Текст книги "Под алыми небесами"

Глава седьмая

1

Пино отправился в путь с рассветом и двинулся прямо в сторону Гропперы. Трость помогала ему – он воспользовался ею, когда пересекал узкую речушку, а потом когда направился на юго-восток к острому хребту. Оторванные много тысяч лет назад от горы скальные пласты делали дорогу труднопроходимой, и он двигался медленно, пока не добрался до начала горного хребта.

Здесь все тропинки заканчивались, под ногами была голая скальная порода да изредка попадались пучки травы или какой-нибудь живучий кустик. Поскольку обе стороны хребта отвесно уходили вниз, Пино понимал, что ошибку он себе не может позволить. В тот единственный раз, когда он поднимался по хребту, – два года назад, – с ним были четыре других парня и проводник – друг отца Ре из Мадезимо.

Пино пытался вспомнить, как они поднимались по ряду разбитых ступенчатых пролетов и опасных карнизов, устремляющихся к основанию пика высоко над ними. На несколько мгновений его обуяли сомнения и тревога при мысли о том, что он, возможно, выбрал неправильный маршрут, но он заставил себя успокоиться, поверить своему чутью, рассматривать каждый отрезок пути по мере прохождения, а потом оценить весь маршрут при спуске.

Наиболее опасным пока был выход на сам гребень. Отшлифованная ветрами и скругленная колонна высотой около двух метров находилась в основании хребта и казалась непреодолимой. Но с южной стороны имелись трещины и неровности. Пино швырнул вверх свою трость, услышал, как она упала со стуком. Потом, цепляясь пальцами за трещины и вставляя носки ботинок в узкие уступы, он стал подниматься к трости. И скоро он, тяжело дыша, уже лежал на остром гребне. Выждав минуту-другую, он взял трость и поднялся на ноги.

Пино продолжил подъем, его движения обрели ритм, глаза читали петляющую плоскость гребня перед ним, отыскивая на ней наиболее легкий путь. Час спустя ему пришлось преодолеть еще одно опасное место. Многие тысячи лет назад каменные плиты здесь раскололись, заблокировав путь наверх и оставив лишь неровную канавку. Она имела ширину меньше метра и такую же глубину и поднималась наверх извилистой расщелиной протяженностью от основания до карниза наверху почти восемь метров.

Пино постоял там несколько минут, чувствуя, как в нем нарастает тревога. Но прежде чем страх парализовал его, он услышал голос отца Ре, который советовал ему иметь веру в Бога, но и самому не плошать. Он развернулся на сто восемьдесят градусов, втиснулся в расщелину. Уперся в ее стенки руками и ногами. Теперь он смог карабкаться, имея одновременно три точки опоры, пока свободна рука, на большей высоте.

Поднявшись на шесть метров, он услышал клекот ястреба, выглянул из канавки, посмотрел вниз в направлении Мотты. Он теперь находился на сумасшедшей высоте, почувствовал приступ головокружения и чуть не потерял опору. Это испугало его до полусмерти. Он не мог позволить себе упасть. Падение означало гибель.

Имей веру.

Эта мысль подстегнула его, и он выбрался по расщелине на карниз, где вздохнул с облегчением и поблагодарил Бога за помощь. Когда силы вернулись к нему, он продолжил путь к юго-западному хребту. У хребта были отвесные склоны и узкая вершина – едва ли в метр шириной. Лавинные желоба вклинивались в оба склона хребта, ведущего к основанию скалистого пика Гропперы, который имел высоту около сорока метров и форму искривленного копья.

Пино лишь взглянул на устремленный в небо зубец. Он пытался разглядеть, где под основанием пика сходятся многочисленные бровки и ребра, а когда нашел то, что искал, сердце снова усиленно застучало в его груди. Он закрыл глаза, сказал себе, что должен успокоиться и поверить. Потом перекрестился и двинулся дальше; он чувствовал себя канатоходцем, проходя между двух лавинных желобов, и не осмеливался взклянуть ни направо, ни налево, смотрел только вперед – туда, где ширина гребня увеличивалась.

