Текст книги "Короткие рассказы о любви"

6. Дятел

Дятел неохотно летает, зато усердно

работает. Зимует в области гнездова-

ния. В порхании брачного танца по-

хож на бабочку. Стук дятла при хоро-

шей погоде слышен в округе до 5 км.

Стуком он сообщает сородичам важ-

ные сведения.

***

С утра в квартиру позвонили. Гарри удивился, обычно сначала пиликал домофон, а сейчас затренькал звонок квартирной двери. Открыв её, Гарри увидел на пороге худую нечёсаную девицу в хламиде, перепачканной красками. Руки девицы также были не очень-то чистыми.

– Послушайте! Вы меня с ума сведете своим постоянным стуком! У вас что, дятел живёт? – заявила девица.

– Пройдите, – сказал ей Гарри и шагнул в сторону, пропуская ее в квартиру. Девица смутилась, но вошла и с опаской оглянулась на дверь, которую Гарри закрыл за ее спиной.

– Я ваша соседка, живу в другом подъезде, но у нас с вами общая стена.

– Понятно, проходите. Можете не разуваться.

– Вы наверно недавно здесь поселились, раньше я никогда никакого стука не слышала. Но сейчас… он не дает мне сосредоточиться.

В этот момент она вошла в комнату, куда указал ей Гарри, и замолкла, увидев вдоль стен множество заготовок и законченных работ Гарри. Посреди комнаты стоял стол с начатой работой, и кучей инструментов. Всё для резьбы по дереву. А возле окна стоял небольшой токарно-фрезерный станок.

– Вы правы. Я недавно купил эту квартиру. Понимаю ваше возмущение. Обещаю в течение трех дней решить эту проблему.

– Вы тоже художник?

– Скульптор, а сейчас – резчик по дереву.

– Тогда я понимаю, и могу войти в положение… – начала девица.

– Не нужно. Я закажу устройство звукоизоляции по всей стене.

– Но ведь это очень дорого.

– Ничего, я справлюсь. Мне предстоит долго стучать, поскольку я готовлюсь к конкурсу.

– Вот как, – девица оглянулась на работы Гарри, – Впечатляет. Видна рука настоящего мастера. Почему я ничего о вас не знаю?

– А должны?

– Ну… Наш круг, я имею в виду творческих людей в сфере изобразительных искусств здесь в Питере, достаточно узок, и все на виду.

– Я затворник, знакомиться не люблю, общаться тоже. Людных мест и тусовок избегаю.

– Понятно.

Когда соседка ушла, Гарри позвонил своему менеджеру:

– Реши проблему. Одну стену в моей квартире нужно обшить звукоизолятором. Соседка пришла с жалобой на стук.

– Понял. А сверху и снизу соседи тебя не беспокоили?

– Вроде бы нет. Но я схожу и спрошу у них.

– Хорошо, тогда жду, после чего найму мастеров.

Вторая длинная стена в комнате, где располагалась мастерская Гарри, граничила с подъездом. В торцевой наружной стене у него был балкон с видом на парк, а дверь напротив выходила в коридор квартиры рядом с прихожей. Имелось еще три комнаты, одна из которых являлась спальней, вторая кабинетом, а третья вместила в себя штук 15 мольбертов с эскизами для будущих резных работ.

Соседи сверху и снизу никаких неудобств не испытывали и стука не слышали. Так что, вернувшись, Гарри принялся за работу, отодвинувшись от смежной с соседкой стены подальше.

Из Москвы ему так и не звонили. Он ждал звонка уже давно, с тех пор, как уехал в Питер. А уехал он почти месяц назад, когда риелтор завершил сделку купли-продажи этой квартиры для него.

Конкурс, к которому он готовился, планировался через месяц. Гарри был готов к нему, однако хотел доделать еще три работы, которые задумал давно, да всё руки не доходили. Слишком концептуальными они получались, хотя он поначалу не вкладывал в них особого глубокого смысла. Но видно подсознание делало свое дело его руками. Эта триада – три женских фигурки, сопротивляющиеся ветру в разных позах, являлись точной копией его жены. Из-за сильного сходства с оригиналом между супругами произошла ссора, после которой он уехал в Питер, а жена не звонила ему уже месяц.

