Текст книги "С мечтой не прощаются"

Глава девятая
Без надежды

Опыт убеждает нас в том, что сатана существует, но ничто иди почти ничто, кроме наших претензий и надежд, не позволяет обогатить теодицею личностным или даже и неличностным Добром, Богом.

Станислав Лем

Милош мог перевести «Книгу Иова», а я не могу читать её без ощущения того, что это история о жестокости Бога, которую верующий может переименовать в Таинство, но я на это неспособен.

Станислав Лем

Сочинитель не любил выходить из дома.

На улице не было ничего приятного. Однообразные кварталы четырёхэтажек. Смурные сограждане – и хорошо, если не агрессивные. Детей, стариков почти нет. Многие молодые – уроды, калеки, со всякими хворями. И никто их не лечит, потому что безденежные… На тротуарах – плевки, грязь, ямы, мусор всяческий. Особенно неприятна была органика. Приходилось больше смотреть под ноги, чем вперёд и по сторонам. Хотя уж об этом жалеть не стоило. Любоваться нечем. Надо бы, в самом деле, разок выехать с сыном на его натуру.

Улица Мошенников пересекалась с Воровской, которая выходила на площадь Бродячих Собак. Оттуда извилистый Кишечный переулок вёл к магистрали – проспекту Правителей. (Почему не Грабителей? – всегда думалось ему). Там было много продуктовых магазинов и магазинчиков. Имелась и столовая, в которую сочинитель заходил, когда надоедала собственная домашняя готовка.

У него в этот день была неприятная миссия. Каждые полгода приходилось, собрав кучу документов, являться к районным пакостникам, подтверждать право на проживание в занимаемой квартире.

Он высидел в коридоре полуторачасовую очередь. Вошёл в приёмную.

– Давайте ваши документы, – сказала младшая пакостница. – Я их скопирую.

– У меня есть копии. Остались с прошлого раза.

– А старые не годятся. Давайте.

Зажужжал ксеротехнический агрегат. Девушка сняла по четыре копии с каждой бумаги, по десять кредиток за лист. Через полчаса Гелона пригласили в кабинет начальства. За столом сидел жирный человек в мундире с нарукавными знаками старшего пакостника.

– Документы в порядке, – сказал он бесцветным голосом. И замолчал.

После двух минут тишины сочинитель спросил:

– Можно их забрать?

Старший пакостник состроил гримасу.

– Надо платить деньги.

– Так вроде бы не положено…

Пакостник пожал плечами.

– Я, признаюсь, не очень внимательно просмотрел ваши документы. Вполне мог пропустить какие-то неправильности, какие-то уловки, хитрости. Пожалуй, я их просмотрю ещё раз, отложив на несколько дней.

«Не очень внимательно…» А для чего ты здесь сидишь? – подумал сочинитель. Впрочем, он понимал, что сопротивление бесполезно. Найдут уловки и хитрости, проведут через суд, пришлют судебных приставов. Выбросят на улицу.

– Платить в кассу?

– Нет, – почти неслышно сказал старший пакостник. – Сюда. На стол.

– Но это ведь не по закону?

– Я вижу, вы очень неторопливый человек. Кассовые операции могут проходить и месяц, и два. За это время легко можно попасть в должники. Последствия вы себе представляете.

– Сколько просите? – с отвращением произнёс сочинитель.

– Я не прошу, было бы вам известно. Я называю цену оформления. Кажется, придётся всё-таки побить вас палкой.

Эта чёрная палка с удобной рукоятью висела на стене, над головой хозяина кабинета. На торжественных приёмах манстэ обязаны были быть при палках и в нужные моменты салютовать ими. А в повседневной жизни полагалось и колотить ими незаконопослушных (и просто непослушных) граждан.

Нет, нельзя доводить до битья. Официальный статус побитого палкой влечёт за собой множество неприятностей от властей и снимается только через два года.

Деньги пришлось выложить. На стол.

