Текст книги "Не подпускай меня к себе"

The Killers – Four Winds

Соня.

Как я и говорила, всё началось с сообщения Никиты Верховского, который написал мне два месяца назад и предложил встретиться, чтобы вспомнить былые времена, вот только он забыл упомянуть, что компанию нам составит Малийский, которого видеть в своей жизни я хотела меньше всего.

После странной стычки с моей сестрой, Саша так и не соизволил найти меня. Для такого человека, как он, отыскать адрес кого-то – лёгкая задача. Тем более, что у него есть связи и друзья, которые живут в этом городе и знают каждый его уголок. За два месяца они запросто могли разыскать мой дом, вот только почему-то не стали этого делать. И меня это беспокоило больше всего.

После того, как Малийский кричал, что я всё ещё его девушка и что ему плевать, с кем я там встречаюсь, парень подозрительно затих. Отступил? Понял, что всё равно ничего не сможет изменить в этой ситуации? Сдался? Я с трудом в это верила. Тот Саша Малийский, которого я знала год назад, ни за что на свете не стал бы разбрасываться словами на ветер, а потом сливаться, словно трусливая шавка.

Но чем дольше продолжалось это затишье, тем сильнее я расслаблялась. Впереди меня ждали каникулы, и я не собиралась думать о всяких глупостях и проблемах. Даже если Саша что-то задумал, мне плевать. У него всё равно ничего не получится, ведь я не собираюсь бросать Егора ради того, кто подпортил мне всю жизнь. От той Сони Розиной, которая ходила с красными волосами и проводила время в компании старшеклассников-отморозков, не осталось и следа.

– Ты прекрасна, – Егор убирает прядь волос за моё ухо и склоняется, чтобы поцеловать меня.

Я цепляюсь руками за края его пиджака и приподнимаюсь на носочках – наши губы встречаются, и я чувствую, как всё внутри меня порхает. Правая нога так и норовит взлететь вверх, как это бывает в романтичных фильмах, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не запищать от восторга.

Мы стоим в объятиях друг друга посреди школьного спортзала, который сегодня служит для нас местом, где мы отмечаем выпускной. Всё украшено шариками, ленточками и поздравлениями, свет приглушён, музыка разрывается на части, отражаясь от стен, в стороне стоят столы с угощениями и напитками (в основном соки), в которые кто-то из организаторов подмешал алкоголь. Есть просто спрайт и кола.

Я на каблуках в чёрном длинном платье моей сестры с вырезом возле правого колена, которое Маша надевала на свой выпускной в девятом классе примерно шесть лет назад (удивительно, как я вообще умудрилась втиснуться в него), мои волосы уложены в красивую причёску, а на лице лёгкий макияж. И я счастлива, потому что обнимаю в медленном танце Егора Штормова, на котором даже чёрный классический костюм смотрится идеально. И он целует меня, словно интереснее занятия на свете и быть не может. Его руки лежат на моей талии, мои – на его.

– Вот и всё, – говорю я, когда парень отстраняется.

– Что «всё»? – Егор улыбается.

Мне приходится наклониться к нему, чтобы музыка не заглушала мои слова. Я говорю ему прямо в ухо, кладя подбородок на плечо.

– Школа. Теперь мы будем видеться ещё реже, – я сильнее прижимаюсь к нему. – Ты уйдёшь, без тебя будет скучно.

– Я всё равно в параллельном классе, – фыркает Шторм, утыкаясь носом в мои волосы.

– И что? – я обиженно фыркаю. – Ты будешь тренироваться, я пойду в десятый класс. У меня ещё два года, чтобы выбрать, куда поступать. Я вообще не представляю, кем хочу быть. Тебе хорошо, у тебя есть цель.

Парень смеётся, и я несильно хлопаю его по спине, чтобы он перестал.

– Ты мне сама рассказывала, что твоя сестра выбрала специальность только в начале одиннадцатого, – Егор опускает руку немного ниже и почти кладёт её на мою попу.