Фигурки были достаточно большими, размером примерно с метр, с точно и четко проработанными деталями, выглядевшими очень реалистично. Теплая фактура дерева усиливала этот эффект. Ссора у него с женой произошла по причине того, что фигурки он сделал с натуры, причем, с обнаженной. Однако когда жена позировала ему, он уверял ее, что это только для домашней коллекции.

Мероприятие, к которому готовился Гарри, называлось «Международный творческий конкурс NordArt». Победителю полагалась премия в размере 10 000 евро. Но главным являлся престиж участия в таком представительном форуме. Он проводится ежегодно летом в немецком Бюдельсдорфе.

По заявке Гарри жюри отобрало несколько работ, хотя три недоделанных фигурки он на суд жюри не представлял. Однако ему разрешили привезти их и выставить, если они будут готовы к моменту открытия конкурса.

Когда-то Гарри работал с мрамором и гипсом, и даже участвовал в том же конкурсе. Но это было пять лет назад. С тех пор он полюбил дерево и стал работать только с ним. Жена как-то сказала, что он захотел больше тепла, поэтому отказался от мрамора и гипса.

Вета страшно не любила ему позировать, это утомляло и стесняло ее, она стыдилась наготы. А Гарри понять не мог ее стыдливости:

– Ты не понимаешь, насколько прекрасна. Я хочу отразить не просто тело, а твою женскую сущность, которая повергает меня перед тобой.

Она соглашалась только потому, что знала – поработав совсем немного, он не выдерживал и уносил ее в спальню. Именно поэтому он так долго не мог доделать до конца эти три фигурки.

Вета называла его селезень Гарик. Но вовсе не потому, что он напоминал утку. Гарик был высоким и чрезвычайно гибким. Когда он работал с мрамором или гипсом над полномасштабными фигурами, то мог чуть ли не на одной ноге тянуться к самой высокой точке скульптуры, или изгибался точно змея, склоняясь к самой низкой точке. Просто еще со школы друзья дали ему смешное прозвище Гагара, так как он умел очень точно копировать звуки, издаваемые этими птицами во время их гнездования «га-га-га-ррра».

Он видел их в Европе в зоопарке, когда ездил с отцом в гости к его родственникам, двум двоюродным братьям-близнецам. Потом, когда стал взрослым, Гарри ездил в туда один, потому что отец больше не хотел общаться с ними. Отец был слишком прямолинейным и бескомпромиссным человеком. Поэтому говорил, всё что думал. И, конечно, разругался с ними насмерть по поводу так называемой европейской толерантности. Они называли его замшелым ретроградом, а он советовал им объединиться с какой-нибудь гей-парой в страусовых перьях и жить с ними шведской семьей, меняясь партнерами, да еще и чадру на своих женщин надеть для полного счастья.

– Ладно я, убежденный атеист, – сказал он им на прощанье, – но вы ведь благочестивые католики, поборники строгой веры. И куда вы докатились?

Гарри также после той ссоры больше не гостевал у них ни разу, к тому времени у него появилось много друзей-художников в Германии. Он понимал отца, хотя сам вполне толерантно относился и к секс меньшинствам, и к мусульманским переселенцам, но не придавал этому такого уж большого значения. Когда он учился, среди его однокурсников были геи, но редко кто из них отличался самобытным талантом. Хотя их считают более тонко чувствующими по сравнению с натуралами. Однако он не знал ни одного из них, кто бы стал сколько-нибудь значительным художником или скульптором.

Легонько поколачивая киянкой, Гарри весь вечер использовал скошенное долото. А потом перешел на плоское и стал подшлифовывать стесанные и несколько размахрившиеся поверхности. Отшлифованные части он оглаживал ладонями, ему безумно нравилось это делать, он словно прикасался к желанному женскому телу.

