Текст книги "Опрокинутый горизонт"

– А посередине? – спросила Хоуп.

– Посередине дымило предприятие по добыче метана. Оно забурилось слишком глубоко, отчего постоянно происходил выброс окиси углерода в верхние слои почвы. Взрослые от этой дозы не заболевали, а малышам ее было вполне достаточно.

– Предприятие закрыли?

– Спустя два дня после сделанного открытия труп доктора выловили в реке. По официальному заключению он напился, полез пьяным купаться и утонул. В декабре… Предприятие было экономическими легкими всего района и прежде всего нашего города, большинство семей не смогло бы без него существовать. Кто стал бы говорить с тамошними работягами о реконверсии, о чистой энергетике, когда начать пришлось бы с того, что они скоро лишатся рабочих мест? Как видишь, одно дело – обнаружить проблему и совсем другое – решить ее, особенно когда экономические интересы одних становятся преградой на пути у других. Поэтому возможности грядущего так часто попадают в плен к обстоятельствам настоящего. Но только не внутри этого здания. Вот теперь я готов задать тебе вопрос: ты хочешь войти туда со мной, хочешь стать участницей этого будущего?

– Так вот куда торопится Джош, когда пропадает среди ночи? Это здесь вы плетете свои заговоры?

– Заговоры? Какая абсурдная мысль!

– Это я так, к слову. Для меня лестно, что ты предлагаешь мне к вам присоединиться, но мне надо подумать, прежде чем принять решение.

– Дело в ваших отношениях?

– Еще не знаю. Будь добр, отвези меня обратно в кампус. Это место нагоняет на меня тоску.

– Сначала я устрою тебе экскурсию: не для того я сюда тащился, чтобы удовлетвориться короткой дискуссией, – ответил Люк, открывая ворота. – Внутри ни с кем не разговаривай, запоминай все возникающие у тебя вопросы. Когда мы выйдем, можешь задать их мне, все до единого.

Хоуп пыталась понять, что мешает ей войти, – ей, обычно такой отважной и любознательной. Распахнув дверцу машины, она сделала приветливое лицо и зашагала к Центру.

Люк заторопился следом за ней. Он положил ладонь на сканер отпечатков пальцев и, когда открылась дверь, подтолкнул Хоуп вперед.

Удивленная Хоуп очутилась в тамбуре. Люк жестом приказал ей помалкивать. Зажглась зеленая лампочка, и Люк вышел из шлюза, ведя ее за собой.

Ее поразили масштабы увиденного. Казалось, она очутилась в будущем. В огромных лабораториях работало современнейшее оборудование. Все люди за стеклом принадлежали к ее поколению. Справа от нее несколько человек оживленно спорили перед цифровым табло, чуть подальше две молодые женщины управляли роботом, с виду почти не отличавшимся от человека. Его пластмассовое лицо трудно было принять за живое, зато движения его глаз да и сами глаза были на удивление человеческими. Слева четверо молодых ученых возились с невиданным принтером. Хоуп открыла было рот, собираясь задать вопрос, но предостерегающий взгляд Люка заставил ее промолчать. В следующий момент она вздрогнула: ей на плечо легла чья-то рука.

– Когда смотришь отсюда, – заговорил Флинч, – то можно подумать, что это обычный струйный принтер. Вообразите, это вовсе не так. Я всегда считал, – продолжил он, – что чужого доверия не добиться, когда сам человеку не доверяешь. Полагаю, вы не станете мне возражать. Пойдемте.

Хоуп не собиралась возражать. Авторитет профессора, которого она прежде встречала только в аудитории, на его лекциях, здесь – в непривычной обстановке, вблизи – только казался весомее. Вблизи профессор выглядел внушительнее, чем издали.

Он подошел к рабочему столу исследователей.

– Согласен, этот аппарат смахивает на простой канцелярский агрегат, но учтите, он предназначен не для воспроизведения прикольных фоток на глянцевой бумаге, – начал он объяснять со смехом. – Сейчас вы все увидите и будете поражены. Сначала сканер, вроде тех, что оцифровывают документы, считывает повреждения прямо с тела раненого.

