Текст книги "Куриный бульон для души. 101 история о женщинах"

Глава 3
Преодолевая препятствия

Палитра человеческих эмоций стала бы беднее, не будь в мире ограничений и препятствий, которые нужно преодолевать.

Хелен Келлер

Было бы желание

В День матери мы с Реджисом Филбином попросили зрителей нашей программы «Прямой эфир с Реджисом и Кети Ли» написать нам об их замечательных мамах. Мы получили тысячи писем. Люди, которые никогда не стали бы рассказывать о себе, поделились с нами откровенными историями о своих матерях. Вот одна из самых трогательных и запомнившихся нам историй. Написала ее Стейси Насалроуд.

Я – третий ребенок у своей матери и родилась, когда ей было 20. Сразу после родов медсестры унесли меня, и она не успела меня увидеть. Врач мягко объяснил ей, что у ребенка нет ручки ниже локтя, и посоветовал:

– Обращайтесь с ней, как с обычной девочкой, и даже строже.

И мама послушалась этого совета! Еще до того, как отец ушел от нас, ей пришлось вернуться на работу, чтобы обеспечивать семью. В нашем доме в Модесто (штат Калифорния) было пять девчонок, и все должны были помогать по хозяйству. Однажды, когда мне было лет семь, я прибежала из кухни с криком:

– Мам, я не могу чистить картошку – у меня всего одна рука!

– Сейчас же вернись на кухню, – строго ответила мама, не отрываясь от шитья. – И не смей больше использовать это оправдание!

Конечно же, я могла чистить картошку здоровой рукой, придерживая ее другой. Из любой ситуации можно найти выход, и мама это знала.

– Если очень захотеть, можно в космос полететь, – повторяла она.

Во втором классе учительница выстроила нас на школьном дворе – нужно было передвигаться по игровой площадке, перепрыгивая с одного турника на другой. Когда пришел мой черед, я отрицательно замотала головой. Кто-то сзади засмеялся. Домой я вернулась в слезах и вечером рассказала обо всем маме. Она обняла меня, и в ее глазах я прочитала: «Разберемся».

На следующий день после работы она повела меня в школу. На школьном дворе никого не было. Мама внимательно осмотрела турники.

– Подтянись на правой руке, – велела она. Я подтягивалась, пока у меня не получилось зацепиться за турник левым локтем, а мама стояла рядом и подбадривала меня. Так мы тренировались день за днем, и за каждую новую ступеньку мама меня хвалила.

Никогда не забуду, как мы снова собрались на школьном дворе. Я взбиралась все выше и выше, гордо глядя на детей, которые еще недавно смеялись надо мной. Теперь все они стояли, разинув рот.

Так было во всем: вместо того чтобы делать работу за меня или смиряться с оправданиями, мама заставляла меня находить решение.

Временами я на нее обижалась. «Она-то не знает, каково это, – думала я про себя. – Ей наплевать, что мне тяжело».

Однажды вечером, после танцев в моей новой средней школе, я лежала в кровати в слезах. Мама вошла в комнату.

– Что случилось? – мягко спросила она.

– Мама, – ответила я, всхлипывая. – Никто из мальчиков не захотел со мной танцевать из-за руки.

Она долго молчала и наконец сказала:

– Милая, когда-нибудь ты поколотишь их бейсбольной битой. Вот увидишь!

Голос ее дрожал. Я украдкой посмотрела – по ее щекам текли слезы. Только тут я поняла, как ей больно за меня. Но она никогда не показывала мне своих слез, потому что не хотела, чтобы я начала себя жалеть.

Спустя некоторое время я вышла замуж за первого парня, который, как мне казалось, принял меня такой, как есть. Но он оказался инфантильным и безответственным. Когда родилась моя дочь Джессика, мне хотелось оградить ее от своего неудачного брака, и я развелась. Пять лет я была матерью-одиночкой, и все эти годы мама была для меня каменной стеной. Когда мне хотелось поплакать, я бросалась в ее объятия. Когда я жаловалась, как тяжело возиться с маленьким ребенком после работы и учебы, она смеялась. Но если я хоть на минуту начинала себя жалеть, то тут же смотрела на нее и вспоминала: «Она вырастила пятерых!»

Я снова вышла замуж. У нас с моим мужем Тимом замечательная семья и четверо детей. Моя мама, которой пришлось упустить столько важных моментов с собственными детьми, с лихвой наверстала их с внуками.