Ему вернули оригиналы и по три копии. А эти-то зачем делали? – подумал он. Каждая собака норовит содрать лишнюю сотню.

На проспекте Правителей, как раз когда он приблизился к остановке, подошёл и раскрыл двери длинный девятиколёсный автобус. Сочинитель дёрнулся войти – и тут было раздумал. Он ценил любую возможность пройти пешком. Но в последний момент всё-таки заскочил в салон. Сегодня не было настроения ходить. Устал от всего: и от унылого города, и от людей, и от войны с властями, с их непомерными аппетитами. Каждый год всё больше требовалось платить за жильё, за связь, за энергию.

И друзья уходят… Недавно, с промежутком в каких-то три месяца, смерть отняла Кугзана и Фальгоба. Прекрасные писатели, умные, душевные друзья. С ними можно было говорить о чём угодно…

Душа была полна сухой, горьковатой печали. Все мы уйдём. И о собственном уходе думалось спокойно. Тоже когда-то начнут думать: он был. Только хотелось надеяться, что думать будут светло и благодарно.

От остановки он прошёл немного назад и свернул в переулок. На углу стояло бывшее медицинское училище. Сейчас здание занимали курсы половых извращений. В своё время было много споров: нужны ли такие курсы. Либералы утверждали, что население и так всячески извращается, и надо хотя бы научить, чтобы делали это без вреда для здоровья. Им возражали умертвленцы, считавшие, что здоровье населению ни к чему.

На улице часто попадались бесштанные девушки. Вовш и Кимон говорили, что это молодёжный стиль. А сочинитель видел в этом всего лишь один из признаков агонии общества.

Чтобы что-то изменилось, нужна воля сверху. Однако нынешний правитель, несчастный по сути человек, разделяет взгляды умертвленцев. Искренне или нет – но вообще-то легче управляться с народом, лишённым надежд.

В семье не без урода. Даже в семье богов. Когда они решили создать человека, придурковатый и шкодливый бог Хылга посеял в душу нового существа зёрна алчности. В древней истории человечества они всё время прорастали то там, то здесь. Но несколько веков назад эти зловредные зёрна, как после обильного дождя, пробудились все сразу. Накопизм стремительно пошёл в рост. Взрослеющему человечеству больше не нужно было много разных богов. Накописты придумали единого Бога – помощника в делах. Старые боги – уязвлённые, униженные, в горьком разочаровании ушли из мира или погибли. И тогда беды обрушились на Атмис. Некому стало защитить неразумных людей от соблазна машреба. Накопизму это было только на руку. Для материального успеха не требуется душа – напротив, она мешает. Но кто тогда мог понимать, что это дорога в пропасть? Немногие философы-еретики, погибавшие на кострах, больше никто.

В разных углах гигантского материка религия существовала в разных вариантах. Единый носил разные имена. Считалось, что Он милостив и милосерден. Именно в милости и милосердии нуждались миллионы ограбленных богачами. Но в кого они веровали, кому доверялись? Когда Гелон думал об этом, у него вырывался невесёлый хохоток. Многовато мерзостей и жестокостей позволял единый Господь. Самоустранялся. Вёл себя так, будто его нет. Скорее всего, и на самом деле нет его в природе.

А его оппонент дьявол? Нет, дьявол точно есть.

Из этой вечной троицы – Бог, дьявол и человек – на самом-то деле существуют лишь двое: человек и дьявол. В Боге нет необходимости – человек сам отнесётся к себе милостиво и милосердно. Особенно когда дьявол ничего ему не нашёптывает и не толкает под руку. Для борьбы с дьяволом тоже достаточно самого человека. Правда, человек должен быть воспитан. А такое воспитание невыгодно слугам дьявола, накопистам. Невыгоден человек, способный сопротивляться. И эта способность исчезла. Машреб пришёлся очень кстати. Многие и многие продали душу.

И неизбежно возникло умертвленчество. Люди изнемогли – несчастные, истязаемые злобным бесом, которому ненавистна человеческая радость и которого они по наивности принимали за Бога. А может – не по наивности, а из самолюбия? Приятнее сознавать, что ходишь под Богом, нежели под чёртом.

