Текст книги "Опрокинутый горизонт"

Хоуп предложила отправиться туда вечером втроем и вместе попробовать разобраться. Люк с удовольствием принял ее предложение, вернее, тот факт, что Джошу придется наконец уделить внимание их общим занятиям.

* * *

Потянулись дни, наполненные занятиями, подготовкой к экзаменам и вечерними трудами в Центре, где после каждой неудачи все приходилось начинать заново. Каждый урывал всего по нескольку часов сна, иногда просто уронив голову на стол, а то и прямо на полу в лаборатории, если ночь заставала их там.

Приближались экзамены. Хоуп сильно осунулась, у нее похудело лицо и вокруг глаз залегли круги. Джош отказался от сигарет, Люк – от спиртного, но и это не помогло им сохранить форму. Единственное воскресенье, когда они позволили себе побездельничать, было посвящено одному – мертвецкому сну.

Экзаменационную неделю они продержались на энергетических напитках, усовершенствованных благодаря химическим талантам Хоуп. Все трое блестяще прошли испытание, хотя не обошлось без трех приступов тахикардии, один из которых отправил троицу в отделение неотложной помощи, где на приведение в порядок сердечного ритма потребовалась целая ночь, завершившаяся суровой нотацией врача.

Диплом позволял им проучиться в университете следующий год, однако Люку и Джошу оставалось еще решить вопрос с финансированием своей учебы. Для этого нужно было продолжить эксперименты в Центре и, главное, переубедить Флинча, у которого возникли серьезные сомнения насчет их проекта.

Хоуп с этой проблемой не сталкивалась, однако, понимая ее важность, посвящала себя без остатка ее решению, как и они.

Два этапа были пройдены. Нейроны по-прежнему сплетались друг с другом на кремниевых чипах, и образовывавшиеся таким образом процессоры удовлетворительно выполняли простые программы, задаваемые Джошем. У них получалось включать и выключать ток и приводить в движение маленького робота, который перемещал кусочек сахара, беря его по команде при помощи собранного Люком подвижного захвата. До искусственного разума было еще далеко, но, как не уставал повторять Джош, все это делалось на основе нейронов из мозга крысы. Надо было еще добиться настоящего прорыва – заставить нейроны взаимодействовать с элементами компьютера.

Как-то ночью, когда кондиционеры работали особенно усердно, Хоуп грела руки у вентилятора одного из серверов. Застывшие пальцы постепенно розовели. Внезапно она обернулась к Джошу, пытавшемуся познакомить своих микропитомцев с их электронными собратьями.

– Они мерзнут! Наши головастики парализованы холодом! – осенило ее.

«Головастиками» Хоуп прозвала органические микрочипы. Для некоторых из них она даже придумала клички.

– В процессе соединения они потребляют тепло и расходуют энергию. Надо подогреть их до температуры выше 37,2.

– Вся индустрия ломает голову над проблемой охлаждения компонентов, а ты предлагаешь сделать все наоборот? – удивился Люк.

– Наши-то живые! – возразила Хоуп, хотя еще не была полностью убеждена в обоснованности своего предположения. Но она исходила из того, что Флеминг открыл пенициллин после того, как, отправившись в отпуск, забыл препараты в лаборатории. Раз она ночь за ночью мерзла от взбесившихся кондиционеров, почему бы и ей не испытать судьбу?

Джош и Люк с сомнением переглянулись, но Хоуп поняла, что ей удалось их заинтересовать.

– В конце концов, почему бы и нет? – бросил Джош.

– Хотя бы потому, что мы рискуем их убить. Разве это мало? – спросил Люк.

– Тогда мы повторим первый и второй этапы, – сказала Хоуп.

– И потеряем две-три недели. Сомневаюсь, что Флинч согласится столько ждать.

– Вот именно! Нам ничего не остается, кроме как рискнуть. Была не была! – воскликнул Джош, вдохновленный отчаянием.

– Минуточку! – Хоуп подняла руку. – Все согласны, что возможная неудача будет результатом коллегиального решения?

– Как и удача? – дружно подхватили Люк и Джош.

