Текст книги "Запретная правда о Великой Отечественной. Нет блага на войне!"

Есть такая хорошая поговорка: «Если птица ходит, как утка, плавает, как утка, и крякает, как утка, то это – утка». Как же должна называться организация, которая пропагандирует культ силы, открыто воспевает агрессию, экспансию, межнациональную вражду и войну? Не имея к тому ни малейших полномочий, начинает вещать от имени «всей нации»? Готовится к насильственному захвату власти? Обещает установить диктатуру несменяемого «вождя» и провести тотальные этнические чистки? Не существует ли некий общеизвестный термин, которым принято обозначать подобные организации и движения? Молчат нынешние апологеты бандеровщины, молчат и не дают ответа. Или, напротив, истошно вопят, демонстрируя возмущение оскорбленной невинности – совсем как воспитанницы пансиона благородных девиц, которым показали голую лошадь. А иные идут еще дальше, пускаются «во все тяжкие», начинают фальсифицировать документы – в результате в конце 60-х годов, в среде канадской украинской эмиграции, сочиняют «новый декалог», в котором вместо откровенно «хижацького» пункта семь («совершишь наитягчайшее преступление») появляется вполне вегетарианское «выполнишь наиопаснейшее задание»…

Отдадим должное галичанским фашистам – они своего идейного «родства» не стеснялись, соратниками и единомышленниками не брезговали. Еще в 1923 году в издаваемом УВО журнале «Литературно-научный вестник» Д. Донцов публикует статью под названием «Чи ми фашисти?», в которой всецело одобряет «політичний і морально-психологічний дух» этой новой (на тот момент) общеевропейской заразы. В формате литературного приложения к «Вестнику» («Книгозбірня Вісника») была выпущена серия брошюр, рассказывающих о боевом пути лидеров европейского фашизма. Вот некоторые названия: «Муссоліні – людина і чин», «А. Гітлер», «Вогнистий хрест – полковник ля Рок» (это про несостоявшегося французского «фюрера»), «Франко – вождь еспенців».

В предисловии к брошюре про Муссолини Донцов пишет: «Своїм чином (действием, порывом) очистив він народ від розкладаючих (разлагающих) сил інтернаціональності і рідної колтунерії, а Італію з країни-провінції зробив нацією, без якої не сміє нічого важного статися на нашім континенті, а подекуди й поза ним…»

Упомянутый выше Мыкола Сцыборский в 1935 г. написал большую книгу «Нациократия», где был 4-й раздел под названием «Фашизм». На этих страницах просто гремит торжественный гимн фашизму:

«Фашизм та інші націоналістичні рухи (движения) відкрили забутий світ великих ідей; в основу своєї чинності (деятельности) вони поклали здорові принципи авторитарності проводу (руководства) нації, гієрархії, обов'язку (долга) й дисципліни. На цих ідеях і принципах оперта їх велика місія лікарів хворої епохи… Диктатура є тим творчим, мобілізуючим і виховуючим (воспитывающим) фактором, що пориває за собою більшість (увлекает за собой большинство) і твердою рукою скеровує її (руководит им) до розбудови (построения) духових і реальних цінностей. Не признавати цього можуть лише сліпці, або озлоблені прихильники (приверженцы) старих, збанкротованих талмудів…»

Правды ради надо отметить, что в какой-то момент Сциборский вспоминает про свою любимую «незалэжность» и уточняет: «Український націоналізм, признаючи за фашизмом велику історичну заслугу, і дійсно (действительно) наближаючись до нього своїм ідеологічним змістом (содержанием), є водночас рухом наскрізь оригінальним (является в то же время движением насквозь оригинальным) і ні від кого незалежним. Він орієнтується лише на завдання власної (задачи своей) нації…»

К сказанному остается лишь добавить, что в апреле 1941 г. на 2-м Великом Сборе (Съезде) бандеровской ОУН в качестве символа движения был принят черно-красный флаг (у германских нацистов – черная свастика в белом круге на фоне красного знамени), а после т. н. «восстановления независимости» (30 июня 1941 г.) самозванное «правительство» Я. Стецько 4 июля 1941 г. разослало приветствия Адольфу Гитлеру, Герману Герингу, Иоахиму Риббентропу, Бенито Муссолини, Франциско Франко и Анте Павеличу (главарь хорватских усташей). Весь «фашистский интернационал» в сборе, никого не забыли…