Росло количество верующих. Человечество молилось. Но какой смысл молиться, униженно просить его о чём-то? Он ещё и назло сделает. Бес, он и есть бес.

Когда вера переставала быть утешением, люди умертвляли себя.

Сейчас явились пришельцы с неба. Сочинитель не думал, что это вернулись прежние боги. Пришельцы походили на обыкновенных людей. Может, лица чуть покруглее… Только жили они совсем в другом мире. В мире, напоминающем остров Еретиков до завоевания.

Глава десятая
Надежда

Манфред рекомендовал пореже оставлять больную одну. И теперь её каюта была самым популярным местом на корабле.

Во время редких просветлений Инна говорила. Чужим голосом, совершенно неузнаваемым, серым. И говорила, между прочим, ерунду.

– Зря мы тут бьёмся. Пусть бы они все передохли. И мы заодно.

Смотрела пустыми глазами.

Однажды, зайдя в её каюту, Ярослав включил музыку. Инна, как обычно, лежала, безразличная ко всему. Негромко звучал «Концертный вальс» Дунаевского. Так у него называется только один, но по сути-то все его вальсы – концертные. Не для танцулек… И вдруг отец увидел на губах дочери слабую улыбку. Музыка смолкла. Инна шепнула:

– Ещё…

Он поставил то же с начала. Потом – па-де-де из «Щелкунчика»…

…Инна возвращалась. И вместе с ней оживал, оттаивал весь «Стрежевой».

– Ты прямо душа корабля, – радовалась Алёна. Инна поправила:

– Да каждый из нас – душа! Случись что-нибудь, допустим, с тобой – было бы так же.

Исследователи спускались на планету совсем в другом настроении.

Сама Инна с удивлением рассказывала:

– Я всё-всё видела в чёрно-белых тонах! А вместо музыки слышала скрежет и всякий стук. Запахи чувствовала только противные!..

Ярослав сказал Манфреду:

– Обрати внимание, доктор! Лечение радостью. Дунаевский, Чайковский, Глазунов-это радость!

Артур вернулся из очередного полёта. Инна встретила его внизу, на портовой палубе. Приветствовала на иолантийский манер:

– О ты, мой муж! Вижу тебя.

– О я, – насмешливо согласился Артур, приподнимая её за локти и целуя. – Добрый вечер.

– Что-то я давно не летала, ты не находишь?

– Нахожу! Давно уже нахожу.

– Давай завтра?

– Давай. Втроём, как летали.

* * *

Ярослав вывел Артура к небольшой безалаберной площади посреди окраинного квартала, поближе к цели. Запертый корабль, понятно, неприступен, но мало ли что…

Это был второй вылет после возвращения Инны. Все надеялись, что он окажется интереснее первого. Тогда они посетили магистра социологии, видного умертвленца. Надутый, спесивый магистр выглядел забавно. Между щёк, напоминавших антоновские яблоки, торчал острый подбородочек.

– Вы – пришельцы, – произнёс он пискливым голосом. – Вы не знаете нашей жизни. У истории свои законы. Всё на свете имеет начало и конец. Наше человечество прожило свою жизнь до конца. Хорошо ли, плохо – это уж как сложилось. Это наша судьба. Если мы будем противиться естественному концу – мы просто продлим предсмертные муки.

– Понятно, – ответил Ярослав. – Если нет в умах модели доброго будущего, остаётся только дорога к пропасти.

– Модель доброго будущего? – вскинулся хозяин. – Вы всерьёз об этом сказали? Это зло! Это самообман! Таких еретиков у нас помещают в психушку. Уход от реальности – это психическое расстройство. А если он станет заражать своим сумасшествием других – он уже преступник! За это казним смертью!

От избытка эмоций лицо хозяина кабинета пошло синеватыми полосками.