На вделанном в стену экране появилось в реальном масштабе времени то, что описывал Флинч: мужчина с ожогом руки третьей степени на больничной койке. Врач сканировал конечность раненого при помощи такого же прибора, который видела перед собой Хоуп. После этого компьютерный терминал выдавал объемное изображение ожога. Дождавшись конца видеоролика, Флинч продолжил:

– Аппарат анализирует рану, определяет глубину и контуры поврежденных структур, костных тканей, мускулатуры, кровеносной и нервной систем, слоев кожного эпителия. Эти данные передаются на компьютер, который их обрабатывает и передает на наш чудесный принтер. Чернил в нем нет, а что же есть? Понятный вопрос. Каждая его кассета наполнена здоровыми клетками, взятыми у нашего пациента и размноженными нами. Принтер проецирует эти здоровые клетки или, правильнее сказать, распыляет их именно там, где каждая из них должна прижиться и начать делиться, чтобы поражение было в конце концов залечено. Грубо говоря, мы напрямую впечатываем различные клеточные слои в рану нашего пациента. Впечатляет? Пока что это прототип, но первые результаты невероятно вдохновляют[2]2
  Такой сканер-принтер сейчас испытывается в Институте регенеративной медицины Уэйк-Форест под руководством профессора Энтони Аталы. (Прим. автора.)


[Закрыть]. Вон там, – важно продолжал Флинч, указывая на следующий зал, – мы работаем над объемным воспроизведением целых органов. Если бы вы знали, сколько людей умирает каждый год только из-за отсутствия пригодных доноров! Не готов утверждать, что мы в конце концов сумеем напечатать в нашем салоне 3D-почку, другое дело больница, там рано или поздно…

Флинч повернулся к Хоуп и уставился своими голубыми глазами ей прямо в глаза. Он шумно втянул воздух и принял картинную позу.

– Понимаете, мисс, если мои студенты иногда называют меня высокомерным, хотя вы, уверен, не разделяете этого мнения, то дело только в моем страстном отношении к нашим здешним занятиям. Этот комплекс раскинулся на площади более тридцати тысяч квадратных метров. Сами можете вообразить, сколько разнообразных направлений здесь разрабатывается. Люк проводит вас обратно. Утро вечера мудренее, завтра вы ему ответите, возникло ли у вас желание к нам присоединиться. Если нет, то теперь, когда вы знаете, зачем мы существуем, я рассчитываю на ваше молчание. Хотя ничего из того, что я вам показал сегодня вечером, не составляет большой тайны.

– А то, чего вы мне не показали?

– А это, моя дорогая, вы увидите только после того, как примете решение. Поверьте, вас ждут еще и не такие чудеса!

* * *

– Тебе нечего мне рассказать?

– Я в раздумьях.

– Как прошел ужин с Люком?

– Хорошо… Умираю с голоду, у тебя в холодильнике ничего не найдется?

– Ага! – И Джош встал с дивана.

Обшаривая крохотную кухню, он надеялся найти что-нибудь, что понравилось бы Хоуп; содержимое холодильника выглядело плачевно. Джош захватил пару йогуртов и остатки купленного накануне, а то и пару дней назад фруктового салата; впрочем, по здравом размышлении он счел более разумным отправить его в мусорную корзину. Последние надежды возлагались на запасы хлопьев и на начатые плитки шоколада. Свалив свои находки на поднос, он понес их в комнату. Хоуп, сидевшая по-турецки на диване, радостно набросилась на кукурузные хлопья.

– Давно вы с Люком знакомы?

– Сначала надень футболку. У мужчин, конечно, мания делать два дела сразу, но если ты воображаешь, что, любуясь на твою голую грудь, я смогу вести связную беседу…

– Откуда такая сексуальная озабоченность?

– Действительно, откуда ей взяться? Забудь про футболку. Наша с Люком подростковая пора может подождать.

Джош опрокинул Хоуп на подушку и стал целовать.

– Прекрати! – взмолилась она, выскальзывая из его рук. – Мне правда хочется узнать.

Она схватила с кровати рубашку Джоша и натянула ее с лукавой улыбкой.

– Мы познакомились еще в школе. Тебе-то что?

– Каким он тогда был?

– Немного чокнутый – это как раз то, что мне сразу в нем понравилось.

– Все мы отчасти со сдвигом. Сдвиг – это щелка, через которую проникает свет.

