Текст книги "Следующий раз"

3

Питер ждал Джонатана под табло посадки на рейс БА-776, провожая взглядом последних исчезавших в рукаве пассажиров. Джонатан хлопнул Питера по плечу, он обернулся и вздернул брови при виде помятого лица друга.

– Я все еще ваш шафер?

– Если все пойдет по-прежнему, готовься к роли свидетеля на бракоразводном процессе.

– Как скажешь, но сначала тебе все-таки придется пойти под венец, иной порядок вещей невозможен.

Дежурный нетерпеливо махнул им рукой: все пассажиры были на борту, ждали только их. Питер выбрал кресло у иллюминатора. Джонатан забросил чемоданчик на багажную полку, и самолет начал разгон.

Час спустя стюардесса начала развозить обед, но Питер учтиво отказался за них обоих. Джонатан удивленно взглянул на него.

– Спокойно, приятель! – хитро улыбнулся Питер. – Я придумал две хитрые хитрости, улучшающие качество длинных перелетов. Во-первых, посетил твой любимый магазинчик и накупил массу вкусностей, чтобы не мучила совесть из-за твоей лазаньи.

– Это был гратен из баклажанов, – возразил уязвленный Джонатан. – Ну и где же твои сказочные яства? Я проголодался.

– В одном из ящиков для багажа у тебя над головой. Как только стюардесса с тележкой скроется за занавеской, я их достану.

– Ладно, рассказывай про вторую хитрость.

Питер достал из кармана упаковку лекарств и повертел ею перед носом Джонатана.

– Вот она! – с победным видом объявил он. – Волшебная пилюля. Проснешься, посмотришь в иллюминатор и скажешь: «Черт побери, кажется, это Лондон!»

Питер вытряхнул две таблетки себе на ладонь и протянул одну Джонатану, но тот отказался.

– Ну и зря! – Питер проглотил таблетку. – Это не снотворное, просто помогает заснуть. Единственный побочный эффект – не замечаешь, как проходит полет.

Но Джонатан покачал головой, Питер прижался виском к шторке, и каждый углубился в свои мысли. Старший стюард обслужил последнего пассажира и скрылся в служебном помещении.

– В котором еда? – спросил Джонатан, кивнув на ряд отделений над креслами.

Питер не ответил, он уже спал. Джонатан похлопал друга по плечу, но не преуспел. Он повторил попытку, но Питер не отреагировал. Джонатан заглянул в ящики над креслами: с десяток сумок и пальто лежали вперемешку. Он сел, трясясь от злости. В кабине царил полумрак. Через час Джонатан погасил свет и попытался нашарить в кармане Питера заветный пузырек, но тот громко храпел, прижимаясь виском к иллюминатору, и правый карман был недосягаем.

Прошло шесть часов, и появилась стюардесса с завтраком. Оголодавший Джонатан с радостью взял поднос. Девушка наклонилась, чтобы откинуть столик Питера, он проснулся, зевнул и с негодующим видом воскликнул:

– Я же сказал, что ужин за мной!

– Еще слово – и ты проснешься, посмотришь в окно и удивишься: «Надо же, как похоже на лондонскую больницу Святого Винсента!»

Стюардесса поставила завтрак Питера на столик, и Джонатан тут же увел у него булочку и круассан, проигнорировав немое возмущение друга.

В Хитроу они взяли такси и доехали до центра.

В этот ранний час Гайд-парк выглядел таким волшебно прекрасным, будто и не находился в самом сердце одной из крупнейших европейских столиц. Стволы вековых деревьев выглядывали из стелившегося над лужайками тумана. Джонатан наблюдал в окно за двумя запряженными в коляску серыми в яблоках лошадьми, бежавшими по свежему песку аллеи верховой езды. Они миновали решетку Принс-Гейт. Еще восьми не было, но на площади Марбл-Арч уже образовалась пробка. Поднявшись по Парк-Лейн, черный кэб высадил их под козырьком отеля «Дорчестер», расположенного у самого парка, в богатом районе Мэйфер. Друзья поднялись каждый в свой номер. Питер бросил сумку и постучал в дверь Джонатана. Тот открыл в белой рубашке и клетчатых трусах.