– И толк от этого? – я качаю головой. – Она говорила, что потом передумала поступать на психологию, решила идти на филологический, но было поздно сдавать другие экзамены. Вдруг я тоже не успею выбрать, и сдам не то, что нужно?

– Господи, Сонь, – фыркает парень. – У тебя выпускной. До следующих экзаменов ещё два года, ты успеешь решить, куда поступать. Зачем сейчас об этом задумываться?

Я обиженно надуваюсь, но в этот момент плавная музыка резко обрывается, а спустя мгновение спортзал заполняет громкая и ритмичная песня. Егор отстраняется от меня – я даже недовольно вздыхаю – хватает за руку и заставляет меня двигаться под новую музыку. Я тут же забываю о своих мыслях по поводу поступления (не знаю, почему вдруг вообще на меня накатили эти тоскливые размышления) и начинаю танцевать.

Громкая музыка проникает в мою голову, заставляя двигаться в хаотичном танце: жарко, весело и безумно приятно. Особенно, когда Егор нелепо двигается рядом со мной, смешно кривляясь. Сознание разрывается: хочется всего и сразу. Мои глаза часто закрываются от ярких прожекторов и порой ловят изящные тела рядом с собой. Яна с Юлей развлекаются недалеко от меня, Шторм танцует со мной, изредка касаясь руками моей талии, одноклассники хаотично разбросались по «танцполу» – всё это даёт невероятный заряд позитива!

В какой-то момент парень хватает меня за руку и тянет в сторону столиков, и я послушно пробираюсь между выпускниками, следуя за ним. Мы останавливаемся возле столика с едой и переводим дыхание.

– Жарко! – тяну я, шумно дыша.

Штормов наливает мне сока и протягивает стаканчик – я послушно забираю его и делаю глоток, немного морщась и понимая, что нам попалась бутылка, в которую добавили алкоголь. Для нас, вроде как, ещё несовершеннолетних, учителя решили запретить спиртное, поэтому официально на выпускном его быть не должно, но когда мы вообще следовали правилам?

– Хочешь, выйдем на улицу? Подышим воздухом? – предлагает Егор.

– Давай! – я допиваю сок, хватаю кекс с тарелки и только после этого мы направляемся в сторону выхода. Кекс я тут же запихиваю в рот.

Мы пересекаем школьный коридор – музыка уходит на задний план, но её до сих пор слышно – и выходим во двор. На улице уже стемнело, прохладный воздух охватывает меня в свой кокон, и я ёжусь от внезапных мурашек. Егор замечает это и снимает пиджак.

– Держи.

Я благодарно улыбаюсь, рассматривая парня. Он в белой рубашке и в брюках, прячет руки в карманах. Выглядит в свете школьных фонарей чертовски красивым. Набрасываю на плечи пиджак и улыбаюсь, вдыхая прохладный воздух. Город шумит где-то очень далеко, а здесь на крыльце тихо и спокойно. Никого нет и не должно быть, ведь все сейчас в спортзале веселятся и празднуют выпускной. Сейчас около двенадцати, может быть, почти час, но вряд ли кто-то из учеников собирается возвращаться домой. Праздник в самом разгаре, но здесь, стоя в ночной тишине, я почему-то не ощущаю никакого веселья. Меня вдруг накрывает меланхолия и тоска.

Это ведь конец. Никаких уроков, никаких экзаменов до осени. Основную часть своих одноклассников я больше не увижу. И Штормова в школьном коридоре тоже. Как-то грустно.

Дверь позади нас открывается, и мы оборачиваемся.

– И вы здесь, – Матвей усмехается, словно подумал о чём-то неподходящем.

Он достаёт пачку сигарет, стучит по ней, вытаскивая одну пленницу, и зажимает губами.

– Пошли за угол, – Егор шмыгает носом. – Учителя увидят, снова выговор получишь.

– Да толку-то от них, – фыркает Матвей, но послушно направляется в сторону угла школы, где обычно ребята прячутся от взрослых на переменах, чтобы покурить.