– Об этом я не подумала, но… Скажем, если вы вдвоем как следует меня отблагодарите, закатите мне королевский ужин и предоставите два выходных… В таком случае я согласна.

– Скажи-ка, Флеминг доморощенный, – насмешливо проговорил Люк, кладя руку ей на плечо, – до какой температуры нам следует нагреть чипы?

Хоуп сделала вид, что раздумывает, хотя понятия не имела, что ответить. От трех лишних градусов у нее ожили занемевшие от холода фаланги пальцев; «головастикам» явно потребуется меньше, иначе у них будет смертельный тепловой удар. Она притворилась, что считает на пальцах, изобразила гримасой процесс вычитания и воскликнула:

– Тридцать восемь градусов! Нет, 37,8, – тут же поправилась она.

– То есть от балды! – усмехнулся Джош.

– До чего же ты груб! Но раз ты догадался, то у меня гора с плеч.

– Если не возражаешь, начнем с 37,5.

Джош поместил препарат «головастиков» на нагревательную плитку и стал постепенно повышать температуру, кое-как контролируя ее зондом. Они сильно перепугались, когда она подскочила выше 38, прежде чем Люк успел снять органические чипы с плитки и присоединить их кабелями к компьютеру. Все трое затаили дыхание.

* * *

В шесть утра Люк, Джош и Хоуп последними покинули бар, где достойно отпраздновали первую передачу информации от органических процессоров к их электронным аналогам.

Люк уведомил об этом достижении Флинча только днем позже. И не из желания воспроизвести эксперимент ради подтверждения результата – они все равно сделали это, доложив о нем, – а потому, что раньше ни один из троицы все равно не смог бы выдать ни одной осмысленной фразы.

Их результат не был крупным вкладом в области создания искусственного интеллекта, тем не менее он стал еще одним шагом в процессе, захватившем весь мир. Пускай крохотная, но все же частица жизни была перенесена в машину. Достигнутое в крайне малых масштабах могло рано или поздно быть воспроизведено на куда более значительном уровне.

Именно этой логикой и руководствовался Флинч, когда без промедления оплатил из средств «Лонгвью» стоимость обучения Джоша и Люка в университете сразу на два года вперед.

* * *

В середине июля Хоуп и Джош впервые разлучились. Хоуп сдержала слово: отправилась в гости к отцу в Сан-Франциско.

Джош пустил немалую часть своего месячного бюджета на аванс за телефонную связь и истратил все за неделю. Люк пришел ему на выручку и предложил вернуть деньги на телефонный счет в обмен на обещание немного снизить интенсивность переговоров. Дело было не в частоте звонков. Просто по вечерам Хоуп и Джош подробно описывали друг другу события истекшего дня и засыпали, прижав к уху телефон и отключая связь только после того, как желали друг другу доброго утра, и так каждый день.

Проводив отца в больницу, Хоуп отправлялась гулять по Сан-Франциско. Город день ото дня нравился ей все больше. Она полюбила бродить по кварталу Кастро и вдоль пристани для яхт, торговаться в лавочках на Юнион-стрит и нежиться на черном песочке пляжа Маршалл Бич, если северную оконечность мыса не затягивало туманом.

Сначала присутствие Амелии смущало Хоуп, но потом она привыкла. За столом Амелии цены не было: она умела заполнять пустоты, так портившие Хоуп вечера ее детства, нескончаемыми рассказами о смешных происшествиях в поездках, о клиентах, которых она мастерски передразнивала, о собственных потешных промахах. Хоуп обнаружила в ней трогательное чудачество, о котором раньше не подозревала. Еще больше ее подкупало искреннее отношение Амелии к ее отцу. Когда та объявила, что отправляется в деловую поездку по штату, Хоуп даже испытала сожаление.

Амелия уехала утром. Хоуп и Сэм помогли ей сложить в багажник вещи и остались стоять рядом на крыльце, пока ее машина не исчезла, свернув за угол.

Сэм первым вернулся в дом и позвал застывшую на ступеньках Хоуп.

– Только не говори мне, что будешь по ней скучать. Дай сперва хотя бы выпить кофе!

– Так далеко я не зайду, хотя тоже не откажусь от кофе. Может, попьем его в городе?