Стоило ли в рамках небольшой статьи уделять столь много места и времени обсуждению идеологии и фразеологии галичанского фашизма? Не лучше ли было сразу же начинать рассказ о «боях-пожарищах»? Убежден, что без хотя бы минимального знакомства с историей создания и идеологией ОУН невозможно понять всю дальнейшую эволюцию украинского национализма. В частности – по достоинству оценить тот ошеломляющий, небывалый «поворот на 180 градусов», произошедший на рубеже 43-44 годов. Организация, построенная на идеях «вождизма», террора, тоталитарной диктатуры и национальной вражды, декларирует вдруг принцип равенства всех граждан Украины без различия национальности и вероисповедания, да еще и дополняет его розкладаючими лозунгами личной свободы, свободы совести, слова, печати и собраний. Что это с ними случилось? Был ли искренним этот, едва ли не единственный в истории, молниеносный поворот от проклятий и глумления над идеалами свободы и демократии к их прославлению?

Зная предысторию бандеровского движения, памятуя об его исходных идеологических основах, мы без труда находим ответ на эти вопросы. Ответ предельно прост – для бандеровских лидеров понятия «искренний» не существовало вовсе. С тем же успехом можно было обратиться к дальтонику с вопросом о том, какие обои ему больше нравятся: нежно-розовые или небесно-голубые… Какая «искренность» могла быть у людей, воспитанных в духе «фанатизма, догматизма, иллюзионизма и аморальности»? Трудно ли было им произнести «полезные» слова, если 15 лет назад они уже дали клятву совершить в «интересах дела» найбільший злочин и сокрушать своих врагов «ненавистью и вероломством»?

Ну, а те, кому такой вывод кажется необоснованным (или даже оскорбительным по отношению к «борцам против сталинской тирании»), пусть ответят на два простых вопроса. Сменились ли после 3-го Чрезвычайного Сбора (август 1943 г.) лидеры движения? Осудили ли они свои прежние взгляды, программы и действия? Или замечательный лозунг «Свобода народам! Свобода человеку!» выдвинули те самые деятели, которые чуть раньше приняли программу «повнего усунення всiх займанцiв з украiнських земель», да так здорово преуспели в осуществлении этого самого усунення, что были залиты кровью невинных жертв не по локоть даже, а по самую макушку? И, наконец, самый главный критерий – черт с ними, со словами и программами, изменились ли вслед за словами дела бандеровцев?

Вот теперь самое время обратиться к истории дел. Про деятельность ОУН в 30-е годы (постоянное провоцирование польских властей с целью «поддержания масс в состоянии революционного кипения», разорванные и втоптанные в грязь польские флаги, избиения польских учителей, выстрелы из-за угла, «экспроприации», теракты против польских чиновников, постоянный поиск и убийства «изменников» среди своих, убийства «пособников польских оккупантов» из числа здравомыслящих украинских интеллигентов) написано немало, все интересующиеся без труда найдут соответствующую литературу. В самом кратком изложении напомним, что реакция польских властей была вполне предсказуемой: тысячи украинцев были арестованы, сотни крестьянских хат сожжены в ходе «зачисток», проводившихся польской жандармерией в украинских селах во время т. н. «пацификации» («замирения») 1930 года (правда, по версии польских историков, «пацификация» была вызвана волной массовых поджогов польских крестьянских хозяйств). Вершиной «достижений» боевиков ОУН стало убийство 15 июня 1934 г. министра внутренних дел Перацкого.

Как видим, убийство Перацкого и убийство Кирова произошли в одном и том же году. Вполне сопоставимым был административный «вес» этих чиновников. Схожими были даже обстоятельства убийства (Перацкий безо всякой охраны приехал на обед в варшавском ресторане, когда к нему подошел террорист Мацейко и трижды выстрелил в министра из пистолета). Совершенно различными были последствия. В сталинском СССР в тот же (не на следующий!) день, 1 декабря 1934 г., было принято Постановление ЦИК «Об особом порядке ведения дел о террористических актах». Срок ведения дела сокращался до 10 дней, суд рассматривал обвинение без участия сторон (прокурора и адвоката), приговор к расстрелу обжалованию не подлежал и немедленно приводился в исполнение. Фактически это была чуть прикрытая фиговым листком законности «лицензия на отстрел».