Конечно, он скучал по ней. Когда они познакомились, он называл ее фиалкой, потому что полностью ее имя было Виолетта. Но со временем все сделалось обыденным, и называть друг друга они стали просто Гарик и просто Вета. Правда, это именно она так решила. Они прожили вместе уже 9 лет, и Вета считала, что к этому времени неприлично вести себя как на первую годовщину свадьбы, когда для них ни на день не заканчивался медовый месяц. Всё потому, что за эти годы она так и не смогла забеременеть. Хотя оба они прошли не одно обследование и никаких отклонений в репродуктивной сфере ни у нее, ни у него не нашли.

– Так бывает, – сказал им специалист медцентра, – биологическая несовместимость супругов частая проблема. Но, знаете, в моей практике всякое случалось. Я даже стал верить, что иногда для зачатия требуется, чтобы просто пришло «то самое» время.

Гарри даже предлагал ей попробовать с другим:

– Может, если мы несовместимы в биологическом плане, кто-то другой подойдет тебе, и ты сможешь родить. Я не хочу, чтобы ты страдала.

Вета отвергала все его предложения на этот счет. Хотя Гарри и сам не мог расстаться с ней, потому что любил только ее одну. Они никогда не ссорились, она даже уснуть без него не могла.

Это был первый раз, когда Вета настолько разозлилась, что Гарику пришлось уехать. Перед самой их ссорой, в связи с тем, что он еще не доделал фигурки, поэтому подолгу сидел над каждой из них, подтачивал, шлифовал, выглаживал, что Вета и увидела.

– Так ты их вырезал, чтобы в мое отсутствие возбуждаться? Да еще и на конкурс хочешь выставить, опозорить меня перед всей Европой?

Он пытался оправдаться, начал ее целовать, а потом как обычно схватил и понес в спальню. Она сопротивлялась, но он проигнорировал это, посчитав ее упорство их обычной игрой. Однако когда после секса он хотел нежно поцеловать ее, она сказала:

– Я больше не хочу тебя видеть! Давай разведемся!

Неделю после этого он пожил как неприкаянный у родителей, а потом уехал в Питер, где к тому времени риелтор купил им квартиру, о которой все они давно мечтали. Гарри с Ветой даже на первый взнос ипотеки накопили. Но деньги на покупку дал отец. Он же гарантировал им погасить ипотеку за три года, хотя эта квартира стоила недешево. Но родители Гарри любили Питер и раньше часто приезжали сюда пожить в небольшой двушке, оставшейся еще от дедушки с бабушкой. Двушку отец продал, и этого хватило на первый взнос.

Гарри сделал из нее жилую мастерскую, чтобы готовиться к конкурсу. Пусть, думал он о жене, наверно, она все-таки решила попробовать с кем-то другим. Ее обнаженные копии явились только предлогом. Я не должен ей мешать.

Гарри приказал себе смириться, хотя сердце его теперь постоянно болело.

В конце недели приехал Игорёша, друг еще по Суриковке. Он также подавал заявку на участие в конкурсе NordArt и привез с собой несколько работ маслом, которые выбрало отборочное жюри. Когда-то их называли два Гарика. А был еще и третий – Георгий, Гоша. Но когда эти трое сходились, его называли третьим Гариком.

Георгий подался в бизнес и больше не занимался творчеством. Именно он организовывал доставку и хранение работ российских участников NordArt и арт-менеджеров художникам и скульпторам предоставлял также он. У его фирмы имелось много направлений деятельности, и зарабатывал он совсем на другом, но не отказывался и от менеджмента различных художественных форумов и выставок. Это хорошо работало на имидж его компании, как и любая общественная благотворительная деятельность. Хотя просто благотворительностью он никогда не занимался.

Георгий обещал подтянуться к друзьям в субботу. А пока Гарри сдвигал мольберты и устраивал Игорёше спальное место в четвертой комнате.

– Ого-го-го, ничего себе апартаменты! – ходил по квартире Игорёша, – Гагара, ты разбогател?

– Нет, это родители. Продали дедушкину двушку и купили эту в ипотеку.

– Вряд ли Вета будет часто сюда приезжать, она слишком Москву любит.

– Да, вряд ли, – согласился Гарри.

Потом он убирал свои работы в комнате-мастерской и накрывал их плёнкой, потому что вечером должны были приехать два мастера и смонтировать на стену смежную с соседкой звукоизолирующий слой.