– У меня нет времени, Хоуп, работы полно, – ответил Сэм, надевая плащ.

По пути он захватил портфель. Сев за руль своего универсала, он опустил стекло и помахал дочери рукой.

Что оживило в ней старые воспоминания – этот старый «форд» или прощальный отцовский жест?

Хоуп бросилась в кабинет отца с намерением воспользоваться его отсутствием и вывернуть содержимое всех ящиков и шкафов в доме, чтобы найти кое-что для нее важное.

Где могут храниться реликвии ее детства?

Она вспомнила, как в день ее отъезда из дома в Кейп-Мей отец отнес их все на чердак в картонной коробке, как будто желал показать ей, что тоже способен подвести черту под их прежней жизнью. Она тогда нежно улыбнулась, догадавшись, что для него это единственный способ скрыть нахлынувшие чувства.

Здесь не было ни чердака, ни гаража. Кабинет, гостиную и обе спальни она уже обшарила. Поднявшись на второй этаж, она занялась гардеробной, на две трети занятой вещами Амелии. Хоуп отодвинула отцовские куртки, привстала на цыпочки, кляня природу, отказавшую ей в высоком росте, раздвинула джемперы на полке – и радостно вскрикнула.

Коробка была спрятана за сложенными старыми простынями. Она тут же ее узнала и, бережно держа двумя руками, отнесла к себе.

Сев по-турецки, она сняла крышку и стала лихорадочно рыться в куче вещей, каждая из которых была полна воспоминаний. Отложив в сторону плюшевые игрушки, пустой тюбик от губной помады, альбомы для рисования и пенал с карандашами, она схватила детскую книжку и раскрыла ее на коленях. Это была иллюстрированная сказка об обезьянке, которую притягивали городские огни. Перелистывая страницы, Хоуп слышала голос матери, читавшей ей эту сказку. Поднеся книгу к лицу, она вдохнула запах бумаги в надежде уловить забытый аромат духов. Ей хватило бы даже едва заметной подсказки… Но книга молчала.

Хоуп долго рассматривала каждый предмет, прежде чем убрать его на место. Поставив коробку обратно в шкаф, она не вернула на место только книгу, которую сразу же спрятала в свой чемодан.

* * *

В день отъезда она в первый раз встала раньше отца. Пришло время возвращаться на Восточное побережье. Она не говорила с Джошем уже два дня, с тех пор как у него на телефонном счете кончились деньги, и успела соскучиться по его голосу. Ее попытки связаться с ним через Люка не увенчались успехом. На всякий случай она оставила на его голосовой почте сообщение о времени своего прилета.

Полицейский подошел к машине Сэма и велел не задерживаться перед зданием аэропорта. Хоуп заверила отца, что отлично провела время, а он пообещал сделать все возможное, чтобы повидаться с ней на Рождество.

– Ты не сердишься, что я оставляю тебя одного?

– Скоро вернется Амелия. Я передам ей от тебя привет.

– Как хочешь.

– Ты нашла то, что искала?

Хоуп изобразила удивление.

– В моих вещах… Могла бы сложить все, как было.

– Я похитила у тебя старый пуловер, ты давно перестал его носить. Буду надевать его этой зимой, вспоминая папу. Дочерний фетишизм.

– Раз так, то ты молодчина. Береги себя. Я буду по тебе скучать.

Хоуп бросилась отцу на шею и сказала, что любит его. Сэм взял с нее обещание позвонить ему по прибытии.

– Обязательно! – крикнула она и исчезла в терминале.

Там она зашагала к эскалатору, но на полпути развернулась, прижалась лицом к стеклу и проводила взглядом силуэт отца, садившегося в старый универсал.

* * *

В тот вечер Сэм нашел у себя на ночном столике детский рисунок, сделанный цветным карандашом.

Он долго на него смотрел, потом достал из ящика стола рамку, вынул из нее свою фотографию, на которой ему вручали награду, и вставил рисунок.

– Зачем ты повзрослела?.. – прошептал он, ставя рисунок перед собой.