В панской Польше дело об убийстве министра внутренних дел рассматривалось в открытом судебном процессе, который растянулся на 56 дней, превратился в грандиозное политическое шоу и привлек внимание «всей прогрессивной общественности». В результате ни один из 12 подсудимых (сам Мацейко благополучно бежал за границу и мирно прожил в Аргентине до 1966 года) – в их числе были Степан Бандера (25 лет) и Мыкола Лебедь (24 года) – не был казнен; все они получили длительные срока теремного заключения, Бандера и Лебедь были приговорены к пожизненному заключению.

Чешская полиция (до того весьма снисходительно относившаяся к нахождению структур ОУН на ее территории) арестовала в Праге одного из крупных функционеров движения, Емельяна Сеныка, у которого был изъят архив ОУН, содержавший учетные дела 2000 активистов и финансовые документы организации; все это было передано в распоряжение польских властей (по другой, менее распространенной версии, польская полиция захватила архив ОУН с помощью внедренного в организацию осведомителя, а история про «чешскую полицию» была вымышлена в целях дезинформации). Сразу же после убийства Перацкого в местечке Береза-Картузска (Брестская область современной Белоруссии) был создан концлагерь, в который без суда и следствия, простым решением административных властей направляли на 3-месячное «перевоспитание» посредством побоев и изощренных издевательств активистов ОУН и подпольной компартии Западной Украины; всего до начала германо-польской войны через этот концлагерь прошло более 3 тыс. человек. В 1938 г. в Роттердаме был убит (как считается, агентом НКВД Судоплатовым) Евген Коновалец. В целом руководящим структурам и боевому активу ОУН был нанесен серьезный удар, и организация имела немалые шансы навсегда исчезнуть во мраке истории.

Начавшаяся 1 сентября 1939 г. война перевернула все. Польша, против которой украинские националисты вели многолетнюю борьбу, исчезла с политической карты мира за один месяц. Из полуразрушенной немецкими бомбами тюрьмы в Бресте бежал (ушел) С. Бандера и его «подельники». Галичина и Волынь были оккупированы советскими войсками и торжественно присоединены к «братской семье советских народов» – так галичане впервые в истории оказались в составе государства со столицей в Москве. В сравнении с методами, при помощи которых органы НКВД приводили Западную Украину к «общесоюзному знаменателю», репрессии бывших польских властей могли показаться нестрогим выговором в детском саду…

В ОУН начался острый внутренний кризис. После гибели Коновальца на роль «вождя» был назначен Андрей Мельник – давний соратник и близкий друг Коновальца (их жены были родными сестрами). Возможно, на принятие решения повлияла и позиция главы униатской церкви (польского графа по происхождению) митрополита Шептицкого – фигуры в Галичине чрезвычайно влиятельной (Мельник не просто был знаком с Шептицким, но и одно время работал управляющим в его имении). Вышедшие на свободу «молодые герои» не согласились с тем, что «старые функционеры», прохлаждавшиеся в сытой и безопасной эмиграции, оказались во главе движения. Как это всегда бывает в подобных организациях (т. е. подпольных военизированных структурах, принципиально отвергающих демократические методы управления и согласования интересов), конфликт вылился в раскол со взаимными обвинениями в «предательстве идеалов» и «провокаторстве». В феврале 1940 г. сторонники Бандеры провозгласили создание новой, «революционной» партии. К началу 1941 года бандеровская ОУН(б) и мельниковская ОУН(м) существовали фактически как две отдельные, конкурирующие и во многом враждебные друг другу экстремистские организации.

Вооруженное подполье требует денег, и немалых. В отличие от современных афганских талибов или бирманских «маоистов», ОУНуновцы не могли финансировать свою деятельность за счет продажи героина и мака-сырца. В таких обстоятельствах сотрудничество со спецслужбами иностранных государств, враждебных Польше, было вполне естественным и предсказуемым. В межвоенный период главным финансовым спонсором галичанских фашистов была Литва (что, в частности, было подтверждено и документами «архива Сеныка»), а сам Е. Коновалец до конца своей жизни имел литовское гражданство, что и позволяло ему беспрепятственно перемещаться по Европе.

Контакты со спецслужбами Германии (сначала – веймарской демократической, затем – гитлеровской) начались еще в 1923 г. и были весьма «плодотворными» – в немецких разведшколах было подготовлено несколько сотен боевиков, а суммарный объем финансовой помощи (с 1923 по 1938 год) некоторые авторы оценивают в 5 млн марок. С другой стороны, после убийства Перацкого немецкая полиция по первому же требованию польских властей арестовала и депортировала в Польшу М. Лебедя, арестовала и заключила в немецкую тюрьму еще одного активиста ОУН, тесно связанного с германскими спецслужбами, Рико Ярого (уроженец Австрии, немец по отцу и венгр по материнской линии).