Когда приехал Георгий, они уже накрыли на стол в кухне.

– Ого! Узнаю нашу бандитскую шайку! – засмеялся Георгий, увидев это.

Они много смеялись, пили и закусывали, вспоминали студенческие годы и рассказывали о теперешних своих делах.

– И как это Вета тебя отпустила? Вы ж никогда не разлучались больше, чем на три дня? – спросил Гоша, а потом внимательно посмотрел на друга:

– Гагара, вы что, поссорились с ней?

Гарри встал и ушел на балкон.

– Ты в курсе, что там у них? – спросил Георгий Игорёшу, но тот только пожал плечами.

Однако Гарри вернулся и сам им сказал:

– Вета хочет развестись, чтобы попробовать жить с кем-нибудь, подходящим ей. Мы с ней несовместимы, поэтому она столько лет не могла забеременеть.

Гоша и Игорь от удивления рты разинули.

– Несовместимы?!

– Да, биологически.

– Да ведь она жить без тебя не может!

– Я сам предложил ей попробовать с кем-нибудь…

Они помолчали. Потом Гоша встал и начал ходить туда-сюда:

– Люди и без детей живут. Просто любят друг друга, кошек-собак заводят, в конце концов.

– Мы оба абсолютно здоровы в части репродуктивной системы.

– Ре… репродуктивной? – только и смог выговорить Игорёша, а Гарри продолжил:

– Мы все перепробовали. Кошек и собак? Вета мечтает лишь о ребенке.

Когда они уже сильно напились, Гоша говорил Гарику:

– Но ведь тебе спец сказал, что бывают случаи. Просто нужно понять, какие факторы на это повлияли. В таких центрах ведут какую-нибудь статистику? Дай мне координаты, я сам все разузнаю. Не может быть, чтобы не имелось выхода. Существуют же еще экстракорпоральные методы. 31 год – это еще не возраст!

– Знаешь, Гоша, я умру без нее, – плакал пьяный Гарик. Игорёша обнимал его и тоже утирал слезы.

– Нет! Мы все еще поживем и будем счастливы! – отвечал им Гоша.

Весь оставшийся месяц Гарри работал только над своей триадой. Гоша давно отправил остальные его работы в Германию вместе с работами Игоря и им самим. Гоша собирался приехать туда за неделю до конкурса и отследить, чтобы скульптуры Гарика установили как нужно, а живопись Игорёши располагалась в выигрышном месте. Триаду Гарри хотел привезти сам.

За день до конкурса, установив подставку под триаду на постамент и закрепляя скульптурную группу в нужном положении, он вдруг увидел рядом с распорядителем Вету. Она подошла к нему и сказала:

– Ты все-таки решил их выставить?

Гарри опустил голову, словно провинившийся школьник:

– Вета, как ты тут? Ты не звонила… Георгий встретил бы тебя в аэропорту.

– Не звонила, потому что не могла!

Он испуганно посмотрел на нее.

– Ты похудела, опять плохо питаешься?

Тут она зажала себе рот рукой и куда-то побежала. Гарри опешил, но уже через секунду бросился за ней, выкрикнув на ходу:

– Тебе плохо? Может быть врача?

На них оборачивались, но Гарик ничего не замечал. Он заскочил за Ветой в дамский туалет, где она закрылась в кабинке. Он только слышал, что ее выворачивает.

Она всегда плохо переносила перелеты, да и в автобусах ее часто тошнило. Это было явно что-то из той же оперы. Женщины у раковин, прихорашиваясь перед зеркалом, косо смотрели на него, и ему пришлось покинуть туалет. Вета вышла минут через 10.

– Поедем, закажем что-нибудь из еды, ты наверняка голодна, – сказал Гарик.

– Нет. Я на пищу не могу сейчас смотреть. Тут есть какая-нибудь комната для привата?

Он повел ее за собой в помещения, где располагались зоны отдыха для участников. Вета села в кресло возле высокого окна и достала пудреницу. Гарик сел напротив.

– Так почему ты не звонила? – все-таки спросил он.