Дойдя до конца, Пино обхватил руками каменный блок, выступающий из стены, словно обнял друга после долгой разлуки. Когда он почувствовал, что может идти дальше, то принялся подниматься по блокам, которые имели неправильную форму – почти как перевернувшаяся стопка кирпичей, только устойчивая, неподвижная, и он относительно легко смог подняться выше. Через четыре с половиной часа после ухода из «Каса Альпина» Пино добрался до основания зубца. Он посмотрел направо и увидел стальной трос, вделанный в скалу и натянутый горизонтально вдоль зубца на высоте груди, над карнизом шириной около восемнадцати сантиметров.

Его подташнивало при мысли о том, что ему предстоит, но он сделал несколько глубоких вдохов, прогнал нарастающее нервное возбуждение и ухватился за провисший трос. Носок его правого ботинка нащупал узкий карниз. Он вспомнил, как перебирался по карнизу из окна своей спальни. Как только эта мысль пришла ему в голову, он крепко ухватился за трос и пошел вдоль основания зубца.

Пять минут спустя Пино добрался до вершины широкого горного хребта, обращенного на юго-восток и покрытого янтарными зарослями лишайника, мха, эдельвейсами и альпийской астрой. Он лежал на спине, тяжело дыша под жарким полуденным солнцем. Это восхождение ничуть не напоминало то, которое он совершал с проводником, тридцать раз ходившим этим маршрутом, знавшим, куда поставить ногу, где ухватиться рукой. Оно стало самым трудным в его жизни. Пино постоянно приходилось думать, оценивать ситуацию, полагаться на веру, и он понял, насколько это утомительно, насколько труден этот поход.

Пино выпил воды, задумался.

«Но я сделал это. Сам прошел трудным путем».

Счастливый, более уверенный в себе, он поблагодарил Бога за этот день и за еду, после чего проглотил сандвич, приготовленный для него братом Бормио. Он с удовольствием обнаружил еще и штрудель. Ел его медленно, наслаждаясь каждым кусочком. Разве есть на свете что-нибудь вкуснее?

Пино сморил сон, он лег, закрыл глаза, понимая, что всё здесь: горы и небо, над которыми не властно время, – навсегда останется неизменным.

2

Его разбудил туман.

Пино посмотрел на часы, с удивлением осознал, что уже почти два. Собрались тучи. Пространство просматривалось не более чем на девяносто метров вниз по склону. Надев куртку, Пино пошел звериными и пастушьими тропами, направляясь на северо-восток. Час спустя он вышел на карниз вдоль дальней стороны северного амфитеатра Гропперы.

Ему потребовалось несколько попыток, чтобы найти тропинку, идущую по крутому внутреннему склону чаши, а потом серпантином поднимавшуюся к тому месту, с которого он тремя днями ранее повернул назад. Он обернулся, оценил проделанный им путь. После всех преодоленных им опасностей увиденное не слишком поразило его.

Пино спустился по склону к Мадезимо, а потом вернулся к Мотте; к этому времени силы его были на исходе. Когда он добрался до «Каса Альпина», уже смеркалось. Отец Ре ждал в холле перед столовой, где сидели за книгами ребята, а в воздухе стоял великолепный запах последнего творения брата Бормио.

– Ты поздно, – сказал отец Ре. – Я не хочу, чтобы ты оставался там ночью.

– Я тоже не хотел спускаться с горы в темноте, но путь неблизкий, отец, – сказал он. – А подъем оказался труднее, чем мне помнилось.

– Но у тебя есть вера и ты можешь его повторить? – спросил священник.

Пино подумал о расщелине, об узком проходе между лавинными желобами, о тросе. Он не хотел бы оказаться на этом маршруте еще раз, но сказал:

– Да.

– Хорошо, – сказал отец Ре. – Очень хорошо.

– Отец, для чего я это делаю?

Священник внимательно посмотрел на него, потом сказал:

– Я хочу, чтобы ты стал сильным. Ты можешь понадобиться через месяц-другой.

Пино хотел спросить его, для каких дел он может понадобиться, но отец Ре уже отвернулся от него.

Два дня спустя священник послал Пино в Валь-ди-Леи через Пассо-Анджелога. А еще через день Пино шел маршрутом на северный амфитеатр и поднимался по козьей тропе почти до самой кромки. На третий день он пошел трудным маршрутом, но к этому времени уверенность его была так велика, что он потратил на час меньше, чем прежде, чтобы дойти до лавинных желобов.