На этапе подготовки к советско-германской войне (насколько можно судить по документам ОУН и мемуарам его активистов, в неизбежности скорой войны между партнерами по пакту Молотова – Риббентропа никто даже не сомневался) сотрудничество между всеми группировками украинских националистов и немецкими спецслужбами резко активизировалось. Значительно возросло и финансирование – за один только 1940 год обе фракции (ОУН(м) и ОУН(б)) получили более 5 млн марок. В тренировочных лагерях абвера (военная разведка) на территории Германии и Австрии были подготовлены два разведывательно-диверсионных батальона (иногда их называют «легионы»), укомплектованные активистами бандеровской ОУН. Батальоны, получившие название «Роланд» и «Нахтигаль» (соловей), были организационно подчинены немецкой военной разведке (а вовсе не СС, как иногда ошибочно пишут), обмундированы в стандартную форму вермахта, но с двумя особыми эмблемами: жовто-блакитной нашивкой на рукаве и «трезубом Владимира» на кокарде.

С точки зрения митинговой риторики факт получения немецких денег, да еще и службы в немецких диверсионных частях, исключительно «ценен». Неудивительно, что советская пропаганда эти обстоятельства усиленно педалировала, а апологеты бандеровщины – столь же усиленно и неуклюже маскировали. Я же не считаю уместным придавать этим частностям решающее значение – не они определили «лицо», цели и задачи галичанских фашистов. Ульянов (Ленин), скорее всего, получал немецкие деньги, но сводить грандиозное явление большевистской революции в России к «проискам немецких агентов» просто смешно. Да и всенародно-любимый Штирлиц носил немецкую форму (да еще какую – черную форму СС, а не скромную серо-зеленую гимнастерку вермахта, которую носил Шухевич), разъезжал по Берлину в немецкой машине и зарплату в кассе РСХА получал отнюдь не в рублях…

Очень бы хотелось современным политическим наследникам бандеровщины представить своих кумиров в роли эдаких «штирлицев», которые ловко обманули беспечных немцев, втерлись в доверие, а на самом-то деле… Но, увы и ах – даже под электронным микроскопом невозможно обнаружить хотя бы одну песчинку, которую бойцы «Нахтигаля» всыпали в мотор немецкого танка, да и разведывательных донесений, направленных ОУНовскими «юстасами» в лондонский (вашингтонский, московский) «Центр», в природе не существует, зато существуют пухлые тома документов, свидетельствующих о разведывательной (в интересах Германии, разумеется) деятельности бандеровского подполья на территории Польши и СССР. Поэтому, вдохновляясь предписанным Д. Донцовым принципом «иллюзионизма», они пошли другим путем: оказывается, бандеровцы не обманывали немцев, а, напротив, сами были ими подло обмануты; оказывается, лидеры ОУН надеялись на то, что замена советских «оккупантов» на немецких осчастливит украинский народ, но обманулись в своих лучших чувствах…

Мне эти рассуждения всегда казались чем-то непостижимым. Ведь не в Новой же Зеландии находились в 1940-1941 гг. бандеровские лидеры, а на территории оккупированной немцами Польши; «новый порядок», который устанавливали гитлеровцы в порабощенной Европе, видели они с самого близкого расстояния. И ничего не увидели? Ничего не поняли? Ни о чем не догадались? Впрочем, на все эти вопросы есть вполне конкретный ответ. Его дал самый авторитетный знаток истории бандеровского движения – сам Степан Бандера. В июле 1948 г. в Западной Германии отдельной брошюрой была опубликована его статья под названием «Слово до українських націоналістів-революціонерів за кордоном». В ней прямым текстом, безо всяких экивоков сказано:

«З весною 1941 року, напередодні вибуху німецько-совєтської війни стали очевидними гітлерівські плани супроти України:…запрягти до свого імперіялістичного воза, а потім зробити з України терен колонізації, господарської (хозяйственной, экономической) експлуатації і джерело (источник) невольничої робочої сили». И чуть далее: «Було ясно, що гітлерівська Німеччина не думає позитивно ставитися до справи (до дела) державної самостійносте України».