– Не хотела. Ждала точного подтверждения. А потом…

– Подтверждения?

– Ты что, совсем ничего не понимаешь? Я беременна, уже 8,5 недель. После того, как ты набросился на меня тогда, словно насильник-маньяк. Я убить тебя хотела за это, но у нас на удивление все получилось.

Гарик сполз со стула и, стоя перед ней на коленях, уткнулся в ее ладони.

– Вета… фиалка моя…

– Перестань, люди вокруг. Лучше скажи, где ты обосновался.

Гарик закрутил последний винт, закрепляющий триаду, и, взяв Вету за руку, повел ее к выходу. Участникам на время до и после конкурса предоставлялись комнаты-студии для проживания в двух шагах от выставочного павильона. Когда они пришли, он все-таки обнял жену.

– Я хочу лечь, меня мутит, – сказала она. Он пошел в арт-столовую и заказал обед на двоих. Полежав около получаса, Вета все-таки смогла немного поесть.

– Этот токсикоз меня просто замучил.

– Почему ты ничего мне не сообщила, я бы всё бросил и приехал!

– Потому и не сообщила. Ты столько готовился к этому конкурсу, как я могла? И перестань притрагиваться к своим губам, мне сейчас нельзя!

Гарик отдернул руку от лица и улыбнулся. Когда он хотел ее, то частенько применял этот приёмчик, который действовал на Вету безотказно. Она всегда считала очень эротичным то, как он прикасается длинными пальцами к своим губам.

Они остались только на объявление победителей и вручение наград, поскольку Гарри Мангулис получил Гран-при за триаду «Против ветра», которой аплодировали все присутствовавшие в выставочном зале. На банкете их с Ветой уже не было, поручив все остальное Гоше и Игорю, в это время они летели домой, в Москву.

***

7. Воробей

Воробей самая распространенная птица в мире.

Глаза у него устроены таким образом, что он ви-

дит окружающее в розоватом свете. Молодых во-

робьев называют желторотиками из-за желтого

окраса вокруг клюва. В состояние покоя сердце у

воробья бьётся до 850 раз в минуту, сильный ис-

пуг может убить его из-за скачка давления. Воро-

бей не способен голодать больше двух суток,

поскольку тратит за день много сил.

Большинство молодых воробьев из-за этого гиб-

нут в первую же зиму. Воробьи моногамны и вы-

бирают себе пару на всю жизнь.

***

Когда сидишь на перекладине уличных брусьев, мало кто может тебе помешать видеть все, что происходит вокруг. Если, конечно, ты случайно по неосторожности не свалишься вниз. Правда, внизу на таких дворовых площадках теперь обычно устраивают прорезиненное покрытие, так что сильно не ударишься. Милан потирал свою пятую точку, на которую приземлился, и про себя чертыхался. Ругаться в голос он не решался из-за присутствия на площадке двоих трехлеток с мамашей из разряда «я-же-мать». Эти обычно орут и даже драться могут, защищая своих отпрысков от тлетворного влияния таких как Милан.

Милан не уходил с этой площадки, ему нравилось, что вокруг нее насажены сосны, которые сейчас, в жару, источали запах хвои. Он прикидывал в уме, на какое время ему может хватить 500 евро, если ночевать в хостеле. Нужно ведь было еще и питаться. Хотя для этого достаточно купить растворимую китайскую лапшу и накрошить в нее немного колбасы. Конечно, накаченные мышцы от такой пищи сильно сдуются, но тут уж как получится. Домой Милану возвращаться никак не хотелось, ведь родители узнали, что он не прошел в мед, а еще его водила доложил им, что у Милана на обоих бицепсах татуировки. Он увидел их, когда привез Милана на пляж. Вот же кретин, даже не вкурил, что эти тату временные.

Медицинский Милан выбрал не сам. Он хотел учиться в РПГУ им. Герцена на факультете физкультуры и спорта на инструктора по физкультуре, валеолога или спортивного менеджера. Но родители даже слышать об этом не желали. Поэтому Милан и не возвращался домой. Он решил найти временную подработку и жить как мигрант, сначала в хостеле, потом где-нибудь в съемной комнатенке.

