности. К несчастью для тех, кто являлся их целью, конспиративная квартира обеспечивала безопасность лишь до тех пор, пока ее местонахождение пребывало в тайне.

До восхода солнца оставалось полчаса, и Го хотелось воспользоваться эффектом неожиданности, который с рассветом исчезнет. Он бросил взгляд за деревья, где стояли офицеры из Бюро национальной безопасности, тревожно переминаясь с ноги на ногу и не зная, чем занять руки. Им отчаянно хотелось закурить, чтобы снять напряжение, но огоньки сигарет выдали бы их местоположение и наверняка помешали бы видеть в темноте, так что Го запретил курение. Эти высокомерные придурки распоряжались его людьми так, будто наняли их себе в помощники, и он был рад, что может проявить над ними хоть какую-то власть.

Старший офицер БНБ уже больше часа разговаривал по закодированному мобильному телефону. Поймав взгляд Го, он что-то невежливо пробормотал в трубку и подошел к капитану.

– Еще раз повторяю, вы должны применять только резиновые пули, – сказал офицер.

«Идиот», – подумал Го.

– Вы можете гарантировать, что наши противники не вооружены?

Подобно хорошему адвокату, он знал ответ на вопрос еще до того, как его задать.

Офицер БНБ заскрежетал желто-коричневыми зубами. Он уже отвечал на этот вопрос дважды за ночь, и у него не было никакого желания еще раз унижаться перед этим заносчивым ничтожеством-полицейским, всего лишь на шаг поднявшимся над обычным патрульным, который вряд ли мог оценить всю политическую важность происходящего.

– Они должны выйти оттуда живыми и невредимыми.

Закатив глаза, Го нежно провел пальцем в перчатке по предохранителю своего «хеклера», чего федеральный офицер в темноте видеть не мог.

– В каком виде они оттуда выйдут, зависит от того, как они станут реагировать на наше появление, – сказал Го.

– Этого требует мое начальство! Живыми! Вы меня поняли? И чтобы ни царапины на их лицах или руках, не говоря уже о трупах.

Го взглянул на офицера. Тот был крайне возбужден, в глазах сквозило отчаяние. Похоже, за операцией наблюдали с самых верхов, а это означало, что их цели предстоит стать разменной монетой в какой-то очень важной игре. Возможно, их предполагалось обменять на кого-то весьма серьезного – на кого именно, Го знать вовсе не хотелось. Он затребовал у федералов досье на каждого, отказываясь принимать участие в операции без доступа к данным разведки. Трое были китайцами с материка, о принадлежности которых к каким-либо группам ничего не говорилось. Речь могла идти об организованной преступности, но правительство вряд ли пошло бы на сделку с триадами[4]4
  Триада – форма тайных преступных организаций в Китае и китайской диаспоре. Всем триадам свойственны общие убеждения и ритуалы, например вера в мистическое значение цифры 3, откуда и пошло их название.


[Закрыть]. Еще один был американцем тайваньского происхождения, а Тайвань не стал бы держать в заложниках гражданина своего самого крупного покровителя на Западе. Оставалась лишь одна возможность. Все знали, что на Тайване полно китайских шпионов, и до сих пор правительству хватало ума их не трогать. Бюро национальной безопасности никогда не арестовывало китайских шпионов, опасаясь возможной реакции. Судя по всему, политика поменялась… или кто-то менял ее именно сейчас. Го это не нравилось, но международные отношения с китайцами выходили далеко за пределы его служебных обязанностей.

– В таком случае пусть этим занимается ваше начальство, – сказал Го.

– Исполняйте приказ! – Федерал уже почти кричал, привлекая внимание стоявших поблизости как полицейских, так и офицеров БНБ.

Шагнув вперед, Го наклонился к его лицу.

– Я не стану подвергать своих людей риску ради чьих-то политических амбиций, – сказал он вполголоса. – Выйдут ли ваши подозреваемые живыми, зависит от того, вооружены ли они и станут ли сопротивляться. Если вас это не устраивает – подумайте еще раз.

