Текст книги "Запретная правда о Великой Отечественной. Нет блага на войне!"

«…В політичній площині стою на становищі (на позиции) монопартійного й авторитарного устрою України; в соціальній площині – національного солідаризму, що стоїть близько до націонал-соціялістичної програми… Стою на становищі винищення (уничтожения) жидів і доцільности (целесообразности) перенести на Україну німецькі методи екстермінації жидівства… Я вважаю (признаю), що в теперішній світовій (мировой) війні вирішується на давні часи доля України, і свідомий того (осознаю то), що лише через перемогу (победу) Німеччини можлива є відбудова (строительство, создание) Суверенної і Соборної Української держави… Стоїмо на становищі повної, яка тільки буде необхідна (необходима) для Німеччини, господарської підтримки (экономической поддержки) всіма можливими заходами (всеми возможными способами) з боку України, бо тут іде про спільний успіх (ибо тут речь идет про общий успех), чи то неуспіх. Тим більше, що величезні жертви, які поносить німецька армія в боротьбі з Москвою, ми свідомі (и мы это осознаем), мусять знайти рекопензату (должны получить компенсацию) для німецького народу. Суверенна Соборна Українська держава цю рекомпензату дасть і є зобов'язана дати…»

В то время как в далеком Берлине Стецко обещал «компенсировать» украинским хлебом, углем, сталью и всеми прочими можливими заходами военные расходы Германии, связанные с оккупацией Украины, во Львове и далее на восток кипела вполне реальная співпраця. Разгон самозваного «уряда Стецька» нисколько этому не помешал. 12 июля, в то самое время, когда Бандера и Стецко были вызваны «на ковер» в Берлин, Мыкола Лебедь (глава бандеровской Службы Безопасности и с августа 1941 г. руководитель «Краевой Экзекутивы ОУН(б) на Западно-украинских землях», т. е. фактический заместитель Бандеры на Украине) встретился во Львове с Теодором Оберлендером (профессор экономики, видный деятель нацистской партии, с началом мировой войны – сотрудник абвера, выполнявший роль германского «политкомиссара» при украинских националистах). В отчете об этой встрече Оберлендер пишет: «Я обещал Лебедю дальнейшую поддержку и подчеркнул, что ранее проводившаяся им работа высоко оценивается начальником полиции безопасности и СД во Львове… Господин Лебедь заверил меня в том, что он охотно предоставляет себя в наше распоряжение в интересах совместной борьбы против большевизма и еврейства».

Так называемые «походные группы» ОУН (общей численностью более 4 тыс. человек) двигались следом за наступающими немецкими войсками и разжигали пламя «национальной революции» в каждом занятом городе и селе, т. е. по заранее составленным местными активистами спискам хватали (слово «арестовать» тут будет неуместным) и убивали реальных и потенциальных противников «нового порядка», создавали структуры местного управления, подбирали кадры будущих бургомистров и старост, организовывали «вспомогательную полицию» (Hilfspolizei, или, как прозвали их в народе, «полицаи»). На улицах украинских городов исправно развешивались призывы: «Ляхів, жидів, комуністів знищуй без милосердя, не жалій ворогів Української Національної Революції!»

1 августа 1941 г. немецкие оккупанты нанесли сокрушительный (и оскорбительный к тому же) удар по амбициям украинских националистов – их родная Галичина была возвращена в Польшу, т. е. официально включена в состав «Генерал-губернаторства» (в ознаменование этого события на бумажных оккупационных «злотых» появились даже изображения львовских замков и костелов). Месяцем позже обширные районы юга Украины в междуречье Днестра и Южного Буга (т. е. часть Одесской, Винницкой и Николаевской областей) вместе с Северной Буковиной были переданы в распоряжение Румынии. В созданный 20 августа 1941 г. «рейхскомиссариат Украина» была включена лишь часть Правобережья (территория к востоку от Днепра считалась тыловым районом действующей армии и подчинялась военной администрации). Теперь уже даже слепому стало видно – как относятся в Берлине к планам создания «независимой соборной Украины от Карпат до Каспия», однако співпраця бандеровцев с гитлеровскими захватчиками успешно продолжалась до 15 сентября 41-го года.