На эту площадку его занесло случайно. Хотя совсем рядом находился Люськин дом. Наверно, сейчас она где-нибудь в деревне на время отпуска. Да и телефона ее у него не имелось. Три года ведь прошло с тех пор, как она разорвала контракт с его родителями. Люська была его гувернанткой с того момента, как ему исполнилось 13. А на его 15-тилетие она разругалась с родаками Милана. Пыталась доказать, что нельзя так давить на подростка и ломать его. Они даже не заплатили ей за последний месяц, но он украл у отца деньги из сейфа и пополнил ее карту через свой личный кабинет, заплатив ей двойной тариф. Отец не заметил пропажи, для него это была сущая мелочь.

Милан бывал у Люськи дома несколько раз. Пару раз, когда она болела. Приносил ей фрукты и дорогие лекарства. Два раза приходил к ней на день рождения. С подарками и цветами. Всё как положено примерному подопечному своей наставницы. Последний раз он приходил к ней после разрыва контракта, хотя родители запретили ему общаться с ней. Но он тайком нашел время, оторвался на своем скейте от следившего за ним водителя, и отсиделся в кустах, пока этот гнус не проехал мимо.

Когда Люська приходила к нему на занятия как гувернантка, он должен был называть ее Людмилой. Хорошо хоть без отчества, не как учителей в гимназии. Наедине, когда они занимались уроками в его комнате, она разрешала ему называть себя Мила. А у нее дома он называл ее так же, как и ее друзья – Люська.

В последний раз, когда он пришел к ней, она плакала и говорила, что не должна была срываться на его родителей, что это непрофессионально, и что поэтому она плохой педагог и не имеет права работать с детьми.

– С детьми?! – заорал тогда на нее Милан, – Я уже не ребенок!

– Нет, ты все еще ребенок, причем, неразумный, и сейчас даже более глупый, чем был в 13—14 лет. Что ты творил, тебе совсем башню снесло? Вел бы себя с родителями нормально, такого бы не произошло.

– Прости… из-за меня ты потеряла работу, – ему было очень обидно за нее и горько.

– Работу я найду, не беспокойся. А как же ты? Тебе нужно подтягивать языки, физику и математику. Конечно, они наймут для тебя репетиторов. Только это меня и успокаивает.

Раньше летом, сразу после его экзаменов, в конце июня, она уезжала в деревню к бабушке до сентября. Деревней она называла частный сектор в Белоострове, где у ее бабушки был участок и жилой домик. Сейчас стоял июль, значит, Люська наверняка там. Знать бы еще, где находится ее так называемая деревня.

Но вдруг ее окно на третьем этаже открылось, и Люська собственной персоной выглянула оттуда. Правда, она тут же его закрыла и даже шторы задернула. А уже через пять минут показалась на пороге с двумя огромными клетчатыми сумками. Милан едва успел подскочить к ней, когда она уже садилась в такси, которое высматривала из окна.

– Ты как тут оказался? – удивилась Люська.

– Я с тобой поеду. Потом всё объясню, – сказал Милан, помог водителю затолкать сумки в багажник и сел рядом с Люськой на заднее сиденье.

В машине они молчали, пока ехали на вокзал.

– Давай на такси доедем до твоего Белоострова, я оплачу, – сказал Милан, – На фиг с такими сумками на перекладных таскаться.

Он прикинул и достал карточку, на которой оставались последние 5т. р. Это было всё, кроме только тех 500 евро, которые лежали у него в паспорте.

Таксист не стал ломить цену, и они поехали дальше.

– Как ты оказался возле моего дома? – все-таки спросила Люська и внимательно посмотрела на Милана сбоку.

– Случайно. Думал, ты давно у бабушки.

– А что с медицинским? Ты подавал документы на поступление?

– Не прошел по конкурсу. Давай потом?

– Нет, сейчас. Ты что, от родителей хочешь подальше скрыться? Я же знаю тебя как облупленного.

– Тогда зачем спрашиваешь? Не бойся, тебя не обвинят в похищении. Я уже совершеннолетний. Можешь пригласить меня немного погостить у твоей бабушки?

