Текст книги "Полночь! Нью-Йорк"

Сорок минут они медленно ехали мимо шикарных, ярко освещенных витрин и небоскребов Бродвея, потом по Седьмой авеню на юг, миновали сверкающую огнями Таймс-сквер, повернули на восток и вырулили на Тридцать вторую улицу.

– За типа, сидящего рядом с вами, я отдам жизнь, – серьезным тоном сообщил Гонзо. – В прямом смысле слова. Так что прошу, не разбивайте ему сердце, иначе мне придется порезать вас на куски и скормить рыбам из залива. Или превратить вас в суши.

– Вот это я понимаю – друг! – Лоррен улыбнулась.

Мимо окон проплывал укутанный светом город, который никогда не спит.

– Гонзало ничего не делает наполовину, – признал Лео.

– Сегодня я всего лишь ваш скромный шофер, – добавил Гонзо, – но прошу иметь в виду, что я интереснейший собеседник с искрометным чувством юмора и острым умом, поэтому дамы, как правило, ценят мое общество куда выше, чем компанию скучного типа, которому повезло сидеть сейчас рядом с вами. В случае, если через час или два ваши глаза начнут закрываться или вас одолеет зевота, не стесняйтесь – звоните мне.

– Вы воистину верный друг, – повторила Лоррен и улыбнулась Лео.

– Гм-гм…

Вскоре они оказались перед двойной дверью из массивного дерева, с большой круглой металлической ручкой; над ней Лоррен разглядела буквы корейского алфавита. Внутри их попросили разуться и провели в отделанный деревом зал чистых дзенских линий. Вневременной декор расслаблял и веселил взгляд, под каждым столиком имелось углубление для ног, так что, сев на подушки, гости оказались вровень с полом.

– Здесь красиво! – восхитилась Лоррен. – На удивление красиво…

– Что вас так удивляет?

– Не думала, что вы посещаете подобные места.

– Понятно. – Лео улыбнулся. – Думали, я хожу по стейк-хаусам и пиццериям?

Она кивнула.

– В следующий раз отведу вас в настоящий стейк-хаус, – пообещал он, – с декором а-ля Mad Men[56]56
  Mad Men («Безумцы», 2007–2015) – американский драматический телесериал Мэтью Вайнера о нью-йоркском рекламном агентстве 1960-х.


[Закрыть], где подают лучшие в Нью-Йорке бургеры и божественные устрицы «Рокфеллер». Там всегда полно актеров и писателей, тестостероном захлебнуться можно.

– Зато здесь царство дзена, – сказала Лоррен, оглядевшись и про себя отметив слова о следующем разе. – Кажется, тестостерон и вам не чужд, – съязвила она, намекая на его скулу.

Ее взгляд на миг задержался на соседнем столике и сразу вернулся к Лео.

– Это она? – Лоррен понизила голос.

– Она.

Знаменитая актриса сидела в трех метрах от них, но Лео смотрел только на свою спутницу.

– Как вы это заработали? – спросила та.

– Возник небольшой спор… – улыбнулся Лео.

Официант с невероятным изяществом расставил перед ними несколько блюд на рисовых подушках, рожковидные вёшенки, сезонные овощи, бататовую лапшу в пиалах из подогретого камня, суп из черного кунжута, тофу в имбирном соусе. Люди за столиками разговаривали тихими голосами, расслабляющая атмосфера влияла на настроение клиентов.

– Господи, до чего же вкусно! – простонала Лоррен и вздохнула так шумно, что к ней повернулось несколько голов. – И учтите, я не веганка.

Знаменитая актриса улыбнулась.

– Значит, вы пишете картины?

– Гм…

– Какие?

– Ответ на этот вопрос нужно заслужить, милая дама, – сказал Лео, уходя от темы. – На первом свидании такие интимные детали не обсуждаются…

– Покорнейше прошу простить меня, ваше величество. – Лоррен передразнила интонацию Гонзо и сразу посерьезнела. – «Дозорный» действительно ваша любимая картина? Или Зак хотел меня заинтриговать?

– Он сказал правду. Это полотно и многие другие Чарторыйского подтолкнули меня к мольберту.

У Лоррен участилось сердцебиение.

– Вам известно, что мой отец первым показал его публике?

– Кто и что показал?

– Мой отец. «Дозорного».

Серые глаза Лео загорелись.

– Правда?