Разрыв был вызван все той же безудержной жадобою панування, терзавшей душу бандеровцев. Воплощая в жизнь заветы Д. Донцова («експансія – не тільки самоутвердження власної (своей) волі до життя, а й заперечення її (неприятие её) в інших»), они начали систематический отстрел своих соратников-конкурентов из группировки А. Мельника. Минимальные цифры, которые называют в своих исследованиях специалисты, – это десятки активистов ОУН(м), убитых бандеровскими боевиками летом 41-го года (есть и гораздо более высокие оценки масштаба террора). Немецкая армия успешно продвигалась к Киеву, фронт Красной Армии трещал и рушился, победа над «москалями» казалась близкой и неизбежной, и в такой ситуации бандеровцы не хотели делиться с давно уже надоевшими им «мельниковцами» даже малым клочком шкуры русского медведя.

30 августа 1941 г. в Житомире были убиты Емельян Сенык и Мыкола Сцыборский – известные и очень влиятельные ветераны ОУН, входившие в «ближний круг» А. Мельника. На этом теракте мера терпения немцев переполнилась. И не то чтобы убитые были им дороги как память о потраченных на ОУН(м) миллионах марок, но этим актом произвола бандеровцы – вероятно, сами того не желая, – нарушили важнейший принцип, на котором держались и держатся любые диктатуры. Иван Грозный, помнится, сформулировал его так: «А миловать своих холопей мы вольны, и казнить их вольны же мы». Пять веков спустя Герман Геринг, спуская с лестницы сотрудников гестапо, пришедших арестовать кого-то из не вполне «арийских» офицеров штаба люфтваффе, выразил ту же мысль словами: «У себя в штабе я решаю, кто тут еврей, а кто – нет».

Посягнув на право Хозяина единолично казнить и миловать, бандеровцы окончательно укрепили немцев во мнении, которое еще год назад высказал в своей докладной записке полковник абвера Э. Штольце: «Если Мельник – спокойный интеллигентный чиновник, то Бандера – карьерист, фанатик и бандит». Поскольку у немцев были очень серьезные намерения насчет эксплуатации сырьевых, людских и промышленных ресурсов Украины, а для этого на оккупированной территории должен был быть установлен настоящий немецкий «орднунг», то и удивляться тому, что они сделали выбор в пользу «спокойного чиновника», не приходится.

Правды ради надо отметить, что все тот же Штольце, доживший до скамьи подсудимых Нюрнбергского процесса, дал показания, из которых следует, что убийство Сеныка и Сцыборского не было единственной причиной возмущения немцев: «Аресту послужил тот факт, что, получив в 1940 г. от абвера большую сумму денег для финансирования оуновского подполья и организации разведывательной деятельности против СССР, он (Бандера) пытался присвоить их и перевел в один из швейцарских банков». Впрочем, история эта темная – деньги Бандера вроде бы вернул, а Штольце в Нюрнберге, возможно, клеветал на лидера ОУН, выгораживая себя.

Как бы то ни было, но 13 сентября 1941 г. сам начальник Имперского управления безопасности (РСХА) обергруппенфюрер СС Гейдрих издал приказ «Мероприятия против группы Бандеры». Подчиненным Гейдриха было поручено:

«Арестовать всех играющих какую-либо роль в движении Бандеры руководителей по подозрению в содействии убийству представителей движения Мельника. Чтобы обеспечить полный успех, провести аресты в пределах государства, в генерал-губернаторстве и в районе операций одновременно, а именно в понедельник 15 сентября 1941 года утром. Прежде всего должны быть арестованы (далее идет список из 39 фамилий, включая С. Бандеру, Я. Стецко, М. Лебедя)…Тех приверженцев Бандеры, которые здесь не упомянуты, но о которых в процессе следствия выяснится, что они занимали важные посты в движении Бандеры, также арестовывать. Имена и данные о личности каждого арестованного прошу без промедления сообщить мне, указав, какую роль они играли в движении Бандеры и принимали ли непосредственное участие в убийстве приверженцев Мельника… Для расследования убийств представителей движения Мельника создается комиссия, которая будет находиться во Львове… О поступающем и касающемся убийства материале комиссию тотчас же ставить в известность…»

Хорошо отлаженная машина репрессий лязгнула и заработала с присущей ей энергией. В течение 2-3 дней было арестовано порядка 500 человек, несколько десятков расстреляли сразу же после задержания. Бандера, Стецко, Ленкавский, Ребет, Стахив и многие другие руководители ОУН(б) были отправлены в концлагерь Заксенхаузен; тот самый, печально знаменитый «лагерь смерти», над воротами которого красовалась издевательская надпись «Работа делает свободным».

Если для советских пропагандистов вся история Бандеры и бандеровщины сводилась к немецким деньгам в кассе ОУН и немецкой форме на бойцах батальона «Нахтигаль», то для апологетов украинского национализма любимой темой является «Бандера в Заксенхаузене». Еще бы, «нужны ли дополительные доказательства того, что ОУН беззаветно боролась против немцких оккупантов, если руководители организации томились в фашистском концлагере!»

Нужны. Прежде всего потому, что, принимая во внимание известную жестокость немецкого оккупационного режима, очень странной выглядит ситуация, когда арестованные «вожди вооруженного сопротивления» не гибнут в пыточном подвале или на виселице, а долго «томятся в застенках», после чего выходят на свободу в целости и сохранности, не потеряв ни одного волоска на голове. Во-вторых, репрессии и сопротивление далеко не всегда связаны между собой – особенно в условиях тоталитарной диктатуры. На территории Украины (с учетом ее западной, бывшей польской, части) гитлеровские фашисты уничтожили 1,5 млн евреев, включая стариков и грудных младенцев, заведомо не представлявших малейшей угрозы для оккупационного режима. И тем не менее их репрессировали, и не просто репрессировали, а убили. В годы Большого Террора 1937-1938 гг. на Украине от рук другой, красной диктатуры, погибли сотни тысяч человек, абсолютное большинство которых ни о какой борьбе против сталинской тирании и не помышляло. Наконец, самое время вспомнить – в каком именно Заксенхаузене томился Бандера?

Арестованные ОУНовцы были помещены в специальном отделении «Целленбау», в котором содержались ВИП-персоны со всей Европы. Бандеровцы оказались в одной компании с бывшим канцлером Австрии Шушнингом, сыном маршала Италии Бадольо, сыном Сталина Яковом Джугашвили, лидером германской компартии Эрнстом Тельманом, бывшими премьер-министрами Франции Полем Рейно и Эдуардом Деладье, министром обороны Латвии генералом Дамбитисом и пр. Скажем честно, в мирной жизни к политикам такого уровня Бандеру не пустили бы и на порог. Заключенные находились под защитой международного Красного Креста, получали письма и посылки, могли иметь небольшие суммы наличных денег, свободно перемещаться по лагерю, встречаться друг с другом. Ни о какой работе в шахтах и каменоломнях не могло быть и речи. Фактически, они находились на положении интернированных, а отнюдь не узников «лагеря смерти».

