Текст книги "Куриный бульон для души. Все будет хорошо! 101 история со счастливым концом"

Корзина «Какая разница?»

Мало на свете по-настоящему важных вещей.

Мари Дресслер

Мне следовало бы молиться чаще. Но две недели назад я все же молилась, когда моего мужа Боба с сильной болью в груди увезли на «Скорой» в больницу Кейп-Кода.

В мгновения на рубеже между жизнью и смертью большинство вещей отправляется в корзину «Какая разница?».

Есть удивительная простота и чистота в словах «Я люблю тебя», которыми люди обмениваются, возможно, в последний раз. В это мгновение все остальное – все мысли, все поступки, все другие сферы твоей жизни – отправляется в корзину «Какая разница?».

Я хочу рассказать вам кое-что очень важное. Нет ничего особенного в том, чтобы позвонить в «Скорую». Вы звоните. Они приезжают. Гудят сирены, но вы радуетесь им. Фельдшеры не тянут, чтобы удостовериться, что что-то не так.

Боб лежал на диване и видел, как мне нелегко своим хриплым голосом быстро отвечать на их вопросы. Дышала я тоже с трудом. Он одними губами сказал: «Прости» – отчего мне, конечно же, стало лишь хуже. А потом его забрали.

Через десять минут я уже шла по больничной парковке, повторяя про себя: «Только не дай ему умереть».

И мои молитвы были услышаны.

Я радостно села в кресло возле его койки. Судя по всему, проблема была не в сердце. Мы оба светились от счастья.

Сестра размещала электроды ЭКГ-аппарата на груди у Боба. Когда она расстегнула ему рубашку, он взглянул на меня и засмеялся. Тут я вспомнила о его недавнем решении закрасить седину в бороде. Опасаясь сделать только хуже, он сначала попробовал покрасить волосы на груди, из-за чего теперь весь был в коричневую крапинку. Сестра хранила невозмутимое молчание, хотя мы с Бобом едва сдерживали хохот.

– Что вы сегодня ели? – спросила она, прежде чем взять кровь.

– Мармелад, – ответил Боб и окончательно потерял в ее глазах свой статус взрослого человека.

После ЭКГ ему сделали рентген. Потом выдали маленькую пластиковую баночку для анализа мочи. Он чертовски долго не выходил из туалета.

– Ты что так долго? – спросила я, когда он наконец-то вернулся в палату. – Разве у них нет фривольных журналов?

– Это не такой анализ, – ответил он, озираясь по сторонам в надежде, что меня никто не слышал.

Все шло хорошо, пока мы не поехали домой. Боб чувствовал себя нормально и сам сел за руль, но на полпути я заметила, что он опять коснулся груди.

– Что такое? – испуганно спросила я.

Он ощупывал грудь:

– Они забыли там эти штуки.

– Какие штуки?

– Мне закрыли соски, чтобы на снимках не спутать их с уплотнениями. Но накладки приклеились намертво – никак не могу их снять.

Я запаниковала:

– Снимай скорее! Что, если мы попадем в аварию? Что люди подумают, когда увидят?

Протянув руку, я попыталась оторвать накладки. Боб съехал на обочину и остановился.

И вот я уже лежала у Боба на груди, зарывшись носом промеж его сосков, и пыталась сорвать злополучные накладки. Мимо прошли родители с тремя детьми. Заглянув в нашу машину, они перекинулись парой слов и поспешили ретироваться.

Молитва для меня – это способ оценки, который позволяет понять, что важно, а что нет.

Я учусь молиться чаще. В последнее время я поняла, что молитвы нужно выбирать с умом. «Действительно ли это важно?» – спрашиваю я себя и отбрасываю все незначительное и излишне эгоистичное. Возможно, молитва для меня – это способ оценки, который позволяет понять, что важно, а что нет.

Скажу вам еще кое-что. Большинство вещей, которые в ужасные мгновения на рубеже жизни и смерти отправляются в корзину «Какая разница?»… остаются там навсегда.

Если уж разобраться, именно там им и место.

Сарали Перел

Детские удовольствия

Наша человеческая жизнь умирает на корню и все же простирает свой зеленый росток в бесконечность.