– В семидесятых-восьмидесятых у моего отца была одна из самых известных художественных галерей в Нью-Йорке. Галерея Демарсана. Он выставлял Роберта Кушнера, Мириам Шапиро, Брайса Мардена[57]57
  Роберт Кушнер (р. 1949) – современный американский художник, считается основателем художественного движения новой декоративности (середина 1970-х – начало 1980-х годов). Мириам Шапиро, также известная как Мими (1923–2015), – канадско-американская художница, скульптор, печатница, пионер феминистского искусства и участница движения новой декоративности. Брайс Марден (р. 1938) – американский художник-минималист.


[Закрыть] и много кого еще. Все художники той эпохи мечтали у него выставляться. Он первым увидел «Дозорного». Виктор Чарторыйский входил в его «конюшню» и был его другом.

Лео был ошеломлен.

– Сколько сейчас лет вашему отцу? – спросил он.

– Он был убит тремя выстрелами тринадцатого сентября девяносто первого года, в тридцать восемь лет, на тротуаре перед своей галереей. Ему могло бы исполниться шестьдесят шесть. – У Лоррен перехватило дыхание. – Преступника так и не нашли, – добавила она, глядя на Лео.

Он ладонью накрыл ее руку.

– Не смотрите на мои ногти! – Лоррен хихикнула.

– Почему? – изумился Лео.

– Не смотрите на мои ногти, они уродливы до невозможности…

Он поднял ладонь Лоррен на своей большой ладони, поднес ее к глазам и вынес вердикт:

– Произведение искусства…

Она рассмеялась.

– Вы не боялись воскресить воспоминания, выкупив картину? – спросил он.

Она пожала плечами, но его не обманула напускная беззаботность жеста.

– Мне было семь лет, когда это случилось. Мать сказала: «Твой папа умер…» Правду я узнала десять лет спустя. Воспоминания о том времени никак не связаны с его смертью.

Лео промолчал. Им подали десерт: ледяную сметану с засахаренной красной фасолью, орехами и финиками для него, зеленый корейский чай первого сбора из верхних листочков для нее.

– Потрясающе дзенское место, – сказала Лоррен, еще раз оглядев зал. – Мир и покой. Очень расслабляет. Корейцы умеют творить гармонию.

– Притом что это вторая по несчастливости страна мира, с самым высоким уровнем самоубийств, – ответил Лео. – Я о Южной Корее, у Северной другие проблемы. Чтобы побороть отчаяние и больше ценить жизнь, некоторые корейцы устраивают фальшпохороны. Псевдопокойник надевает саван, пишет близким прощальное письмо и зажигает у гроба свечу, потом лежит в темноте около получаса. Воздух поступает внутрь через просверленные отверстия. Говорят, это освобождает человека от всех огорчений. На некоторое время, разумеется.

Лоррен переплела свои пальцы с пальцами Лео и рассмеялась:

– Мрачноватый ритуал. А у вас есть гроб, Лео? Как у Белы Лугоши[58]58
  Бела Лугоши (Бела Ференц Дежё Блашко; 1882–1956) – американский актер венгерского происхождения, известный по ролям в фильмах ужасов (в частности, Дракула, а также Игорь в фильмах о чудовище Франкенштейна).


[Закрыть], который играл Дракулу? Кстати, где вы живете?

– На Вустер-стрит.

– Ого, в Сохо! Шикарное место… Женаты?

– Холост.

– Подружка есть?

– Последние три года не было.

– Три года?! Господь всемилостивый! Где вы были? На необитаемом острове?

Он не захотел включиться в игру. Спросил:

– А что у вас на любовном фронте?

– Выставила последнего дружка шесть месяцев назад.

Лео смотрел на Лоррен взглядом художника. Ее волосы и карие глаза блестели, как каштаны, в свете свечей, высокие скулы казались еще выше, длинные ресницы – светлее, зубы радовали глаз перламутровой белизной. Чуть ниже правого века он заметил маленькую родинку. Лоррен наклонилась к нему и спросила:

– Чем займемся теперь?

12

 
Не прошвырнуться ли нам через ночь?
 

Эд Ширан, «New York»[59]59
  «New York» («Нью-Йорк») – песня английского певца, музыканта, автора песен и продюсера Эда Ширана (Эдвард Кристофер Ширан; р. 1991), бонус-трек со специального издания его второго альбома «X» (2014).


[Закрыть]

– Гонзо ждет нас?