Разумеется, у себя дома и на свободе еще лучше, но как бы то ни было, в октябре 1944 г. лидеры ОУН (к тому времени там уже находились и «мельниковцы» во главе с самим Андреем Мельником!) вышли из «Целленбау» в добром здравии. Бандера после освобождения был удостоен личной встречи с рейхсфюрером СС Гимлером (правда, ряд авторов отрицают этот факт, сообщая что все ограничилось приемом у бригаденфюрера СС Бергера), после чего все (и Бандера, и Мельник, и извлеченный из нафталина гетман Скоропадский) отправились на конспиративную дачу гестапо, где приступили к формированию очередного «украинского национального комитета»…

Вернемся, однако, к событиям осени 1941 года. Что происходило с ОУН(б) после ареста ее руководителей? Националистические историографы дают на это единодушный ответ: «Организации ушла в подполье». Допустим, но в таком случае надо признать, что это было самое удивительное подполье в истории. Ни взорванных мостов, ни пущенных под откос поездов, ни дерзких нападений на счету этого «подполья» не обнаруживается – поверить трудно, что им руководили те самые люди, которые в начале 30-х годов своими терактами держали в нервном напряжении всю Галичину. При этом сформированная с непосредственным участием ОУН и укомплектованная в значительной степени бандеровскими активистами «вспомогательная (вспомогательная по отношению к немецкими оккупационным властям!) полиция» продолжала лютовать на оккупированной территории Украины; исправно сотрудничала с оккупантами и местная администрация городов и сел, созданная «походными группами» ОУН. Где и когда была еще в истории ситуация, когда одна половина организации «борется в подполье», а другая – служит в полиции и зверски расправляется с реальными подпольщиками и партизанами?

В начале октября 1941 г. ОУН(б) под руководством М. Лебедя провела (на оккупированной, заметьте, территории!) свою Первую Конференцию. Как утверждают современные украинские историки: «На ней были четко сформулированы политические цели и подчеркивалась необходимость публиковать материалы, которые бы воспитывали население в духе политической сознательности, раскрывали немецкие планы эксплуатации и колонизации Украины. Эту пропаганду рассматривали как подготовительный этап для активной борьбы». К этому остается добавить, что кроме «воспитания в духе сознательности» конференция поставила задачу активнее привлекать свидомую (сознательную) молодежь к службе в «полицаях». Наверное, для того, чтобы она на собственном примере «раскрыла немецкие планы эксплуатации и колонизации Украины».

Шел месяц за месяцем, началась и закончилась зима 41-42 гг., немцы дошли до стен Москвы и были от нее отброшены, в мировую войну вступили США, захлебнулась в крови Ржевская наступательная операция Красной Армии, а бандеровские «подпольщики» все еще собирались с силами. В апреле 1942 г. ОУН(б) провела Вторую Конференцию – с аналогичными в плане «активной борьбы» результатами. «В своей деятельности подпольные организации ОУН упор делали на пропаганду идей самостоятельности Украины… Действий, которые бы наносили немцам серьезный экономический или военный ущерб, подполье ОУН не осуществляло». Уже «теплее». Осталось только уточнить – а были ли действия, которые нанесли немцам хотя бы несерьезный военный ущерб? Да и могли ли они быть, если – как признают даже самые горячие сторонники бандеровщины – Мыкола Лебедь «більше шукав (искал) ворогів серед оточення (своего окружения), ніж організовував опір німцям… Він не хотів чути (слышать не хотел) про організацію партизанських загонів (отрядов) – як писав у одному зверненні (обращение) «Не можна розпорошувати (распылять) сили на партизанку».

В июне 1942 г. руководство ОУН(б) выпустило специальную листовку, в которой украинцев призывали не поддаваться на «советско-польскую диверсию», т. е. не оказывать никакой поддержки партизанам. Тот же призыв (приказ) был повторен в конце года в листовке под названием «Партизаны и наше отношение к ним» (хранящийся в украинском госархиве документ прошел два перевода – с украинского на немецкий и с немецкого на русский, поэтому о дословной точности текста говорить нельзя). В ней, в частности, было сказано: «Мы враждебно относимся к партизанам и поэтому уничтожаем их. Наше время еще не пришло. Оно должно застать нас объединенными под знаменами ОУН (т. е. под мудрым руководством авторов листовки. – М.С.)… Наша цель – не партизанская борьба, а национальная освободительная революция украинских масс…»

Если кто и вел в тот момент реальную вооруженную борьбу, так это будущий «командир Армии Непокоренных», будущий глава «Генерального секретариата» УГВР Роман Шухевич.