– Ты чертовски элегантен, мой бывалый путешественник! – воскликнул Питер. – Интересно, что бы ты надел, увези я тебя в Африку? Полет меня вконец измотал, – пожаловался он, упав в стоявшее у окна глубокое кожаное кресло.

Джонатан ушел в ванную, не удостоив его ответом.

– Все еще дуешься? – крикнул ему вслед Питер.

Джонатан выглянул из-за двери.

– Я провел конец недели в самолете, глядя, как ты спишь, и, судя по всему, за четыре недели до свадьбы мне светит расставание с невестой. С чего бы мне дуться? – прокомментировал он, продолжая завязывать галстук.

– Ты всегда надеваешь брюки в последнюю очередь? – съязвил Питер.

– Тебе что-то не нравится?

– Вовсе нет. Но я, например, в случае пожара предпочту выбежать в коридор без галстука, а не без штанов.

Джонатан испепелил его взглядом.

– Довольно, старик, мы здесь из-за твоего художника, – напомнил Питер.

– Твой источник хоть заслуживает доверия?

– Я ему столько плачу, что лучше бы ему не промахнуться! В письме он указал точное количество: пять картин, – ответил Питер, глядя в окно.

– Он ошибся, можешь мне поверить.

– Я проснулся, прочел сообщение, но не смог с ним связаться. В Лондоне был поздний вечер, человек развлекался.

– Ты снова спал до полудня?

Питер смущенно потупился:

– Я поздно лег… Между прочим, я пожертвовал уик-эндом ради утоления твоей страсти, так что перестань меня стыдить!

– А разве столь внушительный лот не уладит твои отношения с партнерами, господин аукционист?

– Будем считать, что мы пожертвовали выходными ради общего дела.

– У тебя есть другая информация?

– Адрес галереи, где с сегодняшнего дня будут выставлены полотна. Именно там проведут экспертизу, после чего владелец – или владельцы – выберет счастливца, которому поручат продажу.

– С кем тебе предстоит состязаться?

– С каждым, кто способен держать в руке молоток и кричать «Продано!». Очень надеюсь, что с твоей помощью вырву победу.

Репутация Джонатана должна была стать секретным оружием Питера в схватке аукционистов, жаждавших заполучить картины на торги. Приехав первым, да еще в компании такого суперэксперта, как Джонатан, Питер получал увесистую фору.

Они прошли через просторный холл «Дорчестера», и Питер задержался у стойки, чтобы справиться, как им добраться до галереи. Портье в красном сюртуке шустро обежал стойку, развернул карту района и прочертил ручкой маршрут. Хорошо поставленным голосом он посоветовал им обратить особое внимание на помеченное крестиком место и полюбоваться красотой фасада. Питер задумчиво вздернул бровь и поинтересовался, нет ли у дежурного близкого или дальнего родственника в Бостоне. Тот изумился, проводил их до вращающейся двери, выпустил на улицу и счел нужным еще раз повторить свои советы. Кончилось тем, что Питер вырвал у него карту, схватил Джонатана за рукав, и они удрали.

Улочки, по которым они шли, были залиты солнцем, вдоль белого тротуара тянулись красочные витрины магазинов. Развешанные на фонарных столбах корзины с цветами покачивались на ветру. Джонатану чудилось, что он попал в другое время, в иную эпоху. Он направлялся на встречу, которой всегда ждал, восхищаясь красотой и разнообразием крыш. Даже если источник Питера напутал и Джонатана ждет разочарование (он на всякий случай к этому готовился), в одной из галерей неподалеку от Пикадилли он наконец увидит последние творения Владимира Рацкина. До дома номер 10 по Альбермарл-стрит оказалось десять минут ходу. Питер достал из кармана пиджака клочок бумаги и проверил адрес, взглянул на часы и сунул нос между прутьями решетки на витрине.

– Кажется, закрыто, – раздосадованно произнес он.

– Тебе бы в полиции работать, – съехидничал Джонатан.

