Текст книги "Мэвр"

– Запомните это место, Юдей, – повторяет Мадан, занимая стул напротив женщины строгого вида, – стол фюрестеров. Хак Арева собственной персоной! Ваш будущий ментор и мучитель. Хак, знакомься, Юдей Морав.

Хэш занимает место рядом с пожилой охотницей, поэтому Юдей садится рядом с директором. Впрочем, она пропускает одно место, оставляя барьер, что не укрывается от внимания присутствующих. Мадан поджимает губы, снимает пиджак и вешает его на спинку свободного стула. Хак поднимает глаза, долго смотрит на Юдей и одобрительно хмыкает. Хэш просто смотрит.

Ожидая завтрак, фюрестеры и директор углубляются в беседу, тема которой Юдей неясна. Она подозревает, что, по-хорошему, и не должна слышать этот разговор, но присутствующие совсем её не стесняются. Только Хак поглядывает на неё, и от раза к разу Юдей всё сильнее становится не по себе.

– Это было дерзкое нападение, – говорит Мадан, обращаясь к охотнице.

– Да, и что с того?

– Подобного не случалось…

– Мы сообщали, что машинки мандсэмов ненадёжны. Это говорила я, это говорил тебе лично Хэш, но вы вместе с Резой не желаете слушать нас, зависеть от нас, – Хак потирает костяшки пальцев, не отводя взгляда от директора. – Вот результат. Эта девочка могла бы сейчас спокойно вести свои лекции, заказывать платья в ателье и раздумывать, где бы отхватить мужа поприличнее да красивше, но вместо этого будет учиться охоте на чудовищ. И это твоя вина, Мадан, а не моя. И Хэш сделал всё возможное, чтобы быстро расправиться с угрозой. Хотя Ипор настаивает на обратном.

На «девочку» Юдей и не думает обижаться. Несмотря на идеально прямую спину и густые чёрные волосы, стянутые на голове пучком, она видит, что Хак уже перешагнула за половину столетия. Взгляд, морщины, покрывающие лицо тонкой сетью, голос. Хриплый, низкий. Человек с таким голосом приобрёл изрядно опыта в непростом занятии под названием «жизнь». Юдей коробит другое: она никогда не думала, что производит впечатление охотницы за мужем.

– Перспектива не искать мужа меня вполне устроит, – говорит она, вклинившись в разговор. Все тут же обращают на неё внимание, и Юдей корит себя за несдержанность. Взгляд пожилой охотницы колет, будто ледяные снежинки в пургу. Хэш едва заметно качает головой. Директор поворачивается к ней всем телом с самым серьёзным выражением на лице из всех, которые она видела. Кажется, с губ Хак уже готова сорваться гневная тирада, Юдей видит набухшую жилку на виске охотницы, отстукивающую ритм ярости, но тут подкатывают столик. Воцарившееся молчание нарушает только эхо разговоров вокруг, да постукивание тарелок о дерево. Столик исчезает, а охотница продолжает кромсать Юдей взглядом. Мадан и Хэш, не сговариваясь, приступают к еде.

Юдей и сама не знает, как долго продержится. Хак продолжает давить. Зачем ей это? С одной стороны, они заодно, а значит, должны быть союзницами. С другой – охотница доселе оставалась единственной женщиной среди фюрестеров и, несомненно, обладала внушительным авторитетом. Если копнуть ещё глубже, она вообще единственный охотник человеческого происхождения. Была им.

Юдей представляет, через что Хак пришлось пройти, и только теперь замечает, что в нескольких местах тёмная поверхность плотной куртки охотницы оттопыривается слишком резко, чтобы списать это на прихоти ткани. Вот и ещё один элемент непрошеного родства.

Наконец Хак отводит взгляд, выбирает среди оставшихся тарелок свою и неторопливо приступает к трапезе. Освобождая вилку из бумажного футляра, охотница поворачивается к Хэшу, и её взгляд теплеет. Она протягивает ему салфетку и говорит что-то полушёпотом. Гигант кивает, его брови сходятся на переносице, складываясь в сиюминутную гримасу недовольства, но уже через мгновение лоб разглаживается, а салфетка ложится на колени. Юдей уже видела нечто подобное в доме родителей Кашивы, куда подруга пригласила её на празднование Шанакхада. Мать Кашивы проделывала нечто подобное с симпатичным молодым парнем, который заглядывался на Юдей. Позже соседка представила подруге своего брата – Дивона.