Согласитесь, такой текст отлично смотрелся бы и на первой полосе газеты «Правда». Но, разумеется, с одним необходимым дополнением – надо же поставить на место те слова, которые я коварно скрыл от читателя, заменив их троеточием. А слова эти вот какие: «підманути туманними кличами й обіцянками». Вот, оказывается, в чем дело! Підманули проклятые, с ума с розума свели наивного и доверчивого Бандеру; так затуманили ему голову, что он приказал своим соратникам с оружием в руках поддержать колонизаторов, которые (что уже весной 1941 года стало для Бандеры очевидным!) намеревались превратить Украину в «зону эксплуатации и источник подневольной рабочей силы».

Все понятно, одно непонятно – чем? Чем, какими именно «обіцянками» ввели немцы Бандеру в такой соблазн? Что и, главное, кому они обещали? К настоящему времени опубликованы многотомные сборники документов бандеровского движения, написаны десятки пухлых монографий, защищены сотни диссертаций, опубликованы многие тысячи статей – и хоть бы одна бумажка, один обрывок чьих-то воспоминаний с ответом на простой и наиочевиднейший вопрос: «Что хорошего обещали сделать немцы для украинского народа?»

Именно так – для украинского народа, а не для самозваных «вождей» хижацкой породы, охваченных необузданным желанием посідати і панувати (владеть и господствовать). Прозвучали ли с немецкой стороны хотя бы обещания – обещания построить на Украине (за немецкий счет, разумеется) еще парочку ДнепроГЭСов и «Запорожсталей», наладить производство дешевых «Фольксвагенов» на бывшем танковом заводе в Харькове, выстроить 100 млн квадратных метров благоустроенного жилья (примерно столько было построено после войны в советской Украине), предоставлять ежегодно 10.000 стипендий для обучения украинской молодежи в университетах Германии (думаю, что не меньшее число украинцев ежегодно получали высшее образование в советских вузах)… Молчат апологеты бандеровщины, не дают ответа.

Затянувшуюся неловкую паузы позвольте заполнить анекдотом, старым еврейским анекдотом. Прибегает маленькая девочка со двора в дом, вся в слезах, и кричит:

– Мама, мама, там… на улице… злые мальчишки кошечку мучают!

– Ах, они негодники! Не плачь, доченька, я их сейчас прогоню.

– Да, мама, прогони, прогони их скорей! Я сама хочу её муууучить…

Уместна ли столь оскорбительная аналогия между намерениями «доброй» девочки из анекдота и планами вполне, к несчастию, реальных лидеров ОУН? В поиске ответа на этот вопрос вернемся к истории реальных событий.

«Зігнано (согнано) було людей, мабуть, більше сотні – української інтеллігенції. Кажу «зігнано» тому, що це був перший день вступу німців до Львова. У місті лунали постріли, здалека чувся гуркіт гармат (в городе звучала перестрелка, издалека слышался грохот пушек). Люди побоювалися виходити на вулицю, а ті, що виходили, не відривались далеко від дому. Серед присутніх (присутствующих) чимало було (немало было) греко-католицьких священиків, зібраних зусиллями бандерівського капелана отця Івана Гриньоха. Представником митрополита був коадютор Йосиф Сліпий, який поводив себе тут чи не як протектор тих, хто скликав цю нараду (собрание). Виявилось, що це непроста нарада. Оголошено було, що всі ми пристуні (присутствующие) являємо собою «народні збори», які мають проголосити утвердження української держави і затвердити «уряд» (правительство), сформований за вказівками Степана Бандери якимось (каким-то) Ярославом Стецьком…

Слово взяв голова «уряду» (глава правительства) Ярослав Стецько – миршавенький (невзрачный) чоловічок, який, не вміючи себе тримати на людях (не умеющий держать себя на людях), тремтячим (дрожащим) голосом зачитав Акт проголошення «державної соборної самостійної України» і проголосив, так би мовити (так сказать), декларативну заяву «уряду». З того, що оголошував і говорив цей миршавий чоловічок, який іменував себе головою «уряду», запам'ятались дві особливості: неперевершена (непревзойденная) хвалебність німецькому фюреру і його непереможному (непобедимому) воїнству, і погрози, страшні погрози всім, хто виявляє непокору «урядові» «української держави», який, говорив Стецько, «буде діяти в єдності з Великонімеччиною фюрера».