Шторм кивает мне, мол, пошли с нами, и двигается вслед за другом. Я плетусь позади, кутаясь в пиджак парня и незаметно вдыхая его запах. Обожаю одежду Егора, она всегда пахнет вкусными духами и излучает свой особенный уют. Я бы не прочь была зарыться в куче барахла парня и никогда не вылезать из него.

– Там душно, жесть просто, – жалуется Матвей.

Мы заходим за школу и проходим ещё несколько метров, прежде чем остановиться. Матвей щёлкает зажигалкой и прикуривает. Здесь нет фонарей, поэтому тень скрывает нас. Тлеющий огонёк то меркнет, то разгорается с новой силой, когда парень вдыхает дым в лёгкие. Я чувствую едкий запах и немного морщусь. Егор стоит рядом со мной – его руки всё ещё в карманах.

– Да, – тянет Шторм. – Поэтому мы вышли подышать.

Я молча наблюдаю за ребятами, опускаю голову и смотрю на свои туфли. Я без колготок, и прохладный ветер сковывает мои ноги. Здесь музыка из спортзала практически не слышна, и тишина наваливается на нас, словно пытаясь спрятать от чего-то.

– А я, пожалуй, как вернусь, сожру чего-нибудь, – бросает Матвей. – Чёт я за весь вечер даже пирожка не съел. Всё Куркина со своим «пошли танцевать». Я же не танцую…

Егор смеётся. Я смотрю на него и немного улыбаюсь. Внутри приятно щекочет, и я не могу оторвать взгляд от очертания его профиля. Шторм мой. Только мой. Никому его не отдам. Я готова урчать от удовольствия от одного только взгляда на парня.

– Что? – Штормов замечает, что я пялюсь на него.

Я отворачиваюсь.

– Ничего, – довольно мурлычу я, продолжая лыбиться себе под нос. Снова смотрю на парня, подхожу ближе и целую его в губы, чувствуя, как его крепкая рука опускается на мою талию.

– Ой, вот только не при мне, – стонет Матвей, изрядно уставший от того, что мы с Егором постоянно тискаемся рядом с ним.

– Не завидуй, – показываю ему язык.

– Чему? – парень затягивается. – У меня нет никакого желания сосаться с Штормом.

– Да ладно! – обижается тот. – Ты разбиваешь мне сердце!

Егор делает шаг к другу, но тот отступает.

– О, нет. Даже не думай, – предупреждает Матвей.

– Что? – издевается парень и надувает губы бантиком. – Ты только что оскорбил меня до глубины души. Как мне теперь жить? Ты понимаешь, что это психологическая травма на всю жизнь!

Егор пытается перехватить Матвея за плечо, но тот ловко уклоняется и уходит в сторону.

– Отвали, чувак!

Я смеюсь, наблюдая за ними. Ну, как дети, ей богу! Сильнее кутаюсь в пиджак, затем всё-таки решаю надеть его и просовываю руки в широкие рукава, чуть ли не пища от удовольствия. Парни бесятся, а я стою в стороне и смотрю на них, пытаясь запомнить это мгновение, чтобы потом вспоминать его и улыбаться. Егор, наконец, отстаёт от друга и смотрит на меня – его взгляд падает мне за спину, и весёлая улыбка тускнеет.

Veto – You You

Я медлю, а затем оборачиваюсь, думая, что нас застукали учителя или кто-то из родителей, но вижу только четыре фигуры, скрытые в темноте, направляющиеся к нам. Пыл парней стихает, словно они не хотят, чтобы кто-то посторонний видел их поведение, слышу, как парни позади меня переговариваются и стукаются кулаками, но мой взгляд всё ещё прикован к незнакомцам.

Я смотрю на самого крайнего из них и с медленно подступающим к горлу ужасом понимаю, кто это. В тёмной фигуре я узнаю того, кого меньше всего ожидала здесь увидеть. Малийский.

Я отступаю на шаг назад, чтобы оказаться ближе к Егору, но ноги не слушаются. Их четверо. Нас… Нас всего двое, если не читать меня. В памяти всплывают воспоминания, когда ребята из старших вместе с Сашей устраивали разборки с другими группами, и дрались они не всегда честно. Дико, безудержно и безжалостно.