7

Хоуп молила Святого Пса, Святого Дромадера, Святого Льва, Святого Кита и Святого Мортимера (облако, смахивавшее на профиль одного из ее учителей английского), чтобы Джош встретил ее в аэропорту.

Она давно жила с убеждением, что когда какое-нибудь облако начинает походить на человека, то это значит, что в облаке живет его душа. Это безобидное чудачество зародилось как-то тоскливым вечером, когда она обнаружила в небе Южной Каролины очертания лица, заставившие ее поверить, что ей на помощь спешит мать.

Спускаясь по трапу, она подумала, что иллюминаторы, должно быть, не пропускают мольбы, и огорченно ускорила шаг. Но тут чьи-то руки оторвали ее от земли, и она издала вопль, заставивший оглянуться двух полицейских.

– Ты приехал?

– Ничего подобного, это моя голограмма.

– Какой приятный у твоей голограммы запах! – И она зарылась лицом в волосы Джоша.

– У меня две важные новости, – сказал он после долгого поцелуя.

– Ты беременный!

– Ужасно смешно!

Хоуп потащила его к багажной ленте.

– Выкладывай свои чрезвычайные известия.

– Флинч предоставил нам новую лабораторию, она больше и лучше оснащена.

– В честь чего?

– Это вторая новость. После твоего отъезда мы значительно продвинулись вперед. Заработали более сложные программы, но это еще не все. Кажется, произошел настоящий прорыв. Меня посетила гениальная идея…

– Если появится бригада по борьбе за скромность, тебе светит пожизненное.

Джош заверил ее, что нисколько не преувеличивает. Он сгорал от нетерпения привезти ее в Центр и все ей показать. Но Хоуп эта идея не очень привлекла.

– Я не настаиваю, чтобы мы мчались туда уже сегодня вечером, – оговорился Джош.

– Врун, ты аж приплясываешь от нетерпения. Дай хоть багаж забрать!

– Я жду не дождусь заняться с тобой любовью! – вскричал он.

Пассажиры, выстроившиеся вдоль багажной ленты, оторвались от своих смартфонов и уставились на них.

– Взаимно, – ответила она тем же тоном и так же звонко.

Стоявшая рядом женщина бросила на нее возмущенный… а может, завистливый взгляд.

Джош встречал Хоуп на машине Люка. Примчавшись домой, они стремглав взлетели по лестнице и бросились в спальню.

Его удивила нежность Хоуп, как и его собственная неожиданная способность быть нежным. Такого с ним еще не бывало.

Он сознался ей в этом, заложив руку за голову и зажав в углу рта «косяк».

– Ты же не собираешься курить это в моей спальне? – спросила она, поворачиваясь к нему.

– По последним сведениям, она моя.

– Не тогда, когда здесь нахожусь я, милый Джош. Кстати, пока мы не переберемся туда, где не будет никого, кроме нас, я готова оплачивать свою часть аренды.

– И речи быть не может! – возмутился Джош. – Ты действительно хочешь, чтобы мы поселились вместе?

– Исходя из наших средств, нам пришлось бы довольствоваться студией.

Джош встал, чтобы проверить содержимое холодильника. До нее донесся из кухоньки его голос:

– Поедем в Центр?

* * *

В этот поздний час большая часть помещений в Центре была заперта. Идя по коридору, Хоуп бросила взгляд на робота-гуманоида, как будто дремавшего на своей подставке. Его латексное лицо было еще реалистичнее, чем в прошлый раз. Хоуп содрогнулась от его вида.

– Где Люк? – спросила она, входя в их лабораторию.

– Он с Тилой.

– Кто такая Тила?

– Девушка, с которой он провел вечер… и ночь, наверное, тоже.

– Мы говорим об одном и том же Люке? Как он с ней познакомился? Тила. Какое странное имя!

– Он сам тебе об этом расскажет. По мне, имя как раз симпатичное.

– А по мне, оно звучит как название какой-то рыбы. «Два филе тилы, пожалуйста!»

– Ты случайно не ревнуешь?

– Люка? Какой вздор!

– Нет, Тилу. До сих пор ты была в нашем коллективе единственной девушкой.