Не раз я видела, как она баюкает Джессику, гладя ее по голове.

– Я буду ее баловать, а воспитанием пусть занимается ее мать, – повторяла она. – Теперь у меня есть на это право.

На самом деле она не баловала детей, а лишь дарила им любовь и терпение.

В 1991 году у мамы нашли рак легких и сообщили, что жить ей осталось всего полгода. Но она была с нами больше трех лет. Врачи говорили: чудо. А я думаю, это любовь к внукам помогала ей бороться до последнего.

Мама умерла через пять дней после своего 53-го дня рождения. Мне до сих пор больно при мысли, что человеку, который был таким сильным всю жизнь, пришлось столько страдать перед смертью.

Но и на это она дала мне ответ. В детстве я не понимала, за что мне такие страдания. Теперь знаю: именно препятствия делают нас людьми. Мама со мной всегда, я чувствую ее присутствие. Иногда, когда я боюсь с чем-то не справиться, я вновь вижу ее лучистую улыбку. У нее было большое сердце – оно помогало ей стойко выносить все трудности. И меня она научила тому же.

Кэти Ли Гиффорд и Стейси Насалроад

Мы прошли долгий путь

Женщина – как чайный пакетик: никогда не знаешь, насколько она крепка, пока не опустишь ее в горячую воду.

Элеонора Рузвельт, общественный деятель

В 1996 году мы, женщины, активно включились в процесс сотрудничества и взаимовыручки, который прежде был прерогативой мужчин.

Теперь нам живется куда легче, чем 40–50 лет назад. Всякий раз, радуясь этому, я вспоминаю свою маму и спрашиваю себя: смогла бы я пройти через то же, что и она?

К 1946 году мои родители, Мэри Сильвер и Уолтер Джонсон, были женаты семь лет, и у них родилось уже четверо весьма бойких и шумных детей. Я, шестилетняя, была старшей; остальные немногим младше – два мальчика, четырех и двух лет, и совсем еще крошечная девочка. Мы жили в очень старом доме, соседей поблизости не было.

Я мало знаю о жизни родителей в то время, но поскольку сама вырастила двоих детей, живя в дальних уголках страны, то могу представить, каково было моей матери. С маленькими детьми, мужем, чьего чувства долга хватало лишь на то, чтобы приносить домой немного бекона и подстригать газон, без соседей и друзей, у нее не было никакой отдушины от груза ответственности.

Однажды отец ни с того ни с сего решил, что она «блудит». Когда у нее было на это время и с кем она вообще могла познакомиться, не говоря о том, чтобы «блудить» – ведь мы постоянно путались у нее под ногами, – для меня загадка. Но отец так решил, и переубедить его было невозможно. Однажды весной 1946 года мама пошла за молоком, а когда вернулась, отец стоял в окне второго этажа с ружьем.

– Мэри, – сказал он. – Только попробуй войти в дом, и я убью твоих детей.

Так он дал ей понять, что подает на развод. Тогда моя мать в последний раз видела свой дом. Ей пришлось уйти в чем есть, с теми деньгами, что остались в кошельке – и литром молока.

Сегодня у нее, вероятно, было бы несколько вариантов: приют, «горячая линия», друзья, с которыми она познакомилась бы на работе. В кармане лежала бы чековая книжка или кредитные карточки. И она могла бы без стыда обратиться за помощью к своей семье. Но в 1946 году мама осталась совершенно одна. Отцу даже удалось настроить ее отца против нее. Мой дед запретил моей бабушке общаться с дочерью именно тогда, когда та нуждалась в ней больше всего.

Незадолго до суда отец сказал:

– Слушай, Мэри, я на самом деле не хочу развода – я просто хотел тебя проучить.

Но мама понимала: как бы ни было тяжело, все лучше, чем вернуться и позволить такому отцу нас воспитывать. Поэтому она ответила:

– Ни за что. Назад дороги нет.

Но куда ей было идти? Домой – нельзя. В Амхерсте оставаться тоже было невозможно.

Во-первых, она знала, что никто ее не примет, во-вторых, после возвращения солдат с войны найти работу было невозможно; в-третьих – и в-главных – там отец. Поэтому она села в автобус и отправилась в единственное место, где была хоть какая-то надежда, – в Нью-Йорк.