– Ну, значит, он весь светился. Мы с Люком были соседями. Мы выросли в пригороде, где сразу после заката солнца закипали драки. Все сбивались в банды, вот и у нас с ним была своя банда – из двух человек.

– Ты был драчуном?

– Не совсем, из-за этого и не примкнул ни к одной группе. Люк – другое дело: он был для своего возраста дылдой, чувствовал ответственность за своего младшего брата и научился добиваться уважения к себе. Чего только мы не вытворяли! А потом учитель физики прочистил нам мозги.

– Сколько лет вам тогда было?

– Одиннадцать. Каценберг – он называл себя Кацем – был интереснейшим человеком. Благодаря ему мы открыли для себя новую вселенную – ну, я немного преувеличиваю, эта вселенная всегда была рядом, просто раньше она нас не привлекала. Мой отец работал на фабрике электрооборудования, отсортировывал брак. Отец Люка, инженер по образованию, обслуживал кондиционеры. Понятно, что научная карьера привлекала нас не больше, чем возможность поцеловать мою кузину.

– Почему? Она была страшная?

– Была и осталась. Кац привил нам вкус к чтению, уделял нам внимание, развил в нас тягу к знаниям. Он был странный: в любое время года носил вельветовую куртку цвета гусиного помета. До сих пор недоумеваю, как такой тонкий человек мог иметь такой дурной вкус в одежде! И ездил он на омерзительно грязном древнем «датсуне». Как ни странно, все у него было старое… кроме него самого. Он невероятно продвинуто мыслил. В конце урока иногда устраивал ритуал, от которого мы покатывались со смеху. Он призывал волшебника, великого Кудаи, защищавшего нас от зловредного племени, которое он прозвал «сектой Невозможных». Он прожужжал нам уши, уверяя, будто мы будем на каждом шагу сталкиваться с приверженцами этого культа, и умоляя никогда их не слушать и держаться от них подальше. Однажды он явился в класс с маленьким лимонным деревом – вздумал выращивать лимоны. Об этом, ясное дело, все пронюхали, все стали над ним насмехаться, потому что лимоны у нас в Болдуине водились только в супермаркете, привезенные из Флориды. Он заставил нас построить оранжерею, и мы узнали о существовании солнечных ламп… Слыхала о светотерапии?

– Нет, я ухитрилась поступить на самый лучший факультет, но осталась полной дурой.

– Очень жаль. В общем, мы целый год ухаживали за его лимонным деревцем. Спустя восемь месяцев мы стали продавать в школе лимонад. Именно наш учитель обнаружил в нас склонность к наукам. Мы с Люком посвящали все свободное время поиску всяческого лома среди родительского хлама – это занятие доставляло нам бездну удовольствия. Однажды мы так нагрузили карманы всякой всячиной, что потеряли бы штаны, если бы ежесекундно их не подтягивали. Каценберг заставил нас опорожнить карманы и признаться, откуда взялись наши сокровища. В обмен на его обещание не выдавать нас родителям мы согласились начать что-то мастерить. Нашим первым изобретением стал увлажнитель воздуха на основе старого кондиционера, включавшийся автоматически при определенном уровне влажности. Это была пробная модель, собранная черт знает из чего. Она неплохо работала в течение суток, после чего загорелась в сарае у отца Люка. К счастью, мы были рядом и свели ущерб до минимума. Чуть погодя, снова при пособничестве нашего учителя, мы придумали систему, включавшую автомобильные «дворники» при первых каплях дождя. Мы смонтировали ее на машине отца Люка, не сомневаясь, что получим за это грандиозную взбучку. Но вышло наоборот. Следующим вечером он ждал нас у сарая, и этот момент предопределил наше будущее. Он поздравил нас и сказал, что это гениальное изобретение, однако на свете существуют системы еще совершеннее нашей. Наши устройства, включавшие «дворники», имели большой изъян: они загораживали добрую треть ветрового стекла. Отец Люка добавил, что, воспользовавшись его мастерской в следующий раз, нам стоило бы изобрести что-нибудь пооригинальнее. Ему, мол, все равно, что мы станем придумывать, лишь бы нам не пришлось зарабатывать на жизнь ремонтом кондиционеров. Мы с Люком увидели в глазах его отца надежду, похожую на мольбу о помощи. Он был таким важным для нас человеком, что подвести его было немыслимо. Дальнейшее ты знаешь: мы вкалывали как заведенные и до сих пор мастерим всякие необычные штуковины, правда, толку от них может выйти гораздо больше, чем от «умных стеклоочистителей»…

– От лимонного деревца до нервных клеток на кремниевых кристаллах немалый путь!