Они зашли в маленькое кафе на противоположной стороне улицы, решив скоротать время за кофе с венскими булочками. Заведение оказалось симпатичным, аромат свежемолотых кофейных зерен смешивался там с запахом вынутых из печи булочек. Немногочисленные посетители опирались локтями о высокие столики, читая кто газету, кто журнал, и никто не обратил внимания на двух американцев.

У стойки из старого зернистого мрамора друзья заказали две чашки капучино и сели за столик у окна. Так Джонатан впервые увидел Клару. Она была в бежевом плаще, сидела на табурете, перелистывала «Геральд трибюн» и пила кофе со сливками. Занятая чтением, она подносила чашку к губам, морщилась, обжигая язык, но не отрывалась от статьи, ставила чашку на блюдце, чтобы перевернуть страницу. От нее исходила такая сексуальная притягательность, что даже усы от сливок над верхней губой не портили дела. Джонатан расплылся в улыбке, подошел к ней и протянул бумажную салфетку. Клара взяла ее, не поднимая головы вытерла губы и так же машинально отдала ему назад. Джонатан убрал салфетку в карман: он не мог отвести взгляда от Клары. Она закончила чтение, не доставившее ей, судя по всему, никакого удовольствия, оттолкнула газету, покачала головой и в замешательстве уставилась на Джонатана.

– Мы знакомы?

Он протянул ей бумажную салфетку, Клара вытерла подбородок, вернула салфетку и на мгновение задумалась. Внезапно глаза ее просияли улыбкой.

– Простите, – сказала она. – Сама не знаю, зачем читаю газеты – они меня бесят и настроение бывает испорчено на весь день.

– И о чем же эта статья? – спросил Джонатан.

– Полная ерунда, – отмахнулась Клара. – Техническая заумь с претензией на оригинальность.

– И все-таки…

– Очень мило с вашей стороны проявлять интерес, но вы, скорей всего, ничего не поймете, это жутко скучно и связано с моей профессией.

– Дайте мне шанс, назовите эту планету!

Клара взглянула на часы и взяла с соседнего табурета платок.

– Живопись! Мне правда пора, я опаздываю, жду доставку.

Она пошла к двери, но на пороге обернулась:

– Еще раз спасибо за…

– Не за что… – Джонатан не дал ей договорить.

Она сделала легкий поклон и вышла из кафе. Джонатан смотрел, как она перебежала через улицу, вставила ключ в коробочку на фасаде, и железная штора на витрине галереи по адресу Альбермарл-стрит, 10, поехала вверх.

К Джонатану подошел Питер:

– Чем ты так заинтересовался?

– Думаю, мы можем идти, – ответил Джонатан, глядя, как силуэт Клары исчезает за дверью галереи.

– Думаешь, это с ней у нас встреча?

– Почти уверен.

– Если так, немедленно убери лицо!

– Ты о чем?

– Не держи меня за идиота, а впрочем, я привык – за двадцать-то лет.

Джонатан изобразил удивление, на что Питер ответил смешной гримасой, передразнив друга, махнул воображаемым платком и вышел из кафе. Галерея была залита солнечным светом. Джонатан прижался лбом к стеклу витрины. На стенах не было ни одной картины, комната пустовала: молодая женщина, судя по всему, находилась в задней комнате. Он нажал на звоночек рядом с синей деревянной дверью. Питер стоял у него за спиной. Клара вышла к ним почти сразу. Она еще не сняла плащ и что-то искала в карманах. Узнав Джонатана, она улыбнулась и загремела задвижкой. Дверь открылась.

– Я забыла на стойке ключи?

– Нет, – сказал Джонатан, – иначе вы не смогли бы войти.

– Конечно. Значит, кошелек?

– Снова мимо.

– Ежедневник! Я его вечно теряю, потому что терпеть не могу деловые встречи.

– Успокойтесь, вы ничего не забыли.

Потерявший терпение Питер сделал шаг к Кларе и подал ей свою визитную карточку:

– Питер Гвел, я представляю дом «Кристи». Мы прилетели сегодня утром из Бостона для встречи с вами.

– Из Бостона? Неблизкий путь. Разве штаб-квартира вашей фирмы находится не в Лондоне? – спросила Клара, впуская посетителей.