Офицер БНБ глубоко вздохнул и покачал головой:

– Если мое начальство будет недовольно…

– С учетом той информации, которую вы дали, я считаю, что принял верное решение, – отрезал Го. – Действуем или нет?

Федерал покрутил в руке телефон, соображая, не позвонить ли еще раз, но в конце концов спрятал его в карман.

– Действуйте.

Повернувшись, Го дал своим знак выступать и отдал тот же приказ по закодированному радиоканалу группе, стоявшей с дальней стороны здания. Люди в черных сапогах, комбинезонах, капюшонах и шлемах двинулись вперед в сумерках раннего утра. Подойдя к кирпичной стене, они приставили к ней переносные лестницы. Двое быстро взобрались наверх, держа голову ниже подоконников, и достали из рюкзаков ломики. Стоявшие внизу извлекли из карманов жилетов свето-шумовые гранаты.

Го повел свою группу к главному входу, затем поднял кулак, давая команду остановиться. Офицер позади Го обошел его вокруг, опустился на колено на грязный бетон и протолкнул под дверь оптоволоконный кабель. На его конце находилась камера, а офицер держал в руках цветной монитор, экран которого был виден Го. Офицер изогнул кабель вправо. Го никого не увидел. Он слышал голоса из-за двери, но шлем и вязаная шапка заглушали звуки, и он не мог разобрать, о чем они говорят. Стоявший на коленях офицер снова изогнул кабель, поворачивая камеру влево. В ее поле зрения появились трое. Кивнув, Го показал стоявшим позади него три пальца. Офицер убрал камеру и вернулся в строй.

Достав из жилета гранату, Го выдернул чеку, прижал рычаг и кивнул офицеру с десятифунтовой кувалдой в руках. Офицер с камерой позади строя схватил рацию и что-то прошептал. Офицер с кувалдой размахнулся и с силой нанес удар, разбив замок и вырвав засов из дверного проема со звуком ломающихся на ветру веток. Го швырнул в комнату гранату.

Сидевшие в первой комнате инстинктивно повернулись в креслах, уставившись на распахнутую дверь. Граната взорвалась со вспышкой в шесть миллионов свечей, одновременно осветив все светочувствительные ячейки на сетчатках их глаз и раз за разом посылая в мозг одну и ту же неподвижную картинку, пока глаза с трудом пытались восстановить зрение. Удар в сто восемьдесят децибел, поразивший их уши миллисекунду спустя, едва не повредил мягкие ткани. Ослепшие и почти оглохшие, они стали шарить вокруг руками, ища опоры.

Вторая группа разбила складными дубинками окна с другой стороны и бросила гранаты в задние комнаты. Квартира находилась под наблюдением больше недели, пока Го обсуждал с федералами план операции. В квартире было четверо, но только трое в передней комнате. Четвертый скрывался где-то сзади, в полутьме. Го надеялся, что он не спрятался в ванной без окон, которая, как они знали, находилась в задней части квартиры.

Го услышал, как взорвались гранаты в задней комнате. Он шагнул в квартиру, и за ним черной змейкой последовали остальные, подняв штурмовые винтовки. Сняв с пояса дубинку, Го раздвинул ее и с силой ударил первого обитателя квартиры под колени. Тот упал. За ним последовали второй и третий. Навалившись, Го и его напарник связали им руки гибкими наручниками.

Го услышал донесшиеся из задней части квартиры крики и щелчки выстрелов – судя по звуку, из девятимиллиметрового пистолета. Подняв оружие, он шагнул в сторону коридора, и тут же раздалась короткая очередь из «хеклера», такого же, как у него. Он двинулся в сторону находившейся справа спальни, глядя в прицел.