– Наверное, ездит вокруг квартала, врубив Энрике Иглесиаса на полную мощность.

Они вышли и увидели «крайслер» у бровки тротуара. Машина сотрясалась, как монстр-трак[60]60
  Монстр-трак – автомобиль, чаще всего пикап, с очень большими колесами, подвеской с большим ходом и очень мощным двигателем; такие автомобили создаются для участия в соревнованиях «Monster jam» (гонки по бездорожью, автотриал, прыжки через препятствия из кузовов старых автомобилей и различные акробатические номера).


[Закрыть] на гигантских колесах, готовый в любой момент пуститься вскачь. Похолодало, Лоррен подняла воротник пальто, взяла Лео под руку, чтобы не поскользнуться, и, не стесняясь, пощупала бицепс через рукав.

– Прошу прощения, – сказал Гонзо и с поклоном открыл дверцу. – Увлекся… Куда теперь?

– Бруклин-Хайтс, Атлантик-авеню, сто тридцать пять.

– В Бруклин? Становишься вульгарным… – прокомментировал друг Лео, живший в Западном Гарлеме. – Что за безумная ночь!

– Еще один ресторан? – удивилась Лоррен, увидев вывеску Chez moi[61]61
  У меня (фр.).


[Закрыть] над дверью, когда они добрались до места.

Она дрожала на холодном ветру, продувавшем улицу из конца в конец, и Лео поспешил завести ее внутрь, буркнув:

– Не совсем…

Они прошли через зал до фальшбиблиотеки, скрывавшей лестницу, которая вела вниз, в тайное место, и Лоррен тут же вспомнила славное времечко сухого закона. Тогда и в Нью-Йорке, и в Чикаго существовали десятки спикизи[62]62
  Спикизи (speakeasy) – нелегальные питейные заведения или клубы, в которых подавались крепкие алкогольные напитки во времена сухого закона (1920–1933) в США; название возникло предположительно потому, что в таких заведениях полагалось говорить потише.


[Закрыть] – подпольных баров, по большей части принадлежавших организованной преступности. В современную эпоху они стали развлекательными заведениями для туристов и жителей города.

Спустившись, они попали в полутемную залу, которая человека с буйным воображением навела бы на мысль о Версале и Великом веке. А могла бы сойти и за французский бордель Прекрасной эпохи[63]63
  Великий век (Grand Siècle) – период с конца XVI до начала XVIII века, включающий в себя правление трех первых королей династии Бурбонов: Генриха IV (1589–1610), Людовика XIII Справедливого (1610–1643) и Людовика XIV, Короля-Солнце (1643–1715). Прекрасная эпоха (Belle Époque) – период от последних десятилетий XIX века по 1914 год.


[Закрыть]: в альковах стояли банкетки, обитые красным плюшем, на стенах висели зеркала в золоченых рамах, колонны и потолок были расписаны в стиле рококо.

– Это «Будуар», – пояснил Лео. – Говорят, он похож на тайный будуар Марии-Антуанетты в Версале. Здешние коктейли называются «Гильотина», «Королевский Сад» и «Дофин».

Лео произнес эти слова по-французски с чудовищным американским акцентом.

– Вы привели меня сюда, потому что я парижанка? – развеселилась Лоррен.

Два «Дофина» спустя – в коктейль на базе миндального и кокосового молока добавлялись абсент и перечный мексиканский ликер – она почувствовала, что стремительно хмелеет, и вдруг подумала: «Что, если мистеру Улыбчивому только того и надо?»

– Пытаетесь меня напоить? – спросила она.

– Может, и так, – ответил Лео, сделал глоток виски безо льда и указал разгоряченной его взглядом и спиртным Лоррен на дверь в глубине зала. – За ней находится ванная комната, якобы точная копия той, где купалась Мария-Антуанетта, а еще легендарный тоннель Коббл-Хилл, самый древний тоннель метро в мире[64]64
  Тоннель Коббл-Хилл (он же тоннель Атлантик-авеню) – заброшенный тоннель Лонг-Айлендской железной дороги под Атлантик-авеню в Бруклине через районы Нижний Бруклин и Коббл-Хилл; считается старейшим тоннелем метро в мире.


[Закрыть]. Его проложили в тысяча восемьсот сорок четвертом.

– Мы уйдем через него? – пошутила она. – Вы рубите головы гостям? Вы серийный убийца?!

