Текст книги "Волшебная галоша"

Глава 22
В которой бабушка Варвара решилась наконец поговорить с «нечистой силой».

Проходя через комнату, в которой поместили невидимок, бабушка Варвара всегда крестилась. В бога она давно не верила и делала это на всякий случай: а вдруг эти мальчишки и впрямь нечистая сила?

– Послушайте, мама, – говорили, бывало, ей Василий Михайлович и его жена, дочь бабушки Варвары, – ведь мальчики же совершали только хорошие дела: спасли нашу Марусю из-под машины. Что же вы их боитесь?

– Так-то так, – отвечала старушка, – да только непривычно как-то разговаривать со стенками. Их ведь, сердешных, не видно, а я сослепу-то не могу никак разобрать, есть они в комнате али нет.

Поздно вечером бабушка баюкала Марусю. Девочка капризничала и требовала, чтобы вместо бабушки ее баюкал Димка. Старушка испуганно оглядывалась и старалась всячески отвлечь девочку. Но Маруся была упряма. Пришлось звать невидимок. Дрожа и крестясь, бабушка Варвара вошла в комнату мальчиков и сказала:

– Это самое, значит, вот какое дело: Марусенька-то все не засыпает и не засыпает. Попеть просит.

Невидимки отправились к девочке, а старушка, держась за сердце, побрела за ними: да и можно ли оставить беззащитную внучку наедине с «нечистой силой»?

Спеты были все колыбельные, потом военные песни, потом начались туристские:

 
Нам электричество
Сделать все сумеет,
Нам электричество
Мрак и тьму развеет,
Нам электричество
Заменит тяжкий труд:
Нажал на кнопку – чик-чирик —
И все уж тут как тут…
 

Паша пел тоненьким голоском, зато во всю мочь.

– Да не так громко. Что вы кричите, ведь так слона разбудить можно, не то что ребенка усыпить… – решилась поговорить с невидимками бабушка Варвара. – Вот как нужно…

И она запела:

 
Баю-баюшки-баю,
Не ложися на краю —
Придет серенький волчок,
Схватит Машу за бочок.
 

Но у Маруси вовсе не было желания слушать про скучного волка. Ей было куда интереснее слушать «про мускулы стальные, про шорохи ночные, про смелых и больших людей». И она требовала от невидимых нянек все новых и новых песен. Однако запас «колыбельных» у наших друзей был уже исчерпан.

– Маруся, давай лучше мы тебе сказку расскажем, – предложил Паша Кашкин.

– Сказку, сказку, хочу сказку! – обрадовалась девочка. И тогда наперебой, поправляя друг друга, мальчики рассказали ей все, что знали про Кузьку-озорника.

– А потом что с ним было?

– Что было потом, мы не знаем.

– Наверное, навсегда остался Кузька рыбой, – сказал Димка.

– Мне жалко Кузьку, – сказала Маруся.

– Почему же? – удивился Паша. – Он же плохой. Озорник.

– Все равно жалко…

Бабушка Варвара вдруг улыбнулась:

– Хотите, я расскажу вам, что было дальше?

– Хотим! – обрадованно и удивленно вскрикнули в один голос и невидимки и Маруся.

– Тогда слушайте…

ВТОРАЯ ЛЕГЕНДА О СТАРИКЕ-ОЗОРНИКЕ

– Нет, ты отдал еще не все, – захихикал старик карлик. – Не все. У тебя остался еще твой длинный рост. Теперь он тебе не нужен. Какая разница, будешь ты большой рыбой или маленькой? А в обмен я сделаю тебя волшебником.

– Ну хорошо, – согласился Кузька. – Давай меняться. И поплыли они в глубь озера. Долго плыли, нет ли, а только остановились у глубокого черного провала. Заглянул Кузька вниз, а там и дна не видно, – тьма кромешная.

– Ну, что, – говорит старичок, – ныряем, что ли? А Кузька даже глаза зажмурил: страшно ему.

– Эх, ты! А еще озорничал, смелым считался. Тьфу! Знал бы, так и не связывался бы с тобой.

– Я-то, что ли, трус? – обиделся Кузька.