Я не хочу даже думать о том, что затеяли эти парни, но страх внутри меня сковывает все движения. Я делаю ещё один небольшой шаг и загораживаю Егора, словно это спасёт его и спрячет от пристальных взглядов незнакомцев. Кто другие трое парней, идущие рядом с Малийским, я понятия не имею, но выглядят они устрашающе.

Ребята останавливаются в паре метров от нас.

– Закурить не найдётся? – спрашивает Саша.

Ни Егор, ни Матвей не в курсе, как выглядит мой бывший и что это именно он стоит перед ними и просит сигарету. Я напряжённо молчу, пристально наблюдая за каждым движением парня. Чего он добивается? Зачем пришёл на мой выпускной и подкараулил нас?

Еле дрожащая надежда внутри меня заставляет верить, что это просто ради показухи, что он просто хочет доказать мне, что-то продемонстрировать. Вот только что?

Матвей достаёт из кармана пачку сигарет и делает несколько шагов в сторону Саши, а я мысленно кричу ему, чтобы он отошёл, чтобы держался подальше, чтобы не был таким доверчивым. Я снова отступаю и натыкаюсь на Егора, который обнимает меня за плечи, словно чувствуя моё напряжение. Его пальцы сжимают меня крепче, чем это нужно.

Малийский забирает пачку, достаёт одну сигарету, а потом исподлобья смотрит на Матвея.

– Возьму две, не против?

Тот пожимает плечом.

Саша спокойно достаёт вторую сижку, возвращает пачку владельцу, прикусывает фильтр губами и прикуривает. Пламя сигареты на мгновение освещает его лицо, и холод скользит по моим внутренностям. Я с трудом сглатываю, осторожно нащупываю рукой ногу Штормова и пытаюсь совладать со своим дыханием, потому что лёгкие предательски подводят.

Саша затягивается и шумно выдыхает дым.

– Красивое платье, Розина, – как бы просто так бросает Малийский.

Я не отвечаю, потому что вообще не могу контролировать своё тело, не то что совладать с голосом. Я так напряжена, что хочется просто упасть в обморок и очнуться, когда всё это уже закончится.

– Ты его знаешь? – спрашивает Егор, но я продолжаю молчать.

Осторожно откидываю голову назад и прислоняюсь затылком к плечу парня, а спиной к груди, словно это просто стена. Взгляд продолжает пристально наблюдать за Сашей, и я чувствую себя жертвой, которую заприметил хищник. Один неверный шаг, одно движения, и я готова бежать, но вместо этого я превращаюсь в камень.

– Так, это и есть твой новый парень? – Малийский смотрит на Егора. – А я то думал, на кого ты меня променяла.

Я открываю рот, чтобы возразить, но голос пропадает. Я не могу произнести ни слова. Матвей, словно почуяв опасность, отступает на шаг назад, чтобы держать дистанцию, но Штормов вместо этого, наоборот подаётся вперёд, даже не обращая внимания на то, что я всем своим телом пытаюсь остановить его.

– Ясно, – в голосе Шторма я слышу иронию. – Как там тебя? Саша, да?

Егор делает шаг в сторону и отводит меня за спину – мы меняемся с ним местами.

– Я два раза повторять не стану, – продолжает Егор, склоняя голову к плечу. Он обычно так делает перед спаррингом, когда собирается побить кого-нибудь, и я хватаюсь за его рубашку, пытаясь остановить, но мои пальцы слабые и, наверное, напоминают сейчас захват ребёнка. – Соня – моя. Если ты ещё хоть раз подойдёшь к ней, я тебе все кости переломаю.

Малийский смеётся, затем медленно вынимает сигарету изо рта, сбрасывает пепел и качает головой.

– Тогда тебе пора начать ломать их прямо сейчас, – бросает он.