– Ешьте, Юдей. Остывает! – говорит Мадан, промакивая губы платком. Женщина изучает большую овальную тарелку перед собой: горстка риса с острыми специями, мелко нарезанное мясо, тушёное в сливках, большой пучок зелени и ярко-алый свежий томат, нарезанный кружочками и политый густым оранжевым соусом. Больше походит на обед, но на родине Юдей подобное блюдо – традиционный завтрак пастухов-сапранжи. Очень плотный, такой, чтобы следующий приём пищи можно было с лёгкостью оттянуть до второй половины дня. Желудок урчит, требуя к себе внимания. Вилка оказывается в длинных исхудавших пальцах.

– Кто будет кофе? – спрашивает Мадан, хватаясь за чайник. Хэш накрывает свою кружку ладонью, Хак кивает. Директор вопросительно смотрит в сторону Юдей.

– Спасибо, – тихо говорит она и протягивает чашку. Ароматная жидкость тёмного цвета с мелодичным журчанием льётся из тонкого носика. Женщина смотрит на пожилую охотницу. В это время Мадан дёргается. И вскрикивает одновременно с Юдей.

– Осторожнее!

– Простите!

Она опрокидывает чашку и прикладывает к руке салфетку. Кожу жжёт, точно будут волдыри. Юдей прожигает директора взглядом. Что-то шевелится у неё на затылке, но она не придаёт этому значения, даже когда из-за спины раздаётся возглас удивления. Словно хищник, Юдей плавно поворачивается на звук и смотрит в глаза молодого тцоланима, который показывает на неё пальцем. Учёный столбенеет. Откуда-то сбоку голос подаёт Мадан.

– Юдей, простите, Элоимом прошу, простите! Давайте скорее к доктору, он посмотрит…

Юдей отмечает изменения в теле. Наросты на руках мелко вибрируют и приподнимаются острой кромкой вверх. В то же время на затылке происходит что-то странное. Волосы, доселе распущенные, сами собой собираются в тугой пучок.

– Что… – спрашивает она. Гнев испаряется в одно мгновение. Его тут же сменяет страх.

– Что со мной происходит?

– Тише, девочка, – приказывает Хак и накрывает её ладонь своей. – Успокойся. Дыши глубже. Твоё новое тело готовится тебя защищать, но сейчас нам это совсем не нужно. Возьми мою руку, сожми покрепче. Дыши. Успокойся.

Юдей подчиняется. Кожа на ладонях охотницы сухая, жёсткая и очень горячая. Она крепко сжимает ладонь и что-то шепчет. Слов Юдей не разбирает, но странным образом речитатив успокаивает. Волосы рассыпаются по плечам, вибрация в кончиках пальцев уходит. Видимо, Хак чувствует то же самое, потому что резко высвобождает свою ладонь. Хэш неотрывно смотрит на Мадана. Так, будто хочет что-то ему сказать без слов.

– Ох, ваша рука, Юдей! Взгляните, – говорит директор. Юдей убирает салфетку. Боль давно испарилась, она и не заметила. Никаких следов ожога.

– Похоже, доктора можно не тревожить! – говорит Мадан, вновь поднимая кофейник. – Так, кто будет кофе, я забыл?

>>>

Хак расправляется с едой первой. Бросив нож и вилку в тарелку, она встаёт и зовёт Хэша, но тот говорит, что придёт позже. Ответ удивляет пожилую охотницу, хотя она и старается не показывать виду. Пройдясь колким взглядом по затылку Юдей, она разворачивается и уходит.

– Ты ей понравилась, – говорит Хэш, когда Хак исчезает за двойными дверями. – Она просто не привыкла.

– Спасибо, но мне кажется, ты врёшь.

– Нет. Ты поймёшь. Потом.

– Хорошо. Что дальше?