У моей матери было одно преимущество – хорошее образование. Она окончила математический факультет Колледжа Маунт-Холиок, но выбрала тот же путь, что и большинство женщин 30-40-х годов: из школы – в колледж, из колледжа – замуж. И теперь она понятия не имела, как найти работу и обеспечить себя.

У Нью-Йорка, в свою очередь, тоже был ряд преимуществ: он находился всего в 200 милях, так что она спокойно могла позволить себе билет на автобус. В большом городе можно было найти хоть какую-нибудь работу.

Приехав в Нью-Йорк, мама отыскала Ассоциацию молодых христианок, где давали ночлег за 1,50 доллара в день. В соседней закусочной сети «Хорн энд Хардарт» сэндвич с салатом и яйцом и кофе стоили 1 доллар.

Потом она принялась обивать пороги агентств по трудоустройству. Недели проходили безрезультатно: дипломированные математики никому не требовались, а для женщин работы не было вообще. Каждый вечер она возвращалась в Ассоциацию, стирала свое нижнее белье и белую блузку, вешала их сушиться, а по утрам разглаживала утюгом складки на блузке. Вместе с серой фланелевой юбкой эта одежда составляла весь ее скромный гардероб.

Деньги мало-помалу таяли, список агентств по трудоустройству сокращался. Наконец, в один совсем не прекрасный четверг пришел черед последнего агентства, а в кармане у мамы осталось меньше 1,50 доллара – не хватало даже на ночлег. Она старалась не думать о том, что придется ночевать на улице.

Заполнив обязательные бланки и дожидаясь своей очереди, она уже приготовилась услышать плохие новости.

– Нам очень жаль, но мы ничего не можем вам предложить. У нас и для мужчин-то мест не хватает.

Разумеется, мужчины в списках безработных шли впереди женщин. Онемев от отчаяния, моя мать встала и направилась к двери. Но вдруг до нее дошло, что женщина пробормотала что-то еще.

– Простите, я не расслышала, – призналась она. – Что вы сказали?

– Я говорю, есть еще «Джордж Б. Бак», – повторила женщина, кивнув на стопку папок на ближайшем шкафчике. – Только никто туда не хочет – надолго там не задерживаются.

– А что там? Расскажите, – взволнованно попросила мама, снова садясь на деревянный стул. – Я согласна на все. Когда приступать?

– Это место клерка, и у вас подходящая квалификация, но платят мало, и я уверена – вам не понравится, – сказала сотрудница, доставая из папки нужную карточку. – Посмотрим. Ага, тут сказано, начинать можно в любое время. Полагаю, вы можете прямо сейчас туда пойти – ведь еще утро.

Мама рассказывала, что она буквально выхватила карточку из рук агента и бегом слетела вниз по ступенькам. Не останавливаясь, она помчалась по адресу, указанному в карточке.

Когда она представилась изумленному кадровику, тот заявил, что она и в самом деле может приступать к работе, тем более, дел было хоть отбавляй. К тому же выяснилось, что по четвергам у них происходит расчет. Так что к вечеру у мамы в кармане оказалась оплата за пять отработанных часов. Денег было немного, но их хватило до следующего четверга, потом – до следующего, и так далее.

Мэри Сильвер Джонсон проработала в «Джордж Б. Бак энд Компани» 38 лет, дослужившись до весьма почетной должности. У нее даже был угловой кабинет – большое достижение для центра Манхэттена. После десяти лет работы в компании она смогла купить жилье в пригороде Нью-Джерси.

В наше время почти каждая вторая семья зависит от работающей матери-одиночки, и легко забыть, что когда-то это было немыслимым. Думая о том, чего достигла моя мама, я испытываю одновременно смущение и невероятную гордость! Если я сумела пройти свой путь к успеху, то только потому, что его для меня расчистили многие женщины, и первая среди них – моя мать.

Пэт Бонни Шеферд

Правосудие восторжествовало

Детство у маленькой Сандры было тяжелым. Она выросла в 30-е годы XX века в маленьком кирпичном доме на границе Техаса и Мексики, без электричества и проточной воды.

Ее родители мечтали, что однажды дочь поступит в колледж, ведь у них самих такой возможности не было. Вот только до ближайшей школы было не добраться даже на машине. Поэтому когда Сандре исполнилось четыре года, ее мама Ада Мэй начала учить ее дома. Вместе они читали – час за часом, день за днем.