– У меня дома есть мини-гильотина, – подтвердил он, – но отсекает она только кончики сигар.

– Вы меня не поцелуете, Лео?

Она высказала просьбу, даже не сменив тон, он посмотрел на нее, и на мгновение его серые глаза утратили задумчивое выражение, потемнели и почти напугали молодую женщину, когда он наклонился, чтобы исполнить просьбу. Его губы оказались нежными и горячими. Легкий поцелуй почти сразу стал страстным, Лоррен запустила пальцы в густую шевелюру Лео, он лизнул ее язык.

Она не знала, сколько продлилась ласка, от которой ее губы вспухли, а зрачки расширились. Несколько бесконечных мгновений эти двое смотрели друг другу в глаза, и любой человек, оказавшийся сейчас рядом с ними, мог бы потом с уверенностью утверждать, что видел столкновение протонов и тяжелых ионов в адронном коллайдере.

– Я должна кое-что тебе сказать, – шепнула она, понимая, что рискует разрушить возникшую между ними магию.

Лео искренне удивился, поняв, что Лоррен серьезна, как никогда.

– Я пока не рассказала об этом полицейским, но ты спас меня от убийцы… и если я и могу кому-то довериться, так только тебе. Очень надеюсь, что ты не сочтешь меня мифоманкой.

Лео не ответил, но улыбаться перестал. Он слушал не перебивая, не сводя с нее глаз, стараясь расшифровать язык тела: в тюрьме от этой способности часто зависело выживание человека. Лоррен объяснила, что уже много месяцев кто-то шлет ей сообщения с угрозами; последнее она получила в больнице Маунт-Синай.

Когда девушка закончила, он какое-то время обдумывал каждое ее слово, потом спросил, есть ли у нее догадки насчет личности преследователя.

– Ни одной, – со вздохом призналась девушка.

– Значит, это длится достаточно долго? – наконец спросил он.

– Да.

– Помнишь первое сообщение?

О да, еще бы она не помнила. Оно пришло в дождливый день, ее мучил противный насморк, что было совсем некстати на совещании с двумя По́лями.

– Там было написано: «Привет, я тот, кто убил твоего отца».

– На французском? Ты говорила, что твоего отца убили в Нью-Йорке…

– Да, на французском.

– Кто такие эти «два Поля»?

Лоррен объяснила.

– Ясно, что дальше?

Она рассказала, как через некоторое время злоумышленник нашел ее в «Фейсбуке», как все время менял номер телефона и адрес e-mail и день за днем забрасывал ее сообщениями.

– Сколько месяцев это продолжается?

– Семь… нет, восемь.

– И ты думаешь, что именно этот человек напал на тебя в парке?

Лоррен вздрогнула и кивнула.

– Получается, он полетел следом за тобой в Америку…

Лео не счел нужным скрывать свой скепсис.

– Ну, он, по меньшей мере, в курсе случившегося, – сказала Лоррен. – В сообщении, которое я получила в больнице, он заявляет, что «в следующий раз доведет дело до конца».

Лео нахмурился:

– Ты рассказала Финку?

– Да. Инспектор счел все это совпадением, но, если он прав, откуда автор сообщения узнал о происшествии в Центральном парке? Кстати, Финк задавал много вопросов о тебе и Заке.

Лео нахмурился еще сильнее.

– Все более чем серьезно, – сказал он. – Ты подала заявление о преследовании в парижской полиции?

– Нет. Пока…

Он неодобрительно покачал головой, и его озабоченность тронула Лоррен. Она наклонилась и снова поцеловала Лео. Поцелуй вышел очень чувственным и нежным, с привкусом абсента и ароматом кокосового молока. «Она делает это чертовски умело…»

– Лео… – шепнула Лоррен. – Давай вернемся в отель… Сейчас.

Он улыбнулся. Она любит командовать и все контролировать. Конечно, раз ты так хочешь.

В лимузине он обнял ее за плечи, они поцеловались. Один раз, другой, третий. Гонзо молча вел машину, не спуская глаз с дороги, светофоров и клубов пара, которые, как часовые в ночи, тянулись вверх из люков. Тихо звучала музыка – Эндрю Бель, «In My Veins»[65]65
  Эндрю Бель (р. 1984) – американский певец и автор песен; композиция «In My Veins» («В моих венах», 2010), записанная с Эрин Маккарли, звучала в сериалах «Анатомия страсти», «Касл» и «Детектив Раш».