Вопрос предназначался Мадану, но того и след простыл. Юдей могла бы поклясться, что ещё секунду назад он сидел рядом и шумно сёрпил кофе.

– Ты видел, как он ушёл?

– Да.

– Странно. Он обещал мне экскурсию.

– Её проведу я.

– Но…

– Что?

– Ничего. Куда убирать посуду?

– Оставь на столе. Ты закончила?

– Да.

Выходят вдвоём: Хэш впереди, Юдей сбоку и чуть позади. Гигант старается замедлить шаг, чтобы встать вровень, но то же самое повторяет и Юдей. Миновав пост охраны и выйдя на лестницу, Хэш останавливается и резко поворачивается к женщине.

– Ты не могла бы идти рядом?

– Я и так иду рядом.

– Нет, ты отстаёшь. Как будто боишься. Я тебя неприятен?

– Всегда спрашиваешь прямо, да?

Хэш качает головой. Понимай как хочешь.

– Хорошо. Я постараюсь, – отвечает Юдей. – Вниз?

– Да.

Они спускаются в тишине. У дверей лазарета женщину колет желание зайти и поздороваться с медсестрой и докторами, но Хэш идёт дальше, а Юдей не хочет отвлекать его такой мелочью.

«Зайду позже», – решает она.

На пятом этаже неожиданно меняется свет. Желтоватый и тусклый, даже уютный, он становится нестерпимо ярким и холодным. Будто вместо каждой лампочки – прожектор, направленный прямо на Юдей. Ей приходится щуриться, чтобы различать хотя бы силуэт Хэша.

– Что-то не так? – спрашивает он, останавливаясь. Она не успевает среагировать и врезается в его спину. Ощущения напоминают случай из детства, когда она с размаху влетела в кирпичную стену.

– Свет. Слишком яркий. Он здесь всегда такой?

– Свет? – переспрашивает Хэш.

– Да! Свет! – Юдей машет рукой. – Ослепнуть можно!

– Юдей, я не понимаю…

Лампочки вспыхивают, превращаясь в маленькие солнца. Она закрывает глаза, но тонкая кожа век не может защитить от них. Кто-то касается её, и Юдей кричит. Ей кажется, что к её коже на несколько секунд приложили раскалённое клеймо. Случись такое до нападения, она, скорее всего, потеряла бы сознание, но теперь всё по-другому. Волосы мгновенно сжимаются в пучок, жёсткие отростки на пальцах встают дыбом. Сознание женщины застилает розоватая дымка, оттесняя мысли в сторону. Она отступает, запинается о ступеньку, но вместо того, чтобы упасть, выставляет руки и, кувыркнувшись через голову, оказывается на верхней площадке.

Хэш что-то говорит, но Юдей слышит только неразборчивый шум. Она бежит от звука, хочет спрятаться там, где нет этого жгучего света. Голос гиганта становится громче, и в ответ она шипит что-то такое, что сама не до конца понимает. Её рука изгибается под немыслимым углом и хватается за перила. Отростки вгрызаются в дерево, Юдей отталкивается и со всей силой запускает себя вперед. Скорость невероятная. Она преодолевает пролёт за один прыжок. Свет не становится мягче, сверху накатывает шум голосов, поэтому Юдей бросается к дверям в лазарет, толкает их и вползает внутрь. Укрыться негде: её тут же обнаруживают стоящие на посту ибтахины. Не долго думая, солдаты сбрасывают с плеч тцарканы и наставляют подрагивающие пасти стволов в её сторону. Несколько мгновений Юдей с интересом рассматривает диковинных лысых хорьков, которых неведомый разум срастил с длинными ружейными каркасами. Она думает, что это противоестественно и, может быть, очень вкусно.

Много позже Юдей раз за разом будет задавать себе вопрос, что за инстинкты руководили ею, кому они принадлежали, и ответ, лежащий на поверхности, испугает её настолько сильно, что она предпочтёт обманывать себя и выдумывать фантастические оправдания. Но жизнь заставит её столкнуться с обладателем инстинктов лицом к лицу, прямо как при их первой встрече.