Хорошая погода продержалась всю неделю, включая выходные – два дня уроков вождения. Памятуя о предупреждении отца Ре, они с Аскари не выезжали на дорогу к перевалу Шплюген, а ездили по петлям серпантина вокруг Мадезимо.

Днем в воскресенье они встретились с двумя знакомыми девушками Аскари в Камподольчино. Одна из них – Титьяна – была подружкой Аскари, а другая – Фредерика – подружкой Титьяны. Она была ужасно застенчива и почти не смотрела на Пино, который хотел, чтобы она ему понравилась, но все время вспоминал Анну. Он понимал, что думать о ней – безумие. Он говорил с ней всего три минуты, а не видел вот уже почти четыре месяца. К тому же она не пришла к нему на свидание. Она стала его навязчивой фантазией, историей, которую он рассказывал себе, когда чувствовал одиночество или неуверенность в будущем.

Когда в первую неделю октября 1943 года Пино вернулся в «Каса Альпина» после трех дней трудных восхождений, его одолевали усталость и голод. Он съел две миски спагетти-бормио, выпил несколько кружек воды и только после этого смог поднять голову и оглядеть столовую.

Все ребята сидели на своих местах. Миммо начальствовал над ними по другую сторону стола. А отец Ре развлекал гостей – двоих мужчин и женщину. У мужчины помоложе были соломенные волосы. Его рука лежала на плече женщины с бледной кожей и темными озабоченными глазами. На усатом мужчине постарше был костюм без галстука, он курил. Он много кашлял, его пальцы тихонько постукивали по столешнице, когда говорил священник.

Пино сонно подумал, кто бы это мог быть. В конечном счете в «Каса Альпина» нередко заглядывали гости. Часто приезжали родители. Альпинисты искали здесь прибежище во время метелей. Но эти трое не походили на альпинистов. На них была городская одежда.

Пино отчаянно хотелось спать, но он знал, что должен сначала поговорить с отцом Ре. Он пытался собраться с силами и сидел за книгами, когда пришел священник и сказал:

– Ты заслужил день отдыха завтра. Сегодня можешь оставить занятия. Договорились?

Пино улыбнулся и кивнул. Он не помнил, как добрался до кушетки, как лег.

3

Когда он наконец проснулся, стоял день, в окно в конце коридора заглядывало солнце. Миммо не было. Других мальчиков тоже. Войдя в столовую, Пино никого там не увидел, кроме тех троих гостей, которые в другом конце комнаты о чем-то оживленно переговаривались шепотом.

– Мы больше не можем ждать, – говорил молодой мужчина. – Все становится только хуже. Пятьдесят человек в Мейне! Мы сейчас говорим, а они проводят рейды в Риме.

– Но ты сказал, что мы в безопасности, – взволнованно проговорила женщина.

– Здесь мы в безопасности, – сказал он. – Отец Ре – хороший человек.

– Но надолго ли? – спросил тот, что постарше, закуривая новую сигарету.

Женщина увидела, что Пино смотрит в их сторону, дала знак мужчинам, и они замолчали. Брат Бормио принес Пино кофе, хлеб и салями. Гости ушли из столовой, и он почти не вспоминал о них весь день, который провел у огня за книгой.

Когда Миммо и остальные ребята вернулись с долгой прогулки, уже почти подошло время обеда, и Пино чувствовал себя не только отдохнувшим, но и в отличной физической форме, в какой еще никогда не был. При таких нагрузках и немалом количестве кулинарных творений брата Бормио, которые поглощал Пино, он каждый день прибавлял в весе и укреплял мышцы.

– Пино, – позвал отец Ре, когда Миммо и другие мальчики расставили тарелки и приборы на длинном столе.

Пино отложил в сторону книгу и поднялся со стула:

– Да, отец?

– После десерта зайди ко мне в часовню.

Пино пребывал в недоумении. Часовня редко использовалась для чего бы то ни было, если не считать небольшого воскресного богослужения, обычно на рассвете. Но он подавил свое любопытство, сел за стол, шутил с Миммо и другими ребятами, а потом увлек их рассказом об опасностях трудного пути на Гропперу.