– Снова чушь! – возмутилась Хоуп, знавшая, что Джош прав. Появление незнакомки было ей поперек горла.

– Ладно, я мелю вздор. Хочешь, покажу тебе наше достижение?

– С этой девушкой все уже серьезно? Я отсутствовала всего две недели – и вот пожалуйста!

– Разве у нас с тобой все не стало серьезно с первого же вечера?

– Допустим. Наверное, я немного ревную, но не Люка.

– Тебе виднее, – уступил Джош, наклоняясь к монитору, чтобы привлечь ее внимание.

Сначала появились срезы мозга – это, как догадалась Хоуп, была ПЭТ-сканограмма. Потом разные участки мозга окрасились в разные цвета, в углу монитора замигали надписи «действия» и «опознание».

– Чей это мозг? – осведомилась Хоуп.

– Как я тебе?

– Твой, что ли? Понимаю… Ты так без меня заскучал, что решил развеяться и сделал томографию… Все, больше я не стану оставлять тебя надолго одного.

– Нет, опыты над людьми – это не для нас. Одному из нас следовало бы, конечно, пожертвовать собой. Но ты ошибаешься, никакой томографии я не делал.

Хоуп пребывала в недоумении.

– Мы присоединили к моей голове несколько сот электродов и несколько часов снимали электрическую активность мозга. Люк в это время стимулировал мою память, вызывая наши с ним общие воспоминания. Потом мы закодировали эти данные и отправили их на компьютер, который создал картинку – ту, что ты сейчас видишь на экране.

– Значит, это твоя память в цифровом виде? – спросила ошарашенная Хоуп.

– Да, хотя все еще очень несовершенно. Как я тебе говорил, на часы записи приходятся считаные секунды воспроизведения, но результат налицо. Фрагменты моей памяти записаны на жесткий диск, теперь мы можем эмулировать их в изображения. Рано или поздно мы сумеем полностью их расшифровать и воссоздать то, что я видел, звуки, которые я слышал, мои ощущения, даже мои чувства – почему нет?

– А где в этой разноцветной радуге я? – спросила Хоуп, вглядываясь в экран.

– Вот тут. – Джош указал на один из участков. – Там, где красочнее всего.

Хоуп повернулась к Джошу, обняла его и расцеловала.

– Какие же вы негодяи! Такое достижение – и без меня!

– Камера!.. – прошептал Джош, поднимая глаза на мигающую на стене красную лампочку.

Хоуп показала камере средний палец и осыпала Джоша еще более пылкими поцелуями.

– Так ты видишь меня разноцветной?

* * *

После появления в жизни троицы Тилы тут же возникла проблема жилья. Между двумя спальнями находилась маленькая гостиная, но уединиться двум парам на площади в тридцать восемь квадратных метров все равно было проблематично.

На взгляд Люка, Джош и Хоуп исчерпали свою квоту интимных вечеров, теперь настал его черед. Поэтому Хоуп начинала каждый день с изучения объявлений о сдаче жилья. Раз за разом она водила Джоша смотреть квартиры, но пока что безуспешно. За заманчивыми объявлениями всякий раз скрывалась неприглядная действительность.

Джош решил набрать побольше уроков, чтобы снять квартиру получше. В ожидании разъезда Хоуп ночевала у Джоша по четным дням, Тила у Люка – по нечетным. Обстановка от этого становилась все напряженнее.

От Тилы исходила бурная сладострастность, граничившая, на взгляд Хоуп, с вульгарностью. Все в ней – и манера одеваться, и каждый жест – было пронизано эротизмом, и Хоуп недоумевала, что в ней умудрился найти такой умник, как Люк. Ответ, напрашивавшийся сам собой, еще больше повергал ее в смятение.

Как-то утром, разбудив Джоша, Хоуп сказала:

– Как насчет того, чтобы уступить ему квартиру на весь уик-энд в обмен на его автомобиль?

– Люк! – крикнул Джош. – Хочешь остаться вдвоем с Тилой в квартире на весь уик-энд?

– Еще бы! – раздалось из-за перегородки.

– А мы взамен возьмем машину. Договорились, – сказал Джош, оборачиваясь к Хоуп. – Куда едем?