Юдей садится и без раскачки бросает тело вперёд. Воздух вспарывают визги и два ослепительных электрических разряда. Волосы на руках встают дыбом, рукава блузы тлеют, но оба выстрела уходят в молоко. В свою очередь, Юдей дотягивается до ближайшего солдата, всаживает отростки в ногу. С громким воплем ибтахин падает на пол, и наросты на второй руке впиваются в его горло. Кровь хлещет женщине прямо в лицо, она слизывает то, что попадает на губы, поворачивается ко второму солдату и бьёт его в живот. Мужчина падает. С ним Юдей расправляется ещё быстрее: резкий удар, и наросты, удлинившись, разрывают сердце бедняги. Тцарканы подёргивают лапками и подвывают от страха, а она с наслаждением слушает бульканье, которое вырывается из глоток ибтахинов.

«Время пировать!»

Быстрая и жестокая победа. Время подкрепить силы и продолжить борьбу за жизнь. Пусть она справилась с этой угрозой, но свет продолжает жечь глаза и кожу, и Юдей начинает уставать.

Оглушительно скрипят дверные замки. В комнате появляется чёрная тень и бросается на хищницу. Она наваливается, прижимает Юдей к полу, хотя та визжит и дёргается, пытаясь сбросить напавшего. Отростки выгибаются в обратную сторону и впиваются в руки незнакомца, но его это не останавливает. Юдей бьётся в захвате, пока плечо не пронзает острым жалом. Повернувшись, она встречается глазами с медсестрой. Дымка рассеивается.

«Что её так напугало?»

ГЛАВА 8

– Она убила двоих меньше, чем за минуту. Обученных людей, готовых к столкновению с кизеримами…

Кто-то громко хмыкает.

– Есть что сказать, Хак?

– Твои ребята не завалят кизерима, даже если ему отрубить все конечности, присоски и щупальца.

– Ах ты суч…

– Давай! Скажи это!

– Хак, Реза, хватит! Доктор, у вас есть идеи? Что с ней произошло?

Ректор гасит перепалку в зародыше. Доктор стоит, надёжно скрытый полумраком и густыми тенями, ползающими по углам. Видно, что ему неудобно: он скрестил руки и старается не касаться многочисленного хлама, которым завален кабинет директора СЛИМа.

Повсюду расставлены столики, тумбочки, стулья, кресла, пуфики, банкетки. Книги образуют коварные башни, готовые обрушиться в любой момент. Все подходящие поверхности заставлены донельзя: пепельницами пустыми и полными, фигурками из гипса, мрамора, бронзы, звеняще-пошлыми пресс-папье, худыми и пухлыми папками, блокнотами в кожаных обложках и дешёвыми тетрадями. Вдобавок Мадан не терпит яркого света, потому то там, то сям темноту разгоняют торшеры, настольные лампы и ночники. Тусклый свет создаёт иллюзию марева, хотя воздух в комнате на удивление свежий даже несмотря на то, что отдаёт застоявшимся временем.

– Я не знаю, – отвечает доктор. – Она второй человек, который не умер во время трансформации. Гэвэрэт Арева не проявляла подобных…

– Это потому, что вы сразу сунули меня к кхалону.

– Я не…

– Ну не вы, а ваш предшественник. Элоим, дай мне терпения…

Компания расположилась в топографическом центре кабинета, отвоевав у диковинного лабиринта длинный журнальный столик, пару диванов, неудобный пуфик и свободное место для инвалидного кресла. Мадан лично принёс поднос с чайником и извлёк откуда-то, возможно, просто из складки пространства, разномастный чайный сервиз. Хак маленькими глотками попивает душистый напиток, Реза уже расправился со своей порцией и гневно рассматривает фюрестеров. Хэш сидит рядом с Йонимом, хотя старик не ожидал, что сын отойдёт от перепалки так скоро. Мадан примостился на подлокотнике дивана, который занимает Реза, и покачивает ногой в такт одному ему известной мелодии.

– Я требую, чтобы к этой твари были применены меры.

– Какие? – спрашивает гигант. Внешне он невозмутим, но Хак, не смотря на него, чувствует, что внутри охотника бушует ураган. Женщина хмурится.

– Ликвидация.