«Політику ми будемо робити без сантиментів, – намагаючись взяти застрашливий тон, цілком серйозно провістив (объявил) миршавий чоловічок. Ми винищемо всіх, без винятку, хто ставатиме нам на перешкоді (уничтожим всех без исключения, кто будет нам вредить). Керівниками (руководителями) всіх галузей (сторон) життя будуть українці і тільки українці, а не вороги-чужинці: москалі, поляки, євреї. Наша влада (власть) буде політичною і воєнною диктатурою ОУН, диктатурою, для ворогів страшною і навблаганною (неумолимою)…»

Так в своих послевоенных воспоминаниях доктор богословия Гавриил Костельник описывает то самое событие, которое бандеровцы и их политические наследники считают величайшим достижением – провозглашение Акта восстановления украинской государственности от 30 июня 1941 г. Но, быть может, память подвела отца Гавриила, и никаких восхвалений в адрес «фюрера» Великой Германии и его «непобедимого войска» в тот день не прозвучало? Может быть, как пишут иные, потерявшие остатки всякого стыда авторы, «с первых дней гитлеровской оккупации ОУН, руководимая С. Бандерой, повела против них активную подпольную борьбу»?

Обратимся к документам, к той самой «Декларации правления украинской державы», которую тремтячим голосом зачитал миршавий чоловічок. Там, в частности, было сказано:

«Нова Українська Держава, базуючись на повній суверенности своєї влади, стає добровільною в рамці нового ладу (порядка) Європи, який творить вожд німецької Армії й німецького народу Адольф Гітлер. Ми мали змогу доконати (имели возможность осуществить) акту відновлення нашої державности саме завдяки (именно благодаря) побідам Славної Німецької Армії, яка під проводом (руководством) свого великого вождя вийшла на боротьбу за цей новий лад. Виходячи з цієї основи, пов'язуючи дальше до міждержавного акту з 1918 р. (здесь авторы Декларации ссылаются на Брестский мирный договор 1918 г., одним из участников которого была Украина), до почувань (чувств) найглибшої приязні, які має український загал (общество) у відношенні до Німецької Армії та світоглядових (мировоззренческих) і ідеологічних заложень Українського Революційного націоналізму, Нова Українська Держава і її Влада стають у процес будівництва (построения) нового ладу в Європі і цілому світі…»

С неприличной поспешностью поделив портфели в «правительстве» несуществующего государства и заявив о готовности принять участие в построении фашистского «нового порядка» во всей Европе (и даже в цілом світі), бандеровцы не озаботились восстановлением минимального порядка в охваченном массовым безумием городе. Львов переживал в июне 41-го страшные дни. 23-25 июня в городе шли настоящие уличные бои между частями отступающей Красной Армии и вооруженными отрядами украинских националистов. Уходя из города, палачи НКВД уничтожили во львовских тюрьмах (судя по отчету начальника тюремного управления НКВД Украины капитана госбезопасности А.Ф. Филиппова от 12 июля 1941 г.) 2464 заключенных. В весьма сдержанном (количество жертв в нем было даже значительно занижено), для нужд пропаганды отнюдь не предназначенном, немецком документе (донесение штаба 49-го горнострелкового корпуса в штаб 17-й армии от 12.00 01.07.41 г.) эта «эвакуация по 1-й категории» была описана так:

«После вступления немецких войск 30.6.41 во Львов в трех тюрьмах города были обнаружены несколько сот трупов мужчин и женщин, которые были убиты в течение последних дней. Так, в подвалах военной тюрьмы Львова только в одной камере были обнаружены около 120 трупов мужчин и женщин, сложенных друг на друга…В камерах тюрьмы ГПУ также находится много убитых, точное количество которых не могло быть установлено, так как вход в эти камеры замурован. Как показал осмотр обнаруженных трупов, убийству предшествовали сильные пытки и истязания. На всех частях тела трупов имеются тяжелые ранения от ударов и уколов. У некоторых трупов были раздавлены и переломаны пальцы рук и ног…»

Выражаясь «высоким штилем», вошедшим 30 июня во Львов бандеровским активистам следовало бы с молитвой и надлежащими воинскими почестями проводить в последний путь своих замученных соратников. Выражаясь предельно цинично и грубо, следовало незамедлительно, во избежание вспышки эпидемий, захоронить тысячи разлагающихся на 30-градусной жаре трупов (из рассказов очевидцев известно, что над городом висел страшный трупный смрад, а в районе тюрем находиться без противогаза было просто невозможно). Вместо это Стецко и К°, охваченные восхваляемой Д. Донцовым жадобою панування, поспешили согнать сотню ничего не понимающих, почти случайных людей и объявить себя «урядом».