– Один неверный шаг – и все кончено, – сказал он.

– Я бы смог, – хвастливо ответил Миммо.

– Начни делать приседания, отжимания и подтягивания, и ты наверняка сможешь.

Этот вызов воодушевил Миммо, и Пино не сомневался: теперь его брат станет фанатом физических упражнений.

Убрали посуду, и Миммо спросил Пино, не хочет ли он поиграть в карты. Пино отказался – его ждал в часовне отец Ре.

– А зачем? – спросил Миммо.

– Вот там и узнаю, – сказал Пино, беря шерстяную шапочку с вешалки у двери. Он надел ее и вышел в темноту.

4

Температура упала ниже точки замерзания воды. С неба светила четвертушка луны, сверкали, как фейерверк, звезды. Северный ветер в преддверии зимы покусывал Пино за щеки, пока он шел к часовне, расположенной за хвойной рощицей на краю плато.

Он нащупал ручку двери и вошел в часовню, где горели четыре свечи. Отец Ре стоял коленями на скамеечке и молился, склонив голову. Пино тихонько закрыл дверь часовни и сел. Несколько секунд спустя священник перекрестился, поднялся, опираясь на посох, подошел, прихрамывая, к Пино и сел рядом.

– Как ты думаешь, ты смог бы пройти большую часть маршрута до Валь-ди-Леи в темноте? – спросил отец Ре. – Только при свете луны?

Пино подумал и сказал:

– Не по амфитеатру, но до него, пожалуй, смог бы.

– И сколько на это потребуется времени?

– Может быть, лишний час. А что?

Отец Ре глубоко вздохнул и сказал:

– Я молился о том, чтобы получить ответ на этот вопрос, Пино. Как бы я хотел, чтобы ты оставался в неведении, чтобы не возникало осложнений, чтобы ты сосредоточился на своих занятиях, и ничего более. Но Господь не делает жизнь простой. Мы не можем молчать. Мы не можем бездействовать.

Пино пребывал в недоумении.

– Я не понимаю, отец.

– Три человека, которых ты видел за обедом сегодня. Ты говорил с ними?

– Нет, – ответил Пино. – Только слышал, как они говорили что-то о Мейне.

Отец Ре помрачнел, на его лице появилось скорбное выражение.

– Две недели назад в одном из отелей в Мейне прятались более пятидесяти евреев. Полковник Рауфф, шеф миланского гестапо, послал туда эсэсовцев. Те нашли евреев, связали их и сбросили в озеро Маджиоре, а для надежности открыли по ним огонь из автоматов.

Пино почувствовал, как у него желудок завязывается узлом.

– Как? За что?

– За то, что они евреи.

Пино знал, что Гитлер ненавидит евреев. Он даже знал итальянцев, которые не любили евреев и говорили о них с пренебрежением. Но чтобы хладнокровно их убивать? Из-за их религии? Это было хуже любого варварства.

– Я не понимаю.

– И я тоже не понимаю, Пино. Но сейчас ясно одно: евреям в Италии грозит смертельная опасность. Я сегодня утром говорил об этом по телефону с кардиналом Шустером.

Кардинал рассказал отцу Ре, что после бойни в Мейне нацисты потребовали у евреев, проживающих в римском гетто, собрать за тридцать шесть часов пятьдесят килограммов золота, обещая им за это безопасность. Евреи собрали золото – свое и то, что дали им многие католики. Но, получив золото, немцы совершили налет на синагогу и нашли там список всех римских евреев.

Священник замолчал, его лицо исказила гримаса боли.

– Кардинал Шустер говорит, что немцы перевели сюда специальную эсэсовскую команду, которая будет вылавливать евреев по этому списку.

– И зачем? – спросил Пино.

– Чтобы убить. Всех.

До этой минуты Пино и представить себе такого не мог в худших своих фантазиях.

– Это… зло.

– Да, – подтвердил отец Ре.

– А откуда кардиналу Шустеру известно обо всем этом?

– От папы, – ответил отец Ре. – Его святейшество сообщил кардиналу Шустеру, что ему об этом сказал немецкий посол в Ватикане.

– И папа не может это остановить? Сообщить всему миру?

Отец Ре опустил взгляд, сжал руки так, что побелели костяшки пальцев.