Генри Дэвид Торо

Я не обращала внимания на изменения в поведении моей матери до того момента, пока ей наконец не поставили диагноз «болезнь Альцгеймера». Я привыкла вполуха слушать истории, которые она повторяла снова и снова, и вставлять недостающие слова в ее предложения.

Думаю, я могла бы и дальше отрицать очевидное, если бы ее ненадолго не положили в больницу. В ту ночь она, похоже, проснулась и не поняла, где находится, и сестры в конце концов нашли ее в коридоре. Последовала консультация невролога, и доктор сказал мне, что у мамы средняя стадия болезни Альцгеймера.

Я оказалась в ловушке мыслей об испытаниях, которые нам предстояли.

Мы сидели в переговорной комнате больницы, и врач был очень добр к нам. Он объяснил, что при деменции память уже не восстанавливается, как после инсульта. Мне показалось, что я это поняла, но в последующие месяцы мне не раз приходилось сдерживаться, чтобы не сказать: «Я ведь уже говорила!»

Мама поселилась с нами после выхода на пенсию. Мы крепко дружили, и она вела довольно независимую жизнь, полную интересных занятий. Все это изменилось в одночасье, как только прозвучало единственное слово: «Альцгеймер».

Мгновенно забыв о счастливых, активных днях, я оказалась в ловушке мыслей об испытаниях, которые нам предстояли. Пока я слушала и принимала диагноз, в моем сознании произошел сдвиг: вместо того чтобы дружить с мамой, теперь мне нужно было о ней заботиться.

Каждый день таил в себе новое открытие: я узнавала, что мама знала и что уже не могла вспомнить. К примеру, у меня внутри что-то оборвалось, когда я поняла, что она больше не может читать инструкции. Она стояла перед микроволновкой, держа в руках замороженные полуфабрикаты, и не знала, что с ними делать. В тот же день я поняла, что кто-то должен с ней сидеть, пока я на работе. Только так я могла убедиться, что она сможет поесть, пока меня нет рядом.

Я постоянно искала способ обеспечить маме как можно лучший уход и внимательно наблюдала за ней, не подавая виду. Оглядываясь назад, я гадаю, не была ли я слишком бесцеремонна, принимая все решения за нее. Да, у меня были благие намерения, но вполне вероятно, что в процессе я попрала ее независимость и отказалась признавать ее способность выражать свои мысли и чувства.

Мне сложно было решить, что делать с ее машиной. Я не могла оценить, сумеет ли она доехать до магазина и затем найти дорогу домой. Не пора ли было забрать ключи у нее из сумочки? К счастью, в этом вопросе мы смогли прийти к соглашению, когда она позвонила мне из торгового центра и сказала: «Я не могу найти свою машину. Помоги!» Слава богу, она помнила хотя бы мой номер – наверное, он впечатался ей в память, потому что она набирала его сотни раз.

Это решение стало для нас обеих большим ударом. Оно обозначало существенную потерю самостоятельности для мамы и рост ее зависимости от меня. Я также начала гадать, смогу ли убедить маму носить медицинский браслет с именем и адресом, не задев тем самым ее гордости.

С каждым днем терялось все больше воспоминаний, но я постепенно убеждалась, что нет худа без добра. Поскольку у мамы не было воспоминаний о прошлом, я смогла увидеть ее в новом свете, когда она освободилась от груза, который многие из нас всю жизнь носят с собой. Она забыла о своих обидах на невестку и снова говорила с ней по телефону. Она могла ходить в парикмахерскую по вторникам, а не по субботам, потому что каждый ее день начинался с чистого листа.

Поскольку у мамы не было воспоминаний о прошлом, я смогла увидеть ее в новом свете.

Постепенно меня перестала тяготить необходимость заботиться о маме и постоянно быть рядом. У нас установились товарищеские отношения. Мы часто занимались каким-то делом, и для нее это словно было впервые. Я видела, с какой радостью она задувает свечи на торте в свой день рождения, раскрашивает картинки цветными карандашами и рвет цветы в парке.

Поразительно, как изменилось ее поведение. Она забыла о боли в спине, и мне больше не приходилось ездить по парковке в поисках ближайшего к магазину свободного места. Она даже начала гулять по нашей улице.

