Текст книги "Под алыми небесами"

Глава десятая

1

В первый день нового года метровое снежное одеяло покрыло горы над «Каса Альпина». На следующий день снег прекратился, а потом нападало еще на метр. Снега навалило столько, что в горы они смогли выйти только во вторую неделю января.

Пино нашел ботинки на замену прежним, и они с братом снова начали выводить беженцев – евреев, сбитых летчиков и других. Выводили группами, нередко по восемь человек. Несмотря на предостережение Тито относительно Пассо-Анджелога, они держались этого менее крутого южного маршрута на Валь-ди-Леи, постоянно меняя дни и время выхода, а потом возвращались в Мадезимо на лыжах северным маршрутом.

Эта система хорошо работала до начала февраля 1944 года. Когда в верхнем окне дома священника в Камподольчино горела лампа, беженцы шли сплошным потоком – их привозили на телегах под кипами сена через Мадезимо в «Каса Альпина», а потом, с Пино или другими проводниками, они шли через Гропперу в Швейцарию.

Добравшись до хижины пастуха как-то в начале месяца, Пино с удивлением обнаружил записку, прибитую гвоздем к стене, и прочел: «Последнее предупреждение».

Пино бросил эту бумажку в печку для растопки сложенных в ней дров. Повернул вьюшку и вышел наружу наколоть еще дров. Он надеялся, что Тито прячется где-то здесь, смотрит на него в бинокль и видит, что он плюет на угрозы…

Мощным взрывом выбило дверь хижины. Пино нырнул в снег. Он лежал, дрожа от страха, несколько минут, наконец набрался мужества и заглянул внутрь. Печку было не узнать. Силой взрыва (мины, гранаты или что уж они подложили внутрь) разорвало топку, осколки горячего металла оставили щербины в каменном фундаменте, торчали, словно ножи, из балок и деревянных конструкций. Сверкающие угли прожгли дыры в его рюкзаке и подожгли соломенный матрас. Он вытащил то и другое и загасил в снегу, чувствуя себя совершенно незащищенным. Если Тито подложил мину в печку, то он вполне может и просто застрелить его.

Пино подавил ощущение, будто кто-то целится в него, надел лыжи, забросил рюкзак на плечи, взял лыжные палки. Хижина перестала быть убежищем, а южный маршрут становился слишком опасным.

– Остался только один путь, – сказал Пино отцу Ре тем вечером у огня, пока ребята и несколько новых гостей поедали очередной кулинарный шедевр брата Бормио.

– Снежные наносы все увеличиваются, так что такое решение все равно было неизбежным, – сказал священник. – Ветры сдуют снег с гребня хребта, путь по горе будет наиболее надежным. Ты пойдешь снова с Миммо послезавтра, покажешь ему дорогу.

Пино вспомнил расщелину, узенький козырек, веревку, натянутую под зубцом Гропперы, и тут же сомнения обуяли его. Один неосторожный шаг в таких условиях означал верную смерть.

Отец Ре показал на гостей:

– Ты поведешь эту молодую семью и женщину со скрипкой. Она играла в Ла Скала.

2

Пино повернул голову, несколько секунд смотрел в недоумении, но потом узнал скрипачку, которая была в их доме в день первой бомбардировки. Он знал, что ей около сорока лет, но выглядела она состарившейся и больной. Как ее звали?

Он прогнал из головы мысли о Гроппере, позвал Миммо, и они подошли к женщине.

– Вы нас помните? – спросил Пино.

Скрипачка, казалось, не узнала их.

– Наши родители – Порция и Микеле Лелла, – сказал Пино. – Вы были на вечеринке в нашем доме на Виа Монтенаполеоне.

– И вы обругали меня у театра Ла Скала за то, что я вел себя, как мальчишка, который не понимает, что происходит вокруг. Вы были правы, – сказал Миммо.

Ее лицо осветилось слабой улыбкой.

– Кажется, это было так давно.

– Вы здоровы? – спросил Пино.

– Немного подташнивает, – сказала она. – Из-за воздуха. Я никогда не поднималась так высоко. Отец Ре говорит, я привыкну через день-другой.

– Как вас называть? – спросил Миммо. – Что написано в ваших бумагах?