– Вы твёрдо уверены, – спросил Артур, – что это естественный конец? И он вам желателен?

– Разумеется. Если уж такой путь угоден Богу.

– Бог сам вам это сообщил? – иронически взглянула Инна. – Или вы сочинили за него?

– Это не обсуждается. Не кощунствуйте.

– А как же мы в нашем мире?

– У каждого мира своя судьба. Вам тоже со временем придёт конец. Если вы отрицаете смерть – это говорит о вашей крайней глупости.

– Ладно, – сказал Артур. – А сами вы, уважаемый, скоро ли собираетесь умертвиться?

– Это личное! Вы дурно воспитаны!

– Мы просто инопланетяне…

Судя по виду хозяина кабинета, это оправдание не было принято.

На улице Ярослав дал волю раздражению:

– Сконхэ!

– И ничем его не прошибёшь! – возмущённо поддержала Инна. – Баран какой-то.

– Я чувствую, – заметил Артур, – хоть он и баран, но сам умертвляться не торопится.

Художник Кимон дал им во временное пользование один из своих карманных телефонов. Разобраться в его устройстве и регулировке не составило труда. Сейчас телефончик можно было вернуть: на местную связную сеть земляне уже могли выйти со своих радиоблоков. Они созвонились с художником и его отцом-писателем о визите. Что касается капиталистов, хозяев связных сетей, недовольных взломом, от них можно было откупиться хотя бы через администрацию правителя.

…Катер встал на опоры. Площадь не была асфальтирована. Они подождали, когда сядет пыль, и вышли.

– «Площадь Бездомных Зубак», – перевела Инна табличку на углу.

– Здесь и зубаки есть? – с неудовольствием отозвался Ярослав.

– Ну, зубаки не зубаки, а какие-нибудь… соответствующие.

– Легки на помине, – кивнул в сторону Артур. Оттуда набегали две низкие тени.

– Полупрозрачные какие-то… – заметил Ярослав.

– А это так и задумано, – объяснила Инна. – У Гелона же в книге написано о прозрачном хищном звере.

Зубаки резко остановились перед людьми, делая длинными телами волнообразные движения.

– Они цирковые? – засмеялась Инна. Артур полез в карман:

– Я их понял…

Он открыл плоский контейнер с полётным рационом. По земле разлетелись кубики белкового концентрата, рыбные и фруктовые шарики. Полупрозрачные звери, сипло визжа, кинулись подбирать. Через какую-то минуту ничего не осталось. Зубаки опять стали извиваться, выпрашивая подачку.

– Не дадим больше, отстаньте! – отмахивалась Инна.

– Не про вашу честь, – объяснял Артур.

– Обожрётесь, – заботливо увещевал Ярослав по-иолантийски. – Понос прохватит.

Они пошли прочь с площади. Звери некоторое время преследовали их, потом поняли, что больше ничего не обломится, и отстали.

Инна продолжала переводить таблички.

– Улица Воровская… Мошенников…

– Тьфу! – сказал Артур. – И нравится же людям. Переименовать не могут[7]7
  Ничего особенного. У нас на Земле, в московском Замкадье, обширный микрорайон назван в честь жульбы.


[Закрыть].

– А вдруг это исторические названий – возразил Ярослав. – Которые нельзя трогать?

– Нет, – сказала Инна. – Скорее всего, просто неохота. Всё равно им.

Навстречу шла девушка в курточке и светло-серых обтяжных то ли джинсах, то ли трениках. Ярослав давно заметил: женщины постарше здесьходят в широких штанах и просторных куртках до середины бедра. А девушки – вот так. Глянешь-и, честно говоря, облизнёшься.

– Вы идите, ребята, – сказала Инна. – Я вас догоню… О вы, девушка!

– О вы, небесная гостья, – спокойно откликнулась молодая иолантийка.

– Скажите, пожалуйста, как вам удаётся так красиво одеваться?

– Не знаю… Такая мода. Кип-коп.

– Красивая. Можно потрогать?

Девушка выдвинула колено.