– Реза, – начинает Мадан, но его резко перебивает Хэш.

– Нет.

Два взгляда сталкиваются, и над столом вспыхивает гроза. Молнии бьют во все стороны, но Хэш и Реза не замечают, что от них страдают окружающие. Доктор невзначай отступает на шаг, Мадан прекращает нелепый аккомпанемент, Йоним закрывает глаза и устало трёт виски. Происшествие с новым охотником, и так сразу… Рядом с исследованиями порой идёт опасность, и зачастую мэвр убивает тех, кто так или иначе пытается проникнуть в его тайны.

– Ситуация сложная, но если мы хотим вынести какое-то решение, нужно прийти к компромиссу, – высказывается Филин. Его слушают с почтением, но в этот раз один из участников распри – Хэш, и ректор, чувствуя свою вину, не может воспользоваться авторитетом в полную силу. И Реза улавливает слабину.

– Тогда заприте это и используйте как подопытную крысу. Оно не должно свободно разгуливать по СЛИМу и подвергать опасности моих людей.

– Так теперь мы все – твои люди? – саркастично спрашивает Хак.

– Я обеспечиваю безопасность, – твёрдо отвечает ибтахин. – Защищаю всех людей, которые работают здесь.

– Ну, свежо предание… – усмехается охотница и кивает ректору.

– Что?

– Людей, значит?

– Да.

– Тогда и меня используйте как подопытную крысу, – говорит Хэш. Реза кривится, отворачивается и смотрит на директора.

– Я предлагаю расследовать нападение кизерима на гэвэрэт Морав. С целью выявления тайного умысла, – чеканит ибтахин. Хак подаётся вперёд и впивается взглядом в Резу. Он отвечает. На долю секунды охотнице кажется, что сейчас он попробует застрелить её прямо на месте.

– Ты идиот, Ипор.

– Гэвэрэт Арева!

– Простите, ректор, – тут же извиняется Хак. – Но этих глупых домыслов несёт паранойей. Мы и так на осадном положении, а тем временем девочка наверняка страдает от угрызений совести и ужаса.

Реза громко хмыкает. Охотница закатывает глаза и продолжает.

– Я… догадываюсь, что с ней произошло. Нужно провести Испытание. Чем быстрее, тем лучше.

Филин внимательно слушает, кивает. Его взгляд смещается с лиц на предметы интерьера и скользит по ним безо всякого интереса. Он вспоминает, как проходило обращение Хак. К тому моменту Йоним уже был одним из кандидатов на пост ректора, но всё равно активно участвовал в проектах СЛИМа. «Испытание», как назвала его пожилая охотница, – бесчеловечная процедура, которую ректор поклялся больше никогда не проводить. Но гибриды человека и кизерима до сих пор остаются сумеречной зоной, многое не исследовано, и даже непонятно, как его в принципе можно исследовать. Возможно, будь у тцоланимов больше времени, они что-нибудь придумали бы.

«Какой же варварский инструмент», – думает Йоним.

– Вынужден согласиться с гэвэрэт Аревой, – наконец, говорит Филин. – Директор?

Мадан, до того безмолвно наблюдавший за беседой, улыбается, обводит взглядом присутствующих.

– Я думаю, что мы не имеем права разбрасываться такими ценными ресурсами, как гэвэрэт Морав, – говорит он и, предупреждая возмущение ибтахина, поворачивается к нему. – Мой дорогой Реза, потеря ваших людей – настоящая трагедия. Мы окажем им все возможные почести, но вы должны признать, что наша работа здесь, в лаборатории, трудна и чрезвычайно опасна. Ваша служба – единственная линия нашей обороны против того мира, – директор тычет пальцем вверх, – но против того, что скрывается в нашем подвале, ваши люди малоэффективны. Для отражения интервенций из мэвра нужны фюрестеры, и Юдей, я уверен, станет отличным охотником, особенно после того, как её обучат наши мастера, – кивок в сторону Хак и Хэша выходит почти игривый. – Хэш, правильно я понимаю, что случившееся с Юдей похоже на какой-то приступ?

Гигант смотрит на директора. Движения фюрестера слишком скупы, что выдаёт напряжение.