– Можно посмотреть на это и так. Люк рассказал тебе о наших изысканиях?

– Более того, он свозил меня в ваш секретный ангар. Там я повстречала Флинча, еще более воодушевленного, чем на лекциях. Сначала я решила к вам не примыкать, а потом передумала. Не знаю, принято ли у любовников пожимать друг другу руку, но у меня есть такое намерение.

– По-моему, для скрепления подобного союза правильнее будет заняться любовью. Погоди, ты побывала в Центре, а убедил тебя своей историей про лимонное деревце я?

– Не ты, а в некоторой степени твой учитель в вельветовой куртке и в еще большей – отец Люка. – И Хоуп сбросила с себя рубашку.

* * *

Назавтра Хоуп позвала Люка и Джоша в кафетерий и сообщила им свои условия. Она была готова с ними сотрудничать, но отказывалась от финансовой помощи «Лонгвью» и от подписания какого бы то ни было контракта, за исключением обязательства соблюдать конфиденциальность, и сохраняла за собой право прекратить сотрудничество, когда сама захочет. Кроме того, отныне она соглашалась ночевать в комнате Джоша только в выходные и по средам, чтобы окончательно не разрушить их с Люком дружбу. Джош воспротивился было этому условию, но Хоуп твердо стояла на своем.

Вечером они втроем отпраздновали свой священный союз в одном из местных баров.

Хоуп вышла оттуда такой захмелевшей, что Джошу и Люку пришлось на руках отнести ее к себе. Изменив своему правилу, она заночевала там в четверг.

6

Хоуп уже в третий раз налила себе воды, поставила графин, осушила стакан и вздохнула.

– Подыши еще, расслабься. Уверен, он появится с минуты на минуту.

– Не он, а они, – уточнила Хоуп. – И вообще, откуда тебе знать, ты ведь не знаком с моим отцом, ты никогда его не видел и…

…И она замолчала, потому что дверь ресторана открылась.

В зал вплыла особа с обильными формами, на высоких каблуках, в прямой юбке, туго стягивающей талию.

– Когда грудь так просторна, то ей повсюду тесно, ей и вселенной мало, чтобы легко дышать, – проговорила Хоуп.

– Что ты сказала? – спросил заинтригованный Джош.

– Ничего, просто вспомнила какие-то отрывки из стихотворения, которое мы учили на занятиях иностранным языком. Сама не пойму почему.

– Думаешь, это она?

– Без всякого сомнения. Отец, должно быть, сейчас паркует машину, чтобы дать нам возможность познакомиться без него. Он всегда проявляет бесшабашную отвагу в подобных ситуациях.

– Так это уже не первый раз?

– Шестой!

Женщина оглядела зал. Ее взгляд упал на Хоуп, и она широко улыбнулась.

– Сама элегантность… Боюсь, обед затянется, – зашептала Хоуп Джошу, глядя на приближающуюся к ней новую мачеху. – Останешься со мной до десерта – выйду за тебя замуж.

– Амелия, – представилась пышная красавица, протягивая руку с ослепительными ногтями. – Ты ведь Хоуп, правильно? В жизни ты гораздо красивее, чем на фотографиях.

Хоуп словно потеряла дар речи. Амелия наклонилась ее обнять, демонстрируя Джошу роскошное глубокое декольте, и он уже начал в нем тонуть, но тут Хоуп двинула его ногой под столом.

– Твой отец паркует машину, он сейчас придет.

– Вот как? – пробормотала Хоуп.

– Ты себе не представляешь, как я рада с тобой познакомиться! Он так часто о тебе говорит, что у меня порой возникает впечатление, что ты живешь с нами.

– Вы, конечно, уже живете вместе?

– Разве он тебе не рассказывал? Знаешь, в нашем возрасте нельзя терять время.

– Кстати, а сколько вам лет?

В этот раз пинок ногой под столом достался самой Хоуп.

– Джош! – радостно представился Джош, подставляя Амелии одну щеку, потом другую. – Чрезвычайно рад!

Хоуп лягнула его ногой под столом.