Егор шикает и делает шаг вперёд, но остальные парни срываются с места, словно собаки по приказу хозяина, и преграждают Шторму дорогу. Парня это не останавливает. Он с одного удара в челюсть заставляет незнакомца отшатнуться назад, уклоняется от замаха второго, ударяет его под дых и заставляет повалиться на землю. Третьего берёт на себя Матвей.

Я закрываю рот рукой, наблюдая за дракой, и отхожу назад, чтобы не попасть под раздачу. Егор добирается до Саши, который спокойно стоит и курит, хватает его за грудки и резким ударом отправляет на землю.

– Я же сказал, – сплёвывает Егор, затем ударяет Малийского в челюсть. Поднимает за грудки и снова ударяет. – Чтобы я не видел тебя рядом с Соней.

Штормов отпускает парня и отступает назад. Он отряхивает руки, словно испачкался в чём-то, и поворачивается ко мне. В полумраке я вижу его улыбку, мол, ничего сложного – разобраться с плохими парнями.

В это время Малийский поднимается на ноги у него за спиной – я вижу, как в его руке сверкает лезвие, и в ужасе открываю рот, чтобы крикнуть «осторожно», но вместо меня это делает Матвей. Егор оборачивается, сгибает колени и отводит удар в сторону, выбивая нож из руки Саши. Мой бывший снова пытается ударить его, но Штор плавно уходит в сторону и опять заваливает противника на лопатки.

– Ты что тупой? – бросает Штормов. – Я тебе не уличный шпана. Грязные штучки со мной не прокатят.

Егор ударяет парня ногой в челюсть.

– Я сказал, что два раза не повторяю, – он шмыгает носом. – Но это уже третий раз. Для особо тупых, – парень ударяет Сашу кулаком в лицо. – Никогда, – снова удар, – не подходи, – ещё один, – к Соне Розиной! – последний замах, и Малийский окончательно падает на землю. Боюсь даже представить, что творится у него с лицом…

Я облегчённо вздыхаю. Все мои худшие опасения испаряются, и я протираю лицо ладонями, забывая про макияж. Как я могла подумать о том, что Егор проиграет такому придурку, как Малийский? Даже его грязный приём в виде ножа не прокатил… Но всё равно… Это… Боже, я чуть не умерла от страха.

Я не успеваю убрать руки от лица, как слышу удар и металлический звон, и вскидываю голову. Матвей лежит на земле, а рядом с ним стоит один из парней. В его руке монтировка. Тут же мимо меня кто-то проносится, почти задевая моё плечо, и я наблюдаю за тем, как пятый парень, до этого прятавшийся за школой, подлетает к Егору и с размаху ударяет его битой по спине. Я вскрикиваю. Штормов падает на колени. Следующий удар заставляет его упасть на бок. Егор пытается перехватить биту, но парень с монтировкой заезжает ему по лицу ногой, затем по рёбрам, в живот. Егор группируется, и три последних удара приходятся ему по рукам и плечу.

– Хватит! – кричу я, срываясь с места. Оцепенение постепенно проходит – я толкаю парня с битой в спину, но он слишком мощный и крепкий. – Перестань! – одним движением руки он отталкивает меня, и я отшатываюсь. Каблук ломается, я падаю.

Егор пытается подняться, чтобы помочь мне, но ещё один удар ногой приходится ему в голову, и парень отключается. В это же время из-за угла появляются какие-то парни с параллельного класса.

– Эй! – кто-то кричит.

Всё перед глазами расплывается – я смотрю только на Штормова, который лежит на земле без сознания. Его когда-то белая рубашка покрыта грязными пятнами и кровью. Я с трудом поднимаюсь на ноги, не обращая внимания на то, как шайка Малийского, которую спугнули выпускники, ретируется куда-то за школу, и оказываюсь рядом с Егором.

Переворачиваю его на спину и с ужасом отшатываюсь, потому что его лицо всё в крови. Бровь, губа, кажется, нос.