– Елена… Елена Наполитано.

Пино обратил внимание на ее обручальное кольцо.

– А ваш муж здесь, синьора Наполитано?

У нее навернулись слезы на глаза, она обхватила себя руками за живот, закашлялась.

– Он увел за собой немцев, когда мы бежали из нашей квартиры. Они увезли его на платформу двадцать один.

– А что это? – спросил Миммо.

– Туда увозят всех евреев, которых они отлавливают в Милане. Платформа двадцать один на Центральном вокзале. Их сажают в маленькие вагоны, и они исчезают, их увозят… никто не знает куда. Они не возвращаются.

Слезы покатились по ее щекам, губы задрожали.

Пино вспомнил о побоище в Мейне, где нацисты расстреляли евреев в озере. Он почувствовал себя больным и беспомощным.

– Ваш муж. Он, наверно, очень смелый человек.

Синьора Наполитано всплакнула, кивая:

– Очень.

Наконец она взяла себя в руки, отерла платком слезы и сказала хрипловатым голосом:

– Отец Ре говорит, что вы двое проводите меня в Швейцарию.

– Да. Правда, это будет нелегко по такому снегу.

– В жизни имеет смысл только то, что дается нелегко, – сказала скрипачка.

Пино посмотрел на ее туфли – низкие черные лодочки.

– Вы поднялись сюда в этих туфлях?

– Я обмотала их кусками детского одеяла. Они и сейчас у меня.

– Это не годится, – сказал Пино. – Там, куда мы пойдем, нужна другая обувь.

– Ничего другого у меня нет.

– Мы поищем что-нибудь у мальчиков. Какой у вас размер?

Синьора Наполитано сказала ему. К вечеру Миммо нашел пару ботинок, натер подошву смесью сосновой смолы и масла, чтобы они стали водонепроницаемыми. Еще он нашел для нее шерстяные штаны, чтобы надеть под платье, пальто, шерстяную шапочку и варежки.

– Возьмите, – сказал отец Ре, протягивая им балахоны из белых наволочек с дырками для головы и рук. – Наденьте.

– Зачем? – спросила синьора Наполитано.

– Наш маршрут кое-где проходит по открытым местам. В темных одеждах вас скорее заметят. А так вы будете почти не видны на снегу.

Вместе с синьорой Наполитано пришла семья Д’Анджело – родители, Питер и Лиза, и дети, семилетний Антони и его девятилетняя сестра Юдифь. Родом они были из Абруцци и пребывали в прекрасной физической форме, потому что фермерствовали и ходили в горы к югу от Рима.

А синьора Наполитано, напротив, бóльшую часть жизни проводила под крышей, играла на скрипке. Она сказала, что по Милану ходила пешком, трамваем пользовалась редко, но по тому, как она дышала в «Каса Альпина», Пино понял: восхождение будет серьезным испытанием для нее и для него.

3

Пино решил не задерживаться мыслями на плохих вариантах, а подумать о том, что может им понадобиться. Он взял у брата Бормио еще девять метров веревки, и Миммо обвязался ею, как патронташем, кроме того, он нес рюкзак, ледоруб, палки и лыжи. Пино добавил несколько карабинов к своему и без того тяжелому рюкзаку, еще один ледоруб, кошки, камусы и горсть штычков.

Они вышли из дома в два часа ночи. На небе висел полумесяц, дававший столько отраженного света на белом снегу, что они могли не пользоваться фонарями. Ранний выход был бы мукой смертной, им бы всем пришлось пробиваться на гребень по снежной целине, но днем ранее отец Ре отправил всех мальчиков из «Каса Альпина» на стодвадцатидвухметровое восхождение, и они таким образом утоптали склон. Несмотря на хроническую боль в бедре, священник по большей части шел первым.

В результате они имели нахоженную тропу по западному склону Гропперы. Возможно, это и спасло жизнь синьоры Наполитано. Хотя при ней и была только ее любимая скрипка в футляре, она долго и с трудом преодолевала первый склон, часто останавливалась, тяжело дышала, покачивала головой, потом обеими руками прижимала к себе скрипку и шла дальше.

Во время восхождения, на которое у нее ушел почти час, Пино в основном подбадривал ее словами вроде: «Молодцом. У вас все прекрасно получается. Еще немного поднимемся – и отдохнем».