В комнате были трое. Один, в уличной одежде, – работавший на американскую компанию тайванец, который встречался в передней комнате с китайскими шпионами, а остальные двое – люди из группы Го. Гражданский лежал неподвижно, и на его рубашке на груди расплывалось кровавое пятно. Офицеры Го хрипели и задыхались. В валявшемся на полу серебристом термосе зияла дыра, и из нее била струя белого аэрозоля, достаточно сильная, чтобы привести колбу во вращение. Судя по всему, один из людей Го в темноте принял контейнер за оружие и выпустил по нему короткую очередь. Две пули угодили в грудь гражданскому, который был уже мертв, а третья пробила термос, находившийся под давлением.

Один из офицеров сдавленно захрипел, и Го протянул руку, машинально сделав вдох. Горло обожгло, и он понял, что совершил ошибку. Схватив своего подчиненного за жилет, он потащил его по коридору.

– Вон! Все вон! – хрипло крикнул он, чувствуя, как распухает гортань.

Его напарник увидел из передней комнаты, как Го тащит тело, и вызвал по рации «скорую». Выдохнув из легких отравленный воздух, Го попытался сделать вдох. Горло по-прежнему пылало, словно в него вонзались тысячи игл. Не обращая внимания на боль, он бросился назад по коридору за вторым товарищем по команде. О гражданском можно было не беспокоиться – две из трех пуль попали в грудь. Судя по количеству крови на полу, пуля пробила одну из главных артерий, если не сердце.

Дышать становилось все труднее, горло жгло уже нестерпимо. Го почувствовал, как у него подгибаются колени. Уверенный, что с ним сейчас случится сердечный приступ, он стукнул кулаком по груди, заставляя сердце биться. Один из офицеров взял его под руку и потащил наружу, пока остальные забирали задержанных и своих коллег, потерявших сознание. Го упал на грязный пол коридора и перевернулся на спину.

– Эвакуируйте всех из здания, – попытался он сказать, но ему это не удалось.

На языке ощущался вкус крови – ее было много.

Непострадавшие офицеры стали делать своим товарищам искусственное дыхание. Го сомневался, что они выживут. Перевернувшись на бок, он сплюнул кровь. Аэрозоль, чем бы ни было это вещество, оказался чрезвычайно едким. Го чувствовал, как он разъедает его слизистые, хотя по сравнению с другими вдохнул совсем мало. Даже если у медиков, которые уже бросились к нему, есть противоядие, его товарищи наверняка пострадали куда серьезнее.

К ним подошли федералы, стали разглядывать лежавших на траве арестованных. Один из федералов достал несколько фотографий для опознания. У всех троих схваченных обильно шла кровь из носа и ушей, но медики заверили, что особого вреда им не причинили. Их удалось взять в плен без видимых повреждений, не считая крови, которую можно смыть, и они не успели надышаться ядовитого вещества, которое вывело из строя группу Го. Идентифицировав личности задержанных, офицер БНБ достал мобильный телефон.

Врач приподнял голову Го, второй просунул ему в горло трубку. Последнее, о чем успел подумать Го: если федералы знали про термос, им еще предстоит за это ответить.

Глава 2
Понедельник, день второй

Оперативный центр ЦРУ

Седьмой этаж, старое здание штаб-квартиры

Лэнгли, Виргиния

Ночная смена только началась, и старший дежурный не хотел показывать слабость при подчиненных. Якоб Дрешер был лет на десять старше остальных в оперативном центре, и с каждым годом ночные смены казались ему все тяжелее. Он убеждал себя, что преимущество других заключается лишь в том, что они поддерживают себя ночью крепким кофе. Подавляющее большинство ночного персонала оперативного центра ЦРУ пристрастилось к кофеину и не могло представить, как Дрешер находит в себе силы сопротивляться сну без этого напитка. Одним из бонусов к правительственному жалованью был бесплатный доступ к кофе, который в Лэнгли лился рекой: его присылали сотрудники, работавшие за рубежом, и это были иностранные сорта, по сравнению с которыми местный кофе казался отвратительным пойлом. Но настоящие мормоны не пьют кофе, а Дрешер был мормоном, сыном восточногерманских новообращенных, которые эмигрировали во времена холодной войны, и на этом все споры заканчивались.