– Какой красивый молодой человек! – восхитилась Амелия. – Вы такая милая пара! Я всегда говорю, что люди в паре должны подходить друг другу.

– Очень любезно с вашей стороны, – сказал Джош тоном полного благодушия.

– Должна вам сказать, вы очень подходите моему отцу.

– Правда? – обрадовалась Амелия. – Ты проливаешь мне бальзам на душу. Между нами говоря, уж признаюсь, я иногда задумываюсь, не слишком ли твой папа серьезный человек для такой женщины, как я.

– С чего вы взяли? Мой отец – врач, вы – медсестра. разве вы друг другу не подходите?

– Я не медсестра, я занимаюсь маркетингом фармацевтической продукции.

Хоуп озадаченно умолкла.

– Я поняла! – воскликнула Амелия, рассмеявшись. – Ты меня дразнишь. Твой отец говорил, что ты большая шутница.

– Не буду спорить, хотя ему я и в подметки не гожусь.

– А чем занимаешься ты, Джош? – спросила Амелия, поворачиваясь к нему.

Третий пинок ногой под столом принудил Джоша перестать заглядывать ей за корсаж.

– Я студент, изучаю неврологию.

Хоуп быстро нацарапала несколько слов на клочке бумаги и незаметно подсунула его Джошу под локоть. Он опустил глаза и прочел: «Хватит с ней заигрывать!»

– Что такое? – поинтересовалась Амелия, заметившая передачу записки.

– Ничего особенного. Хоуп напоминает мне, что через пятнадцать минут у меня начинается занятие.

– Но ты же его прогуляешь? – спросила Хоуп и так сильно сжала ему руку, что пальцы побелели.

– Не удивлюсь, если твой отец нарочно медлит, чтобы дать нам познакомиться, – сказала Амелия, глядя в окно.

– Браво, один-ноль в вашу пользу, вы знаете его лучше, чем я думала.

– Я не собиралась забивать голов. Знаю, девушка твоего возраста ни за что не проявит благосклонность к пассии своего отца.

– Девушка моего возраста?..

– Мой папочка тоже развелся, и я из принципа ненавидела всех женщин, которые вокруг него вились. Я не выпрашиваю у тебя любви и даже дружбы, но если бы мы смогли хотя бы поладить, то это было бы…

– Мой отец вдовец!

– Что представляет собой маркетинг фармацевтической продукции? – вежливо спросил Джош.

– Я посещаю врачей и предлагаю им новые медикаменты, разработанные лабораторией, на которую я работаю. Я объясняю им, какие чудеса способны творить наши новые формулы.

– И конечно, рассказываете о побочных эффектах… – подсказала Хоуп.

– Не без того. Кстати, новые медикаменты хороши именно слабым побочным действием. Так я познакомилась с Сэмом.

– Это побочное действие! – не удержалась Хоуп.

Наконец-то появился ее отец.

– В этом квартале невозможно найти парковочное место, – пожаловался он, садясь. – Почему ты выбрала ресторан так далеко от кампуса?

– Просто так, – отрезала Хоуп, сверля взглядом Амелию.

Сэм напряженно разглядывал Джоша.

– Познакомишь меня со своим другом?

– А как же, папа! Познакомься – это твой зять!

Сэм поперхнулся, закашлялся, чуть не задохнулся.

– Джош. – Джош протянул руку. – Не беспокойтесь, я всего лишь ее очень близкий друг.

– Всего лишь? – простонал отец Хоуп.

– Прекрати, Сэм! – вмешалась Амелия. – Куда подевались твои манеры?

Пожав Джошу руку, Сэм погрузился в изучение меню.

– Ну, что тут есть хорошенького? Надеюсь, здешняя кухня стоила того, чтобы сюда приехать? – спросил он.

– Рекомендую блюдо дня – свиную грудинку. Пальчики оближешь! – выпалила Хоуп.

Ее грубость не задела Амелию, та лишь сообщила, что, к сожалению, не сможет попробовать мясо, потому что она вегетарианка – причем исключительно из-за любви к животным, уточнила она.

– Как я вас понимаю! Я так люблю папу, что тоже никогда его не пыталась съесть. Некоторые, правда, частенько нарушают диету.

– У меня есть мысль, – изрек Джош.

– Всего одна? – съязвил Сэм.