Он чувствовал, что, если переборщит, это не принесет никакой пользы. Этот случай не был похож на психологические барьеры, которые ему удавалось пробивать, когда он, ведя торговца сигарами, отвлекал его внимание. Синьора Наполитано просто была в плохой физической форме для такого восхождения. Он шел следом за ней по склону и молился о том, чтобы ей хватило духа и силы воли, которые нередко компенсируют недостаток физических сил.

Глубокий снег и ледниковые трещины делали валунную чашу еще более опасной, но с помощью Пино скрипачка пересекла ее без происшествий. А когда они добрались до начала гребня, синьору Наполитано начало трясти.

– Не знаю, смогу ли я, – сказала она. – Мне лучше вернуться с вашим братом. Я только задерживаю других.

– Вы не можете остаться в «Каса Альпина», – сказал Пино. – Оставаться там надолго – опасно.

Скрипачка ничего не сказала, но потом повернулась, схватилась руками за живот, и ее вырвало.

– Синьора Наполитано? – сказал Пино.

– Все в порядке, – ответила она. – Уже проходит.

– Вы ждете ребенка? – спросила в темноте синьора Д’Анджело.

– Женщина всегда понимает женщину, – выдохнула синьора Наполитано.

Она беременна? Пино почувствовал, как огромная тяжесть легла на его плечи. Боже мой! Ребенок? Что, если?..

– Вы должны заставить себя ради вашего ребенка, – сказала синьора Д’Анджело синьоре Наполитано. – Вам нельзя возвращаться. Вы знаете, к чему это может привести.

– Пино, – прошептал его брат после долгой паузы, – я могу отвести ее назад, пусть она попривыкнет к высоте.

Пино хотел было уже согласиться, но тут синьора Наполитано сказала:

– Я пойду дальше.

Но что случится, если высота добьет ее и ребенка?..

Пино заставил себя прогнать эти мысли. Он не мог позволить страху управлять им. Он должен думать. И думать ясно.

Повторяя это себе, Пино взял вторую веревку у Миммо и, обвязав синьору Наполитано под мышками, забрался на гребень. Миммо страховал ее сзади, а Пино тащил, подтягивал скрипачку на гребень. Задача была нелегкой, но еще усложнялась тем, что она держала в руках скрипку и не соглашалась отдать ее Миммо.

– Вам придется оставить скрипку, – сказал Пино, опустив синьору Наполитано обратно.

– Ни за что, – сказала он. – Моя скрипка всегда остается со мной.

– Тогда давайте я понесу ее. Освобожу место у себя в рюкзаке и верну вам ее, когда мы доберемся до границы.

В лунном свете он видел, как синьора Наполитано мучительно обдумывает его предложение.

– Вам при восхождении нужны свободные руки, – сказал он. – Если вы держите в руках скрипку, то ставите под угрозу жизнь вашего ребенка.

Она подумала еще немного, протянула ему скрипку и сказала:

– Это Страдивари. Все, что у меня осталось.

– Я буду беречь ее, как это сделал бы мой отец, – сказал Пино, пристегивая футляр скрипки клапаном рюкзака.

4

Пино быстро поднял наверх детей Д’Анджело – они воспринимали происходящее как необыкновенное приключение, – потом их родителей, которые поддерживали у детей это заблуждение. Как и почти со всеми беженцами, Пино повел всех в связке: следом за ним синьора Наполитано, затем синьора Д’Анджело, дети, синьор Д’Анджело, замыкал связку Миммо.

Они уже собирались начать двигаться, когда мальчик затеял перебранку со своей сестренкой.

– Прекратите! – резко прошептал Пино.

– Нас здесь никто не услышит, – сказал Антони.

– Нас услышит гора, – твердо сказал Пино, – и если будете кричать слишком громко, она проснется и начнет ворочаться под своими одеялами, обрушит лавины снега, которые накроют всех нас.

– А гора – монстр? – спросил Антони.

– Вроде дракона, – ответил Пино. – Поэтому мы не должны шуметь – мы ведь поднимаемся по его чешуйчатому хребту.

– А где его голова? – спросила Юдифь.

– Над нами, – ответил Миммо. – В тучах.