В мире этой ночью было спокойно. В новостях, звучавших с множества плазменных панелей от пола до потолка, говорилось большей частью о банальностях. Изредка поступавшие из резидентур со всех уголков света депеши были скучны во всех отношениях. Если до конца смены все останется по-прежнему, ему нечего будет передать сменщику несколько часов спустя. Дрешер посмотрел на часы, совершая ошибку: не секрет, что пережить ночную смену легче, если не следить за временем. Хотя у него не было доказательств, он готов был поклясться, что Эйнштейн наверняка работал клерком в патентном бюро в ночную смену, иначе ему не пришла бы в голову теория об относительности течения времени. Ночь в критической ситуации могла пролететь в несколько мгновений, но сегодня отсутствие каких-либо событий стало ответом на его молитвы. У Дрешера были планы на выходные, которые на этой неделе, в соответствии с графиком дежурств, выпали на среду и четверг. Он не мог пойти в церковь в воскресенье, чего наверняка не одобрила бы жена, но нуждался в дневном сне. Дрешер в любую минуту мог выпить кофе, но был уже слишком стар, чтобы отказаться от воскресного сна.

– У меня кое-что есть для вас.

Девушка-аналитик из Отдела тихоокеанского, латиноамериканского и африканского анализа (ОТЛАА) поднялась из-за стола и направилась по проходу, не сводя глаз с распечатки, которую держала в руке. Дрешер не помнил, как зовут эту молодую латиноамериканку, недавно окончившую какое-то учебное заведение в Калифорнии. Он забыл ее имя, едва его услышал. Фактически он давно уже оставил попытки запоминать имена большинства своих подчиненных, привыкнув обозначать их названием отдела. Персонал оперативного центра слишком часто менялся: молодые сотрудники стремились получить повышение и не задерживались здесь дольше нескольких месяцев.

– Или дайте мне сто трупов, или я не желаю ничего слышать, – проворчал Дрешер. – Если речь о Европе, то хотя бы пятьдесят. И где мой горячий шоколад?

– Знаете, под вашей неприветливой оболочкой бьется стальное сердце, – сказала ОТЛАА.

– Сочувствие для слабых, – ответил ей Дрешер. – Вот почему я босс, а вы мой пеон.

– Вся моя жизнь – служение, – сказала аналитик.

– Не будьте смешной, ОТЛАА.

– У меня, вообще-то, есть имя, – заметила она.

– Угу, и имя это – ОТЛАА. Что там у вас?

– Срочная депеша из Тайбэя. В полицейских фургонах и машинах «скорой помощи» увозят множество людей, в том числе один труп. Местные только что арестовали шефа резидентуры Большого Брата.

ОТЛАА бросила бумагу Дрешеру. Срочные депеши требовали немедленных действий, независимо от времени получения. В штаб-квартире, где всегда кто-то находился на дежурстве, с этим проблем не возникало. Хуже было, когда подобную депешу получали в резидентуре, – в этом случае кому-то, обычно самому младшему резиденту, приходилось являться на работу в любое время дня и ночи.

Взяв распечатку, Дрешер дважды пробежал ее глазами и посмотрел на аналитика:

– Зачем им потребовался отряд химической защиты?..

Он замолк на середине фразы. Ни один из ответов, которые подсказывал усталый разум, не внушал оптимизма.

– Угу. Отряд химзащиты вызвали во время облавы. Агентство национальной безопасности отнесло вызов к категории «панических». Кто-то столкнулся с весьма неприятным сюрпризом. Сейчас поднимают на ноги всех, кто знает хотя бы основы китайского, но им потребуется еще несколько часов, чтобы все перевести.

Переводчиков со сложных языков найти было непросто, а китайский входил в первую пятерку.