– Потрогайте.

– О, так это не одежда! Собственная кожа!

– Да, кожа.

– И выше?

– Да, до пояса.

– Это краска… Ну хорошо, а как в холодное время?

– Тогда штаны. А в тёплое время мы только красим. Это упрощает любовь.

– Вы правы. А какое у вас основное занятие? Чем вы зарабатываете на жизнь?

– Я работаю у хозяина. Продаю его товары в магазине.

– У вас есть муж?

– Муж?.. А, узаконенный избранник. Нет. Должно быть разнообразие. Муж – это какие-то постоянные обязательства, ревность…

– Вдвоём с мужем проще растить детей. У них должен быть отец.

Иолантийка нахмурилась.

– Завести детей – это означает погубить себя. Ребёнка надо одеть, прокормить, сохранить. А если близнецы?

– Долг перед будущим…

– А оно есть? Вы говорите о долге неизвестно перед чем, перед химерой. Правильнее-жить для себя. Живём один раз.

– А старшее поколение? Родители разве не помогут?

– Родители умерли. Мы долго не живём.

– Это печально…

– Зато правильно. Кто бы нас содержал, когда не сможем работать?

– Вот как… Скажите своё имя.

– Авимон.

– Моё – Инна.

– Скажите, как связаться с вами. А то ваши спутники заждались.

Инна назвала код. Девушка набрала его на своём телефончике.

– Занесла в память. Спасибо… Кто из них ваш любимый?

– Который выше.

– А другой?

– Мой отец.

Девушка прощально качнула ладонью.

– О вы, Инна!

– О вы, Авимон!

* * *

Художник ждал на скамье у подъезда. С ним была маленькая девочка; при виде незнакомцев она спряталась за отца. Тот взял её на руки.

– Идёмте.

…Все сели в гостиной. Хозяин выставил обычное угощение. На этот раз Инна не притронулась ни к чему хлебному.

– Я перевожу вашу книгу, Гелон.

– Какую?

– «Каменный флот». Меня потрясли ваши еретики. Какая сила духа! И верность тайне.

– А мы не такие уж плохие.

– Мы не безнадёжные, – сказал Кимон. Он с удовольствием смотрел на гостей, особенно ему нравилась Инна. Терзания младшего брата забавляли его. Он всегда говорил Афлюну:

– Не чрезмерно прекрасна и не безобразна! Инопланетна, молодой человек!

Ему всегда думалось о младшем с жалостью и тревогой. В ранней юности Афлюн попал под влияние преподавателя живой этики. (Неизвестно, что за «этика» пряталась под этим названием). Не исключено, что это была преподавательница… словом, гермафродит. Этакая мелкая серая мышь в тёмно-сером платье до полу, с мелким невыразительным лицом. После её уроков многие ученики перестали понимать, где хорошее, где плохое. Афлюн охладел к отцу, стал косить под всякое дерьмо – одиозных царей прошлого, мифических чудовищ, уголовников, извращенцев… Не спознался ли с сатанистами? Ту тёмно-серую лахудру в конце концов выследили и убили. Неизвестно, скольких ещё она успела покалечить. Было подозрение, что подбирала себе или своей шайке когорту нерассуждающих рабов…

– Что, совести лишился? – как-то спросил брата художник. – К отцу не заглядываешь.

– Нет, совесть при мне. Но теперь я её включаю только в нужные моменты, когда мне надо. Когда она не мешает моей свободе…

– Ты бы сменил приоритеты, брат.

– А стоит ли?

Окончательно опустился младший. Как и все нынешние музыканты.

Кстати, Афлюн что-то давно не подаёт признаков жизни. Во Дворце Искусств не появляется. На звонки не отвечает. Друзьям ничего не известно. Надо бы зайти…

Отец между тем выложил большую фотографию. На горном склоне стояла группа жителей острова Еретиков. У всех были, по их обычаю, жутко искажённые лица.

– Они улыбаются! – сказала Инна. – Они чему-то рады.