Она спросила, чем может быть им полезна. Питер и Джонатан удивленно переглянулись. Джонатан последовал за ней в глубь галереи.

– Я эксперт по живописи. Мы узнали, что…

Клара перебила его с веселым смешком:

– Теперь я поняла, что вас сюда привело, но вы поторопились: сами видите, первые картины привезут после полудня.

– Первые? – удивился Джонатан.

– По соображениям безопасности картины будут доставлять по одной в день. Чтобы увидеть все, вам придется задержаться в Лондоне на неделю. У меня частная галерея, но в моем деле часто командуют страховые компании.

– Опасаетесь налета во время транспортировки?

– Налета, аварии… Подобная коллекция требует бережного обращения.

Перед витриной остановился фургон компании перевозок «Делей Мувинг». Клара помахала вылезшему из кабины бригадиру. Питеру и Джонатану повезло поприсутствовать при доставке первой картины. Задний борт откинули, трое грузчиков вкатили огромный ящик на середину зала и с великими предосторожностями сняли защищавшие полотно доски. Когда картину извлекли из саркофага, Клара показала, где ее повесить. Джонатан сгорал от нетерпения. Рабочие с изумительной точностью выполнили указание Клары и отошли, она тщательно осмотрела раму и холст и расписалась на накладной.

Процедура заняла два часа. Все это время Питер и Джонатан не отрываясь следили, как Клара командует парадом. Несколько раз Джонатан порывался ей помочь, но она не позволила и сама подключила сигнализацию, а потом залезла на высокий табурет, чтобы отрегулировать свет. Джонатан стоял перед картиной, пытаясь давать ей указания, коим она не следовала. Несколько раз Клара слезала вниз, смотрела, что получается, и, бормоча себе под нос ей одной понятные вещи, продолжала колдовать с лампами. Питер шепнул другу, что если раньше числил его «помешанным № 1» на русском художнике, то теперь у него появился серьезный конкурент. Джонатан ответил негодующим взглядом, и тот провел остаток утра в общении с мобильным телефоном. Он ходил вдоль витрины то внутри галереи, то снаружи, пока Клара и Джонатан обсуждали освещение. Около часа дня Клара замерла перед картиной, Джонатан стоял рядом. Лицо Клары приняло довольное выражение, она подтолкнула Джонатана локтем, и он от неожиданности вздрогнул.

– Я проголодалась! – объявила она. – Поедим?

– Конечно.

– Любите японскую кухню?

– Люблю.

– Вы всегда такой разговорчивый?

– Да, – буркнул Джонатан и заработал новый тычок под ребра.

– Изумительная картина, согласны? – Клара была искренне взволнована.

На картине был изображен обед в загородном доме: на окаймляющей дом каменной террасе сидели двенадцать сотрапезников, другие стояли в отдалении. В тени большого тополя вели беседу двое элегантных мужчин. Художник так мастерски владел кистью, что зрителю казалось: еще мгновение – и он разберет слова. Цвет листвы и освещенность неба напоминали о чудесном летнем полдне, случившемся столетие назад и обретшем бессмертие благодаря таланту мастера. Персонажей давно нет в живых, подумал Джонатан, их тела давно обратились в прах, но Владимир даровал им вечную жизнь.

– Это одна из последних картин, – сказал он, нарушив созерцательную тишину. – Вы заметили этот особый ракурс? Такие сцены – большая редкость. Владимир писал, стоя на возвышении, как фотограф, что позволило ему углубить перспективу.

– А вы заметили, что за столом нет ни одной женщины? Каждый второй стул пустует.

– Он никогда не писал женщин.

– Женоненавистник?

– Безутешный вдовец.

– Я вас проверяла! Идемте, мой желудок не выносит, когда я его игнорирую.

Клара включила систему видеонаблюдения и сигнализацию, погасила свет и заперла дверь. Прогуливавшийся по тротуару Питер сделал им знак, что закончит разговор и присоединится к ним.

– У вашего друга сотовый с вечной батарейкой? Или он ворует энергию у собеседника?

– У него самого такой переизбыток энергии, что он их сам подзаряжает.

– Охотно верю. Идемте, нам на ту сторону.