– Егор, – хрипло зову я, но парень не отвечает. – Позвоните в скорую, – на выдохе прошу я, когда ребята подбегают к нам. – Боже, позвоните…

Я осекаюсь и смотрю на Матвея. Он лежит в паре метров от нас без сознания, и, кажется, у него пробита голова. С ужасом понимаю, что это всё моя вина. Из-за меня сюда пришёл Малийский, я втянула парней в это… Боже… Это всё я. Я…

***

– Ничего серьёзного, – говорит врач, поправляя белый халат.

Я стою в коридоре больницы, куда привезли недавно Егора с Матвеем, и смотрю через большое стекло на кровать, где без сознания лежит Штормов. К нему подключены приборы, и они мерно пикают, показывая его состояние. Рядом со мной стоит Сергей Петрович, отец Егора, который разговаривает с доктором. Я в это время неотрывно смотрю на парня, и мне чертовски хочется плакать. Напряжение, преследовавшее меня по пятам с момента появления Малийского, постепенно исчезает, оставляя только пустоту.

– Синяки, ссадины. Никаких переломов или сотрясения, – продолжает врач. – Парень в рубашке родился. Ушибы пройдут быстро, но ему нужен отдых. Пусть побудет в больнице пока парочку дней, а там дальше посмотрим.

Слышу, как Сергей Петрович облегчённо вздыхает.

– А вот со вторым парнишкой немного хуже, – доктор прокашливается. – У него сильное сотрясение. Небольшая трещина в затылке. Пока его состояние стабильно, но нужно подождать, когда он очнётся. Тогда можно уже точно говорить о последствиях.

– Спасибо, доктор, – говорит мужчина.

Я слышу шаги – врач уходит. Несколько секунд нас накрывает тишина, а затем тихие шаги добираются до меня и останавливаются рядом. Краем глаза я вижу, как Сергей Петрович встаёт справа. Мы молча смотрим на Егора, который в этот момент лежит в постели, подключённый к приборам и к капельнице. Его лицо в синяках и ссадинах, самые проблемные места залеплены пластырем.

– Всё будет хорошо, – говорит его папа.

Я не отвечаю. Я смотрю на Штормова, но не вижу его, только кровать с белым одеялом и мерно дышащее тело. Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем мужчина снова начинает говорить.

– Я знаю, что вы любите друг друга, – тихо говорит он. – И я ничего не имею против тебя, Сонь. Ты хорошая девочка.

Я не хочу, чтобы Сергей Петрович продолжал, потому что прекрасно знаю, чем всё это закончится. Он вздыхает.

– Не пойми меня неправильно, – пауза, – но я думаю, что будет лучше, если вы расстанетесь. Ты его постоянно втягиваешь в какие-то неприятности. Сейчас с ним всё хорошо, но в следующий раз он может не отделаться просто ушибами. Если он получит серьёзную травму, ему придётся забыть о боксе. А ты знаешь, что бокс, – это всё для него. И ты тоже. Он может пожертвовать боксом, ради тебя, а потом жалеть об этом всю жизнь. Не знаю, что с ним станет, если он лишится его. Он боец, ты это знаешь. Он по-другому не умеет жить.

Я смотрю на Егора и не понимаю, что я чувствую. Мне кажется, что его отец обращается вовсе не ко мне.

– Я не могу тебе запрещать видеться с ним, – продолжает он. – Но я надеюсь, что ты поймёшь меня. Вы ещё дети, у вас всё впереди. Но если Егор сейчас лишится возможности заниматься боксом, это убьёт его. И даже ты не сможешь его спасти.

Я набираю в лёгкие воздух и медленно выдыхаю. Молчание давит, и я не знаю, стоит ли мне отвечать на слова мужчины или же лучше промолчать.

– Я знаю, – тихо говорю я.

Я вспоминаю, как Егора избивали, и пустота внутри меня увеличивается ещё на пару сантиметров. Я с самого начала знала, чем это всё закончится, но просто не хотела этого принимать. В тот момент, когда Малийский снова появился в моей жизни, я поняла, что это конец. Он не оставит меня в покое, пока не доберётся до Егора. Он не из тех, кто просто отступает. Он действует по принципу «не моё, значит, никто другой тоже не получит».