– Есть жертвы среди гражданских? – спросил Дрешер.

Дела обстояли все веселее.

– О жертвах не сообщается.

Он что-то проворчал себе под нос.

– Есть какая-то реакция с материка?

– Пока нет, – ответила девушка. – В пекинской резидентуре говорят, что собираются задействовать своих агентов. Но кого именно – не сказали.

– Даже не думайте спрашивать, – велел Дрешер. – Вы их только разозлите.

Национальная секретная служба ЦРУ, подразделение, занимавшееся настоящей шпионской работой по вербовке иностранных предателей, тщательно оберегала свои источники. Двенадцать русских агентов, погибших по вине Элдрича Эймса, стали тяжким напоминанием о том, что разведывательная сеть может оказаться весьма хрупкой. Но аналитик из ОТЛАА была лишь честолюбивым молодым сотрудником и еще не знала, что задавать лишние вопросы не следует.

– В местных новостях и в Интернете ничего нет, – сказала ОТЛАА, не обращая внимания на упрек. – Похоже, Тайбэй взял прессу под контроль. Ничего похожего на историю про китайского шпиона, который привез на остров химическое оружие, чтобы припугнуть местных.

– Не стоит предполагать, что это химическое оружие, – поправил ее Дрешер. – Вполне могла быть какая-то утечка газа, или кто-то случайно оказался в зоне действия какого-нибудь слезоточивого вещества. Докладывайте только о фактах, а анализ оставьте при себе.

Под стеклом на его столе лежала карта часовых поясов. В первой депеше говорилось, что аресты начались в 18:30 по восточному стандартному времени, шесть часов назад. При разнице в двенадцать часов 18:30 в Вашингтоне соответствовало 6:30 утра в Пекине и Тайбэе. Облавы прошли почти на рассвете. Дрешер взглянул на экраны. Брюнетка с канала Си-эн-эн рассказывала о вчерашнем небольшом падении индекса Доу – Джонса – ничего не значащая информация, нужная лишь для того, чтобы занять минуту эфирного времени в промежутке между новостями. Блондинка с Би-би-си говорила о митингах рабочих в Париже, другие каналы сообщали о событиях того же порядка.

– До иностранных новостных служб еще не добралось, – заметил Дрешер. – В Госдепартаменте что-нибудь знают?

– Их дежурные еще не видели доклада.

Откинувшись на спинку стула, Дрешер перечитал две депеши и наконец позволил себе улыбнуться. Сон как рукой сняло. Адреналин куда лучший стимулятор, нежели кофеин. На Тайване арестованы двенадцать человек, и о некоторых из них известно, что они работают на китайское министерство госбезопасности, а арестовывавшие их офицеры выведены из строя. Давид ткнул Голиафа в глаз острой палкой, и Голиаф смог ответить тем же.

Старший дежурный снял трубку и без сожаления нажал кнопку быстрого вызова. Директор ЦРУ ответила со своего домашнего телефона после третьего звонка.

– Говорит оперативный центр, – произнес Дрешер. – Перехожу на закрытый канал.

Он нажал кнопку, включавшую шифрование разговора.

Штаб-квартира ЦРУ

Въезд с шоссе 123

Кира Страйкер свернула с шоссе 123 к комплексу зданий штаб-квартиры и притормозила свой красный «форд-рейнджер», подъезжая к будке охраны. Укрытие из стекла и стали соединялось с находившимся справа пропускным пунктом для посетителей аркой из грязного бетона, открытой всем ветрам. Кире становилось не по себе при мысли о том, что придется опустить стекло, но выбора не было. В машину ворвался ледяной воздух, и Кира сунула пропуск под нос охраннику. Второй охранник стоял по другую сторону двухполосной дороги, сжимая руками в перчатках винтовку М-16. Третий, которому повезло больше, сидел в отапливаемой будке слева, а на расстоянии вытянутой руки от него стоял дробовик «моссберг» двенадцатого калибра. Наверняка внутри пропускного пункта были и другие, с девятимиллиметровыми «глоками», а может, и с более мощным оружием. Машина Киры была единственной на дороге, и все внимание охраны было привлечено к ней. На мгновение у нее возникла мысль промчаться через пропускной пункт на полном ходу, но она быстро сообразила, что охранники не станут стрелять. Просто приведут в действие пневматические заграждения, которые расплющат ее машину. Потом они арестуют ее и проведут остаток дня в комнате для задержанных, снова и снова спрашивая, зачем сотруднику ЦРУ с действительным голубым пропуском понадобилось совершать подобную глупость. Вряд ли они сочтут нежелание идти на работу достаточным оправданием.