– В Кейп-Мей.

– А что там, в Кейп-Мей?

– Я уже две недели ломаю голову, никак не вспомню название маминых духов. С ума схожу!

– У отца спросить не сообразила?

– Это табуированная тема.

– Что, если и там ты их не найдешь?

– Там остались мои детские воспоминания. Хочу разделить их с тобой.

Едва Люк проснулся, как Хоуп услышала стоны Тилы. Хоуп бросила на Джоша такой взгляд, значение которого было понятно сразу. Они поспешно собрали сумку, заехали к Хоуп, чтобы она захватила кое-что из своих вещей, и помчались в Кейп-Мей.

Туда они прикатили в середине дня, в изнуряющую жару. Путешествие завершилось у подножия громоздящейся над океаном песчаной дюны. Почти безлюдный пляж терялся за горизонтом, в какую сторону ни глянь.

Хоуп и Джош смело бросались в волны, но океан раз за разом выносил их на песок.

Когда жара сменилась наконец вечерней прохладой, они собрали вещи и Хоуп повела Джоша в квартал, где выросла.

Вдоль полузанесенных песком улочек стояли деревянные домики. У самых скромных из них были крыши из рубероида, у остальных – черепичные ШИНГЛ. Перед домиками зеленели квадратные лужайки с деревцами, покрытыми цветами, которые резко выделялись на фоне охристого закатного неба.

Хоуп остановилась у забора на пересечении улиц Свон и Веноха и указала пальцем на маленький частный домик.

– Видишь окошко на втором этаже? Там была моя комната.

– Хочешь, позвоним в дверь? – предложил Джош. – Вдруг теперешние жильцы впустят нас?

– Нет, пусть память сохраняет все так, как было раньше.

– От чего умерла твоя мама, Хоуп?

Вопрос застал ее врасплох. Немного поколебавшись, она потянула Джоша за руку.

– Идем.

Они прогулялись пешком по Мичиган-авеню и обогнули озеро, отделявшее дорогу от теннисных кортов.

– Она не заметила пикап, выезжавший вот отсюда, – объяснила Хоуп, останавливаясь на переходе.

Это было сказано бесстрастным тоном полицейского, докладывающего о дорожном происшествии начальству. Она сама этому удивилась, тем не менее продолжала доклад тем же холодным тоном. От удара машина завиляла, завалилась на бок, съехала в воду и быстро пошла ко дну.

– Мне очень жаль, Хоуп.

– Не надо, при чем тут ты? И потом, мне жалостливый мужчина ни к чему. Почему ты никогда мне не рассказываешь о своих родителях?

– Я их обожаю, но нам нечего друг другу сказать.

– Что с тобой произошло в двенадцать лет?

– Ты это о чем?

– В тот единственный раз, когда ты обмолвился о своем детстве, ты сказал, что хотел бы так же восторгаться ими, как в двенадцать лет.

– Был вечер моего дня рождения. Отец заглянул мне в глаза, и вид у него был немного удрученный. В чем дело, спрашиваю. А он и говорит: «Когда во мне погас тот свет, который я вижу в тебе?» Мне захотелось никогда не стареть. Он очень старался, но моей матери всего было мало. Думаю, она очень рано разлюбила отца. Я тоже не сумел сохранить ее любовь.

– Мои родители были без ума друг от друга, – вновь заговорила Хоуп, удаляясь от берега озера. – Когда видишь столько любви, планка устанавливается очень высоко. Хватило одного момента слабости, чтобы все испортить.

– Это был несчастный случай, не надо сердиться на него за это.

– Я о себе. Я занималась спортом, у меня пошла кровь, я запаниковала и попросила вызвать мою мать… Уйдем отсюда, я приехала за ее духами, а не за запахом смерти.

Стемнело быстро, темнота застала их в пути. Пришлось искать «Камаро», светя мобильниками как фонариками. Хоуп показала Джошу, как проехать в маленький порт Кейп-Мея.

После ужина они покатались по городку при свете собственных фар и остановились в маленьком мотеле, словно проросшем у дороги, между двумя дюнами.

В примитивном номере были только кровать и душ, но им было нужно только это, ничего другого.