Отец Сандры, Гарри, трудился в поте лица на семейном ранчо, чтобы заработать деньги на ее обучение. В конце концов, Сандра сумела поступить не только в колледж, но и на юридический факультет университета. В 1952 году она в числе лучших студентов закончила Стенфордский университет. Мечта родителей осуществилась. Теперь весь мир был у ее ног, и Сандра уверенно принялась искать работу по специальности.

Но в 1952 году женщина могла рассчитывать лишь на место секретаря юриста. Несмотря на разочарование, Сандра не отчаивалась и наконец устроилась помощником к окружному прокурору Сан-Маттео (штат Калифорния). Потом были долгие годы юридической практики в штате Аризона.

Спустя 29 лет после окончания университета ей позвонил министр юстиции Уильям Френч Смит. Смит был одним из партнеров крупной юридической конторы в Лос-Анджелесе, которая в свое время отказала Сандре, когда она подавала заявку на вакансию прокурора. Но в тот день он звонил не предложить ей работу секретаря юриста, а сообщить, что президент Рейган только что назначил ее – Сандру Дэй О’Коннор – первой женщиной-судьей Верховного суда США.

Bits & Pieces (адаптировано)

День без волос

Когда тебе 16, ты разглядываешь в зеркале каждый миллиметр своего лица. Ты в панике думаешь, что нос слишком велик, а вот вылез еще один прыщ. Мало того – ты не блондинка, и мальчик из группы английского не обращает на тебя внимания.

Элисон счастливо избежала этих проблем. Два года назад она была красивой, популярной и умной ученицей одиннадцатого класса, вратарем школьной команды по лакроссу[12]12
  Лакросс – командная игра с использованием резинового мяча и клюшки с сеткой.


[Закрыть] и членом океанской команды спасателей. Стройная, голубоглазая, с густыми светло-русыми волосами, она больше походила на модель из рекламы купальников, чем на старшеклассницу. Но в то лето все изменилось.

После целого дня работы спасателем Элисон прибежала домой смыть с себя соль и расчесать волосы. Она перекинула вперед выгоревшую на солнце роскошную гриву.

– Эли! – воскликнула ее мама. – Что ты сделала? – На макушке дочери она заметила голую полоску кожи. – Ты что, ее выбрила? Может, кто-то это сделал, пока ты спала?

Ответ нашелся довольно быстро: вероятно, Элисон слишком туго затянула резинку на своем «конском хвосте». Все забыли о происшествии. Но через три месяца обнаружился еще один лысый участок, а потом – еще. Вскоре весь череп Элисон был расчерчен на причудливые островки.

После диагноза «это просто стресс» и лечебных лосьонов ей начали колоть инъекции кортизона, по 50 в каждый участок в течение двух недель. Чтобы скрыть кровоподтеки от уколов, Элисон разрешили носить в школе бейсболку. Сквозь коросту начали прорастать маленькие пучки волос – но через две недели они снова выпадали. Девушка страдала от болезни под названием «алопеция», и ничто не могло ее вылечить.

Друзья Элисон, жизнерадостные и всегда готовые поддержать, не оставили ее и теперь. Но случались и неприятные моменты. Однажды ее сестра вошла в ее спальню с полотенцем, обернутым вокруг головы, чтобы расчесать волосы. Когда мать размотала полотенце, по плечам сестры рассыпались густые кудри. С трудом собрав свои поредевшие волосы двумя пальцами, Элисон разрыдалась. Она впервые дала волю слезам с тех пор, как началась эта напасть.

Шло время, и девушка начала носить бандану – кепка больше не скрывала ее лысеющий череп. На голове осталось лишь несколько тонких прядей – пришла пора покупать парик. Вместо того чтобы воссоздать свою длинную светло-русую гриву, Элисон выбрала рыжие волосы до плеч. Почему бы и нет? Ведь люди постоянно стригут и красят волосы. Новый имидж придал Элисон уверенности в себе. Даже когда парик сдуло ветром в машине друзей, они все обратили в шутку.

Приближалось лето, и Элисон забеспокоилась: если она не сможет носить парик в воде, как же теперь работать спасателем?

– В чем дело? Ты разучилась плавать? – спросил отец.

Намек был понят, и, поносив всего один день неудобную плавательную шапочку, Элисон набралась смелости и вышла в свет совершенно лысой. Несмотря на изумленные взгляды и периодические комментарии бесцеремонных обитателей пляжа («Что ж вы, глупые панки, с собой делаете?»), Элисон привыкла к своему новому имиджу.