Охранник лениво махнул рукой, подавая ей знак ехать дальше. Кира убрала руку, подняла стекло и включила обогреватель на полную мощность, восстанавливая ушедшее из салона тепло.

«Ну пожалуйста, поднимите заграждения», – подумала она, сама удивляясь, как сильно ей этого хотелось.

Пневматические тараны вполне могли разорвать машину пополам, не говоря уже о том, чтобы перевернуть ее на ледяном асфальте. Но перспектива оказаться в больнице казалась немногим хуже того, что ждало ее впереди.

Ее «рейнджер» прокатился над закрытыми гидравлическими воротами, ограждения не поднялись, и Кира вздохнула – не столько с облегчением, сколько слегка разочарованная. Она не была в штаб-квартире уже полгода и не собиралась сюда возвращаться еще столько же, но планы резко поменялись, и никого это не радовало. Сегодня она здесь не по собственной воле, и ее раздражала мысль, что теперь придется совершать подобное путешествие ежедневно. Возможно, новое назначение продлится недолго. Она отнюдь не стремилась работать в штаб-квартире.

Кира проехала мимо фасада старого здания штаб-квартиры, хорошо знакомого тем, кто видел его только в новостях. Путь вокруг него был долгий, но куда спешить? Впереди виднелся въезд со стороны шоссе имени Джорджа Вашингтона, и казалось так легко повернуть направо и поехать домой. Простояв на красном сигнале светофора целых десять секунд, она свернула налево. Других машин на дороге не было.

«Вот он, мой мальчик».

Над дорогой нависал самолет А-12 «окскарт»: он стоял на трех стальных пилонах, устремленный в небо. Кира улыбнулась впервые за утро. Она любила этот самолет. Ей так и не удалось получить удостоверение пилота, несмотря на детские мечты: у родителей не было никакого желания тратить на это деньги, и ей пришлось удовлетвориться чтением книг о самолетах и многими часами, проведенными в Смитсоновском музее авиации и космонавтики и его филиале в аэропорту имени Даллеса. Первый раз оказавшись в комплексе ЦРУ, она забралась на бетонное ограждение вокруг «окскарта» и коснулась холодного черного крыла. Столь возвышенного чувства она не испытывала ни разу за свои двадцать пять лет. Кира до сих пор пыталась представить, каково это – лететь на шедевре Келли Джонсона[5]5
  Келли Джонсон (1910–1990) – выдающийся американский авиаконструктор.


[Закрыть] на высоте девяносто тысяч футов, рассекая воздух на скорости, в три раза превышающей скорость звука.

Самолет остался позади, и Кира вернулась к реальности.

Судя по тому, что на парковке почти не было машин, многие сотрудники ушли в отпуск. Она поставила машину на нижнем уровне недалеко от входа, заглушила двигатель и тут же подумала, не завести ли его снова и не уехать ли отсюда.

«Ну, давай же! Иначе тебе придется вернуться сюда завтра».

Она вышла из машины, прежде чем успела убедить себя этого не делать.