– Опять радость… – проворчал сочинитель.

Девочка постепенно оттаивала, смелела. Забиралась на колени то к деду, то к ласковой небесной тёте. Только от Артура старалась держаться подальше – боялась чёрных усов.

– Вы никогда… – начала Инна и запнулась. Не могла найти в иолантийском языке слово «мечтать». – Вы никогда не думаете хорошо о благоприятном будущем? Не вызываете в воображении желательного исхода? Не обязательно верить, достаточно просто подумать, вообразить. Мечта, – это слово Инна произнесла отчётливо, по-русски, – это желание вместе с надеждой на его исполнение.

– Как можно? Это опасный соблазн. От этого будущее становится опаснее и страшнее. Такой игрой увлекались на острове Еретиков. И… известно, чем там кончилось.

– Откажитесь от хлеба! – неожиданно сказал Артур. Ярослав немедленно перевёл.

– Так ли это необходимо? – усомнился Кимон.

– Ты разве не читал у меня? – спросил отец. – Вот и небесные гости это говорят. Были случаи, когда люди временно лишались хлеба – моряки после крушений, бедняки во время неурожаев. Они заболевали, начинали замечать душевные движения, видеть цвет, слышать мелодии. Их обуяли демоны. Лечение одно: усиленное откармливание хлебом. Некоторые упрямо не хотели расставаться с болезнью. Их карали за еретическое неразумие.

– Все читали. Но не верят.

– И уже всем всё равно! – с горечью сказал сочинитель. – Был же в древности другой, нормальный хлеб. Хотя и не такой вкусный.

– А перейти обратно? – спросил Ярослав.

– Смотрите! Валат! – на двух языках шепнула Инна.

Девочка сбоку подкралась к Артуру. Пилот делал вид, что не замечает. Томма осторожно дотянулась до его усов, притронулась и отдёрнула ручонку. Потом – ещё раз, уже смелее. Командир изо всех сил сдерживал улыбку.

– А почему бы вам, Кимон, – заговорила Инна, – не побывать на нашем большом корабле, с которого мы летаем сюда?

– О вы, Инна! Спасибо. Пожалуй, рискну. Я и думать об этом не смел.

– Не мечтал.

– Не меч-тал… – повторил художник, пробуя на вкус слово чужого языка.

– Пробудете у нас столько, сколько захотите. Потом вернётесь.

Все услышали негромкий детский смех. Томма сидела на коленях у Артура и хлопала ладошкой по его верхней губе, приговаривая:

– Усы, усы!

– Это такие волосы, – объяснил Ярослав. – Как на голове, только потвёрже.

– Томма, – сказал художник. – Хочешь пожить у деда?

– Хочу. А ты опять поедешь на натуру без меня?

– Я полечу на небо. В гости.

– Я тоже хочу!

– Не сейчас, – сказала Инна. – В другой раз. А пока поживи у деда. Или у мамы. Поиграй с подружками.

– У меня нет мамы. Только папа. И подружек нет.

– Прости. Я не знала.

Сочинитель вынул из шкафа толстую пачку листов.

– Возьмите. Всё равно мне это здесь не издать. – И тихонько добавил, как бы про себя: – Грязь не выносит чистоты…

Они уходили, оставив девочку у деда. Кимон проводил их до катера.

– Моя жена, – сказал он, – умертвилась, когда Томме было полтора года. Устала жить.

– От чего? – спросила Инна. – Она была больна?

– Нет, просто не захотела жить.

– Но почему?

– В последние недели она часто спрашивала: должна ли я жить? Я говорил: раз ты ещё спрашиваешь об этом – значит, должна. У тебя маленький ребёнок… А она всё равно ушла.

– Нет мечты, – тихо сказала Инна, – нет и надежды. И нет смысла жизни. Тупик. Человек остаётся без внутренней поддержки… Готовьтесь, Кимон! Через два дня прилетим за вами.