[Закрыть]. У Гонзо оказался хороший вкус – эта песня могла растопить любое сердце. Он не ошибся с выбором.

– Спасибо за изумительную ночь, Гонзало, – сказала Лоррен, доехав до «Плазы». – Мне было очень приятно познакомиться с вами.

– Взаимно, señorita, – ответил Гонзо. – В следующий раз звоните мне, если захотите провести время супершикарно: у моего друга низкие вкусы.

Лео и Лоррен улыбнулись.

– Уверена, все так и есть, – сказала она.

– Открою вам секрет, – тоном заговорщика произнес Гонзо. – Вы слишком хороши для него, но не передавайте ему эти слова, идет?

– Конечно. Спокойной ночи, Гонзало.

– Сколько с меня? – спросил Лео.

– Это был подарок, брат. Добро пожаловать назад в мир живых… Позаботься и о ней, и о себе, amigo, – бросил Гонзо и умчался прочь. Фары «крайслера» растаяли в нью-йоркской ночи под аккомпанемент Энрике Иглесиаса.

– Мне очень нравится твой друг, – сказала Лоррен.

– Мне тоже.

– Но его музыкальные пристрастия…

– Увы!

– Он всегда такой?

– Дважды «увы».

Лео скрипнул зубами, когда она попыталась снять с него рубашку. Увидев фиолетовые кровоподтеки на ребрах, повторяющие очертания континентов на глобусе, она передернулась от ужаса и спросила:

– Кто это сделал?

– Давай не сейчас, это длинная история…

– Пообещай, что расскажешь!

– Обещаю.

Лоррен начала нежно обцеловывать следы побоев, медленно поднимаясь все выше и выше.

– Эй, поосторожнее! – Она вскрикнула от боли, когда Лео разбинтовал ее рану и, едва касаясь губами, поцеловал кожу вокруг.

Они занялись любовью, потом разговаривали, смеялись, пили кока-колу и виски из мини-бара, опять ласкали друг друга, опять разговаривали и…

За окном снова пошел снег, пурга свистела и выла на бесконечных проспектах и белых улицах. Снежинки липли к стеклам, кружили над пустым Центральным парком, очерчивали силуэты башен-близнецов Сан-Ремо – роскошного жилого кооператива на Сентрал-Парк-Вест и легендарный абрис Дакота-билдинг, скользили по головокружительному карандашу Башни Центрального парка, супертонкому жилому небоскребу в 98 этажей… Но в номере на шестом этаже «Плазы», за тяжелыми шторами, царили тепло и покой. В приглушенном свете ламп пара продолжала узнавать и приручать друг друга, и каждый чувствовал себя первооткрывателем неведомого завораживающего мира.

13

 
Нью-Йорк, пожалуйста,
пожалей меня сегодня,
Нью-Йорк, пожалуйста,
будь осторожней с моим сердцем.
 

The Chainsmokers, «New York City»[66]66
  The Chainsmokers – американский дуэт диджеев и продюсеров Эндрю Таггарта (р. 1989) и Алекса Полла (р. 1985); композиция «New York City» («Нью-Йорк») вышла на их дебютном мини-альбоме «Bouquet» (2015).


[Закрыть]

Их страсть в эту ночь была яростной и нежной, они почти идеально подходили друг другу и щедро делились равнозначными дозами серьезности и игры, мягкости и бурного чувства. Его словно бы специально запрограммировали для нее, а ее определили его второй половиной. Эти двое напоминали метеориты, чьи траектории обречены вечно сходиться.

– Хочу посмотреть твои работы, – сказала Лоррен, теснее прижавшись к Лео.

– Не получится – Зак продал две последние, – посетовал он, играя с непокорным локоном на виске Лоррен.

– И ты больше ничего не написал?

– Нет.

– Почему?

– Вдохновение закоротило.

Он соврал, осознавая, что это не лучшее начало отношений, но как она отреагировала бы на правду, узнав, что он только-только вышел из тюрьмы? Лео чувствовал себя удивительно хорошо, и дело было не в том, что он впервые после трехлетнего перерыва любил женщину. Встреча с Лоррен успокоила, смягчила его душу, и он не хотел рисковать. Пообещал себе, что все расскажет – в нужный момент. Если он наступит, этот момент…

– Есть хочу! – заявила Лоррен.

– Мы сможем заказать в номер? – На его часах было четыре утра.