Однажды мы пошли в буфет со шведским столом, и я, признаюсь, была шокирована и смущена, когда мама запустила руки в миску с салатом и навалила на свою тарелку целую гору еды. Она не помнила, что ей нравится, а что не нравится, и я удивленно смотрела, как она пробует одно блюдо за другим.

Со временем я заметила, что мама стала по-новому следить за собой. Она одевалась сама, но не обращала внимания на сочетаемость вещей. И это тот же человек, который когда-то покупал мне юбки в складку и подходящие по цвету кардиганы и гольфы! С некоторой грустью я увидела, что она завладела пультом от телевизора и вместо некогда любимой классики Голливуда теперь смотрела одни вестерны.

Она не знала, что в мой распорядок дня добавляется все больше дел. Она уже не платила по счетам, не готовила ужин, не ездила по врачам, не стирала и не делала множество других вещей, занимающих наш день.

В основном она просто была рада находиться рядом со мной. Она ходила за мной из комнаты в комнату и всегда была готова сесть в машину, чтобы поехать за покупками или в ресторан. Я постепенно узнавала ее заново, когда она показывала, что ей нравится и не нравится, и проявляла целый спектр непредсказуемых эмоций. Она была моей мамой, а не просто каким-то больным человеком.

Я часто вспоминаю, как взяла ее с собой на концерт. Группа играла музыку эры свинга прямо на свежем воздухе. К этому времени мама едва могла поддержать разговор, но стоило ей услышать первые аккорды, как она стала подпевать почти каждой песне! Более сорока пяти минут я восхищалась ею и радовалась, что глубоко внутри у нее по-прежнему оставался мостик во внешний мир. Я до сих пор помню, как ее лицо светилось от радости.

Болезнь Альцгеймера научила меня ценить маму, а не просто заботиться о ней. Память покидала ее, и она была почти по-детски невинной. Мама помогла мне взглянуть на мир иначе и ценить каждую минуту. По иронии судьбы чем меньше она помнила, тем более крепкую связь с миром мы ощущали.

Джин Ферратьер

Люди превыше всего

Я предпочитаю верить в лучшее в людях – это делает жизнь проще.

Редьярд Киплинг

Придя на родительский день в школе сына, я изучила доску объявлений возле его класса. В море цветных бумажек, приколотых к доске, я заметила творение Коди. Улыбка застыла у меня на губах.

В одном кружке он должен был написать, что ему не нравится.

Добродетельны они или нет – люди превыше всего.

«ЗЛЫЕ», – заглавными буквами вывел он.

Я перепугалась. Где Коди успел столкнуться со злом? Может, кто-то обидел мое чадо?!

– Коди, – спокойно сказала я, – расскажи-ка, что ты тут написал?

– Мне… не нравятся… злые, – медленно произнес Коди.

Это упражнение должно было показать, как дети воспринимают мир, поделенный на две части: хорошее и плохое.

Им не важно, как выглядит человек. Он либо хороший, либо плохой. Вот, например, наша соседка. Она хорошая, она всегда угощает детишек конфетами. А тот мальчишка, который пнул Коди ногой в живот, когда они ехали на автобусе в школу?

– Он злой, мам! – плакал Коди. – Он плохой!

– Он не плохой, – ответила я, вытирая ему слезы. – Он просто ПОСТУПИЛ плохо. Есть разница.

Так нам советуют говорить в журналах для родителей. И это логично, ведь так мы начинаем понимать, что «люди превыше всего».

Не важно, здоровы они или больны.

Не важно, работают они или нет.

Есть ли у них дом.

Добродетельны ли они.

Люди все равно превыше всего.

Но я сомневалась, что Коди понимал мою логику.

Пока не наступило одно теплое воскресное утро.

Мы с Коди приехали в пиццерию, где праздновала свой день рождения одна из его одноклассниц, Кристи.

– Коди! – воскликнула Кристи, подходя к нему в облаке розовых рюшей.

Ее густые светлые волосы были заплетены в длинную косу. Сияя, она обняла друга.

– Кристи, – сказала я, – ты чудесно выглядишь!

– Спасибо, – ответила она и немного повертелась передо мной. – Коди, пойдем играть!

Нисколько не стесняясь быть единственным мальчиком среди присутствующих на празднике, Коди играл в одну игру за другой и кормил жетонами голодные автоматы.