* * *

Артур, Ярослав и Инна утрясли у правителя план встреч с учёными. Договорились о посещениях местными людьми звездолёта. А в дальнейшем – и о полёте иолантийцев на Землю.

– А теперь, уважаемая гостья Инна, – сказал Танхут, – я хочу услышать от тебя более подробно, как управляется ваша страна.

Инна с улыбкой оглянулась на спутников.

– Хорошо, о правитель. Если в чём-то ошибусь, меня поправят мужчины… Нашей страной управляет государь, подобный тебе. Мы в просторечии называем его – царь. Официально – император. Свою власть он передаёт по наследству старшему сыну. Сейчас страной правит государь Владимир Андреевич, он же Владимир Седьмой. Это относительно старая династия Леоновых. Её родоначальник принял царство ещё двести наших лет назад, из рук последнего демократического правителя – президента Арсентьева. Арсентьев был выдающимся правителем, он по историчекому опыту и по собственным наблюдениям вывел, что для России наиболее естественна и благотворна самодержавная монархия. Он и сам фактически к концу правления был монархом…

– Почему же он официально не короновался?

– Не мог решить вопрос с наследником. Его дети уже великолепно состоялись в своих профессиях и не хотели с ними расстаться. Тогда государь передал пост своему молодому помощнику, которого некогда сам подбирал из выпускников высшей школы… и обязал его, по прошествии какого-то времени, принять корону. Народ уже был психологически подготовлен.

– Кем были дети президента Арсентьева?

– Сыновья – космонавт и конструктор космических кораблей. Дочь – градостроитель.

– Какого происхождения был первый царь Владимир?

– Он короновался под именем Владимира Третьего. Первые два были больше тысячи лет назад – Владимир Креститель и Владимир Мономах. Происхождение Владимира Третьего не отличалось древностью…

– Но Леоновы, – заметил Ярослав, – они и раньше, в предыдущем столетии, были известным родом. Леонид Максимович – крупный писатель. Алексей Архипович – один из первых космонавтов. Виктор Николаевич – доблестный воин, Дважды Герой страны. Евгений Павлович – знаменитый артист…

– Николай Иванович, писатель, – добавил Ярослав.

– Что ж, род достойный. А что такое империя?

– То же самое, что и на Атмис. Одно сильное королевство собирает под своей властью много других, которые признают его главенство и согласны войти в его состав.

– У нас это делалось военной силой.

– А к нам просятся, – улыбнулась Инна. – Это российская несокрушимая защита от войны и террора, всеобщее материальное благополучие. Мы, как когда-то давно, собираем земли.

– И вы всех принимаете?

– Принимаем с разбором. Особенно много просились к нам в конце правления Арсентьева и при его преемнике Владимире Петровиче. Некоторые страны приходилось держать на карантине в течение двух-трёх поколений. В режиме дружбы. Пусть отучатся от злобного шипения, выучат наш язык. Например, были такие страны – Киевщина, Волынь, Галичина, Польша. Или три мелкие страны с общим названием «Прибалтика».

– Зачем карантин?

– Чтобы воспитался народ, не испытывающий враждебности к России. Правители тех стран, скажем так, прислуживали нашему главному врагу – Америке. Была такая могучая страна за океаном. Потом она, с нашей «помощью», сильно ослабла, и мы не дали ей поднять голову. Когда у нас царствовал Андрей Второй, она вообще распалась на тринадцать государств.

– Почему именно вы победили?

– У нас сплочённое и стабильное общество, при сильном руководстве. Более выигрышный менталитет. Наши люди – не индивидуалисты и не стадо потребителей, а исследователи и созидатели. А те, которые за океаном, не смогли преодолеть своих противоречий. И прежде всего – между накопистами. К западу от нас была группа старых государств, объединённая в союз. После падения могучей Америки этот союз сначала передрался внутри себя, а потом и вообще развалился.

– То есть – ваша страна вышла на главное место в мире?

– Да, это так. Россия стала мировым арбитром. И в других мирах мы с полным правом говорим за всю Землю.