Джош повернулся к Амелии и заговорил, обращаясь только к ней.

– Хоуп уже несколько месяцев не виделась с отцом. Оставим их ненадолго наедине? Вы не против отправиться на экскурсию по городу, всего на часок? Кстати, тут рукой подать до зоопарка.

Амелия внимательно посмотрела на Хоуп с Сэмом и встала.

– С удовольствием.

Джош наклонился, чтобы поцеловать Хоуп, но та скорчила ему злобную гримасу, хотя на самом деле никогда так не была влюблена в него, как в тот момент. Она даже испытала приступ ревности при мысли, что он проведет целый час в обществе «бабы номер шесть».

Сэм не знал, что сказать, но взгляд дочери положил конец его колебаниям.

– Если это устраивает молодого человека…

– Меня зовут Джош, сэр. – И Джош повел Амелию к двери.

Отец и дочь в легком смущении смотрели им вслед.

– Знаю, она тебе не понравилась, – сказал отец.

– Не пойму, с чего ты это взял, – ответила дочь делано невинным тоном.

– Довольно, Хоуп, эта твоя мания судить о людях, ничего о них не зная, совершенно невыносима.

– Не о людях, а о твоих любовницах – это не одно и то же.

– Амелия – сама откровенность. Про таких говорят: «Сердце на ладони».

– Когда сверху давят такие тяжелые мешки, неудивительно, что оно сползло так низко.

Сэм уставился на дочь, она расхохоталась, он не удержался и крепко обнял ее.

– Доченька, твой смех – средство от всех недугов!

– Надо предложить лаборатории твоей невесты сделать из него лекарство.

– Он ничего?

– Кто?

– Твой Джейсон.

– Джош! Что значит «ничего»?

– Ты с ним счастлива?

– А разве не заметно?

– Заметно, это меня и тревожит.

– Почему?

– Просто так. Я счел необходимым изобразить ревнивого папашу. Ну, не исключено, что я и вправду немного ревную. Как ты похожа на свою мать!

– Не говори ерунды, я как две капли воды похожа на тебя. Тут мне повезло!

– Я имел в виду твой характер.

– А ты счастлив с Амелией?

– По мере возможности.

– Тогда она, наверное, ничего.

Сэм расспросил Хоуп об учебе, планах, занятиях, быте. Она отвечала уклончиво: ей не терпелось самой начать расспросы.

Сэм год за годом привыкал к жизни в Калифорнии. Сан-Франциско соблазнил его приятным климатом. Часть своего рабочего времени он посвящал частной практике, а другую – работе в больнице. Там он познакомился с блестящей молодой специалисткой по нейрохирургии и решил представить ее Хоуп. Молодой нейрохирург готова была оказать Хоуп всяческую поддержку, но только при одном условии: отказаться от нелепой идеи посвятить себя чистой науке, отрекшись от практической медицины.

– Черт, каким же ты бываешь старомодным! Ну нет у меня желания иметь дело с больными! Не знаю, как ты умудряешься не забирать их с собой, когда возвращаешься с работы домой. Я так не смогу. Сопереживание, понимаешь? Я бы рядом с ними сама разболелась, подхватила бы от них все их хронические недуги…

– Хоуп, то, что произошло с твоей мамой, не передается по наследству. Заруби это себе на носу раз и навсегда и кончай со своей ипохондрией.

– Ты все переворачиваешь с ног на голову. У меня ипохондрия? А кто сдавал кучу экзаменов с температурой 38,2?

– Ну и что? Бывает, и у сапожника дочка ходит в дырявых туфлях.

– Пап, я всей душой люблю то, что делаю. Я нашла свой путь, и мне хочется, чтобы ты согласился с моим решением.

– Думаешь, я бы платил за твою учебу, если бы это было не так? Просто мне нравится тебя дразнить.

– У вас с Амелией все серьезно?

– Не знаю, об этом еще рано судить.

– Но вы же живете вместе.

– Так практичнее. К тому же я не выношу одиночества. А у тебя серьезно с этим Джейсоном?

– Ты это нарочно?

– Вид у него приличный, сам такой статный.

– Да, у нас все серьезно, если всерьез относиться к любви, но мы не живем под одной крышей. Ты снял мне комнату в общежитии, куда нет хода мужскому полу. забыл?