13 августа 1941 г. батальон «Нахтигаль» был снят с фронта и 27 августа возвращен в Германию, в учебно-тренировочный лагерь в г. Нойхаммер. Туда же вскоре прибыл с юга Украины и батальон «Роланд». Обе части («дружины украинских националистов», как их еще называют в исторической литературе) были расформированы, а личный состав (включая командиров) был 21 октября 1941 г. обращен на формирование вполне стандартного, на этот раз – уже безо всяких жовто-блакитных нашивок на рукаве, батальона охранной полиции («шуцманшафтсбатальон»). Командиром батальона был назначен Е. Побигущий, Р. Шухевич стал командиром одной из рот в звании гауптмана (капитана) вермахта.

В течение нескольких месяцев батальон проходил боевую подготовку, после чего в конце марта 1942 прибыл в Белоруссию, где был оперативно подчинен 201-й охранной дивизии. Вплоть до декабря 1942 г. батальон вел боевые действия по охране тылового района 3-й танковой армии вермахта совместно с карательными частями СС под общим руководством известного военного преступника, обергруппенфюрера СС фон Бах-Зелевски. Стоит отметить, что действие происходило в районе Лепель – Витебск, т. е. в той части Белоруссии, которую даже самые ярые националисты не рискуют занести в разряд «этнических украинских земель». Что же делали «борцы за самостийную Украину» в лесах Белоруссии? «Охраняли мосты», – отвечают, потупив очи долу, нынешние адвокаты галичанских фашистов. Увы, это мнение не совпадает с тем, что пишет в своих мемуарах («Мозаїка моїх споминів») сам Побигущий: «Безумовно, що були часті бої проти партизан, перешукування лісів (прочесывание лесов), напади на їх місця постою… Курінь (батальон) виконав (выполнял) добре своє завдання, як це говорив фон Бах, ствердивши, що з усіх 9 куренів, що охороняли середнє запілля Східного (оперативный тыл Восточного) фронту, – наш курінь виконав найкраще завдання…»

Коль скоро найти в событиях 41-42 гг. следы антифашистского сопротивления бандеровского подполья не удается (а очень хочется!), то сегодняшние пропагандисты украинского национализма решили воспользоваться наработанным опытом пропагандистов советских («где мерилом работы считают усталость»).

Как известно, одним из краеугольных камней советской мифологии войны является представление о том, что «вклад в разгром врага» измеряется не потерями противника, а собственными жертвами. Соответственно, для обоснования тезиса о «подпольной борьбе ОУН против гитлеровских оккупантов» нужно найти арестованных (а еще лучше – расстрелянных) националистов. Как верно заметил К. Панкивский (в годы войны – глава коллаборационистского Украинского Краевого комитета во Львове), «кожен бажає (желает) показати, яким то він був завжди противником німців та ворогом Гітлера, як то він ніколи не мав ніяких зв'язків із німцями. А навпаки, (более того) яка була його роля у спротиві проти німців, як то його переслідували і в'язнили (держали в тюрьмах), та як то він чудом пережив роки німецької окупації…».

Знакомьтесь, вот один из «противников німців та ворогов Гітлера», который лишь «чудом пережив роки німецької окупації». Орест Сидорович Масикевич родился 9 августа 1911 г. на Буковине; поэт, музыкант, журналист. Как пишет про него аспирантка Черновицкого университета (фамилию называть не буду, девушка молодая, бог даст – выучится), «в конце июня 1941 г. Орест Масикевич с группой студентов-патриотов прибывает в г. Николаев. Не заботясь о своей безопасности, эта группа организовывает пропагандистские антинемецкие акции. На одной из таких акций Орест заявил: «Немцы пришли для того, чтобы сделать из нашей Украины немецкую колонию. Но это им не удастся, они проиграют войну!».