– Это «Плаза», здесь не знают слова «нет»! – Лоррен перекатилась на бок и сняла трубку внутреннего телефона, дав Лео возможность полюбоваться своими несравненно упругими и круглыми ягодицами.

Она заказала континентальный завтрак: миндальные круассаны, улитки с изюмом, сконы, маффины, яблочные конверты, тосты, датский сыр и фруктовый сок.

– Чай? Кофе?

– Кофе.

– Добавите греческий йогурт? – спросила она в телефон, подумав, что Поль-Анри Саломе улыбнулся бы, увидь он счет.

– Ну и аппетит… – прошептал Лео, куснул ее за мочку и уложил теплую грудь в свою ладонь.

Лоррен улыбнулась, спросила, сколько придется ждать, а получив ответ, повернулась к Лео с пылающими от возбуждения щеками.

– Я могла бы сказать то же самое. Кажется, ты сказал правду…

– О чем?

– О трехлетнем воздержании…

– Сатир, распутник… – томно произнесла она сорок минут спустя. Крошки, рассыпанные по простыням, кусались, как муравьи, тут и там коричневели кофейные пятна, на стеганое покрывало пролился апельсиновый сок, под подушки забилось несколько изюмин. Поле битвы, да и только… Лео встал, потянулся. Ему зверски хотелось закурить – впервые за ночь, что было удивительно.

В половине восьмого Лоррен вышла из ванной, наградила его мимолетным поцелуем и начала собираться. Открыла чемодан и дверцы шкафов.

– Не могу найти другую пару чулок! Ну что я за балда, неужели забыла в Париже?

– Надень брюки, – посоветовал Лео.

– У меня встреча в Хадсон-Ярдсе. Сейчас вызову такси. Тебя куда-нибудь подбросить?

– Во сколько ты вылетаешь?

– В два часа дня.

Он подошел, обнял ее за талию, она забыла о вещах и чемодане, прижалась к нему, щека к щеке, и закрыла глаза, вдыхая смешанный пряный аромат геля для душа и туалетной воды, исходящий от его кожи.

– Если бы я только могла задержаться еще на день или два…

– Что тебе мешает?

Она вздохнула:

– Я, в отличие от тебя, не свободный художник…

Он оценил ее иронию на «троечку».

В такси они почти не разговаривают, как будто, покинув «Плазу», вернулись к прежней жизни, нет – к новому существованию: оба, вне зависимости от случившегося, оказались перед очередным началом. Они держатся за руки, но каждый смотрит в окно и спрашивает себя: что он такое, этот «момент после»? Остановка в пути? Зачин истории? Занавес поднимается или опускается?

И что теперь?..

Дело в каждом из них. В каждом вдохе и выдохе, в каждом взгляде, которым они обмениваются. И что теперь?.. Она следит за пролетающими мимо улицами и проспектами. Ни один город под снегопадом она не любит так, как Нью-Йорк. И что теперь?.. Он по привычке считает перекрестки, витрины, ступеньки лестниц к подъездам, запоминает глазами художника, но сегодня ничего не видит. И что теперь?..

Такси останавливается на Вустер-стрит, у дома Лео, и время на несколько мгновений замирает. Они смотрят друг на друга, как смущенные подростки, не знающие, на что решиться. Лоррен почти не дышит.

Она встречает спокойный, ясный взгляд его серых, обрамленных длинными черными ресницами глаз, и он переворачивает ей душу.

– Как насчет последней чашки кофе в аэропорту? – бесцветным от тоски голосом спросила она.

Лео ответил не сразу, и она вдруг испугалась отказа, но он кивнул, и у Лоррен отлегло от сердца. Она притянула к себе его голову и жадно поцеловала. Лео продолжал улыбаться, сажая ее в такси, она смотрела через стекло и испытывала чувство простого, сильного, окончательного счастья пополам с диким возбуждением. Машина тронулась с места, а Лео начал подниматься по ступеням и не обернулся.

В коридоре он открыл почтовый ящик, где лежал один-единственный конверт со знакомым адресом: Остров Райкерс, Исправительный центр Отиса Бантума. Лео прочел – и не поверил своим глазам. Он был раздавлен, парализован, уничтожен. Смысл слов начал укладываться у него в голове, постепенно вытесняя счастье последних часов. Началось падение – медленное и неумолимое.

Лео закрыл глаза и позволил миру распасться. Он плыл без руля и ветрил, потерянный навек.