– Его святейшество, Ватикан окружены танками и войсками СС. Если папа заговорит сейчас, для него это будет равносильно самоубийству, а за этим последуют вторжение и уничтожение Ватикана. Но он втайне сообщил об этом своим кардиналам. Через них он отдал всем католикам Италии словесный приказ открывать свои двери тем, кто ищет убежища от нацистов. Мы, если у нас есть такая возможность, должны прятать евреев и способствовать их бегству.

Пино почувствовал, как учащенно забилось его сердце.

– Бегству куда?

Отец Ре поднял взгляд:

– Ты когда-нибудь доходил до дальнего конца Валь-ди-Леи по другую сторону Гропперы, за озером?

– Нет.

– Там есть треугольник густого леса, – сказал священник. – На первых двух сотнях метров в этом треугольнике деревья и земля принадлежат Италии. Но потом итальянские владения сужаются, и ты оказываешься на нейтральной швейцарской земле, в безопасности.

Теперь испытания последних двух недель предстали перед Пино в ином свете, он почувствовал прилив сил, осознав важность мисссии, которую ему поручили.

– Вы хотите, чтобы я стал их проводником, отец? – спросил Пино. – Этих трех евреев?

– Трех возлюбленных чад Господа, – сказал отец Ре. – Ты поможешь им?

– Конечно. Да.

Священник положил руку на плечо Пино:

– Я хочу, чтобы ты понимал: ты будешь рисковать жизнью. По новым немецким правилам помощь евреям рассматривается как измена и карается смертной казнью. Если тебя поймают, то велика вероятность, что убьют.

Пино, потрясенный, проглотил комок в горле, но посмотрел на отца Ре и сказал:

– Разве вы не рискуете жизнью, принимая их в «Каса Альпина»?

– И жизнями мальчиков, – сказал священник с трагизмом в голосе. – Но мы должны помогать людям, спасающимся от немцев. Так считает папа. Так считает кардинал Шустер. И я.

– И я, отец, – сказал Пино; эмоции захлестнули его, как никогда прежде, он словно собирался исправить страшное зло, пришедшее в мир.

– Хорошо, – сказал отец Ре. Глаза его блестели. – Я верю, что ты хочешь помочь.

– Хочу, – сказал Пино, проникаясь еще большей уверенностью. – Мне тогда лучше пойти спать.

– Я тебя разбужу в четверть третьего. В половине третьего брат Бормио покормит тебя. В три вы покинете «Каса Альпина».

Пино вышел из часовни. Он чувствовал, что вошел в нее мальчиком, а вышел, приняв решение, мужчиной. Его пугало наказание за помощь евреям, но он все равно горел желанием помочь им.

Он постоял перед «Каса Альпина», прежде чем войти, посмотрел на северо-восток, на склон Гропперы, проникаясь осознанием того, что на нем теперь лежит ответственность за три человеческие жизни. Молодая пара. Курильщик. Успех последнего этапа их побега зависит от него.

Пино посмотрел за массивные очертания Гропперы на фоне звездного неба и в черную пустоту за ней.

– Господи, помоги мне, – прошептал он.

Глава восьмая

1

Пино проснулся и оделся за десять минут до прихода отца Ре. Брат Бормио приготовил овсянку с кедровыми орешками и сахаром, подал вяленое мясо и сыры. Курильщик и молодая пара уже ели, когда подошел отец Ре и положил руки на плечи Пино.

– Это ваш проводник, – сказал священник. – Его зовут Пино. Он знает дорогу.

– Такой молодой, – сказал курильщик. – Нет никого постарше?

– Пино очень опытный и хорошо знает горы, а в особенности эту гору, – сказал отец Ре. – Я уверен, он выведет вас туда, куда вам надо. Или вы можете поискать другого проводника. Но должен вас предупредить: попадаются такие, которые могут взять у вас деньги, а потом сдать нацистам. Нас здесь интересует только одно: чтобы вы нашли безопасную гавань.

– Мы пойдем с Пино, – сказал молодой.

Женщина кивнула.

Тот, что постарше, курильщик, все еще сомневался.

– Как вас зовут? – спросил Пино, пожимая руку младшему.

– Называйте те имена, что вам дали, – сказал отец Ре. – Те, что в ваших бумагах.