– За секунду до… произошедшего она сказала, что свет в коридоре слишком яркий.

– Вот видите, Реза! – восклицает Мадан. – Это просто ошибка. Фортель лимфы, курсирующей по венам Юдей. И если Испытание пройдёт как положено, думаю, ничего подобного впредь не повторится. Думаю, судить о возможностях кандидатки мы будем по результатам Испытания, м?

– Я несогласен. Нужен непосредственный контроль за передвижениями.

– Я могу присматривать за ней, – отзывается Хэш. Хак, до этого разглядывающая смутные отражения на поверхности своей чашки, вскидывает голову и пристально смотрит на гиганта, как будто пытается его предостеречь. Но Хэш ничего не замечает.

«Зачем, мальчик мой? – думает она. – Зачем?»

Следующая мысль совсем не радует старую охотницу. Она старательно отгораживает её и выкидывает из головы.

– Вы собираетесь обучить чудовище и надеетесь, что оно будет вам подчиняться, – подытоживает Реза. – Это противоречит всем разумным доводам и протоколам безопасности. Она станет опаснее и убьёт больше людей. Одно дело, кизеримы…

– Сейчас гэвэрэт Морав куда ближе к кизеримам, чем к людям, – подаёт голос доктор, о котором все подзабыли. Он выходит из тени, задевает металлическую фигурку, и та с громким лязгом падает на пол.

– О, не волнуйтесь! – говорит Мадан и небрежно машет рукой. – Так что там с Юдей…

– Она… Трансформация не проходит бесследно для психики. Мой предшественник уделял мало внимания этому вопросу, но я… На основе полученных данных могу сделать вывод, что часть сознания кизерима, который инициировал гэвэрэт Морав, по видимому, сохраняется в лимфе. По мере адаптации организма, эта часть даёт о себе знать. Испытание может купировать симптомы…

– Вот и славненько! – перебивает доктора Мадан и дружески хлопает ибтахина по плечу. – Вот видите, Реза? Мы «купируем симптомы». Но если даже после Испытания инцидент, не дай Элоим, повторится, или вы будете отмечать тревожные тенденции, мы пересмотрим наше решение. Как вам?

– Соглашайтесь, мар Ипор, – говорит ректор. – Несмотря ни на что, она всё же человек и почти не отличается от нас.

Реза мог бы возразить. Редкий человек убьёт двоих вооружённых людей так быстро, а раны… подобное ему доводилось видеть только на охотах, когда кизеримы прорывались сквозь Хэша или Хак, и тогда в дело вступали ибтахины. Рваные порезы на шеях напомнили Резе о чудовищах из мэвра, о дикой тёмной воле, единственная цель которой – любой ценой уничтожить человека и набить брюхо его мясом.

«Не подоспей мы тогда, она бы начала их жрать, – думает он. – Тогда не осталось бы никаких сомнений. Даже у вас, мар Гон».

– Хорошо, – говорит Реза. – Но при малейшем подозрении я сделаю всё, чтобы остановить её.

– Безусловно, Реза! Безусловно! – восклицает Мадан и поднимает свою чашку. – За нового фюрестера!

Директор доволен настолько, что даже этого не скрывает. Кривится начальник ибтахинов, хмыкает пожилая охотница, укоризненно смотрит на Мадана ректор. Один лишь Хэш, кажется, упустил из виду поведение своего начальника. Ему кажется, что в одном из углов он видит фигуру в плаще, но морок рассеивается, стоит сосредоточить на нём взгляд.

>>>

Пробуждение выходит неприятным. Барахтаясь в черноте, Юдей изнемогает от видений, которые накатывают непрошенными волнами. Гнездо с кучей чёрных личинок и какая-то невообразимо уродливая птица, полу-обглоданная падальщиками. Таких птиц Юдей не видела ни разу. С видениями приходят и чувства: вот она зарывается в землю и чувствует каждое насекомое, что ползёт по ней, а вот она впивается в чью-то плоть, и вместе с отвращением другая часть её тела взрывается упоением. От вкуса холодной гнилой жижи во рту хочется одновременно блевать и попискивать от удовольствия.