Ветер сдувал снег с сугробов и бросал ей под ноги. Она не побеспокоилась ни о шапке, ни о перчатках, просто сунула руки в карманы куртки. Однако щеки и уши онемели, пока она дошла до стеклянных дверей нового здания штаб-квартиры, а когда преодолела завесу горячего воздуха, их уже неприятно покалывало. Глоток виски сейчас согрел бы ее быстрее, чем кофе, и Кира на мгновение пожалела, что у нее нет фляжки с чем-нибудь покрепче. Впрочем, это желание быстро пропало. Если при встрече с директором ЦРУ еще до обеда от нее будет пахнуть алкоголем, можно распрощаться с любой карьерой, на какую еще можно рассчитывать.

Вестибюль напоминал небольшой храм – тридцать ярдов в длину, темно-серая мраморная колоннада с двух сторон, а вдоль нее – бронзовые скульптуры и стандартные серые виниловые диваны. Серо-голубой ковер с эмблемой ЦРУ в центре вполне соответствовал полумраку, несколько странному для вестибюля, который обычно бывает ярко освещен. Посмотрев вверх, Кира увидела, что стеклянный купол засыпан снегом и сквозь него не может пробиться солнце, отчего все вокруг кажется тусклым. У входа не было никого, кроме охранника, сидевшего за столом. Настольная лампа отбрасывала круг теплого света.

Кира пересекла вестибюль, провела пропуском над турникетом и ввела код. Рычаги раздвинулись, и охранник даже не поднял на нее глаз. Кира прошла к эскалатору, который вел на нижние этажи. В окна от пола до потолка был виден пустой двор внизу и внушительное старое здание штаб-квартиры в нескольких сотнях футов. Полумрак и тишина создавали ощущение абсолютного безлюдья, от которого становилось не по себе, учитывая размеры старого здания в окнах. Комплекс Управления занимал триста акров, вырубленных в Национальном лесу имени Джорджа Вашингтона вдоль шоссе, неподалеку от Потомака. Глядя со стороны, невозможно было понять, сколько народу здесь работает. В любом случае точное количество сотрудников хранилось в секрете, а из-за размеров здания Кира чувствовала свою незначительность.

«Всего лишь шестеренка в машине».

Снова появилось желание вернуться, но она безжалостно его подавила, и ей опять захотелось выпить.

Чтобы дойти до цели, понадобились долгие три минуты. Вестибюль отдела медицинской службы на первом этаже выглядел словно обычный врачебный кабинет, и это удивило ее еще тогда, когда она пришла сюда первый раз. Медицинское учреждение, ничем не отличавшееся от гражданских, казалось совершенно неуместным в правительственном здании, тем более что оно вклинивалось между музеем Управления и вестибюлем старой штаб-квартиры.

Кира прошла регистрацию. После короткого ожидания медсестра провела ее в смотровую. Кира заняла привычное место на смотровом столе. Сестра заверила, что врач придет через несколько минут.

Пришел доктор – старый, с седыми волосами и обветренной кожей, но в молодости, подумала Кира, он, наверное, был симпатичный. Доктор молча изучал ее карточку, а у Киры было время внимательнее изучить его самого. Она уже была здесь сразу после Каракаса и разговаривала с другим врачом о его работе, достаточно незамысловатой: она состояла главным образом в осмотрах и прививках сотрудников, отправлявшихся за границу. Обычно у врачей было много работы на Рождество, когда приходилось делать бесплатные прививки от гриппа всем посетителям. Но иногда заглядывали аналитики за консультацией по поводу пациентов, имен которых они не называли, хотя у докторов был допуск к совершенно секретной информации. Вероятно, пытались выяснить, не собирается ли умереть какой-нибудь особенно непопулярный лидер иностранной державы, что в отсутствие самого пациента становилось настоящей головоломкой.

Иногда им приходилось лечить пациентов вроде Киры – от ран или болезней, полученных в местах, о которых не всегда можно было говорить. Она не сомневалась, что это хоть как-то нарушает монотонность их работы.

– Рука все еще болит? – наконец спросил врач, закрывая карточку и кладя ее на маленький столик сбоку.