– Мария, – сказала женщина.

– Рикардо, – представился ее муж.

– Луиджи, – сказал курильщик.

Пино сел есть вместе с ними. «Мария» была любезна и забавна. «Рикардо» работал учителем в Генуе. «Луиджи» продавал сигары в Риме. В какой-то момент Пино заглянул под стол и увидел, что, хотя специальных ботинок ни на ком из них не было, их обувь казалась достаточно прочной.

– Дорога опасная? – спросила Мария.

– Делайте то, что я вам буду говорить, и все будет в порядке, – сказал Пино. – Пять минут?

Они кивнули. Он встал, собрал тарелки, отнес их отцу Ре и сказал тихим голосом:

– Отец, не проще ли будет, если я поведу их в Валь-ди-Леи через Пассо-Анджелога?

– Это было бы проще, – сказал отец Ре. – Но мы пользовались этим маршрутом несколько недель назад, и я не хочу привлекать внимания.

– Не понимаю, – сказал Пино. – Кто пользовался?

– Джованни Барбарески, семинарист, – ответил отец Ре. – Перед твоим приездом из Милана здесь была другая пара, с дочерью, – они пытались бежать. Мы с Барбарески составили план. Он повел семью и двадцать мальчиков, включая Миммо, в дальний поход через Пассо-Анджелога на Валь-ди-Леи. У них был пикник между дальней стороной озера и лесом. В поход отправились двадцать четыре человека, вернулся двадцать один.

– Никто не должен заметить разницы, – понимающе сказал Пино. – В особенности если видел их издалека.

Отец Ре кивнул:

– Именно на это и был расчет, но посылать такие большие группы, особенно в преддверии зимы, неразумно.

– Чем меньше, тем лучше, – сказал Пино и оглянулся через плечо. – Отец, я сделаю все возможное, чтобы нас никто не заметил, но есть несколько мест, где не будет никакого укрытия.

– Включая и всю протяженность Валь-ди-Леи, что особенно опасно для тебя, потому что возвращаться ты будешь по открытому пространству. Но пока немцы патрулируют только дороги и не ведут наблюдений за границей с воздуха, опасаться тебе нечего.

Отец Ре удивил Пино, обняв его.

– Иди, Господь будет с тобою на каждом шаге твоего пути.

Брат Бормио помог Пино надеть рюкзак. Четыре литра воды. Четыре литра сладкого чая. Еда. Веревка. Карта. Куртка. Шерстяной свитер и шапочка. Спички и растопка, чтобы развести огонь в маленькой металлической канистре. Нож. Топорик.

Этот груз тянул на двадцать, может быть, двадцать пять килограммов, но Пино ходил в горы с грузом на спине с первого дня в «Каса Альпина». Особых неудобств он не испытывал и полагал, что отец Ре к этому и стремился. Конечно стремился – ведь священник планировал это не одну неделю.

– Идем, – сказал Пино.

2

Четверо вышли в прохладную осеннюю ночь. Небо было кристально чистым, луна все еще стояла высоко на юге, освещая западный склон Гропперы. Пино повел их сначала вниз, по гужевой дороге, чтобы на них не падал свет газовой лампы у школы. Потом он остановился, чтобы их глаза привыкли к темноте.

– Мы теперь будем говорить только шепотом, – тихим голосом сказал Пино и показал на гору. – Там есть места, где эхо распространяется далеко-далеко, поэтому мы будем вести себя тихо, как мыши.

Он увидел, что они кивнули. Луиджи чиркнул спичкой и закурил сигарету.

Пино огорчился, но тут же понял, что должен взять бразды правления в свои руки. Он подошел к курильщику и прошипел:

– Немедленно погасите. Любое пламя видно за сотни метров, а в бинокль – и еще дальше.

– Мне необходимо курить, – сказал Луиджи. – Это меня успокаивает.

– Только с моего разрешения. Или вы пойдете назад искать другого проводника, а я поведу только двоих.

Луиджи сделал последнюю затяжку, уронил окурок и затоптал его.

– Ведите, – проговорил он с неприязнью.