«Что со мной?» – думает она, и мысль натыкается на барьер, созданный чем-то внутри.

«Кто ты?» – спрашивает Юдей, но в ответ доносится лишь шипение, полное ненависти и угрозы.

Женщине страшно. Она одна в темноте, запертая с чем-то, желающим ей зла. Как защититься? В детстве мать часто говорила ей, что если не думать о призраках, они никогда не придут, но призрак уже внутри неё, отъел часть сознания и не собирается останавливаться. Не важно, думает она о нём или нет.

«Помогите, – просит Юдей, но никто её не слышит. – Убейте меня».

Тишина и шипение. Стены и непроглядная мгла. Холод со всех сторон и резкий запах едкой жидкости во рту.

Юдей вскакивает на кровати.

Первым делом она осознаёт себя в палате. Следом накатывают воспоминания.

Женщина падает обратно на подушку и начинает рыдать. Она видит перед глазами людей, кровь, разодранную плоть. Деяние своих собственных рук и тех частей, что подарило ей существо из другого мира. Спазмы прорываются сквозь хлипкую стенку шока и захлёстывают её с головой. Она кричит в голос, кусает подушку, пока не начинает сводить челюсти, и снова воет. Никто не приходит.

Так продолжается некоторое время. Юдей не знает, сколько. В какой-то момент входят люди, и на долю секунды ей кажется, что это духи убитых ею ибтахинов пришли с того света, чтобы отомстить. Из-за формы. Чёрная одежда обезличивает их, делает похожими друг на друга.

«Хэш!» – радостно думает Юдей, но всматривается в его лицо, и затеплившийся было в душе огонёк гаснет. Он смотрит на неё безо всякого выражения, словно на дверь, пол, вилку. Всего лишь инструмент. Испорченный инструмент, который нужно починить.

Он что-то говорит. Её взгляд скользит по лицам, и в них старательно запрятанный ужас соседствуют с добела накалённой ненавистью.

«Ещё бы».

Речь вспахивает тишину, голоса вибрируют в воздухе. Лицо Хэша исчезает. Лязгает замок на двери. Юдей, как ни пытается, не может вспомнить ни слова.

Жизнь вновь сжимается до палаты, но теперь всё иначе: Юдей не жертва, а чудовище. Впору запереть её в стеклянном ящике, колоть ядами и бить электрошоком, смотреть за тем, как зарастают раны, нанесённые медицинским скальпелем, брать кусочки волос, плоти, образцы жидкостей, которыми истекает тело, на анализ. Если бы кто-нибудь спросил, она первая бы предложила карантин, изоляцию, клетку, да только решение вынесли без неё.

Хэш посещает её ещё раз через несколько часов. Юдей забывается лихорадочным кошмаром, а вынырнув из него, сталкивается с янтарными глазами. Они невозмутимы, как и голос. Хэш рассказывает ей о том, что произошло. Он всё говорит и говорит, а женщина смотрит на свои руки, вспоминает, как крошечные чёрные отростки превратились в оружие, как пальцы купались в крови, а сама она хотела ещё.

«Это не я», – думает Юдей, но никто не спрашивает её мнения и, самое страшное, не требует оправданий. Клеймо «монстра», которое она неосмотрительно поставила на Хэша несколько дней назад, теперь идеально подходит ей. Женщина читает тревожную готовность действовать в глазах Хак и нечто холодное, недоступное её пониманию в глазах Хэша, замечает страх на лице доктора и хорошо скрытый, но всё тот же страх, на лице медсестры. Отвращение и злость в каждом движении ибтахинов. Но апогеем становится предвкушение в глазах Мадана Наки. Никогда раньше, да и никогда после, ей не приходилось видеть такое острое желание, тщательно скрытое за десятком отвлекающих масок. Юдей переменилась, и вместе с ней, кажется, переменился мир.

– Мы вас обучим, – говорит в самом конце речи Хэш. – Научим, как контролировать себя, как пользоваться способностями, как убивать кизеримов. Сделаем из вас охотника, фюрестера. Но до этого, – кивок в сторону вооружённых людей. – Ибтахины будут следить за вами и днём, и ночью. Как и я. В случае малейшего подозрения, что вы вновь начинаете терять контроль, мы будем вынуждены принять меры. Вам всё понятно?