Этим дети, казалось, удовольствовались, и все двинулись дальше. Если в прошлый раз на этот трудный маршрут у Пино ушел час, то теперь они затратили почти два. До расщелины добрались в четыре тридцать. Пино видел почти вертикальную стену, уходящую вниз, но для восхождения ему требовалось больше света.

Он налил воду в карбидную лампу и плотно завинтил крышку, чтобы не выпускать пары, быстро заполнявшие емкость. Выждав минуту, он приоткрыл газовый клапан и стукнул по ударнику. Со второй попытки в рефлекторе загорелось тонкое голубое пламя, проливающее достаточно света на расщелину, и теперь все увидели, что им предстоит.

– Боже мой, – застонала синьора Наполитано. – Боже мой.

Он положил руку ей на плечо:

– Все не так плохо, как кажется.

– Все гораздо хуже, чем кажется.

– Нет. В сентябре, когда скала была голая, приходилось хуже, а теперь вы видите лед по обеим сторонам. Лед сузил расщелину, она стала более проходимой.

Пино посмотрел на брата.

– На это уйдет некоторое время, но я прорублю ступени. Заставляй их здесь двигаться, чтобы не замерзли, пока не услышишь моего свистка – это будет означать, что я спускаю ледорубы. Тогда обвяжешь синьора Д’Анджело и отправишь ко мне. Мне здесь понадобится его сила. Ты поднимешься последним.

На сей раз Миммо не стал возражать против того, что он последний. Пино высвободился из связки, сбросил рюкзак и нацепил кошки. Надев на себя веревочную бухту Миммо, как патронташ, он взял свой ледоруб и ледоруб Миммо и помолился, прежде чем начать восхождение. Пино прижался спиной к горе, напоминая себе, что нельзя смотреть вниз; он всадил шипы кошек в лед, подтянулся наверх и принялся вонзать острие ледоруба в лед.

Отвоевывая каждые полметра, Пино останавливался и аккуратно вырубал плоские ступеньки для других. Работа шла безумно медленно, и чем выше он поднимался, тем яснее видел зажигающиеся один за другим огни в Камподольчино. Он знал, что с биноклем вполне можно засечь карбидную лампу в этой ледяной расщелине, но понимал, что выбора у него нет.

Сорок минут спустя Пино, мокрый от пота, добрался до площадки в виде балкона. Он держал лампу включенной достаточно долго, чтобы закрепить карабин на крюке, который вбил в скалу, когда приходил сюда в прошлый раз, и просунуть в него конец веревки, а потом испытать его на прочность своим весом. Крюк надежно держал его.

Пино привязал ледорубы и свои кошки к веревке, свистнул и спустил их по расщелине. Несколько минут спустя он услышал свист брата и принялся выбирать слабину веревки. Через пятнадцать минут на балконе появился синьор Д’Анджело. Вместе они быстро подняли его сына, дочь и жену.

5

Пино услышал испуганные стоны синьоры Наполитано еще до того, как она вошла в ледяную щель. Он опустил ей шахтерскую лампу. Дополнительный свет, казалось, только усилил ужас беременной женщины. Ее всю трясло. Она взяла ледорубы, надела кошки и вошла в расщелину.

– Сначала правую руку, – сказал Миммо. – Хорошенько вонзайте ледоруб там, где Пино выровнял стенки.

Синьора Наполитано последовала его совету, но вполсилы, и ледоруб выскользнул изо льда, прежде чем она успела перенести на него свой вес.

– Не могу, – сказала она. – Я не могу.

– Просто поднимайтесь по ступенькам, которые вырубил Пино, страхуйтесь ледорубами, прочно ставьте кошки на всем подъеме.

– Но я могу соскользнуть вниз.

Сверху раздался голос Пино:

– Мы держим вас на веревке. И уж конечно, ничего не случится, если вы будете ставить кошки и ледорубы, как вам сказано… как смычок скрипки, когда вы играете con smania.

Последние слова, призывавшие ее играть со страстью, казалось, дошли до ее сердца, потому что синьора Наполитано сильно размахнулась правой рукой с ледорубом. Пино услышал сверху, как ледоруб глубоко врезался в лед. Он присоединился к синьору Д’Анджело, державшему веревку, его жена лежала на животе у края и смотрела вниз, сообщая им каждый раз, когда синьора Наполитано собиралась сделать шаг наверх. Если другие делали шаги по полметра, то она – по сантиметрам.