– Я действительно так поступил? Странно, это не в моем стиле. Ладно, если к осени вы останетесь вместе, ты сможешь подыскать себе другое жилье. Наверное, ему негде тебя поселить?

– Представь, как раз есть. Только он снимает квартиру вместе с приятелем, что для нашей близости не идеально.

– Не уверен, что хочу знать подробности. Ты ничего не хочешь спросить об Амелии?

– Нет, но если это доставит тебе удовольствие…

– Она разведена, у нее милая дочь Элен восемнадцати лет.

– Она тоже с тобой живет?

– Ты не будешь ревновать?

– Вы сюда надолго?

– Нет, сегодня вечером нас ждут на конгрессе в Бостоне, а завтра вечером мы уедем обратно.

– Я думала, ты прилетел ради меня.

– Я для того и принял приглашение, чтобы был предлог сбежать из больницы и повидаться с тобой.

– Я скучаю по тебе.

– И я по тебе, доченька, – каждую минуту. Твоя фотография стоит на моем рабочем столе, на каминной полке, даже на ночном столике.

– Надеюсь, ты ее поворачиваешь, когда вы с Амелией принимаетесь резвиться.

– Знаешь, что самое лучшее и самое ужасное в жизни отца?

– Иметь такую дочь, как я?

– Понять, что у нее теперь своя жизнь.

За обедом оба словно вернулись в прошлое, когда на кухне их дома в Кейп-Мей они рассказывали друг другу, как прошел день. Хоуп казалось, что она опять превратилась в школьницу. Она охотно рассказывала отцу об университетских занятиях, о своей мечте когда-нибудь открыть средство от склероза. Правда, о совместных проектах с Джошем и Люком она умолчала.

Сэм, как бывало раньше, рассказывал ей о своих пациентах, о работе в больнице, о том что претендует на должность завотделением, но у него есть конкуренты, что возлагает большие надежды на это продвижение по службе. Когда же стрелка часов снова перенесла их в настоящее, Сэм заговорил об Амелии, Хоуп – о Джоше.

Они так увлеклись, что перестали замечать время, хотя Хоуп раз-другой вспоминала про Джоша – наверное, потому, что ей хотелось, чтобы он был сейчас рядом.

Когда они выбирали десерт, Сэм получил сообщение от Амелии. Она решила заняться покупками и передавала его в полное распоряжение дочери до шести часов вечера, когда должен был открыться конгресс.

– Может, прогуляешь занятия? – спросил Сэм у Хоуп.

– Это ты нарочно, чтобы проверить, насколько я прилежная студентка?

– Нет, чтобы проверить, хочешь ли ты еще немного побыть с отцом и ради этого слегка нарушить дисциплину.

– У меня занятия только утром.

– Тогда предлагаю прогуляться. Я уже забыл, как это делается! Расскажешь мне, как ты познакомилась с Джейсоном.

Хоуп прикусила губу и повела отца к реке. Там, сев на скамейку, они стали вспоминать ее детство и женщину, которой так не хватало им обоим. Бывают воспоминания, над которыми не властны годы.

– Я все так же сильно горюю по маме. Не хочу, чтобы боль меня покинула, это было бы все равно что потерять ее во второй раз. Только горе теперь меня с ней и связывает, – призналась Хоуп отцу.

Он повернулся к дочери и пристально на нее посмотрел.

– Знаешь, в больнице мы с несколькими коллегами открыли клинику для тех, у кого нет средств на лечение. Клиника – это, конечно, слишком громко, скорее что-то вроде диспансера. В этом году добавился новый контингент пациентов – беженцы, как их называет телевидение. Люди, спасающиеся от безжалостных картелей, бросающие все и пересекающие границу.

– Зачем ты мне об этом рассказываешь?

– На свете есть места, где смерть так косит людей, что траур по погибшему длится от силы день, а чаще – только час. Об умершем тут же забывают, потому что ему на смену приходит другой и так далее, и если обратить все свои внутренние ресурсы на выживание, то настанет твой черед. Так устроена жизнь там, где бушуют войны, там, где люди умирают от голода или от пуль тиранов. И я подумал: это исключительная привилегия – так долго горевать, как мы с тобой горюем по твоей матери.