Юдей кивает.

– Скажите вслух.

– Д… да, – произносит она, с ужасом понимая, что не узнаёт свой голос. Куда-то делась привычная лёгкость. Звуки выходят сухими, ломкими и трескучими. Будто говорит не она, а старая сварливая бабка или злая колдунья из детских театральных постановок.

Но куда больнее то, что на этот раз «да» – единственный возможный ответ. Пусть день назад из неё вытянули согласие, но Юдей ещё надеялась на то, что сможет отговориться, сможет уехать из Хагвула и поселиться на Островах, работать в какой-нибудь школе, любоваться закатами и купаться в тёплом море.

«Я могу стать чудовищем в любой момент. Меня нельзя выпускать».

Все ушли, Юдей остаётся один на один с собственными мыслями. Они не дают ей спать, потому время медленно-медленно наматывается на вселенскую катушку. Она никак не может взять в толк, зачем её держат в палате. На теле нет ран, ей не колют никакие препараты, не берут анализы. Изощрённая пытка? Мнимая свобода передвижения, ведь нет ни кандалов, ни клетки? Но какой в этом толк? Её не морят голодом или жаждой, лишь тишиной, одиночеством и презрением. Дважды в день надзиратели оставляют подносы с едой, но ничего не говорят, даже не смотрят в её сторону.

Вскоре она начинает говорить сама с собой, просто чтобы заглушить шорохи, которыми полнится комната. Юдей задаёт вопросы и сама же на них отвечает, читает по памяти лекции, ведёт дискуссии о причинах основания Старого Хагвула или Пре-Хагвула. Единый термин так и не прижился. Иногда ей кажется, что вместо своего голоса она слышит чужой, и тогда ей становится страшно.

«Я схожу с ума», – думает она, но замечает, что не испытывает по этому поводу никаких сожалений. Что ей терять? Один инцидент вскрыл её новую сущность и лишил тех иллюзий, из которых могла бы вырасти новая жизнь. Теперь она монстр. Функция на службе тайной лаборатории. Всё человеческое, на что она могла бы претендовать, теперь достанется кому-нибудь другому. Ведь в Хаоламе очень много людей.

«Я же для них обуза», – думает Юдей, когда в палату вкатывают очередной поднос с одной единственной тарелкой и ложкой.

– Какого чёрта вам от меня нужно?! Просто пристрелите меня! Убейте! Я устала! Я так больше не могу! – кричит она. Посетители молча смотрят в её сторону, их лица застыли масками, и они старательно делают вид, что на кровати никого нет, а звук – всего лишь галлюцинация или загадочный феномен. Они стоят долго. Юдей кажется, что проходит целая вечность, а потом ещё пара часов, прежде чем они отворачиваются и уходят.

Свет не гасят, и женщина благодарна незримым тюремщикам. Ей кажется, что в темноте караулит давешний призрак, жаждущий сожрать её с потрохами. Юдей сопротивляется сну, но слабость всё равно одолевает, она проваливается в забытье на час или два, и тогда ей снится инцидент. Раз за разом, словно кто-то постоянно вызывает артистов на бис ради единственной запомнившейся сцены. Она играет роль безупречно, её пальцы погружаются в плоть, высыхают, покрываясь бордовой коркой, которая хлопьями облетает на пол, пока Юдей ждёт следующего выхода в ментальном закулисье. Так повторяется много-много раз. Пока однажды на месте сна не возникает пустота.

Всё шло, как обычно: она упала после длинного промежутка бодрствования, после «прогулки» по палате, после того, как стихли привычные шорохи, которые заменили Юдей живых людей. Она готова, она точно знает, что должна сделать, но ничего не происходит. Сон не приходит. Вместо него сознание женщины обнимает бархатистая темнота, которая всё длится и длится, а Юдей не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой, как будто опускается на дно глубокой морской впадины.

«Что там?» – думает она.

– Одевайтесь, – слышит Юдей знакомый голос и открывает глаза.