Когда на украшенных шариками столах появилось несколько пицц, Кристи попросила Коди сесть рядом с ней. Когда Коди заказал себе розовый лимонад, она властно сообщила официантке:

– Я буду то же самое.

Настало время открывать подарки, и Кристи объявила:

– Я хочу открыть подарок Коди первым!

Я вручила ей небольшой сверток, в котором была розовая игрушка, издававшая забавные и грубоватые звуки, если потянуть ее за хвост.

– Это тебе на рюкзак, – смущенно пояснил сын.

– Здорово! – воскликнула Кристи и обняла Коди. – Спасибо!

Когда все ели торт, Кристи нагнулась ко мне и сказала:

– Миссис Оливер, Коди всегда так добр ко мне в школе. Он единственный, кто ни разу меня не обижал.

Я едва сдержала слезы. Не только потому, что эта малышка догадалась похвалить доброту Коди его матери, но и потому, что я вдруг поняла, какими жестокими могут быть дети, особенно по отношению к полным девочкам вроде Кристи.

Это поразило меня до глубины души – и я стала еще сильнее гордиться сыном.

В голове у меня крутилась лишь одна мысль: он понял.

Коди все понял.

Люди превыше всего.

Дженнифер Оливер

Глава 4. Примеры для подражания

Хороший пример ценнее хорошего совета.

Автор неизвестен

Королева парковки

Если мы изменим свое отношение к жизни, не только мы будем смотреть на нее иначе – она и сама станет иной.

Кэтрин Мэнсфилд

– Как тебе это удается? – воскликнула я, когда тетя Джуди въехала на парковочное место прямо напротив дверей самой популярной пиццерии у нее в районе.

Но такова уж моя тетя Джуди – настоящая королева парковки. Она никогда не паркуется на отшибе. Куда бы мы ни поехали – хоть в торговый центр, хоть в продуктовый магазин, хоть в ее любимый ресторан, – тетя Джуди оставляет машину прямо у входа. Так было и так будет всегда.

Однажды мы поехали на ювелирный рынок в Сан-Франциско, но застряли в пробке, не успев даже пересечь границу округа Контра-Коста. Вместе с другими машинами мы ползли по тоннелю, соединяющему Оринду и Окленд, и в конце концов добрались до кабинок оплаты проезда по мосту в Сан-Франциско, где, конечно же, стояли огромные очереди, в том числе из машин, у которых на лобовом стекле были приклеены абонементы. Оказавшись на мосту, мы, как черепахи, плелись над искрящимся голубым заливом по направлению к центру города.

К счастью, ювелирный рынок находится среди складов, а в портовом городе вроде Сан-Франциско склады всегда расположены неподалеку от пристани. Следовательно, сворачивать нам нужно было почти сразу же после моста, и «Мерседес» тети Джуди встал в длинную вереницу легковых автомобилей и грузовиков, которые ехали туда же. Светофор на повороте переключился трижды, прежде чем нам удалось свернуть налево на одностороннюю улицу, проходящую под шоссе.

Наконец перед нами возникли очертания складских помещений. Я точно знала, что здесь свободное место просто так не найти: придется парковаться у обочины или на отдаленных стоянках. У обочин все места были ограничены зонами разгрузки. Именно сюда как-никак доставляли всяческие товары, которые затем рассылались по множеству адресов и продавались во всевозможных магазинах. Здесь просто не было места для случайного покупателя. Я подготовилась к долгой прогулке.

Когда мы выехали из-под шоссе, справа от нас появилась парковка. Тетя Джуди на нее даже не взглянула. Один квартал, два… Она уверенно ехала вперед.

– Вот и он, – сказала она, когда слева перед нами показалось здание, в котором находился ювелирный рынок.

В жизни куча всего интересного – нужно только поискать.

Тетя Джуди включила поворотник, перестроилась в левый ряд, сбавила скорость, как только мы подъехали к зданию, и встала на свободное место прямо у главного входа. Невероятно!

– Как тебе это удается? – воскликнула я, показывая на блестящие стеклянные двери.

Она рассмеялась:

– Разве можно найти место у входа, если даже не пробуешь его поискать?

Ответ был на удивление прост.

Мы прекрасно провели время, много всего накупили, а по дороге домой заехали в супермаркет и остановились там в двух метрах от входа.