Поднявшись почти на четыре метра, синьора Наполитано потеряла опору, вскрикнула и упала. Они натянули веревку, и она, стеная и плача, повисла в расщелине. Наконец они убедили ее попробовать еще раз. Тридцать пять мучительных минут спустя они подняли ее и затащили на балкон. Увидели в слабом свете шахтерской лампы иней на ее одежде и ледяную корку на лице – она словно побывала в ледяном аду.

– Это был ужас, – сказала она, опускаясь на снег. – Каждая секунда.

– Но вы здесь, – сказал, улыбаясь, Пино. – Не многим это было бы по силам. Но вы сумели. Ради вашего ребенка.

Скрипачка сложила руки на животе и закрыла глаза. Еще двадцать минут ушло на то, чтобы поднять все рюкзаки, задачу усложняли лыжные палки и лыжи, пристегнутые к рюкзакам. Еще пятнадцать минут потребовалось Миммо, чтобы подняться.

– Все прошло нормально, – сказал Миммо.

– Наверное, вас в детстве пытали, – сказала синьора Наполитано.

Часы Пино показывали почти шесть. Скоро наступит рассвет. Он планировал спуститься с Гропперы раньше. Он снова сделал связку, и они продолжили подъем.

В половине седьмого, когда они должны были уже увидеть первые лучи солнца, неожиданно стало темнее, чем на предыдущем этапе их испытаний. Луна исчезла. Пино почувствовал, что изменились и направление ветра (теперь он дул с севера), и сила.

– Нам нужно поспешить, – сказал он. – Скоро начнется буря.

– Что? – воскликнула синьора Наполитано. – Здесь?

– Тут-то и случаются бури, – сказал Миммо. – Но не беспокойтесь. Мой брат знает, что делать.

Да, Пино знал, что нужно делать, и в течение следующего часа, по мере того как рассвет пробивался сквозь густой падающий снег, они медленно шли вперед. Снегопад идет им на пользу, решил Пино. Он скроет их от любопытных глаз.

Около половины восьмого метель усилилась, и Пино вытащил очки, подаренные ему отцом на Рождество, специальные очки, оснащенные кожаными боковинами, чтобы снег не попадал в глаза. Темные тучи окутали Гропперу. Переохлажденные обледеневшим пиком над ними, тучи просы́пались снегом. Пино старался подавить нарастающую панику, прощупывая дорогу впереди лыжными палками и остро чувствуя: чем выше они поднимаются, тем больше опасность оступиться. Ветер кружил снежинки, и все заволокло белой мглой. Видимость была такой низкой, что он поднимался чуть ли не вслепую, и это его пугало. Пино пытался не терять веру, но сомнения одолевали его, в голову закрадывались все более тревожные мысли. Что, если он собьется с маршрута? Или оступится в критический момент и упадет? При его весе он всех потащит за собой, и они полетят вниз, ломая себе шеи. Он почувствовал, как натянулась веревка.

– Я ничего не вижу! – воскликнула Юдифь.

– И я тоже, – сказала ее мать.

– Тогда мы переждем, – сказал Пино, стараясь говорить спокойным голосом. – Повернитесь спиной к ветру.

Снег продолжал падать. Если бы ветер дул не порывами, а с постоянной сумасшедшей скоростью, они бы не смогли пройти по гребню. Но он налетал, а потом стихал почти до безветрия каждые несколько минут. Во время этих минут затишья Пино и мог продвигаться вперед, пока не почувствовал, что хребет выровнялся и сузился. Впереди лежали трудные пятнадцать метров заснеженного узкого гребня с впадинами и лавинными желобами по обе стороны.

6

– Здесь мы пойдем по одному, – сказал он. – Видите белые снежные чаши по обе стороны хребта? Не ступайте на них. Идите точно по моим следам, и все будет в порядке.

– А что там под снегом? – спросила синьора Наполитано.

Пино не хотел ей говорить. А Миммо сказал:

– Воздух. Много воздуха.