* * *

Эта поездка в Кейп-Мей стала поворотной в их романе. Когда на кровать упал луч утреннего солнца, Хоуп, смотревшей на спящего Джоша, стало ясно, что ей всегда будет нужен только он.

Всего через несколько часов, днем, Джош почувствовал то же самое.

Хоуп была счастлива, она танцевала на песке и смеялась так, словно ей одной открылись все на свете тайны.

Они любили друг друга, более того, они были избранниками судьбы.

Выходя из волн, Хоуп сказала ему:

– Знаешь, милый Джош, маленькие мгновения жизни не так уж и малы.

* * *

Рано утром Джош отлучился за покупками в бакалею за углом. Вернувшись с полными руками – пакеты чипсов, дешевый пирог и упаковка пива, – он застал Хоуп сидящей по-турецки, с книгой на коленях и с телефоном в руке.

– Сообщение от Люка?

– Нет, ищу кое-что в Интернете.

– Что именно?

– Как преобразовываются молекулы духов, вернее, может ли их активизировать какой-нибудь растворитель. Я надеялась, что смогу что-то сделать, но, как выяснилось, на это мне не хватает ума.

Глядя на ее книгу, Джош сложил на стол свои покупки.

– Ты попробовала намочить бумагу, прежде чем усложнять себе жизнь?

Хоуп подняла глаза, решив, что он над ней подшучивает. Потом, не сводя с него взгляд, она облизнула себе указательный палец, положила его на край страницы и сунула в книгу нос.

Глубоко вдыхая, с полными переживания глазами, Хоуп насыщалась прекрасной историей, содержавшейся в книге. Она узнала запах тех вечеров, когда засыпала, припав щекой к материнской руке.

Закрыв книгу, она убрала ее в сумку.

Цель поездки была достигнута. Прогулявшись напоследок по пляжу, они сели в машину и уехали.

* * *

Возвращение в квартиру стало для них резким осознанием реальности. Люк встретил их в трусах, Тила – в пеньюаре Хоуп.

На следующее утро, едва проснувшись, они сбежали в «Старбакс». Хоуп стала штудировать предложения съемного жилья в Интернете, Джош взял на себя соответствующие рубрики местных газет.

Целую неделю они просматривали квартиры. Джош решился расширить зону поиска, и в результате они остановили выбор на просторном светлом лофте, совершенно непохожем на тот район, где они его нашли. Но, поторговавшись с хозяевами и договорившись о цене, они больше не стали проявлять излишнюю разборчивость.

Позвонив отцу, который по ходу разговора сознался, что на Рождество собирается поехать куда-нибудь с Амелией, Хоуп добилась от него обещания заплатить.

Арендный договор был подписан, переезд состоялся уже на следующий день.

* * *

Лето закончилось, начался новый семестр. Джош после лекций занимался с учеником, по-прежнему оставшимся полным тупицей. Затем он садился на велосипед – подарок Хоуп, рывшейся на барахолках в поисках мебели для их лофта, – и торопился в Центр, где его ждал Люк. Хоуп присоединялась к ним при первой возможности, и втроем они посвящали почти каждый вечер исследованиям, служившим потом темой почти всех их бесед.

Тиле быстро надоела эта ситуация, и в середине октября она порвала с Люком, предпочтя ему капитана баскетбольной команды. Люк стоически перенес удар и, чтобы забыться, стал проводить в Центре еще больше времени.

В середине ноября Флинч повысил его, назначив ассистентом. Люку льстило доверие профессора, он наслаждался новым положением.

Тила осталась всего лишь воспоминанием. Троица снова сплотилась, как в былые времена.

Если бы не чрезмерные нагрузки, если бы не проблемы с деньгами, с которыми Хоуп и Джош сталкивались постоянно, если бы не постоянная мигрень, заставлявшая ее сидеть за монитором исключительно в очках (а очки она терпеть не могла и надевала их, только когда у нее начинала раскалываться голова), если бы не отсутствие отца, не отходившего от Амелии, – если бы не все это, жизнь была бы прекрасной, а будущее – просто великолепным.