Теперь я принцесса парковки. Этим утром я ездила в «Костко» и на парковке оказалась далеко не первой в целой веренице машин. Решив не толкаться перед магазином, я поехала к задним рядам, но в последний момент свернула на один из первых и припарковалась в трех машинах от входа.

Однако подход тети Джуди работает не только при поиске лучших мест для парковки. В жизни куча всего интересного – нужно только поискать.

В год моего развода я была на мели, а дети вот-вот должны были на неделю уехать к отцу. Я с ужасом представляла, как останусь одна в огромном доме. И тут на меня снизошло озарение. У меня ведь были мили одной из авиакомпаний! Я начала думать, куда можно отправиться, не потратив на билет кучу денег. Я решила, что стоимость еды из расчетов можно исключить, потому что я все равно потрачу те же деньги на питание, даже если останусь дома. Мне нужны были лишь жилье и развлечения. Куда же мне поехать?

И тут я поняла – в Вашингтон. В Вашингтоне почти все музеи бесплатные. На изучение всей коллекции смитсоновских музеев могла уйти не одна неделя, а у меня было всего пять полных дней.

Не так сложно стать из принцессы парковок королевой путешествий.

Я заказала билеты на самолет, а поскольку дело было в августе, сумела забронировать очень дешевое жилье с завтраками. Так я и отправилась в одну из самых классных поездок в жизни.

Прилетев в Вашингтон, я вышла на Национальную аллею, залитую мягким светом вечернего солнца, и остановилась возле мемориала президента Линкольна. Я поверить не могла, что стою прямо перед ним и вижу, как огромна эта статуя, с какой любовью высечено знаменитое лицо и какие вдохновляющие слова из его речей начертаны на стенах.

Всю неделю я наслаждалась искусством и музейными экспозициями, восхищалась готической красотой кафедрального собора и восторгалась Капитолием и Библиотекой Конгресса. Однажды я еще вернусь в этот город.

Поездка в Вашингтон стала моим первым самостоятельным путешествием. За неделю я узнала, что не только могу путешествовать одна, но и наслаждаюсь этим. Не так сложно стать из принцессы парковок королевой путешествий. Однако мне бы ни за что не узнать этот способ, если бы не тетя Джуди с ее парковочной философией.

Дебора Зигенис-Лаури

Истинное благодарение

Я настаиваю, что благодарность – это высшая форма мысли, это счастье, помноженное на чудо.

Г. К. Честертон

Несколько лет назад, незадолго до Дня благодарения меня ни с того ни с сего бросил мужчина, за которого я надеялась выйти замуж. На следующий день я потеряла работу. На следующий день мне исполнилось сорок.

Я была одинока, едва сводила концы с концами и приближалась к среднему возрасту.

Я десять лет жила в Нью-Йорке и пыталась прокормиться актерским ремеслом. Хотя я добилась определенного успеха на сцене, ни одна из ролей не приносила достаточно денег, чтобы жить безбедно. Я была одинока, едва сводила концы с концами и приближалась к среднему возрасту, в то время как моя профессия превозносит молодость и красоту.

Меньше всего мне хотелось на День благодарения ехать домой во Флориду и встречаться с двоюродными братьями и сестрами, которые были моложе и успешнее меня и уже создали собственные семьи. Оставалось только радоваться, что мы все отправимся в «Брукс» – мой любимый ресторан, который наша семья уже целых двадцать лет посещала по праздникам.

Накануне вылета во Флориду я ужасно простудилась. Я лежала в постели и жалела себя, когда у меня вдруг зазвонил телефон. Это была мама.

– Милая, – сказала она, – у меня чудесные новости!

Я поморщилась. В прошлый раз она сообщила мне чудесные новости о том, что вышла замуж за мужчину, с которым познакомилась в Интернете две недели назад. Теперь она в четвертый раз развелась и жила в новой квартире в доме для «активных пожилых людей», и я опасалась худшего.

– Какие? – шмыгнув носом, спросила я.

– Ну… – протянула она ради пущей драмы. – Каждый год мы ужинаем в «Бруксе», но в этом году я решила сама приготовить семейный ужин. Конечно же, с твоей помощью. Давай прикинем, будет… двадцать пять человек, не считая нас. Разве не здорово?