Джонатан и Клара вошли в японский ресторанчик и сели за столик в кабине. Джонатан передал Кларе меню, и в этот момент в зал, громко хлопнув дверью, ввалился Питер.

– Чудное местечко! – похвалил он, садясь. – Извините, что заставил ждать. Я надеялся на разницу во времени – офис в Бостоне еще не открылся, но волка ноги кормят.

– Проголодался? – спросил Джонатан.

Питер открыл меню и немедленно положил его на стол. Вид у него был раздосадованный.

– Вы действительно любите сырую рыбу? Лично я предпочитаю пищу, не напоминающую мне о живых созданиях, из которых ее приготовили.

– Вы давно знакомы? – полюбопытствовала Клара.

Обед удался. Питер пустил в ход все свое обаяние и очень веселил Клару. Он незаметно нацарапал на бумажной салфетке несколько слов и вложил ее Джонатану в ладонь. Тот развернул записку на коленях, прочел, скомкал и бросил на пол. На небе собирались тучи. Из окна галереи с картины старого русского художника лился на лондонскую улицу свет вечного лета.

После обеда Питер отправился в офис «Кристи», а Джонатан с Кларой вернулись в галерею. Всю вторую половину дня он просидел на табурете перед картиной, изучая через лупу мельчайшие детали и занося в большой блокнот свои умозаключения.

Ближе к вечеру появился посланный Питером фотограф и немедленно занялся установкой аппаратуры. Слева и справа от картины на треногах закрепили большие белые зонты, соединенные проводами с профессиональной камерой 6х6.

В вечерних сумерках витрина озарилась десятками вспышек. С улицы могло показаться, что внутри галереи разразилась гроза. В конце рабочего дня фотограф убрал аппаратуру в заднюю комнату и распрощался с Джонатаном и Кларой, пообещав вернуться на следующий день в тот же час и заняться второй картиной. Пока Клара провожала его, Джонатан удостоверил подлинность подписи. Это действительно была картина Владимира Рацкина «Обед за городом», выставлявшаяся в начале века в Париже и перед войной, в Риме, а теперь войдет в следующий комментированный каталог работ художника.

Джонатан давно чувствовал усталость – сказывалась разница во времени. Он предложил Кларе помощь, но она отказалась, сославшись на недоделанную работу.

– Я очень вам благодарен за этот замечательный день, – сказал он.

– Я тут ни при чем, – смущенно ответила она, – благодарить нужно его. – Клара кивнула на картину.

Выйдя на улицу, он с трудом сдержал зевок, обернулся и взглянул Кларе в лицо.

– Я собирался задать вам тысячу вопросов.

Она улыбнулась.

– У нас впереди целая неделя. Отправляйтесь в гостиницу и поспите, я весь день удивлялась, как это вы держитесь на ногах.

Джонатан махнул ей на прощанье, Клара подняла руку, и черное такси затормозило у тротуара.

– Спасибо, – поблагодарил Джонатан, сел в машину и снова помахал ей из окна.

Клара вернулась в галерею, заперла дверь, подошла к окну и проводила такси задумчивым взглядом. Еще в ресторане ее начал мучить вопрос: не встречались ли они с Джонатаном раньше? Эта мысль не давала ей покоя. Когда он разглядывал картину, сидя на табурете, некоторые его жесты показались ей знакомыми. Но сколько бы она ни ломала голову, связать ощущение с местом или датой не удавалось. Она пожала плечами и села за письменный стол.

Войдя в свой гостиничный номер, Джонатан увидел мигающую красную лампочку на телефоне. Он положил сумку и снял труб-ку, чтобы прослушать сообщение. Голос Питера звучал как всегда бодро. Он хотел довести до сведения друга, что их пригласили на вернисаж с последующим ужином в модном ресторане, и не преминул уточнить, что «еда будет настоящая, приготовленная». Питер назначил встречу в холле в девять вечера.

Джонатан скрыл от себя самого причину легкого разочарования и оставил Питеру звуковое сообщение: он устал, хочет выспаться, они встретятся утром. Следующим он набрал номер своей бостонской квартиры, но не преуспел: очевидно, Анна работала в мастерской и отключила звонок или вообще ушла из дома и забыла включить автоответчик. Джонатан разделся и вошел в ванную.