Их прогулка затянулась до сумерек. Хоуп пообещала отцу навестить его летом, он ей – приехать к ней весной или тогда, когда снова сможет выкроить время. Они расстались на перекрестке. Сэм предлагал ее подвезти, но Хоуп сказала, что хочет вернуться одна. Она соврала – из гордости. Как только силуэт отца исчез из виду, она схватила телефон и позвонила Джошу.

– Ты за мной приедешь? – грустно спросила она.

* * *

Сэм и Амелия встретились в баре своего отеля. Она ждала его в вечернем платье.

– Тебе идет! Обновка?

– Это старое платье, ты видел меня в нем минимум трижды. Я посвятила вторую половину дня обзвону моих клиентов из номера отеля.

– А как же шопинг?

– Ты меня недооцениваешь, Сэм. Хорошо провел время с Хоуп?

– Прекрасно!

– Тебе не понравится то, что я сейчас скажу: Джош – чудесный парень!

– Откровенность за откровенность: ты очень понравилась Хоуп.

– Я тебе не верю, но это сладкая ложь – то ли твоя, то ли ее.

* * *

Хоуп ждала Джоша на той же скамейке, на которой сидела с отцом. У тротуара затормозило такси, Джош, расплачиваясь, помахал рукой, потом заспешил к ней.

– Ты примчался за мной на такси?

– Мне показалось, что это срочно.

– Из-за меня ты транжиришь деньги. Такси нам не по карману.

– Это как посмотреть! Не бери в голову, не так все страшно!

– Как вам зоопарк?

– Там слоны, жирафы, львы, тигры, даже зебробуйволы!

– Кто такой зебробуйвол?

– Плод греха зебры и буйвола. В общем, до зоопарка мы не дошли. Я завел ее в вегетарианскую закусочную около кампуса. Гнусное местечко, но ей, кажется, понравилось. Амелия – прелесть.

– Ты не слишком пялился на ее грудь?

– Тебе грустно, Хоуп?

– Не хочу плакаться, есть люди гораздо несчастнее меня.

– Думать, что у тебя нет права на грусть, потому что ты не самая несчастная на свете, так же глупо, как запрещать радоваться на том основании, что кто-то радуется еще сильнее тебя.

– Отец спросил, серьезно ли у нас с тобой.

– И что ты ему ответила?

– Что если я тебя люблю, то как раз потому, что все это несерьезно.

– Ты сказала ему, что любишь меня?

– А ты меня любишь?

– Я должен доверить тебе одну тайну, Хоуп. Я еще никому этого не говорил, даже Люку. Я самозванец. Знала бы ты, как я стараюсь не повзрослеть! Я хочу, как в двенадцать лет, восторгаться отцом и дочерью, не сводящими друг с друга глаз в ресторане, целующейся парой…

– Как целуется эта пара? – перебила его Хоуп.

– Вот так, – ответил он, целуя ее. – Я хочу, чтобы меня трогало зрелище вон тех стариков на скамейке, еще улыбающихся жизни, хочу умиляться доверчивой собаке, глядящей на тебя как на воплощение счастья. Я рассказывал тебе про дворнягу, спутницу моего детства?

– Нет. Продолжай.

– Я хочу и дальше восторгаться тайной, которой обмениваются двое, молча глядя друг на друга в толпе, как глядим порой друг на друга мы с тобой на лекциях, хохотать как сумасшедший именно тогда, когда этого делать нельзя, – тут тебя никому не превзойти, – бояться, что ты меня бросишь: я ведь постоянно боюсь, что надоем тебе и ты уйдешь… Думаю, среди тысяч людей можно узнать тех, кто любит друг друга так, как мы, тех, кто так же невинно смотрит на мир, тех, кто жив надеждой, тех, кто сомневается в себе, но не в своих любимых. Мне ужасно повезло, что я тебя узнал, Хоуп.

Она наклонилась к его уху и прошептала, что хочет его прямо сейчас.

Джош не стал ждать и, не думая о деньгах, свистом остановил проезжавшее мимо такси.

* * *

На следующее утро Люк огорчил их своим дурным настроением. В перерыве между занятиями он почти не разговаривал с Джошем. Хоуп пришлось проявить все свое чувство юмора, чтобы его умаслить и уговорить выпить с ними пива после лекций. В конце концов Люк признался, что расстроен неважными первыми результатами своих опытов в Центре. Что-то по непонятной ему причине пошло не так.