Может, мне еще не поздно было притвориться, что она ошиблась номером? Я бы так и сделала, если бы сохранила ясность мысли после целой тонны лекарств. Но вместо этого я пробормотала:

– Угу… супер… дождаться не могу.

Повесив трубку, я натянула одеяло на голову и провалилась в сон.

На следующий день я в ужасном состоянии прилетела в аэропорт Форт-Лодердейла.

Забрав багаж, я вышла из здания, чтобы найти маму. Ко мне подъехала какая-то платиновая блондинка, которая тотчас нажала на клаксон.

– Нравится? – спросила мама и высунулась из окна, чтобы поправить волосы, которые еще недавно были седыми и длинными, а теперь, выпрямленные утюжком, доходили ей до плеч.

– Кто вы и зачем угнали машину моей матери? – ответила я.

Она рассмеялась, как школьница:

– Глупая! Так я радуюсь своей чудесной новой жизни!

– О… Прекрасно, – протянула я.

Мне стоило за нее порадоваться, но в тот момент мама выглядела и говорила так, словно была лет на десять младше меня.

Следующий день прошел в суматохе. К полудню я купила больше продуктов и приготовила больше блюд, чем за несколько предыдущих лет. В полночь я стояла над раковиной, по локоть засунув руки в еще не до конца размороженную индейку, и пыталась аккуратно вытащить все потроха.

Хотя все эти хлопоты помогали мне не думать о проблемах, я все равно горевала из-за ситуации в собственной жизни и гадала, что мне делать, когда я вернусь в Нью-Йорк.

В День благодарения мы встали в шесть утра, чтобы закончить все приготовления. Я и подумать не могла, что мы справимся, но каким-то образом нам удалось сделать ужин, прибраться в доме, приставить к обеденному столу в тесной маминой квартире несколько маленьких столиков, отполировать столовые приборы, найти подходящие тарелки и даже вырезать украшения из тыкв.

Мы поставили на приставной стол запеканки и горячие блюда, проверили индейку и как раз успели переодеться к приходу первых гостей. Вскоре дом был полон людей. Никто не спрашивал о моем парне и о работе. Все лишь охали и ахали, увидев накрытый стол. Никто не мог поверить, что мы все это приготовили сами.

Прежде чем приступить к трапезе, мы прочли молитву и перечислили, за что каждый из нас благодарен. Мне всегда это нравилось, но в этот год, хотя я и гордилась своей помощью маме и была рада всех видеть, мне не хотелось произносить благодарности.

Прямо передо мной говорила мама. Она сказала:

– Я благодарна за хорошее здоровье, за друзей и близких. И особенно я благодарна своей дочери Алисе, которая тридцать девять лет назад научила меня, что такое настоящая благодарность.

Я недоуменно посмотрела на нее. Что она имела в виду?

– Отец Алисы, Эд, только что вернулся из армии, – продолжила мама. – Я недавно вышла за него замуж и нянчилась с годовалой дочкой. Мы переехали из Форт-Полка в Луизиане в Питтсбург, потому что Эд устроился там на работу. При переезде потерялась вся наша мебель, а денег на покупку новой у нас не было. Кроме того, мы не могли позволить себе поехать на День благодарения домой. – Мама сделала небольшую паузу. – Я вышла и купила баночку пюре из индейки и баночку морковного пюре для Алисы, а нам с Эдом – по сэндвичу с индейкой. Мы сидели на полу пустой квартиры и плакали от горя. А потом услышали, как Алиса смеется. – Мама взглянула на меня со слезами на глазах: – Ты была так счастлива. Ты пела и с удовольствием играла своей едой в этой холодной, пустой квартире. Я молюсь, чтобы ты, моя дорогая дочка, всегда находила счастье даже в самые тяжелые времена.

Ее слова поразили меня до глубины души. Я все гадала, как женщина шестидесяти пяти лет, которая жила одна и не сорила деньгами, вдруг решила стать красоткой-блондинкой и в День благодарения приготовить ужин почти на тридцать человек.

Теперь я получила ответ. Она просто следовала примеру, который я подала так давно, что уже и сама забыла.

Вернувшись в Нью-Йорк, я нашла в жизни новый смысл и повод для благодарности.

И тоже стала блондинкой.

Алиса Саймон