Пино сказал, что они должны полагаться на свое периферийное зрение, и повел их по тускло освещенному плато на север. Они обходили основание склона, пока плато не сузилось до козырька шириной около пятидесяти сантиметров над отвесными скалами. Он достал веревку, сделал на ней четыре поясные петли через каждые три метра.

– Но и с веревкой я прошу вас держаться правой рукой за стену или кусты, которые на ней растут, – сказал Пино. – Если нащупаете что-то, за что можно ухватиться, попробуйте, насколько прочно оно укоренилось, выдержит ли вас. Но лучше всего ставьте ноги и руки туда же, куда и я. Я понимаю, сейчас темно, но по силуэту вам будет видно, что я делаю.

– Я пойду за вами, – сказал Рикардо. – Мария, ты за мной.

– Ты уверен? – спросила Мария. – Пино?

– Рикардо, вашей жене будет легче, если вы пойдете за ней. Мария пойдет третьей, а следом за мной – Луиджи.

Это не понравилось Рикардо. Он возвысил голос:

– Но я…

– Так безопаснее для нее и для всех нас – самые сильные в начале и в конце, – гнул свое Пино. – Или вы знаете об этих горах и альпинизме больше, чем я?

– Делай, что он говорит, – сказала Мария. – Сильнейшие в начале и в конце.

Пино чувствовал, что Рикардо в затруднении, он раздражен из-за того, что им командует семнадцатилетний мальчишка, но в то же время польщен тем, что его назвали сильнейшим.

– Хорошо, – сказал он. – Буду якорем.

– Perfetto[7]7
  Отлично (ит.).


[Закрыть], – сказал Пино, когда все надели на себя поясные петли.

Он приложил правую руку в перчатке к скальной стене, и они двинулись дальше. Хотя козырек был по большей части достаточно широк, Пино представлял себе, что дорожка на пятнадцать сантиметров у́же, и жался к стене. Сорваться с козырька – вот худшее, что могло случиться с кем-нибудь из них. Если повезет, то массы трех остальных должно хватить, чтобы удержаться на карнизе. А если не повезет, то первый потянет за собой второго, а потом третьего. Крутизна склона под ними составляла почти сорок градусов. Острые камни и альпийские кусты искалечат их, если они свалятся вниз.

Он вел их кошачьим шагом, осторожно, крадучись, легко и уверенно. Почти час они шли без всяких приключений, пока не оказались приблизительно над Мадезимо, и тут Луиджи начал кашлять и плеваться. Пино был вынужден остановиться.

– Синьор, – прошептал он. – Я знаю, вы ничего не можете с этим поделать, но кашляйте в рукав, если не можете сдержаться. Деревня прямо под нами, и мы не можем допустить, чтобы нас услышали не те уши.

Торговец сигарами проговорил:

– Сколько еще?

– Расстояние не имеет значения. Думайте о вашем следующем шаге.

Они прошли еще пятьсот метров, склоны стали менее крутыми, а карниз шире.

– Худшее уже позади? – спросил Луиджи.

– Пока было лучшее, – ответил Пино.

– Что? – в тревоге воскликнула Мария.

– Я шучу, – ответил Пино. – Это был худший участок.

3

К рассвету они поднимались по альпийским лугам высоко над Мадезимо. Альпийская трава, напоминавшая прежде Пино волосы Анны, теперь осталась без семян и умирала. Пино оглянулся, посмотрел на неровные вершины за долиной с другой стороны. Подумал, нет ли там в горах немецких солдат, которые с биноклями наблюдают за склоном Гропперы. Пино считал это маловероятным, но повел тройку беженцев к краю лугов, где они могли подняться под прикрытием деревьев и редких кустов можжевельника, за которыми, впрочем, едва ли можно было укрыться.

– Нам теперь нужно идти быстрее, – сказал он. – Когда солнце будет за пиком, тени в чаше нам помогут. Но вскоре солнце будет освещать нас.

Направляясь в чашу северного амфитеатра, Рикардо и Мария не отставали от Пино. Курильщик Луиджи плелся сзади, пот катился по его лицу, грудь его вздымалась. Пино пришлось дважды возвращаться к нему, когда они шли по полю, усеянному валунами, принесенными ледником и завалившими древний путь к задней стене чаши.

Пино и молодая пара сели передохнуть в ожидании торговца сигарами. Когда он лег рядом с Пино на плоский валун и застонал, Пино ощутил резкий табачный запах.