Ох… Если бы будущий кандидат исторических наук открыл какой-нибудь учебник истории, то без труда обнаружил бы, что не только в конце июня, но даже и в конце июля 41-го о том, что «враг будет разбит, победа будет за нами», в Николаеве можно было кричать совершенно невозбранно – город был занят немцами только 16 августа. Впрочем, стоит ли корить юную аспирантку, если в рекомендованной Министерством просвещения и науки Украины в качестве учебного пособия для студентов вузов книге «История ОУН-УПА. События, факты, документы, комментарии» читаем: «Бургомистром Николаева был избран поэт Орест Масикевич. Активная украинизация раздражала фашистов, которые прибегли к репрессивным мерам. Масикевича арестовали и приговорили к расстрелу. Многие его соратники тоже поплатились жизнью».

Группа «студентов-патриотов», во главе которой Масикевич прибыл в Николаев, – это «походная группа» ОУН(м), получившая название «ПУМА» по первым буквам фамилий командиров: лейтенанта абвера Пулюя и сотника «буковинского куреня» Масикевича. 23 августа немецкий военный комендант назначил (разумеется, ни о каких «выборах» не могло быть и речи) Масикевича бургомистром г. Николаев. В этой должности он пробыл ровно четыре месяца, за которые успел подписать три сотни приказов и распоряжений, многие из которых заканчивались словами «подлежит расстрелу».

Работа у бургомистра кипела и спорилась, еврейское население было поголовно уничтожено, в ноябре первые 8 тыс. «остарбайтеров» были направлены на принудительную работу в Германию. В приказе по «Министерству восточных территорий» А. Розенберга Масикевич был отмечен как «самый молодой и самый перспективный бургомистр рейхскомиссариата «Украина». И вдруг 24 декабря Масикевича арестовывает гестапо. В тот же день были арестованы бургомистры Житомира и Киева. За что? Как установили Владимир Гинда и Сергей Гаврилов (материалы статьи которого использованы здесь) – за безудержное взяточничество. Продавалось все: ордера на «освободившиеся» после ареста хозяев квартиры, освобождения от угона на работу в Германию, сведения о грядущих облавах на рынках города, рейхсмарки… Немцы же пытались установить на оккупированной территории «орднунг», а не базар по распродаже того, что они уже считали «собственностью рейха».

Впрочем, ничего страшного с Масикевичем не произошло. Вместо расстрела его уже через несколько месяцев освободили из тюрьмы (не пустила ли коррупция свои щупальца и туда?). После того Масикевич уехал в Бухарест, где его в октябре 1945 г. нашла длинная рука советского правосудия. Отсидев «десятку от звонка до звонка», бывший бургомистр вернулся в Румынию, где мирно дожил до 1980 г. Писал стихи, переводил на румынский язык И. Франко и П. Тычину…

Эта, вполне трагифарсовая, история дает наглядный пример того, как лепятся новые мифы. Да, действительно, ОУН (как бандеровская, так и мельниковская) имела самое прямое отношение к формированию подконтрольной немцам местной администрации и вспомогательной полиции на Украине. Десятки тысяч пособников оккупантов совершили тягчайшие преступления, однако при любом упоминании о них апологеты бандеровщины делают квадратные от возмущения глаза: «Как вы смеете! Какое отношение имеет героическая ОУН к презренным «полицаям?» Но лишь только среди тысячи коллаборантов обнаружится один, репрессированный немцами, как его немедленно зачисляют в мартиролог «подпольщиков ОУН, погибших в борьбе против нацистов».