Сразу же после занятия Львова немецкими войсками (в рядах которых был и батальон «Нахтигаль» под командованием Романа Шухевича) в городе начались массовые убийства евреев и представителей польской интеллигенции. Слово «погром» в данном случае будет едва ли уместным. «Ці страшні події не були справою диких, паяних солдатів. Я відніс враження (вынес впечатление), що все діялося в організований спосіб, все докладно діялося, як в машині», – пишет один из очевидцев событий. Вопрос об участии/неучастии в этом преступлении батальона «Нахтигаль» и его командира многие десятки лет остается предметом ожесточенных, непримиримых споров. Не отвлекаясь на них (желающие могут ознакомиться с обширной литературой по этому вопросу) и признавая, что убедительных доказательств причастности Шухевича к массовым убийствам во Львове предъявлено не было, следует отметить, что даже самые благосклонные к бандеровцам авторы не смогли найти и каких-либо следов того, что «уряд Стецька» хотя бы попытался прекратить зверские бессудные убийства. Ничего подобного – мысль о том, что вожделенная влада сопряжена с ответственностью за жизнь подданных, была им столь же чужда, как и бежавшим из города коммунистам.

Несмотря на бесконечные славословия и заверения в преданности, несмотря на плакаты и листовки с лозунгом «Heil Hitler! Слава Гiтлеровi!», расклеенные бандеровцами по всему городу, немцы были крайне возмущены фактом самовольного, не согласованного с Берлином создания «правительства». Свою позицию они выразили предельно ясно: «Мы не позволим, чтобы на территории, занятой ценою крови немецких солдат, появлялись самозваные «правительства». На мой взгляд, позиция вполне логичная. С другой стороны, нет никаких оснований преувеличивать значение и, главное, последствия возникшего конфликта. Несмотря на позднейшие усилия бандеровских пропагандистов «притянуть за уши» события сентября 41-го к 30 июня, никаких «зверских репрессий» со стороны немецких властей в ответ на самоуправство Стецко и К° не последовало.

9 июля Стецко был арестован и доставлен во львовское гестапо, где его (как он сам пишет в своих послевоенных воспоминаниях) не били и не пытали, а «принесли на ужин какао с хлебом», после чего отвезли в Краков и оттуда – в Берлин, в распоряжение полковника абвера Е. Штольце. Там Стецко «воссоединился» с Бандерой, также доставленным под конвоем из Кракова в Берлин. В течение нескольких дней сотрудники абвера словами, безо всякого рукоприкладства, объясняли лидерам ОУН(б), что место лакея – в лакейской. 15 июля их в целости и невредимости освободили, но с обязательством не покидать Берлин. Скажем прямо – несравненно более жестоким способом обошлись с собачонкой Муму, которая своим невинным лаем нарушила покой капризной и жестокой барыни… Бандеровцы урок поняли и начали засыпать немцев покаянными письмами.

14 августа они написали очередной «меморандум», который по стилю своему напоминает задание из школьного учебника грамматики, в котором ребенок должен освоить правила спряжения глагола «співпрацювати» (сотрудничать):

«Для ОУН співпраця з Німеччиною не була справою порожніх слів (слов); співпрацю здійснено протягом років (в течение многих лет) великими і тяжкими жертвами. ОУН сама повела боротьбу за державну незалежність України на шлях (по пути) співпраці з Німеччиною; за це вона сама несе повну відповідальність перед українською історією. ОУН і надалі (и далее) намагатиметься працювати на відбудову Української держави шляхом співпраці з Німеччиною… ОУН захищає (отстаивает) свою концепцію визволення України та відновлення Української держави у співпраці з Німеччиною, у відвертій та щирій (в открытой и искренней) співпраці… Німеччина повинна бути зацікавлена (должна быть заинтересована) в тому, щоб співпрацювати з ідейними, динамічними українськими силами, котрі спричинилися (пришли к) до цієї співпраці з ідейних, політичних і патріотичних причин…»

Особенно старался Стецко, который чувствовал себя главным виновником. Не ограничившись «меморандумом», он решил сообщить немцам свое жизненное кредо в пространном тексте под названием «Мій життєпис». То была не обычная, канцелярская автобиография, а приторно-льстивая «клятва верности» фашистским идеям: