Текст книги "Куриный бульон для души. Мама и сын. 101 история о безграничной любви"

Глава 3
Спасибо, мама

Все матери – это работающие матери.

Автор неизвестен

Сомнения

Мой сын Мэтт впервые заплакал февральским утром, в одиннадцать часов. Это был не последний раз, но точно – самый лучший.

Полная энтузиазма молодая медсестра улыбнулась:

– У вас прекрасный мальчик! Вы хотите его увидеть?

– Нет, – был мой категоричный ответ. Она хихикнула и вынесла сына из-за ширмы.

– Ох… он такой уродливый, – только и смогла произнести я.

Младенец был лысым, если не считать челки из густых каштановых волос, свисавших до самых плеч. Все его тельце покрывала кровь и какая-то отвратительная слизь. Мое сознание еще не прояснилось после анестезии. Помню, как спрашивала себя: «Что такое ты говоришь? Ты не должна так поступать!»

Это было в четверг. К следующему четвергу мы уже были дома, и я ждала, когда же во мне проснется пресловутая «материнская любовь». Я ухаживала за сыном, держала его на руках, переодевала его, купала – я делала все, что положено… и ждала.

Не знаю точно, когда это произошло: раскачивала ли я в тот момент качели или выбрасывала очередной испачканный подгузник, но мое сердце вдруг подпрыгнуло словно от мощного удара. Если бы оно тогда могло вырваться из моей груди, то сейчас наверняка кружило бы где-то в районе орбиты Венеры. Меня накрыла любовь.

На протяжении следующих двадцати лет я не раз сомневалась, и эти сомнения были столь же глубоки, как любовь, которую я питала к своему сыну. Его детство было преисполнено трудностей. Денег всегда не хватало. Никакой Прекрасный Принц не пришел и не спас нас от бедности, которую я мучительно пыталась преодолеть. Положительных мужских образцов для подражания для моего сына не существовало. Ни один из тех мужчин, что ухаживали за мной, не торопился создать семью, а на меньшее я была не согласна.

Несмотря на все мои усилия, единственной карьерной возможностью для меня стала неполная занятость. В надежде стать педагогом я вернулась в колледж. Когда детский сад был мне не по карману, я тащила Мэтта с собой на занятия, и он безропотно сидел рядом на долгих лекциях. Четыреста шестьдесят четыре доллара, составлявшие мой ежемесячный доход, не раз ставили нас перед трудным выбором. Мы просили у социальных служб еду и одежду. Большинство наших блюд состояли из одной только вареной картошки. Я наконец-то получила степень бакалавра, но моя мечта стать учителем так и не осуществилась, потому что аспирантура оказалась слишком сложной задачей для матери-одиночки.

Я потерпела неудачу.

Каким образцом для подражания я была? Может быть, мне стоило оставить своего сына? Должна ли я была отдать его семье, которая обеспечила бы его гораздо лучше, чем я? Эти сомнения возвращались с каждым увольнением, жертвой которых я становилась.

Единственным, в чем я никогда не сомневалась, была моя любовь к Мэтту и ответственность перед ним. Он вдохновлял меня, когда искать вдохновения больше было негде. Я наблюдала, как он рос, и вместе с ним росли его собственные мечты. Он повзрослел намного раньше положенного срока. Когда меня охватывало беспокойство, он утешал меня, утирая слезы, которые лились рекой, несмотря на все мои усилия сдержать их. Этот любящий, чудесный ребенок заслуживал гораздо лучшего. Я не могла избавиться от чувства, что оказала ему медвежью услугу в тот день, когда стала его матерью.

Да, я сомневалась в себе, но он ни на секунду не сомневался в этой единственной миссии в моей жизни. Мы открыто говорили обо всем, что его интересовало. В меру своих возможностей я отвечала на его вопросы и признавала свою ограниченность, когда ответа не было. Но вот что я точно знала: он никогда не был плохим, просто иногда совершал нехорошие поступки. Я была убеждена, что любовь без условий – это не любовь без ответственности. В тех немногих случаях, когда он попадал в беду, он должен был столкнуться с последствиями своих действий, но, несмотря ни на что, я всегда оставалась рядом.

Несмотря на трудности, мы выстояли и смеялись гораздо чаще, чем плакали. Мы с Мэттом стали командой.

Переживания и потрясения были неотъемлемой частью его существования. Денежные проблемы вынуждали нас много переезжать. Мэтт сменил семь начальных школ. Каждый переезд становился либо попыткой улучшить наше положение, либо спасением от бездомной жизни. В те дни существовало лишь две константы: наша любовь и мои сомнения.

К тому времени, когда мой сын перешел в среднюю школу, стало ясно, что он – особенный. Неоднократные переезды лишили его многих возможностей, однако Мэтт везде блистательно проявлял себя. Его упорный труд, полученные стипендии и финансовая помощь позволили ему поступить в колледж.

Мы продолжали разговаривать обо всем, что происходило в его жизни. Однажды, будучи уже студентом второго курса, он приехал погостить на праздники. Не могу сейчас вспомнить, с чего начался разговор, но сын рассказал мне об одном из своих соседей по комнате. Отец того мальчика, Джона, был генеральным директором крупной международной корпорации, и тот вырос, ни в чем не нуждаясь. Джон признался, что променял бы все, что у него было, на отношения, подобные тем, что были между нами.

Мэтт сказал мне:

– Мама, я хочу, чтобы ты знала, что, несмотря на нашу бедность и на то, что мы иногда не знали, где в следующий раз взять еду, детство было самым счастливым временем в моей жизни. Я ни за что на свете не променял бы тебя на другую мать. Ты дала мне чувство собственного достоинства и уверенность, что я могу достичь чего угодно, если захочу. На твоем примере я узнал, что такое настоящая любовь. Я не смог бы желать лучшего родителя. Мне невероятно повезло, что ты моя мать. Спасибо тебе за то, что ты дала мне жизнь.

Мэтт окончил колледж с отличием. Ему удалось год проучиться за границей, и сейчас он живет в Калифорнии, занимаясь актерской карьерой. И я больше не беспокоюсь о том, правильно ли я поступила тем февральским утром.

Ванда Симпсон

Правило «никаких объятий»

Нет ничего похожего на объятия мамы.

Адабелла Радичи

В свой первый день в детском саду

Он побежал к двери,

Отмахиваясь от объятий матери.

Эти объятья ему больше не нужны —

Ведь теперь он стал совсем взрослым —

Слишком взрослым для разных нежностей.

Вместо этого он быстро помахал ей на прощание,

Надеясь, что этого будет достаточно.

В первый день, когда он вернулся из школы,

Она спросила: «Что вы сегодня делали?»,

И он протянул ей лист бумаги

С большим круглым желтым солнцем на нем.

Картина была совсем неидеальна,

Потому что он запачкал ее,

Но она как будто этого не заметила,

Или для нее это было неважно.

В первый день в средней школе

Он снова направился к двери,

Убегая от объятий своей матери:

Они ему больше не были нужны.

Она что-то кричала ему вслед,

Когда он торопливо шел по улице

В сторону перекрестка,

Где планировал встретиться с друзьями.

Он надеялся, что она поймет,

Почему ему приходится ходить в школу пешком:

Ведь ехать со своей матерью

Просто было бы не круто.

Дома она снова спросила его:

«Что вы сегодня делали?»

Он протянул ей листки бумаги,

Где крестиками были помечены строчки:

Учитель специально отметил

Неправильные ответы, их было слишком много,

Но его мать, казалось, опять ничего не заметила,

Или для нее это было неважно.

В первый день в старшей школе

Он быстро прошел к двери,

Запрыгнул на водительское сиденье

Своего нового блестящего «Форда».

Он ушел, не позавтракав

И вообще не сказав ни слова,

Однако, прежде чем отъехать от обочины,

Он все же посмотрел назад

И увидел, как она отчаянно машет ему рукой,

Он нажал на клаксон всего один раз,

Чтобы хоть как-то скрасить ее день,

И увидел, как на ее лице появилась улыбка.

А потом он скрылся из виду —

И умчался вперед, в другой мир,

В свою новую захватывающую жизнь.

А после выпускного,

Когда слезы гордости блестели в ее глазах,

Он понял, что теперь пришло время

Попрощаться со своей мамой,

Потому что он уезжал в колледж

Навстречу лучшим дням.

Больше не было никаких правил,

Отныне он сам будет искать свой путь.

Чемоданы заполняли багажник

Его грязного потрепанного «Форда».

Он не мог дождаться, когда, наконец, уедет в колледж,

Чтобы заселиться в комнату в общежитии.

Мать открыла перед ним дверцу машины

И закрыла ее, когда он уселся,

Затем она улыбнулась своему сыну,

Хотя с ее подбородка капали слезы.

Она просунула руки в открытое окно,

Пожелала ему удачи в колледже,

А потом притянула ближе к себе своего сына

И нарушила правило «никаких объятий».

Он почувствовал запах свободы,

Выезжая на шоссе между штатами,

Наконец-то его жизнь принадлежала ему одному,

И судьба сулила надежды.

Студенческая жизнь оказалась сложной,

Совсем не такого он ждал когда-то.

Его мать часто писала,

Но у него не было времени отвечать на письма.

К тому же он был взрослым,

Слишком взрослым для разных нежностей.

Его визиты во время каникул —

этого вполне достаточно.

Скоро начнутся экзамены,

Давление было огромным,

Он занимался до поздней ночи.

Его желание сдать их было огромным,

Он задавался вопросом, как он справится,

Как он вообще справится,

Что, если он провалит свои экзамены?

Неужели не будет никакой надежды?

И вот однажды вечером

Он сел в машину

И выехал на магистраль на полной скорости.

Он вернулся на улицу,

На которой когда-то играл,

И вошел в открытую дверь

В дом своей матери.

Она сидела за столом,

А перед ней лежал тот рисунок в рамке.

Воспоминания из прошлого —

Они приносили одновременно радость и боль.

Ей не нужно было спрашивать,

Почему он вернулся из колледжа,

Потому что она знала ответ.

И тогда он нарушил правило «никаких объятий»,

Его руки крепко обнимали ее,

Он смотрел на старый рисунок:

Много деревьев, кривые ветки

И большое круглое желтое солнце.

Мать улыбнулась понимающей улыбкой,

А потом сказала:

«Сынок, я всегда буду тобой очень гордиться,

Ибо посмотри, как далеко ты продвинулся

От того маленького мальчика, такого храброго,

Который, отправляясь в детский сад,

Взмахнул на прощание рукой.

Конечно, ты совершал ошибки,

Но, сынок, я тоже делала это.

Быть идеальным невозможно.

Просто делай все, что в твоих силах,

И не ожидай большего.

Ведь жизнь должна быть веселой,

Ты живешь ее один только раз,

Делай то, что лучше для тебя, сынок».

Позже, сидя в своей комнате,

Чувствуя сомнения и тревогу,

И как становится невозможным

Все, к чему он стремился,

Он смотрел на свой детский рисунок,

На котором большое круглое желтое солнце,

И вдруг понимал,

Что и правда ушел далеко:

От детства – к зрелости,

Борясь со многими страхами,

Сквозь испытания и невзгоды,

Сдерживая слезы,

Зная, что пройти все тесты —

Еще не значит быть успешным.

И лишь тогда ты споткнешься в жизни,

Когда не сделаешь все, что в твоих силах.

Таким был главный урок, который он усвоил,

И этому не учили в школе…

Оказывается, что даже мужчина может

Нарушить правило «никаких объятий».

Шерил Костелло-Форши

Мама

Я стала мамой не так, как все. Я могла забеременеть, но мы с мужем решили вначале усыновить ребенка-инвалида, желающего попасть в семью.

Мы знали, что на нас станут косо смотреть и донимать грубыми вопросами, но все же чувствовали, что это правильный путь. Я еще рожу ребенка, и это будет невероятный и особенный опыт. Я знаю это, потому что однажды вечером уже стала мамой.

Мы решили усыновить двух братьев – пятилетнего Джесси и четырехлетнего Марио. Нам показали фотографии этих мальчиков, сделанные в день, когда их нашли. Они выглядели такими истощенными и больными, что мы перестали сомневаться в нашем решении. Мы приняли их всей душой еще до нашей первой встречи. Но готовы ли они принять нас в свою жизнь?

Кто-то купает ребенка в ванне или кормит его, а я сидела, скрестив ноги, на полу чужого дома, безуспешно пытаясь соединить два кусочка пластика, чтобы построить подводную лодку из «Лего» с одним из моих новых сыновей.

Я не могла отвести взгляда от лиц моих мальчиков. Руки Марио так и летали над катером, который он строил, поглядывая на меня, чтобы убедиться, что я все еще не ушла. Он был прекрасен – длинные ресницы трепетали на его щеках, огромные карие глаза пристально изучали игрушку, зажатую в руке. Я не могла поверить, что ему четыре года – он был таким крохотным, больше похожим на двухлетнего ребенка, а от воспоминания о фотографии, которую я видела раньше, мое сердце сжималось. Теперь он стал пухленьким – и резво передвигал своими крепкими ножками, бегая за игрушками, которые ему хотелось показать нам. Он был таким счастливым, таким доверчивым.

Джесси, напротив, казался намного старше своих пяти лет. Его день рождения был только через несколько месяцев, но его поведение больше соответствовало восьми– или девятилетнему. Он был очень серьезным и страшно переживал о благополучии и поведении своего брата. Несколько раз за вечер он поправлял Марио и заботливо крутился вокруг него, чтобы убедиться, что незнакомые новые родители не навредят братику, которого он защищал и растил всю свою еще недолгую жизнь.

Неужели однажды он позволит нам взять всю ответственность на себя и станет вести себя как ребенок – не снова, а первый раз в жизни? Я надеялась, что Джесси еще может довериться взрослым и впустить их в свое юное сердце. Неужели я взвалила на себя непосильную ношу?

– Мама, передай мне детальку, – услышала я тоненький голос.

Потом этот голос прозвучал вновь, уже громче:

– Мама, передай детальку, пожалуйста.

Опекунши Джесси как раз не было в комнате. Я повернулась, чтобы сказать ему об этом, но осеклась, когда поняла, что он смотрит на меня.

Мама?..

– Ты… ты это мне, Джесси? – тихонько спросила я.

Он кивнул головой и показал мне за плечо:

– Мне нужна вон та деталь, на столе.

Я потянулась за спину, взяла с кофейного столика синий кусочек пластмассы и передала ему. Джесси улыбнулся.

– Спасибо, – вежливо сказал он, ставя фрагмент конструктора на место.

– А можно я тебя обниму? Ты не против? – Мне было немного страшно просить его об этом.

Джесси засомневался, потом посмотрел на меня. Я видела, что он усердно раздумывает. Неужели он доверится мне?

Потом Джесси кивнул.

– Ладно, – сказал он, откладывая лодку в сторонку.

Я потянулась к нему, он подошел и уселся ко мне на колени. Я обвила его руками и крепко прижала к себе. В ответ он тоже обхватил мою шею и обнял меня.

И тут я поняла, что он подарил мне возможность стать мамой. И возможно, я смогу дать ему шанс побыть ребенком.

Барбара Л. Уорнер

Достойная инвестиция

У моей мамы было хрупкое маленькое тело, но большое сердце – такое большое, что и чужое горе, и чужие радости находили в нем отклик и приют.

Марк Твен

Мы всегда подозревали, что наша мать немного сумасшедшая. Взять, к примеру, такой случай.

Однажды осенью, в субботу, мама вернулась домой после целого дня, проведенного в поездках по городу. Мы – пятеро ее детей – сгребали листья во дворе перед домом, когда ее старенький потрепанный пикап вырулил на подъездную дорожку (до сих пор удивляюсь, почему вид этого жалкого подобия машины нисколько ее не смущал).

– Эй, детки, идите посмотрите, что у меня есть! – крикнула мама.

Мы бросились к ней. Никогда нельзя было знать наверняка, что она задумала.

Между тем мать уже забралась в кузов грузовичка и широко раскинула руки:

– Та-даам! Вы можете поверить, что все это совершенно бесплатно?

На ее лице сияла широкая улыбка – она предвкушала эффект.

Забравшись в пикап, мы увидели самый уродливый в мире диван. Некогда его украшала сине-красная клетка, но теперь обивка выцвела и запачкалась, а поролон в некоторых местах вылез наружу.

– Мама, пожалуйста, скажи, что ты не поставишь это в гостиной! – простонала я.

Я уже представляла, как буду объяснять появление этого чудовища друзьям. И вообще, подобные трюки должны проделывать мальчики-подростки, но уж никак не матери! Иногда я думала, что мама просто чокнутая.

– Конечно, нет! – рассмеялась мама. – Я собираюсь поставить его в гараж. Видишь ли, мне кажется, что мы могли бы немного прибраться в гараже и превратить его в комнату для детских посиделок. Мистер Ларсон, который живет на нашей улице, сказал, что, если мы захотим, то можем взять его старый стол для пинг-понга всего за десять долларов. Когда к вам будут приходить друзья, вы сможете тусоваться в гараже допоздна и никого не беспокоить! Итак, что ты думаешь?

Я посмотрела на братьев и сестер – вот кто пришел от этой идеи в восторг.

– Ура! – ликовал Крис. – Это будет тусовка только для парней. Девушкам вход воспрещен. Верно, Джон?

Джон тоже быстро согласился, но мама прервала его:

– Мы все будем делить гараж. Мы ведь всегда так делаем! Однако прежде всего мы должны его вычистить. Пошли!

Мы побросали грабли и последовали за мамой. Должна признать, что, какой бы сумасшедшей ни показалась мне мама, притащившая домой отвратительный диван, идея о комнате для тусовок определенно имела смысл. Перед гаражом уже стояло баскетбольное кольцо и мишень для игры в дартс. Он действительно мог бы стать довольно крутым местом для времяпрепровождения. Я не была уверена, что мои подруги увлекаются настольным теннисом, но, по крайней мере, мы могли посидеть на диване (при условии, что я нашла бы чистое одеяло, чтобы прикрыть все пятна) и просто поболтать.

Гараж быстро стал любимым местом для всех соседских детей – все были не прочь потусоваться и расслабиться. Мама была на седьмом небе от счастья. Ей нравилось, когда в доме было много молодежи. Гости тоже любили ее и относились к ней как к члену своей банды. Иногда по вечерам я приходила домой с друзьями и уже ложилась спать, а мама и мои друзья все еще сидели и болтали! Все считали ее своим другом, и я втайне гордилась тем, что у меня такая классная мама.

Мама сделала наш дом местом, которое всегда было открыто для друзей, независимо от их происхождения и репутации. Родители не одобряли вечеринок и свиданий на стороне, но были рады, когда друзья приходили к нам.

Больше всего мама заботилась о нашей безопасности. Она была гораздо счастливее, зная, что вечеринка проходит внизу, а не где-то еще! Думаю, что мама и папа провели много бессонных ночей под стук баскетбольного мяча или щелканье мячиков от пинг-понга. Но мы ни разу не слышали, чтобы они жаловались. Теперь я понимаю, что с их стороны это была настоящая жертва.

Мама не принадлежала к числу матерей, у которых всегда наготове имеется печенье и молоко для нас и наших друзей. Зато на ее кухне не переводилось охлажденное тесто, смеси для пирожных и попкорн для микроволновки. Даже сейчас, приезжая с мужем в гости к родителям, мы можем рассчитывать на то, что увидим там братьев, сестер и друзей. Случается, что вместо самих братьев и сестер есть их друзья! Мама так расположила их к себе своей политикой открытого дома, что они знают, что всегда могут на нее рассчитывать.

Старый диван все еще стоит в гараже. Он почти развалился, но расставаться с ним никто не спешит. Этот диван напоминает нам о «странностях» нашей мамы и о том, как они повлияли на нашу собственную жизнь.

Эллисон Йейтс Гаскинс

Первое мая

Мистер Кобб завернул полдюжины гвоздик, несколько декоративных зеленых листьев и изящных веток гипсофилы с крошечными цветками в пленку. Очень мило с его стороны было прикрепить ленту вокруг подарка, который я приготовил для матери к празднику Первого мая.

– Как ты все это донесешь, Эрни? – спросил он.

– Я на велосипеде, – ответил я.

– На велосипеде в такую погоду?

Мы выглянули из окна цветочного магазина: деревья гнулись к тротуару из-за сильнейшего ветра. Я кивнул в ответ.

– Что, если обернуть твой букет бумагой?

Мистер Кобб взял цветы и завернул их в два слоя прочной коричневой бумаги. Отдавая сверток, он пожелал мне удачи.

Поблагодарив, я сунул букет под пальто и застегнул пуговицы как можно выше. Лепестки щекотали шею и подбородок, но вряд ли бы они долго продержались, если бы я просто прижал их руками к рулю велосипеда. Я не особо разбирался в цветах, но точно знал, что моя мать заслуживает гораздо большего, чем разодранный букет из стеблей.

И вот я оказался во власти ветра, способного подхватить и унести на два квартала вперед. В тот день поднялся необычайный по силе ветер, и ехать против него было совсем нелегко. Я чувствовал тяжесть в ногах на педалях, руки были сжаты до предела, легкие перехватило. Ветер дул прямо в лицо, и каждый раз, посмотрев вперед, я видел перед собой все тот же магазин в том же квартале. По крайней мере, так казалось.

Из носа потекло, и у меня не было платка, чтобы вытереть его. Не прошло много времени, как растрескались губы. Уши болели до самой глубины, будто кто-то тыкал в барабанные перепонки зубочисткой. Глаза настолько высохли, что я не мог моргнуть, и каждая мышца в теле отдавала болью.

Трасса стала еще оживленнее к заходу солнца. Ветер выбивал меня из велосипедной полосы на проезжую часть, прямо под колеса машин. Водитель грузовика посигналил и резко свернул в сторону, чтобы не задеть меня. Мужчина за рулем «Кадиллака» высунулся из окна и велел мне тащить «свою-знаешь-что» домой.

Уже совсем стемнело, когда я добрался до своего квартала. К тому моменту мои родители уже должны были с ума сходить от беспокойства. Я выглядывал папин минивэн или мамин микроавтобус. Скорее всего, они искали меня. В любой момент они могли проехать мимо, остановиться, погрузить меня с велосипедом и цветами в уютный, теплый автомобиль и довезти до дома. Чем дольше я искал и не видел до боли знакомых фар, тем злее становился.

Вся эта глупая поездка на велосипеде была ради мамы. Самое меньшее, что она могла сделать, – это спасти мою жизнь.

В четырех улицах от дома, выбившись из сил, я остановился и вытащил букет из-под пальто. Мне хотелось выбросить его. Пусть цветы унесет ветер.

Но вид белых гвоздик остановил меня. Они выглядели слегка потрепанными, как и ветки гипсофилы, но в целом букет все еще был красивым. Столько сил потрачено на то, чтобы привезти его сюда, и было бы глупо сейчас выбрасывать.

Я зажал в зубах стебли с бумагой и поехал медленно-медленно, чтобы ветер их не растрепал.

Велосипед занесло и склонило к земле. Скатившись, я приземлился по крайней мере в трех футах от подъездной дорожки и кубарем покатился до самой лужайки перед домом. Цветы были разбросаны по всему двору, оторванные лепестки летали вокруг, как конфетти.

Не обращая внимания на царапины, я обежал двор, чтобы собрать все, что осталось от маминого букета, – шесть ободранных стеблей.

Хлопнула входная дверь, выпуская во двор маму. Я спрятал цветы за спиной.

– С тобой все в порядке? – с беспокойством разглядывая мое лицо, спросила она.

– Со мной все хорошо, – ответил я, сглатывая комок в горле.

– Ты уверен? – переспросила мама. – Почему ты прячешь руки?

– С руками все в порядке. Видишь? – И я показал безобразие, которое до этого было букетом цветов. – Я подарю тебе что-нибудь другое, – пробормотал я в слезах.

Мама сжала цветы вместе с моими руками и вдыхала их так долго, что я уже стал опасаться за ее нос. Наконец она их опустила, и тут я увидел, что она тоже плачет.

– Они прекрасны. Спасибо тебе.

Только тогда я вспомнил, почему купил их для нее. Не потому что был особый день в календаре, а потому что она любила меня, несмотря ни на что. Цветы были мертвы, но в руках мамы они ожили и вновь стали красивыми.

Эрни Джилберт для Донны Гетцингер