Опыты в Центре выглядели многообещающе. Благодаря обращению Флинча к директору университетской клиники они получили право дважды в неделю пользоваться томографом – за час до прихода бригады техников.

Это разрешение носило сугубо конфиденциальный характер, о том, что они используют томограф, не полагалось знать больше никому.

В 22.55 по четвергам и воскресеньям троица проникала в клинику через морг, кралась по коридору, упиравшемуся в котельную, входила в грузовой лифт и поднималась на верхний этаж в компании тележек с бельем. Дальше оставалось только войти через служебную дверь в отделение рентгенологии и томографии, в этот час закрытое. Тщательно придерживаясь этой схемы, они на 55 минут получали в свое распоряжение самое совершенное оборудование, а потом им надлежало незаметно ретироваться. За этот час у Люка получалось сравнить изображения, сгенерированные компьютером, с теми, которые передавал томограф, сканировавший мозг Джоша.

Спустя месяц Хоуп заявила решительный протест против того, чтобы Джош, даже во имя науки, дважды в неделю подставлял свой мозг под магнитное поле машины, управлять которой Люк научился совсем недавно. Конечно, предпочтительнее было бы найти другую подопытную морскую свинку, но где ее взять?

В начале зимы Хоуп решила время от времени использовать мощности Центра для иных целей, нежели те, что воодушевляли ее друзей.

Теперь она при любой возможности сбегала от них и, спрятавшись в первом же свободном помещении, погружалась в собственные изыскания.

Как-то вечером, отдыхая в зале для посетителей, она познакомилась с двумя студентками, немкой и японкой, занимавшимися клонированием клеток мозга. Новая троица, спаянная симпатией, завела привычку встречаться всякий раз, когда начинала испытывать потребность в кофеине.

Вечер за вечером Хоуп засыпала своих новых подруг несчетными вопросами и в конце концов усмотрела в их занятиях дополнительную возможность – применить их в своей излюбленной сфере нейродегенеративных заболеваний.

Подогревая их интерес, она высказала мысль, что рано или поздно появится возможность клонировать здоровые клетки и пересаживать их в целях лечения некоторых патологий, ведущих к перерождению мозга. Свои умозаключения она подкрепляла результатами опытов Джоша и Люка. Две студентки мигом сообразили, какую пользу может принести им Хоуп.

Теперь она все чаще убегала от своих партнеров к новым подругам.

Люк и Джош долго ничего не замечали, и Хоуп это было на руку. Зато перемены не ускользнули от внимания Флинча. Сначала они его как будто не беспокоили, но ближе к Рождеству он все же вызвал Хоуп. То, что она нащупала свою подлинную сферу интересов, не значит, сказал он, что для нее действуют какие-то особые правила – во всяком случае, если она намерена и впредь пользоваться возможностями «Лонгвью». Ее присутствие на еженедельных встречах отныне становится из факультативного обязательным: впредь она обязана регулярно отчитываться о своей работе и делиться ее результатами, в противном случае допуск в Центр будет для нее закрыт.

Хоуп попросила немного времени подумать. Флинч велел ей дать ответ до конца года.

Когда она решила обсудить это с Джошем, он слушал вполуха, и она на него рассердилась.

В тот вечер Хоуп замаскировала деревянный ящик, служивший им журнальным столиком, миленькой белой скатеркой, тоже добытой во время экскурсий по барахолкам, и довольно причудливо сервировала стол, обойдясь без тарелок. Она угостила Джоша единственным блюдом, которое могла с грехом пополам приготовить.

Во время этого ужина Джош перебивал ее всякий раз, когда она заговаривала о своих занятиях.

– На этой неделе Люк добился чудесных результатов! – воскликнул он, отказываясь от добавки.

– Чудеснее даже моей стряпни?

– Ты только послушай, Хоуп: мы откартировали почти треть моего мозга и накопили двадцать тераоктетов моей памяти.

– Ты вообще меня слушаешь, Джош?

– Да, очень вкусно, только я не голоден.

– Ты знаешь, что мы еще не женаты?

– Хочешь, чтобы мы поженились?

– Не думаю, нет… Просто ты уже принимаешь меня за прислугу!