В ту осень она вернулась в школу без волос, бровей и ресниц, запихав парик в дальний ящик. Она, как и собиралась раньше, выдвинула свою кандидатуру в президенты школы, слегка подправив свое выступление. Девушка сделала презентацию о самых известных лысых лидерах – от Ганди до Мистера Мускула, заставив публику смеяться до колик. В своей первой, уже президентской речи Элисон упомянула свое состояние, без всякого стеснения отвечая на вопросы. В этот день на ней была футболка с надписью «День плохих волос». Она указала на нее со словами:

– Когда многие из вас просыпаются по утрам и без восторга смотрят на себя в зеркало, – вы надеваете эту футболку.

Затем поверх нее она надела другую, с надписью «День без волос», и продолжила:

– Когда я просыпаюсь по утрам, то надеваю вот эту.

Все засмеялись и зааплодировали, а Элисон – красивая, популярная, умная, вратарь школьной команды и спасатель, а теперь и президент школы, улыбнулась им с подиума.

Элисон Ламберт и Дженнифер Розенфельд

Хочу быть похожей на вас

В 8-м классе в моей жизни произошло два очень важных события. Во-первых, я влюбилась в молодого человека по имени Чарли. Он учился в старших классах, играл в футбол, в общем, был просто супер! Я решила, что именно за него я хочу выйти замуж и родить ему детей. Но, к несчастью, была одна проблема: Чарли не знал о моем существовании и уж тем более – о моих планах.

Вторым знаменательным событием было решение, что с меня довольно операций на руках. Я родилась с шестью пальцами на каждой руке и без костяшек. Операции начались, когда мне было шесть лет, и к 16 годам мне их сделали двадцать семь. Врачи удалили лишние пальцы, укоротили другие и сделали мне костяшки. Я была настоящим маленьким музейным экспонатом – случалось, что на меня приходили посмотреть до 500 хирургов одновременно. Но, хотя работа над руками не закончилась, я устала и решила, что имею право сказать: «Оставьте мое тело в покое!»

Семья согласилась, что я еще успею довершить начатое, когда стану взрослой. Но про себя я думала: «Нет. Хватит. Какие есть руки, такими пусть и остаются». Вот и все.

У меня был друг по имени Дон. Мы вместе учились с первого класса и были не разлей вода. Однажды вечером Дон пришел ко мне в гости, и мы принялись обсуждать предстоящий выпускной вечер средней школы – мы собирались праздновать всю ночь. Чем мы в эту ночь будем заниматься, никто не знал, но сама идея будоражила нам кровь. Вдруг Дон ни с того ни с сего спросил:

– Тебе очень нравится Чарли, да?

– Да, очень, – ответила я.

– Но ты ведь знаешь, Кэрол, что есть одна проблема – ты ему никогда не понравишься, – продолжал Дон.

– Это еще почему? – удивилась я, а про себя подумала: «Я покрашусь в блондинку. Я знаю, как это на них действует. Или даже лучше – стану танцевать в группе поддержки».

Дон ответил:

– Кэрол, ты что, не понимаешь? Ты Чарли не нужна – ты же деформирована.

Эти слова ударили, как пощечина. Я поверила в них. Они стали моим образом жизни.

Я пошла работать учительницей начальных классов, решив, что это самое подходящее место для деформированных.

В первый год преподавания у меня в классе была девочка по имени Фелиция – самый прекрасный ребенок из всех, кого я когда-либо видела. Однажды мы учились писать букву «А».

Для первоклассников это означает большой толстый красный карандаш, разлинованные зеленые тетради и старательные движения «вверх и вниз». В классе было тихо-тихо, все прилежно работали. Я посмотрела на Фелицию и увидела, что она пишет, скрестив пальцы. На цыпочках подойдя к ней, я наклонилась и шепнула:

– Фелиция, а почему ты так пишешь?

Малышка посмотрела на меня огромными прекрасными глазами и ответила:

– Потому что я хочу во всем быть похожей на вас, миссис Прайс.

Фелиция не видела во мне никаких деформаций – лишь необычность. В каждом из нас есть что-то, что нам не нравится и что мы называем деформацией. Можно считать себя неправильными – или особенными. И от этого выбора зависит вся наша жизнь.

Кэрол Прайс