Приняв обжигающе горячий душ, он облачился в пушистый халат, устроился в спальне и перечитал свои записи. Внизу исписанной мелким почерком страницы он сделал небольшой рисунок. Особым талантом он не отличался, но профиль Клары трудно было не узнать. Джонатан со вздохом отложил блокнот, погасил свет, заложил руки за голову и стал ждать прихода сна.

Час спустя он все еще бодрствовал и решил встать, достал из шкафа костюм, надел свежую рубашку и покинул номер. Он почти бежал по длинному коридору к лифтам и шнурки завязывал уже в кабине. Когда двери открылись на первом этаже, он как раз поправлял галстук. Питер стоял у мраморной колонны на другом конце холла. Джонатан заторопился к нему, но тут от колонны отделился женский силуэт. Питер обнимал за талию стройную, молодую, умело раздетую женщину. Джонатан притормозил и улыбнулся, позволив Питеру исчезнуть вместе со спутницей во вращающихся дверях. Оставшись в одиночестве посреди холла отеля «Дорчестер», Джонатан огляделся, увидел бар и решил выпить. В баре было не протолкнуться. Официант посадил его за столик. Джонатан утонул в глубоком черном кожаном кресле. Он решил, что бурбон и сандвич помогут ему справиться с пагубным влиянием разницы во времени и непостоянством желаний.

Он разворачивал газету и вдруг заметил серебристо-седые волосы сидевшей у барной стойки дамы. Он подался вперед, но посетители заслоняли от него женщину, мешая увидеть ее лицо. Джонатан долго следил за ней, а она не сводила глаз с бармена.

Он собирался вернуться к чтению, но тут его внимание привлекла особая манера встряхивать кубики льда в стакане и рука в пигментных пятнах. Потом Джонатан заметил кольцо на пальце, у него бешено заколотилось сердце, он вскочил и начал проталкиваться к стойке.

Когда он наконец преодолел сопротивление толпы, на табурете сидела молодая бабенка, что-то отмечавшая с коллегами-трейдерами. Она ухватила Джонатана за рукав, приглашая в свою компанию, и он едва вырвался. Привстав на цыпочки, он увидел над морем голов плывущие к выходу седые локоны. Он кинулся к двери, но холл был уже пуст. Он выбежал на улицу и начал допрашивать привратника, но тот дал понять, что должность запрещает ему отвечать на подобные вопросы… Лондон есть Лондон!

***

Джонатан и Питер встретились на рассвете, чтобы побегать в парке.

– Ну и видок у тебя! Ты проспал двенадцать часов, но на пользу это тебе не пошло, – поддел Джонатана Питер. – Или ты все-таки выходил?

– Нет, просто так и не смог заснуть. А ты как провел вечер?

– В меру скучно, в обществе именитых лиц.

– Она была хороша, эта твоя «именитая гражданка»?

– Более чем!

– Мне тоже так показалось.

Питер привалился к плечу Джонатана.

– Скажем так: в последний момент я изменил программу – ведь ты не захотел составить мне компанию. Нужно выпить кофе, я тоже мало спал…

– Избавь меня от грязных подробностей! – взмолился Джонатан.

– Ты шутишь, и это хорошо! Наши конкуренты соберутся только к пятнице, у нас неделя форы, чтобы взять верх. Надень на лицо улыбку пособлазнительней, когда мы пойдем к нашей галеристке. Не знаю, кому принадлежат картины, но ее слово будет определяющим, а мне показалось, что она к тебе неравнодушна.

– Ты мне надоел, Питер!

– Я был прав – ты в превосходном настроении! – Питер с трудом перевел дыхание. – Ты должен отправиться туда прямо сейчас.

– Я не понимаю…

– Ты жаждешь одного – вернуться к своей ненаглядной картине, так беги!

– Ты со мной не пойдешь?

– У меня есть дела. Не так-то просто увезти полотна Рацкина в Соединенные Штаты.

– Так организуй торги в Лондоне.