– О, – сказала она. – О-о-о…

Пино хотелось ударить брата.

– Оставьте, синьора Наполитано, – сказал Пино, стараясь говорить беззаботным тоном. – Вы проделали немалый путь. Худшее уже позади. И потом, я буду на другом конце веревки.

Скрипачка тяжело вздохнула, задумалась, едва заметно кивнула. Пино распустил связку, привязал веревку к Миммо, чтобы создать один длинный отрезок. Обвязывая брата, он шепнул ему:

– Постарайся дальше держать рот на замке.

– А что? – спросил Миммо. – Почему?

– Иногда чем меньше ты знаешь, тем лучше.

– Там, откуда я родом, считается, что чем больше ты знаешь, тем лучше.

Видя бесплодность дальнейшего спора, Пино завязал веревку у него на поясе. Он представил себя канатоходцем и взял в руки палки горизонтально, чтобы лучше сохранять равновесие.

Каждый шаг давался ему с трудом. Начинал он, упираясь носком с кошкой в снег, пока не нащупывал лед или скальную породу, потом вдавливал каблук. Два раза он чуть не терял равновесие, но в обоих случаях ему удавалось выровняться, прежде чем он добрался до узкого карниза по другую сторону гребня. Он постоял, прижавшись лбом к скале, наконец собрался с силами и принялся забивать крюк в скалу.

Потом он закрепил на крюке веревку, Миммо потянул за нее, почувствовал, как она натянулась, словно перила. Снова порыв ветра, и снова белая мгла. Они потеряли друг друга из виду более чем на минуту. Когда ветер стих и Пино разглядел остальных по другую сторону узкого гребня, они напоминали призраков.

Пино с трудом проглотил комок в горле.

– Первым Антони.

Антони держался за натянутую веревку и ставил ноги в следы Пино. Ему потребовалась минута, чтобы перебраться на другую сторону. За братом последовала Юдифь, она держалась за веревку и шла по следам Пино. Они оба перебрались на другую сторону относительно легко.

Следующей пошла синьора Д’Анджело. Она замерла между лавинными желобами, словно загипнотизированная.

И тогда раздался голос ее сына:

– Давай, мама, ты сможешь.

Она преодолела весь путь, обняла детей и заплакала. Следующим пошел синьор Д’Анджело – ему потребовались считаные секунды. Он сказал, что в детстве занимался гимнастикой.

Синьора Наполитано не успела начать переход, как налетел порыв ветра. Пино молча выругался. Он знал, что при совершении таких опасных восхождений нельзя думать о предстоящем, пока ты не начал движение. Но теперь она не могла не думать о том, что ее ждет.

Но подъем по расщелине, казалось, придал ей уверенности, потому что, когда ветер стих и видимость улучшилась, она двинулась вперед еще до того, как Пино позвал ее. Когда она преодолела три четверти пути, ветер налетел снова, и она исчезла в белой мгле.

– Стойте, не шевелитесь! – прокричал Пино. – Ждите!

Синьора Наполитано не ответила. Он все время чуть натягивал веревку и чувствовал, что скрипачка опирается на нее. Наконец ветер стих – и он увидел ее, покрытую снегом и неподвижную, как статуя.

Добравшись до карниза, она крепко ухватилась за Пино, постояла несколько секунд, потом сказала:

– В жизни мне не было так страшно. Я знаю, что никогда еще так истово не молилась.

– Ваша молитва была услышана, – сказал он, похлопав ее по спине; потом свистнул брату.

Когда его брат надежно обвязался веревкой, Пино сказал:

– Готов?

– Я родился готовым, – ответил Миммо и быстрым, уверенным шагом пошел по гребню.

– Не спеши, – сказал Пино, быстро выбирая слабину веревку через карабин.

Миммо уже почти добрался до места между двух лавинных желобов.

– А что? – сказал он. – Отец Ре говорит, что я отчасти горный козел.

Не успел Миммо произнести эти слова, как тут же оступился. Его правая нога ушла чуть вбок и провалилась. Раздался звук, будто кто-то взбивал подушку. Потом снег в желобе пришел в движение и потек, словно вода по трубе, и, к ужасу Пино, вместе со снегом вниз устремился и его младший брат, исчезая в снежной круговерти.