Разумеется, я вовсе не призываю мазать всех одним дегтем. Не всякий бургомистр или сельский староста, арестованный немцами, стал жертвой собственного мздоимства. На той страшной войне возникали самые запутанные ситуации. Кого-то принудили к «двойной игре» настоящие подпольщики, принудили угрозой смерти и расправы с семьей – да, время было такое, и с «семьей изменника Родины» никто не церемонился. Кого-то преднамеренно дискредитировали в глазах немцев – это могли сделать или конкуренты, желающие занять «хлебное место», или советские подпольщики. Наконец, были – и отнюдь не в единичном числе – случаи искреннего раскаяния, искреннего нежелания и далее оставаться в роли соучастника злодеяний оккупантов. Люди, которые в свое время поверили агитации главарей националистов, оказались в трагической ситуации выбора между эшафотом и бесчестием. Те, кто выбрал эшафот, несомненно, заслуживают благодарной памяти потомков, но при чем же здесь Бандера и Мельник?

Закончился 1942 год, начался 1943; на южном фланге Восточного фронта немецкие войска дошли до Волги и почти захватили нефтеносные месторождения Баку и Грозного, в Северной Африке почти разгромили англичан и продвигались к Суэцу; затем выяснилось, что на войне «почти» не считается – окруженная под Сталинградом стотысячная группировка вермахта была полностью разгромлена, из аналогичной «мышеловки» на Северном Кавказе немцы едва вырвались, причем с огромными потерями, африканский корпус Роммеля капитулировал. На севере войска Красной Армии прорвали многомесячную блокаду Ленинграда и восстановили сухопутную связь с городом, на юге – развивая сталинградский успех, перешли в наступление и в феврале – марте заняли Воронеж, Харьков и Белгород. Удержать два последних пункта не удалось, но общий перелом обстановки на Восточном фронте стал уже свершившимся фактом. К весне 43-го года все здравомыслящие люди – кто с радостью и надеждой, кто со страхом и отчаянием – поняли, что в войне против коалиции трех великих держав Германию ждет неминуемое поражение.

Серьезные изменения назревали и на западе Украины. В 41-42 гг. сколь-нибудь заметного партизанского движения там не было вовсе; немногочисленные диверсионные отряды НКВД, забрасываемые с воздуха на парашютах или проникавшие на Волынь через безбрежный лесной массив белорусского Полесья, незамедлительно уничтожались, чаще всего – при активном содействии местного населения. Однако за 1,5-2 года оккупации украинский крестьянин потерял последние иллюзии по поводу немецкого «нового порядка», что незамедлительно отразилось и на военно-политической ситуации. Примечательно, что этот «перелом в сознании» констатируют (причем едва ли не в одних и тех же словах) по обе стороны фронта.

Так, глава «рейхскомиссариата Украина» Эрих Кох в марте 1943 г. докладывал в Берлин: «Население полтора года послушно работало под немецким руководством и никогда не могло поверить в возвращение большевиков. Само собой разумеется, что из-за положения на фронте и подобных обстоятельств (имеется в виду рейд партизанского соединения под командованием М. Наумова. – М.С.) сильно выросло пассивное сопротивление населения. Вследствие военных событий деятельность банд усилилась везде и даже распространилась на безлесные южные области». А в докладной записке секретаря ЦК компартии Украины Д. Коротченко от 22 июля 1943 года читаем: «Настроение населения оккупированной территории по сравнению с 1941-1942 гг. коренным образом изменилось. Раньше часть населения рассуждала: «Нам все равно, какая будет власть. Немцы тоже люди, приспособимся и выживем». Теперь, после двух лет фашистского рабства, все население, за исключением отъявленных врагов советской власти, ждет скорейшего возвращения Красной Армии».

Для понимания хода дальнейших событий важно отметить, что ситуации на Галичине и Волыни (двух частях того, что в отечественной литературе принято объединять под общим названием «Западная Украина») существенно различалась. К различиям в истории, традиции, вероисповедании (униатская Галичина и православная Волынь) добавился и очень заметный «субъективный фактор».