– И речи быть не может, ты нужен мне здесь.

– Не понимаю…

– Когда переоденешься, загляни в ежедневник. Если я ничего не путаю, в конце июня у тебя свадьба и будет она в Бостоне.

– Хочешь продать картины через месяц?

– Через десять дней мы закончим работать над каталогом. Я могу успеть.

– Ты сам-то понимаешь, как бредово это звучит?

– Знаю, это чистое безумие, но выбора нет! – буркнул Питер.

– Это хуже, чем безумие!

– Джонатан, статья переполошила всех в офисе. Вчера в коридорах люди смотрели на меня как на умирающего.

– Не сходи с ума!

– Хотел бы я оказаться параноиком… – вздохнул Питер. – Уверяю тебя, дело принимает дурной оборот. Этот аукцион может меня спасти, и ты мне нужен, как никогда. Сделай все, чтобы этим твоим русским художником занялись мы! Если не выйдем на торги, мне уже не подняться, а ты утонешь вместе со мной.

Всю неделю в лондонском отделении «Кристи» царила нервная атмосфера. Эксперты и продавцы, покупатели и оценщики проводили одну встречу за другой. Специалисты разных отделов дневали и ночевали на рабочих местах, составляя календари аукционов в филиалах по всему миру, изучая каталоги и распределяя между аукционистами крупные произведения. Перед Питером стояла задача убедить коллег отдать картины Владимира Рацкина Бостону. Через месяц с небольшим ему предстояло вести продажу полотен XIX века, и не художественные журналы будут освещать аукцион. Наниматели Питера не приветствовали изменение программы мероприятий, он понимал, что выиграть партию будет очень нелегко, и сомневался в себе.

В десять с минутами Джонатан стоял у дверей галереи по адресу: Альбермарл-стрит, 10. Клара видела, как он вылез из такси, перешел на другую сторону, толкнул дверь кафе и через несколько минут вышел, неся два картонных стаканчика капучино. Она открыла ему дверь. В одиннадцать часов перед галереей остановился давешний фургон. Ящик со второй картиной водрузили на стоявшие в центре зала козлы. Джонатан чувствовал нарастающее нетерпение, воспоминания теснили друг друга. Живший в его душе ребенок сохранил умение искренне восхищаться, утраченное большинством взрослых. Джонатан умел восторгаться красками вечера, запахом весны, улыбкой на лице незнакомки, взглядом ребенка, жестом старика, простым сердечным чувством, питающим нашу повседневность. Он не обращал внимания на насмешки Питера, поклявшись, что всю жизнь будет верен данному отцу обещанию: удивляться миру и восхищаться им.

Скрывать нетерпение ему было куда труднее, чем накануне. Возможно, ему снова придется ждать и картина, о которой он столько грезил, не находится в этой коллекции, но он верил в свою счастливую звезду.

Он наблюдал, как рабочие раскрывают светлый деревянный короб. С каждой бережно снятой бригадиром доской сердце Джонатана билось все сильнее. Стоявшая рядом Клара скрестила за спиной пальцы: она тоже дрожала от нетерпения.

– Я бы предпочел, чтобы они отодрали все деревяшки сразу и мы увидели ее! – шепнул Джонатан.

– Я выбрала эту компанию именно за их обстоятельную неторопливость, – так же тихо ответила Клара.

Короб был объемней первого, и работа могла занять не меньше часа. Бригада устроила перерыв, чтобы погреться на солнышке, сидя в кузове фургона. Клара закрыла галерею и предложила Джонатану подышать свежим воздухом. Они шли вверх по улице, а потом она вдруг остановила такси и спросила:

– Вы уже гуляли по набережной Темзы?

Они брели по аллее вдоль реки, и Джонатан отвечал на бесконечные вопросы Клары. Она спросила, как он стал экспертом по живописи, и, сама того не ведая, приоткрыла окошко в его прошлое. Они сели на скамейку, и Джонатан рассказал, как однажды осенью отец впервые привел его в музей. Он описал ей пропорции огромного зала, где отец выпустил его руку, предоставляя полную свободу, и он вдруг замер перед одной картиной. Ему казалось, что человек, изображенный на висевшем в центре высокой стены полотне, смотрит именно на него.

– Это автопортрет, – тихо объяснил отец, – художник написал себя. Так делают многие живописцы. Знакомься: Владимир Рацкин.

Ребенок решил поиграть со старым художником: прятался за колоннами, ходил по залу туда-сюда, ускорял и замедлял шаг, даже пятился – взгляд художника следовал за ним. Мальчик зажмуривался и все-таки был уверен, что «дядька с картины» не сводит с него глаз. Он был так заворожен, что провел перед картиной много часов. Казалось, все ходики на тысячу миль в округе враз остановились, что две эпохи встретились благодаря силе охватившего его чувства и взгляду глядящего с холста старика. Двенадцатилетний Джонатан дал волю воображению. Волшебные мазки вступили в противоречие с законами материального мира, и глаза мужчины на портрете доносили до него через века слова, которые способен расслышать только ребенок. Отец устроился на банкетке у него за спиной. Покоренный Джонатан не мог отвести глаз от картины, а отец – от сына, своего самого прекрасного творения.

– А если бы он не привел вас в тот день в музей, как бы вы поступили со своей жизнью? – спросила впечатленная рассказом Клара.

Кто свел его с той небольшой картиной на стене? Отец, мудрый человек с вечной улыбкой на лице? Судьба? Или они в тот день объединили усилия? Джонатан оставил вопрос без ответа и спросил, что связывает ее со старым художником. Она улыбнулась, взглянула на куранты башни Биг-Бен, встала со скамейки и подозвала такси со словами:

– У нас еще много работы.

Джонатан не настаивал: впереди у них было два дня, а если ему улыбнется удача и пятая картина существует, то все три, чтобы насладиться ее обществом.

На следующее утро Джонатан приехал в галерею, рабочие доставили очередную картину и принялись распаковывать ящик, но потом привычный ход вещей был нарушен: у тротуара остановился ярко-красный «остин-мини», из него вылез молодой человек с бумагами под мышкой и вошел в зал. Клара махнула ему рукой и исчезла в задней комнате. Незнакомец минут десять молча разглядывал Джонатана, а потом появилась Клара в кожаных брюках и дорогом пиджаке. Джонатана поразила исходящая от нее чувственная прелесть.

– Мы вернемся через два часа, – бросила она молодому человеку, подхватила принесенные им папки и направилась к двери, но на пороге оглянулась и сказала Джонатану: – Вы едете со мной.

На улице она наклонилась к нему и прошептала:

– Его зовут Фрэнк, он работает в другой моей галерее. Современное искусство! – Она поправила бюстье.

Ошеломленный Джонатан открыл перед ней дверцу машины. Клара перебралась через рычаг переключения скоростей в противоположное кресло.

– Руль с другой стороны, – со смехом напомнила она, врубив мотор «купера».

Галерея в Сохо оказалась раз в пять больше зала в Мэйфере. Представленные там картины не входили в сферу профессиональной компетенции Джонатана, но он опознал три работы Баскьи, двух Энди Уорхолов, одного Бейкона, одного Виллема де Кунинга, несколько современных скульптур, в том числе две работы Джакометти и Чиллиды.

Клара полчаса общалась с клиентом, посоветовала ассистенту перевесить две картины, проверила, тщательно ли протерта мебель, незаметно проведя по поверхности пальцем, подписала два чека, поданные в оранжевой папке молодой женщиной с рыже-зелеными волосами. Потом она села к элегантному компьютеру и написала несколько писем, после чего удовлетворенно перевела дух и предложила Джонатану съездить с ней к коллеге. По ее просьбе Фрэнка предупредили, что его дежурство несколько затянется. Они простились с четырьмя сотрудниками и укатили на маленькой Клариной машинке.

Она лихо проехала по узким улочкам Сохо и втиснулась на единственное свободное место на Грик-стрит. Джонатан ждал, пока она договаривалась о покупке какого-то монументального скульптурного произведения. На Альбермарл, 10, они вернулись днем. Привезенная утром картина оказалась не той, которую мечтал увидеть Джонатан, но была так хороша, что он не почувствовал разочарования.