Добрался он до края пропасти да как бросится вниз головой. Сердце, конечно, в пятки, хоть и пяток у него нет – один хвост рыбий. И чувствует он, что опускается медленно, так, словно крылья его подпирают. И пока опускался, все думал про свою беду: как же это он теперь вернется в родные места? Как же снова стать парнем красивым да статным и повидать девушку, которой немало зла сделал? Теперь-то он уж точно знал, что нет ее краше на свете, что любит он ее больше жизни. Да ничего не вернуть.

И во второй раз закапали слезы из круглых Кузькиных глаз, да только никто не видел тех слез – кругом вода.

Долго так опускались старик да рыба. А тьма кругом – глаз выколи. Вдруг полоска света показалась – узенькая да ясная-ясная. Вот она все светлее. Горит, искрится прямо под ними скала, переливается вокруг нее подводная радуга.

Опустились пловцы наши на скалу, снял старичок черное кольцо с пальца и приложил к камню. Разошлась скала на две половины, ослепительный свет ударил Кузьке в глаза. Смахнул он слезы и видит: мраморная белоснежная лестница петлями опускается вниз по скале, золотые фигуры людей толпятся с двух сторон лестницы. Прикоснулся старичок к первой из них черным кольцом – ожили фигуры, задвигались. Идут вниз Кузька и старик, а каждый золотой человек отдает поклон им, пристраивается позади и тоже идет следом. Лестница закончилась, а внизу новая пропасть. Кузька даже вниз глянуть боится. Расходятся от лестницы волны – синие, красные, огненные, зеленые. Старичок прикоснулся кольцом к Кузьке – выросли у Кузьки руки-ноги. Стал он и сам похож на старика волшебника, только ростом высок. А волшебник уже ступил на первую волну, раскачался на ней, как на качелях, и перепрыгнул на следующую. И каждый раз, как ступал старик на новую волну, меняла цвет его одежда. Вся она теперь сверкала драгоценными камнями – и алым рубином, и прозрачным бриллиантом, и матовым жемчугом, и светлой бирюзой.

Подумал-подумал Кузька и решил: «Эх, была не была – двум смертям не бывать, а одной не миновать!» – и тоже ступил на первую волну. И оказался он во дворце невиданной красоты. Глядит, а навстречу ему уже идет старичок, волшебник-то. Смотрит на него Кузька и узнать не может: стал старик молодым красавцем со злым лицом да сердитыми зелеными глазами.

– Ну, вот, – говорит, – дорогой Кузьма Озерович, мы и на месте. Проходи, гостем будешь. Я вовсе не такой уж злой, как ты думаешь. А только поменяться мне с тобой ростом просто необходимо.

Садятся они за стол, едят блюда невиданные, пьют вина непробованные. Рыбы им прислуживают, золотые фигуры песни поют. И чудится Кузьке веселый праздник в родном селе. Собрались за столом мужики, женщины надели лучшие платья. Только-только сняли урожай, и столы ломятся от пирогов, от жирного янтарного мяса, пьяной браги, пухлых калачей. Вот уж и гармонь завела свою песню. И девчата вышли в круг. А среди них лучшая самая – Васюта звать ее. Пляшет она, платочком шелковым обмахивается и манит, манит к себе Кузьку… Вот уж поистине: что имеем – не храним, потеряем – плачем…

И снова смахнул Кузька кулаком слезинку. Да только никто того не видел – вода кругом, вода.

А тут старик подходит к нему и спрашивает:

– Как, как тебе Васюта? Не правда ли, хороша? Вот посвататься хочу да забрать ее сюда, во дворец мой подводный. Разве не по красавице хоромы?

И понял Кузька, что лишается он самого последнего, что имел и что своими руками отдал: образ человеческий отдал, рост свой высокий отдает, молодость отдал, а вот теперь навсегда должен распрощаться с Васютой! Доозорничался!

– Да, хороша Васюта, – говорил между тем старик, – да только не знаю, как к ней с таким ростом подступиться. А вот буду я росту большого, тогда…

– Не будешь ты большого росту, не будешь! – сердито закричал Кузька, вскочив с места. – Не хочу я меняться, не отдам тебе Васюту!

Засмеялся волшебник:

– Разве не сам ты ее за косы к дереву привязывал? Разве не сам озорства ради любовью ее, добрым к тебе расположением помыкал?

Ударил старик сердито рукой по столу, а на руке-то черное кольцо. Гром покатился по озеру, завертелась в нем воронкой вода. Вода кружится все быстрее, воронка все глубже. Вот уж Кузька на дне воронки. Выпрямилась вода. Швырнула вверх незадачливого озорника. И рыбаки, в испуге собравшиеся на берегу, увидели, как взлетела вверх над водой большая рыбина, перевернулась в воздухе и тяжело плюхнулась обратно в озеро.

– А дальше?

– Поздно уж, ребятки Да вон и Марусенька заснула. В другой раз уж.

– Да, да, друзья И вам пора спать.

Мальчики оглянулись. На стуле у самых дверей сидел Василий Михайлович Он тоже слушал сказку – никто и не заметил, как он вошел.

– На боковую, братцы-кролики, на боковую. Нам завтра рано вставать.

Глава 23
В которой разговаривают деревья, машины ездят без шоферов и работает электронный лифт.

Было еще темно, когда во дворе заурчали машины. Полусонные невидимки сбежали с лестницы – лейтенант Фомин ждал их в новенькой «Волге». Димке показалось, что Леня чем-то взволнован.

Выехав из Москвы, они свернули с асфальта и долго ехали по проселочной дороге, потом петляли по лесу и наконец остановились перед табличкой, на которой было написано СТОП!

– НАЗОВИТЕ ВАШИ ФАМИЛИИ, – раздался откуда-то сверху глуховатый громкий голос.

– Лейтенант Леонид Фомин, ученики Вадим Смирнов и Павел Кашкин, – быстро ответил Леня.

– ВСЕ ПРАВИЛЬНО, – сказал тот же голос – ОСТАВЬТЕ МАШИНУ ЗДЕСЬ И ПРОЙДИТЕ ДО КОНЦА АСФАЛЬТОВОГО ТРОТУАРА.

– Хорошо.

Леня открыл дверцу, и вслед за ним мальчики вышли из машины. Не успели они ступить на тротуар, как машина дала сигнал и тронулась с места.

– В ней же никого нет! – удивленно воскликнул Паша.

Фомин с улыбкой посмотрел на ребят, недоуменно глядевших вслед «Волге», которая скрылась в соседней аллее.

– Здесь все может произойти, – сказал он, – даже такое, что и во сне не приснится.

Они дошли до конца тротуара. Здесь их снова остановил тот же голос:

– ВАМ ПРИДЕТСЯ НЕСКОЛЬКО МИНУТ ОБОЖДАТЬ.

– Ждем, – сказал Фомин.

– Интересно, кто это с нами разговаривает? – спросил Димка.

– Не знаю, ребята, может быть, какой-нибудь сотрудник института или, может быть, хорошо спрятанный часовой, охраняющий институт.

Раздалось легкое покашливание, которое, видимо, обозначало смех. И все тот же ровный, чуть глуховатый голос произнес:

– С ВАМИ РАЗГОВАРИВАЕТ АВТОМАТ-СЕКРЕТАРЬ СИМПАМПОН. К ВАШИМ УСЛУГАМ, ДРУЗЬЯ! ОБРАЩАЙТЕСЬ КО МНЕ ПО ВСЕМ ВОПРОСАМ, ДЛЯ ЭТОГО, ГДЕ БЫ ВЫ НИ БЫЛИ НА ТЕРРИТОРИИ НАШЕГО ИНСТИТУТА, НУЖНО ПРОИЗНЕСТИ СЧЕТ: РАЗ, ДВА, ТРИ, ЧЕТЫРЕ, ПЯТЬ, СИМПАМПОН! И Я ТОТЧАС ЖЕ ВКЛЮЧАЮСЬ НА ВАШ ГОЛОС. ЛЮБЫЕ БЫТОВЫЕ СПРАВКИ – ПОЖАЛУЙСТА. СПРАВКИ ОБ ИНСТИТУТЕ – НЕТ. САДИТЕСЬ!

В ту же минуту к тротуару подъехала небольшая тележка с четырьмя мягкими креслами – по два друг против друга. На ее лакированных боках сверкало солнце. Внешне тележка немного напоминала лодку с обрезанным носом и укороченной кормой.

– САДИТЕСЬ, – повторил Симпампон. Его голос теперь звучал из глубины необычного экипажа. – ТЕПЕРЬ ПРИВЯЖИТЕСЬ РЕМНЯМИ, ОНИ У КАЖДОГО ЗА СПИНОЙ.

Ремни – очень тонкие, но крепкие – действительно оказались за спиной. Друзья покрепче затянули пряжки. Раздался продолжительный звонок, тележка качнулась, проехала два-три метра и легко поднялась в воздух.

У невидимок замерли сердца. Потом мальчики стали смотреть по сторонам. Их экипаж, стремительно поднимаясь, летел над лесом к большому озеру.

– Как же мы летим без крыльев и без пропеллера? – изумился Паша.

– АНТИГРАВИТАЦИЯ.

– Извините, а что это такое? – спросил лейтенант Фомин.

– ИЗВИНЯЮ. ЭТО ОТСУТСТВИЕ ТЯЖЕСТИ. СИЛА ПРИТЯЖЕНИЯ ЗЕМЛИ НА ВАС ПЕРЕСТАЛА ДЕЙСТВОВАТЬ. ЕСЛИ БЫ ВЫ НЕ БЫЛИ ПРИВЯЗАНЫ – ВАС УНЕСЛО БЫ ЛЕГЧАЙШИМ ДУНОВЕНИЕМ ВЕТРА. ВЫ ВЕДЬ СЕЙЧАС НЕ ВЕСИТЕ НИЧЕГО!

– Этого еще не хватало! – горячо сказал Паша. – Мало нам, что мы невидимки, так мы еще ничего не весим!

Раздалось легкое покашливание. Симпампон смеялся.

В самом центре озера торчало несколько деревьев – они приткнулись на небольшом островке. Между ними белели стены восьмиугольной, ослепительно горящей на солнце башни.

Поравнявшись с островом, тележка замерла в воздухе и медленно пошла на снижение. Гости почувствовали вдруг, как исчезает в их теле необычная легкость, как тяжело прижимает их к спинам кресел воздух, который всегда казался невесомым, как тяжелеет голова, а руки кажутся многопудовыми – это вновь появилась тяжесть.

Они приземлились на крыше.

Плоская восьмиугольная металлическая площадка блестела, по краям полированной поверхности виднелись легкие барьеры из голубого и золотистого металла.

– БУДЬТЕ ОСТОРОЖНЫ!

Восемь тонких полупрозрачных пластин тех же цветов, что и барьеры, окружавшие башню, постепенно расширяясь, поползли вверх и соединились в шатер. Стало темно. Послышалось ровное гудение.

– НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ НЕ РАССТЕГИВАЙТЕ РЕМНИ!

Димке вдруг показалось, что его нет. Он о чем-то думал, но мысль прервалась. Он что-то хотел сказать – и не мог. Он перестал видеть и слышать. ЕГО НЕ БЫЛО!

Димка открыл глаза – ни тележки, ни башни, ни озера. Он сидел в удобном белоснежном кресле. Рядом точно в таких же, словно слепленных из облаков креслах важно восседали Паша и Леня Фомин.

– Вот это да! – сказал Паша и засмеялся. – Димка, тебя ТОЖЕ НЕ БЫЛО?

– Ничего не поделаешь, друзья. – Из-за стола поднялся молодой человек, круглолицый, с очень светлыми волосами и удивительно черными мохнатыми бровями. – Ничего не поделаешь, защита. Электронный лифт – наша защита… Ну, давайте знакомиться, Верхомудров…

– Вы и есть самый главный профессор? – спросил Димка.

– Почему же самый главный? Обыкновенный профессор.

– А нам сказали, что вы волшебник, – сказал Паша.

– Волшебник и есть.

– А скажите, профессор, – Леня встал, и выяснилось, что рядом с высоченным профессором он, человек довольно высокий, кажется мальчишкой, – скажите, нас и в самом деле НЕ БЫЛО?

– Видите ли, вас НЕ БЫЛО, но в то же самое время вы БЫЛИ…

– Как же так?

– Электронный лифт, включившись, разложил каждого из вас на мельчайшие электрические частицы, пронес по проводам и МАТЕРИАЛИЗОВАЛ, то есть вернул вам ваш прежний облик, вот ЗДЕСЬ, у меня в кабинете. Понимаете теперь, почему в институте нет охраны: ведь сюда есть только один путь – через электронный лифт. И отсюда тоже.

– А если к вам попытается пробраться вражеский разведчик?

– Невозможно. Он просто станет ЭЛЕКТРОТОКОМ. – И уже совсем другим, добродушным тоном спросил:

– Ну, рассказывайте, что с вами произошло?

В который раз пришлось Димке вспоминать о встрече с Зеленобородым и обо всем, что случилось после.

Профессор задумчиво покачивал головой, потом, совсем как доктор из детской больницы, достал из ящика стола трубку, выслушал по очереди каждого из невидимок, засунул в рот одному и другому чайную ложечку и потребовал:

– Скажи «а»…

– А-а-а-а…

– Так, так, так, так. Теперь скажи «бе»…

– Бе-е-е-е…

– Так, так, так. Совсем хорошо. Теперь затаи дыхание.

Так, так… Теперь дыши… Так. Ну, что же вам сказать? Случай, конечно, трудный. Но ничего такого, что было бы недоступно науке, на свете не существует. А пока вам нужно немного перекусить и отдохнуть с дороги.

Он чуть измененным резким голосом произнес, ни к кому не обращаясь:

– Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Симпампон!

– ГОТОВ.

– Комната двести семьдесят три. Четыре прибора.

– КОМНАТА ДВЕСТИ СЕМЬДЕСЯТ ТРИ. ЧЕТЫРЕ ПРИБОРА, – повторил Симпампон.

Глава 24
В которой выясняется, из чего сделаны котлеты, и в которой многие знакомые встречаются вновь.

Бесшумно открылась и закрылась дверь.

В комнате не было окон. Легкое сияние лилось с потолка, все было залито мягким, ровным светом – и стол, выдвинувшийся из стены, и красные пластмассовые стулья, и стены, украшенные голубоватыми пейзажами в темных – тоже пластмассовых – рамках.

– ЖДУ ВАШИХ ПРИКАЗАНИЙ.

Профессор Верхомудров улыбнулся: Симпампон был его детищем, и профессору нравилась несколько старомодная манера речи, на которую был настроен робот-секретарь.

– Ну-с, друзья, что мы будем есть?

– А можно пирожков? – попросил Паша.

– Конечно.

– А мне бы котлет, – мечтательно сказал Димка.

– И это можно. А вам, товарищ Фомин?

– Мне бы, – сказал Леня, – а мне бы… Впрочем, я ведь не знаю, что у вас здесь есть в столовой, а чего нет…

Профессор теперь уже не улыбался, а громко хохотал, Симпампон тоже игриво покашливал.

– Смелее, смелее! – сказал профессор.

– Ну, тогда мне бы тарелочку борща.

– Симпампон! Вы слышали?

– СЛЫШАЛ. ИСПОЛНЯЮ.

Все было удивительно вкусным, особенно пирожки. Паше казалось, что еще никогда он не едал ничего подобного.

– Теперь скажите, – спросил профессор, – что вы сейчас едите?

– Как – что? – удивился Димка. – Котлету, и очень вкусную.

– Правильно. А из чего, по-вашему, сделана эта котлета?

– Конечно же, из мяса, – сказал Леня Фомин.

– А вот и нет. – Лицо Николая Тимофеевича – так звали Верхомудрова – стало таинственным, он даже понизил до шепота голос. – А вот и нет, не угадали!

– Из чего же тогда? – Димка даже перестал жевать котлету, пытаясь разгадать секрет.

– Ни за что не угадаете.

– Из рыбы, наверное, – на всякий случай сказал Павлик.

– ХА! – сказал Симпампон. – ХА! ИЗ РЫБЫ! ХА!

– Нет, – возразил Леня Фомин. – На рыбу не похоже. Видимо, из курицы.

– Так и быть, скажу, – сжалился профессор. – Из воздуха.

– Из воздуха?! – вскричали все трое. И было в этом возгласе и удивление, и недоверие, и восхищение.

– Да, – подтвердил профессор, – из воздуха. Химическим путем.

Верхомудров встал.

– Извините, я должен уйти. Много дел. Нам с вами предстоит вечером трудная работа. А днем вас должны обследовать специалисты из «Лаборатории невидимости» и «Лаборатории СИЧ». Мне надо приготовиться, а вам – поспать. Совсем неплохо, а?

– Не хочется, честное слово. Мы не устали, – заговорили мальчики.

Но профессор сказал серьезно:

– Сейчас захотите.