Галичина, как выше уже отмечалось, была включена немцами в состав «Генерал-губернаторства» (т. е. оккупированной Польши). Генерал-губернатор Г. Франк и глава «дистрикта Галиция» О. Вехтер проводили там традиционную для бывшей Австро-Венгрии политику поддержки украинцев в противовес полякам; кроме того, сам Вехтер был склонен проводить достаточно гибкую линию в стиле «и волки сыты, и овцы целы». В этом его всецело поддерживали местные украинские коллаборационисты.

Еще в 1939 году, сразу же после разгрома Польши, в Кракове был создан т. н. «Украинский центральный комитет» (УЦК), во главе которого стал профессор В. Кубийович. После оккупации Галичины немецкими войсками комитет переместился во Львов, там же было создано его структурное подразделение УКК (украинский краевой комитет во главе с К. Панкивским). В Галичине издавались десятки украинских газет, работали школы и училища, больницы и театры. Для населения – за исключением поголовно уничтоженных евреев – приход немцев означал возвращение к понятным и с детства привычным порядкам «австро-угорщины». Примечательная деталь – завербованные (и не всегда добровольно) для работы в Германии галичане имели на одежде знак «У» (украинец) и гораздо более мягкий режим содержания, нежели остарбайтеры из «рейхскомиссариата».

Волынь, включенная в состав «рейхскомиссариата Украина», оказалась отданной на растерзание нацистскому изуверу Эриху Коху, которого все без исключения («правые» и «левые», советские и антисоветские) историки с редким единодушием называют «палач Украины». В короткий срок Э. Кох ухитрился не только восстановить против немецких властей местное население, но и сорвать выполнение «экономических заданий», что стало причиной следующего витка репрессий по отношению к ограбленному «до нитки» украинскому крестьянину и т. д., вплоть до полного разорения края. К этому остается добавить тот факт, что значительная часть Волыни (особенно ее северо-восточная часть, украинское Полесье) покрыта непроходимыми лесами, самой природой созданными для укрытия партизанских отрядов.

Через эти дремучие леса, почти строго с запада на восток, тянулись две ветки магистральных железных дорог: Варшава – Брест – Пинск и Люблин – Ковель – Сарны. Еще одна магистраль проходила южнее, через Галичину по линии Краков – Львов – Тернополь. Вот и все. Четвертой магистрали как не было, так и нет по сей день. На этих трех «нитках» висело снабжение всего южного фланга немецкого Восточного фронта. Каждый снаряд, каждый патрон, каждый литр бензина, израсходованный немецкой армией в сражениях под Сталинградом, Харьковом, Орлом и Курском, должен был пройти через эти три точки: Брест, Ковель, Львов. С учетом того, что районы Южной Белоруссии с Брестом и Пинском входили тогда в состав «рейхскомиссариата Украина», становится понятно, что партизанская активность на Волыни представляла для немцев не мелкую «неприятность районного масштаба», а стратегическую угрозу.

Технологии войны середины 20 века базировались на расходовании колоссального количества боеприпасов – количеством пытались возместить низкую точность систем управления огнем. Так, для подавления всех огневых средств пехотной (стрелковой) дивизии противника по щедрым советским нормам завершающего периода войны считалось необходимым израсходовать 50 тыс. снарядов к 122-мм гаубице. С учетом веса артвыстрела и снарядных ящиков это весит более 2,5 тыс. тонн! И это на одну вражескую дивизию… За 50 дней Курской битвы Красная Армия израсходовала 14 млн мин и снарядов всех калибров. А кроме того, фронту нужен был бензин, запчасти для ремонта техники, продовольствие и фураж, медикаменты; с фронта в тыл необходимо было вывозить раненых, в периоды крупных наступательных операций – до 20 тысяч в день. Даже у экономных немцев Восточный фронт требовал 120-150 эшелонов (не вагонов, а именно эшелонов) в день.