Пино достал сладкий чай, вяленое мясо и хлеб. Луиджи проглотил свою порцию. Молодые супруги тоже поели. Пино дождался, когда они закончат, потом поел и попил, но меньше, чем его спутники. Ему еще нужно было перекусить на обратном пути.

– Куда теперь? – спросил Луиджи, словно только теперь увидел, где находится.

Пино показал на козью тропу, которая зигзагами уходила вверх по склону. У Луиджи челюсть отвисла.

– Мне этого не осилить.

– Осилите, – сказал Пино. – Делайте то, что буду делать я.

Луиджи всплеснул руками:

– Нет, я не могу. Я не пойду туда. Оставьте меня здесь. Смерть настигнет меня рано или поздно, что бы я ни делал, пытаясь ее предотвратить.

Несколько секунд Пино не знал, что ему делать. Наконец он спросил:

– Кто сказал, что вы умрете?

– Немцы, – ответил курильщик, закашлявшись. Потом он показал на тропинку. – А эта тропинка говорит мне, что Господь желает моей смерти скорее рано, чем поздно. Но я не пойду туда, чтобы свалиться вниз и в последние мгновения жизни лететь по этим камням. Я сяду здесь, буду курить и ждать смерти. Это место меня устраивает.

– Нет, вы пойдете с нами, – сказал Пино.

– Я остаюсь, – непреклонно сказал Луиджи.

Пино проглотил комок в горле и сказал:

– Отец Ре велел мне довести вас до Валь-ди-Леи. Ему не понравится, если он узнает, что я оставил вас. Поэтому вы пойдете. Со мной.

– Ты не сможешь заставить меня, мальчик, – сказал Луиджи.

– Вы заблуждаетесь – смогу, – сердито сказал Пино и быстро подошел к Луиджи. – И сделаю это.

Он наклонился над курильщиком, глаза которого широко раскрылись. Даже в свои семнадцать Пино был гораздо крупнее Луиджи. Он видел на лице торговца сигарами страх, когда тот снова оглядел крутую стену амфитеатра.

– Неужели ты не понимаешь? – сказал он устало. – Я просто не могу. Я не верю, что мне это по силам…

– Но я верю, – сказал Пино, стараясь говорить грозным голосом.

– Прошу тебя.

– Нет, – сказал Пино. – Я обещаю, что вы преодолеете подъем и окажетесь в Валь-ди-Леи, даже если для этого мне придется вас нести.

Решительное выражение лица Пино, казалось, убедило Луиджи. Дрожащими губами он пробормотал:

– Обещаешь?

– Обещаю, – сказал Пино и пожал Луиджи руку.

Ему пришлось снова обвязать их веревкой в прежнем порядке: за ним Луиджи, потом Мария, потом ее муж.

– Ты уверен, что я не упаду? – спросил продавец сигар. – Я в жизни ничего похожего не делал. Я… всегда жил в Риме.

– Но ведь вы ходили по римским руинам? – сказал Пино.

– Да, но…

– По крутым узким ступеням Колизея?

Луиджи кивнул:

– Много раз.

– Это ничуть не труднее.

– Труднее.

– Нет, – возразил Пино. – Представьте себе, что вы в Колизее, ходите туда-сюда по ступенькам между рядами. Все будет в порядке.

Луиджи, казалось, все еще одолевали сомнения, но он не стал противиться, когда Пино двинулся по первому отрезку. Пино на ходу переговаривался с курильщиком, говорил, что позволит ему выкурить две сигареты, когда они доберутся до вершины, и советовал постоянно прикасаться пальцами к склону.

– Не спешите, – сказал он. – Смотрите перед собой, а не вниз.

Когда склон стал почти отвесным, Пино отвлекал Луиджи историей о том, как он с братом пережил первую бомбардировку в Милане и как, вернувшись домой, они обнаружили, что там играет музыка.

– Твой отец мудрый человек, – сказал торговец сигарами. – Музыка. Вино. Сигара. Маленькие радости жизни – вот что помогает нам выжить, когда разум отказывается принимать происходящее.

– Кажется, вы много размышляете в вашем магазине, – сказал Пино, отирая пот с глаз.