– Бабушка… умерла в прошлом году.

Милан поперхнулся, а затем тихо произнес:

– Прости. Мне очень жаль.

– Три дня. Потом уедешь домой, – сказала Люська и отвернулась к окну.

Когда родители Милана искали гувернантку для него, то послушались совета одного из бизнес-партнеров отца Милана. Его дочку-троечницу Люська подготовила к сдаче егэ за очень короткий срок, хотя тогда сама училась еще только на втором курсе колледжа. До этого над нерадивой школьницей бились два дипломированных учителя гимназии, но она из троек не вылезала.

В колледж Люська поступила на бюджет после 9 класса, ей требовались стипендия и профессия, чтобы поскорей начать зарабатывать на жизнь. Именно поэтому она бралась за репетиторство. В ее активе был аттестат круглой отличницы, а по окончанию колледжа красный диплом. Ей прочили беспроблемное поступление в академию, но она пока не могла себе этого позволить. Одной стипендии на жизнь ей бы не хватило.

Люськины родители находились в разводе, и у каждого из них имелась новая семья и потомство. С 10-тилетнего возраста Люську воспитывала бабушка. Ждать помощи от родителей, кроме алиментов отца, не приходилось, да Люська и не ждала. Летом уже с 14 лет подрабатывала в магазине, а с сентября бралась за репетиторство младших учеников в своей же школе.

Когда она подписала контракт и пришла первый раз в дом к Милану, его мать усадила ее на беседу:

– Вы очень молоды, но нам вас рекомендовали… Понимаете, Милан совершенно неуправляем. Он не слушает учителей, не слушает нас. Психолог сказал, что это кризис 13 года жизни. Если вы не сможете, мы поймем, и сумму аванса вам не потребуется возвращать. Но вдруг у вас получится.

У Люськи получилось. Хотя она не приложила к этому ни малейшего усилия. Просто начала занятия с Миланом по предметам. И не заметила никакой неуправляемости с его стороны. Родители поражались и почти на цыпочках ходили мимо комнаты, где Люська проводила занятия с их сыном. Уже за первые три месяца он исправил все неуды и тройки, учителя диву давались. И поведение его стало совсем другим. С пацанами он тусовался, но совсем не так как раньше. Они признали его лидерство, хотя никаких драк он больше не устраивал, и никто из них даже слова против теперь не мог сказать. Гимназический психолог объяснил это скачкообразным взрослением, что иногда случается именно в 13 лет, когда подросток внезапно осознает себя личностью и обретает психологическое превосходство над сверстниками, не прошедшими такое самоосознание.

К моменту разрыва контракта с родителями Милана, Люське было всего 20 лет, она училась на последнем курсе колледжа. Бабушка сказала, что ей нужно сосредоточиться и хорошо защитить диплом, поэтому даже лучше, что теперь у нее появилось свободное время. А потом Люська потеряла свой старенький мобильник, и ей пришлось восстанавливать номера друзей и знакомых. Только номера Милана у нее больше не было. Она решила, что не станет искать его. Ему уже 15 лет, не малое дитя, разберется сам – учиться ему или нет.

Милан ждал сентября, когда Люська обычно возвращалась из деревни в Питер. Он приходил, подолгу звонил в ее дверь, оставлял записки, но Люська практически переехала к бабушке, потому что та тяжело заболела. Он приходил всю осень, но ее соседи ему сказали, что она ни разу не появлялась за все это время. Может и квартиру эту решила на продажу выставить. Кто его знает.

В такси Милану очень хотелось взять Люську за руку, но он боялся, что она разозлится и не позволит ему остаться у нее в Белоострове. Она, конечно, знала, что он с первого дня их знакомства влюбился в нее без памяти, но делала вид, что не замечает этого. Да и как еще она могла реагировать, ведь ему тогда исполнилось всего 13 лет. Он даже был в то время одного с ней роста, не то что теперь – выше почти на голову.

Когда они приехали, Милан расплатился с таксистом и потащил сумки к дому в глубине участка. Люська тем временем разгружала пакеты с едой, которые везла в салоне такси.