Он нажал одну из кнопок на стене. Растаяли пластмассовый стол и стулья. Комната опустела. Потом появились три белоснежные постели. Погас свет, стало чуть прохладно. И когда наши друзья взглянули вверх, там висело синее, усыпанное чуть мерцающими крупными звездами небо.

– Вы проснетесь через три часа, – сказал профессор и вышел.

А наши друзья почувствовали вдруг, что им смертельно хочется спать.

…Ровно через три часа в комнате раздался приятный, мелодичный звон. Запели птицы. Мальчики открыли глаза – над ними висело залитое солнцем легкое утреннее небо. И соцветия облаков плыли медленно-медленно. И щелкал соловей, которого ребята никогда не слышали. Ведь в Сибири, к сожалению, пока еще нет соловьев.

– Вставайте, дружочки, – заволновался Леня Фомин. – Вставайте, начинается самое главное.

И только он это сказал, как знакомый голос прозвучал откуда-то с неба:

– ДРУЖОЧКИ! ДРУЖОЧКИЧКИ! ДРУЖБА… ДРУГ…

ДРУЗЬЯ… ДРУЖОЧКИ… КРУЖОЧКИ… ПОНЯЛ. ДРУЖОЧКИ – МАЛЕНЬКИЕ ДРУЗЬЯ! ТОВАРИЩ ФОМИН И ДРУЖОЧКИ, ВАС ЖДУТ В «ЛАБОРАТОРИИ НЕВИДИМОСТИ». ПРОФЕССОР КАЛАМБУРОВ. КАБИНЕТ СТО ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЬ. ВЫЙДЕТЕ В КОРИДОР, НАЛЕВО ВОСЕМНАДЦАТАЯ ДВЕРЬ. ПОКА.

– Законно! – воскликнул Паша.

– СОВЕРШЕННО ЗАКОННО, – сказал Симпампон. Когда раскрылась черная, из шлифованного камня дверь, друзья ахнули: в комнате, обставленной странными аппаратами и приборами, их ждал молодой человек в сером пальто. Да-да, тот самый, который на глазах всей честной публики исчез и снова появился во время суда над Петуховой.

– Не удивляйтесь, – сказал он и по очереди протянул каждому свою худощавую тонкую руку. – Профессор Каламбуров.

Гости назвали себя.

– Вас ждет еще один сюрприз, – торжественно произнес Каламбуров.

И тогда из-за ширмы вышел… пионервожатый Сеня – «Всадник без головы». Мальчикам он казался совершенно нормальным – они ведь видели его голову, а Леня, вытирая вспотевший лоб, сел на стул, вовремя подставленный Каламбуровым. К невидимкам он как-то привык, но к такому…

– Ну, беглецы, – сказал Сеня, – вот мы и встретились.

– Итак, – потер руки Каламбуров, – сейчас мы вас увидим! Будете вы уже не невидимками, а увидимки… Выпейте-ка по глоточку этой вот бесцветной и безвкусной жидкости.

«Безвкусная жидкость» обожгла рот и малюсеньким шариком прокатилась куда-то вниз.

И Леня Фомин увидел мальчиков. Сперва стали проступать их легкие контуры, они становились полупрозрачными, потом приобрели объем. И вот уже оба наших героя стали обыкновенными мальчишками, такими, как были всегда.

– Уррррра! – закричал Павел, взглянул на Димку – и осекся.

Да, они стали видимыми, но… совершенно зелеными. У них были зеленые уши и зеленые глаза, у них были зеленые руки и зеленые зубы, у них были зеленые щеки и зеленые волосы.

– Онтянопен! – упавшим голосом сказал Каламбуров. – Онтянопен! Тут отч от ен кат!

Волнуясь, он всегда произносил слова наоборот.

– Еогурд отчен меуборпоп!

Он налил в пробирки розовой жидкости, добавил туда воды, бросил в каждую по маленькому серебристому шарику. Шарик, достигнув дна пробирки, вспыхивал, и по комнате разносился запах дыма.

Снова выпили по маленькому глотку. И стали невидимками. А потом снова превращались в «увидимок» зеленого цвета. Как ни менял препараты Каламбуров, ничего не помогало.

Наконец он устало прошептал:

– Есв! Ястеачулоп ен! Выбирайте – или вы останетесь невидимками, или будете – тоже пока – зелеными.

– Будем зелеными! – в один голос закричали мальчики.

– Быть по сему!