– Ты голодный наверно? – спросила она. Милан подошел к ней, обнял и начал целовать.

– Давай поедим, у меня голова от голода кружится, – сказала Люська.

В доме имелась кухня, две комнаты и совмещенный санузел. Милан осмотрелся, пока Люська накрывала на стол. Из окон был виден небольшой сад в глубине участка, огородик с теплицей и бытовка с инвентарем.

– Как же ты справлялась одна?

– Бабушка в местной больнице лежала, я за ней там ухаживала. Здесь совсем никаких условий для этого.

– А что с колледжем?

– Я давно работаю учителем младших классов, сейчас в отпуске, потому что каникулы. У учителей большие отпуска.

– А как же академия?

– Отложила на неопределенный срок. До лучших времен. Давай обедать.

После обеда она сказала:

– Ты займись посудой, а мне нужно окна перемыть и полы.

Когда он закончил с посудой, Люська уже домывала окно в кухне.

– Полы давай я помою, – предложил Милан.

– Ты три тарелки полчаса мыл. Нет уж, я сама. Умеешь пылесосить?

Милан смутился, но сказал:

– Я видел, как это делается.

Люська достала из кладовой пылесос, включила и показала ему, как нужно действовать.

– В комнатах ковры на полу, они пыльные, когда уезжала в прошлый раз, я не успела их на зиму убрать.

Через час Милан справился с двумя коврами, а Люська тем временем перемыла оставшиеся окна.

– Хочешь, прими душ, а то жарко сегодня, – сказала она. Милан взглянул на нее и спросил:

– Ты ведь еще не выгоняешь меня?

– Иди, купайся, – сунула она ему полотенце и застиранный вафельный халат, – Мужского нательного белья для тебя у меня нет. Будешь пока голый под ним ходить.

Она пошла в душ после Милана, а когда вышла, он уже не отпустил ее от себя.

– Где так целоваться научился? – пыталась она вывернуться из его объятий, но он не отвечал, а продолжал и продолжал ее целовать.

Целых три дня Милан был счастлив. Они ездили на залив, купались, загорали, ели шашлыки. А потом пришло сообщение, что он прошел в РПГУ и ему следует явиться для оформления документов на поступление. Он подавал туда свои данные, не сказав об этом родителям.

– Ты должен поехать домой и оформить все как следует, – сказала ему Люська.

– Не могу без тебя. Я три года тебя искал и ждал.

– Ну, нашел же. Теперь знаешь, где я. Сделаешь свои дела и вернешься.

– Они же не отпустят меня к тебе!

– Ну… значит, так тому и быть. Зато пока тебя в армию не заберут.

– Люся… я не хочу, не могу, ты должна поехать со мной! Давай жить вместе у тебя, я найду работу. Поехали в Питер!

– Тогда твои родители меня точно со света сживут. Нет уж, поезжай один. С понедельника я тут на подработку должна выйти. Мне деньги нужны, у меня зимняя одежда поизносилась, сапоги нужны, у старых каблуки почти отваливаются.

– Одежда?! Я пришлю тебе на карту, пожалуйста, Люся, прошу тебя!

– У родителей возьмешь? Не нужно. Поезжай, и давай просто подумаем, что нам делать дальше.

– Но ты не разлюбишь меня? Не бросишь?

– Вот же глупый, вроде вырос уже, выше меня на целую голову, а рассуждаешь как в 13 лет. Я ни с кем за эти три года так и не смогла быть. Ждала, когда ты повзрослеешь.

Она дала ему запасные ключи от своей питерской квартиры, а он взял с нее обещание звонить ему каждый вечер на мобил по видеосвязи. Из вагона электрички он что-то крикнул ей, а потом прислал смс, что любит. Когда электричка медленно тронулась, он все пытался ей еще что-то сказать. Люська старалась не расплакаться, но предательские слезы все-таки полились у нее из глаз сами.

Милан вернулся через неделю и сказал, что разрулил все с родителями. Люська не поверила, но он долго не мог рассказать ей все в подробностях, потому что обнимал и целовал ее, не в силах остановиться.