И Шторм не отступится. Он будет защищать меня до последнего. Сергей Петрович прав – я постоянно втягиваю парня в неприятности; я причина того, почему он сейчас лежит в палате без сознания и почему у Матвея тяжёлая травма. Только я во всём этом виновата.

– Не говорите ему ничего, – прошу я, пристально вглядываясь в лицо Шторма.

– Хорошо.

– До свидания, Сергей Петрович, – я закрываю глаза, отступаю и разворачиваюсь, чтобы уйти.

– Прощай, Соня, – мужчина не смотрит на меня.

Я хромаю по коридору, потому что правый каблук сломан, оставляя позади Егора Штормова в адски-белоснежной палате. Так будет лучше. Пусть он сосредоточится на боксе, а я на учёбе, тогда Малийский больше не станет преследовать Шторма. Егор должен стать хорошим боксёром, когда-нибудь он скажет мне спасибо. А пока он должен забыть про меня…

Fallulah – Give Us A Little Love

Егор.

Когда тебя со всей силы ударяют бейсбольной битой по спине – это, как минимум, неприятно. Я, человек, привыкший к постоянным избиениям на ринге, который всю жизнь только и делает, что получает от противников удары по лицу, рукам и корпусу, искренне негодую, как вообще можно использовать грязные приёмчики и нападать со спины? В принципе, возмущаться мне было некогда.

Всё происходило слишком быстро, чтобы соображать над своими поступками. Прежде чем боль пронзила область лопатки, я увидел Матвея, падающего на землю, и в тайне порадовался, что удар прилетел мне не в затылок. Я уже валялся на земле и не мог подняться, поэтому машинально сгруппировал тело, чтобы избежать серьёзных травм. Сквозь блок я видел друга и думал о том, что нужно помочь ему. Когда тебе прилетает удар монтировкой в голову – это гораздо хуже, чем пара пинков в лицо и сломанный нос.

Я думал лишь о том, чтобы не отключиться, потому что если я потеряю сознание, то не смогу защитить ни Соню, ни Матвея. Мне нужно было выбрать момент, перехватить биту ударить парня по ногам, но чувак с монтировкой портил мне все планы.

Да и вообще, о чём я говорю? Какие планы? Всё происходило так быстро, что я действовал на автомате. Боль разрывала меня, адреналин зашкаливал. Сомневаюсь, что вообще мог трезво оценивать ситуацию. В какой-то момент я просто открылся, получил удар в голову и потерял сознание. Очнулся через пару дней в больнице, врачи сказали, что со мной всё в порядке и что скоро я смогу отправиться домой. Матвей был всё ещё без сознания.

– Ты Соню видел? – спрашиваю я отца, когда тот в очередной раз приходит навестить меня.

– Нет, – он пожимает плечом. – После выпускного не видел.

Я поджимаю губы, листая в телефоне ленту «вконтакте» и пытаясь не думать о многочисленных сообщениях, которые прислали мне друзья, чтобы подбодрить и пожелать скорейшего выздоровления. Я ни на одно из них не ответил.

– Она трубку не берёт, – бормочу я, лениво проводя пальцем по экрану. – На сообщения не отвечает. Куркина говорит, что та уехала к бабке в деревню.

Отец не отвечает, и я поднимаю на него взгляд, чтобы убедиться, слушает ли он меня.

– Ну, – он шмыгает носом. – Наверное, уехала в деревню, – безразлично бросает папа.

Я фыркаю и поправляю съехавшую повязку на руке, которая чертовски мешает. Скорее бы уже выписаться и отправиться домой: больничная еда просто ужасна.

– Она не могла уехать после того, что случилось, и даже не прийти ко мне, – недовольно бурчу я.

Проходит ещё одно сообщение, телефон вибрирует, и я замираю, поспешно возвращаясь к диалогам. Нет. Это не от Розиной. Вздыхаю и ставлю сотовый на блокировку.

– Может быть, родители отправили её в деревню как раз из-за этого, – предполагает папа. – Связь там не ловит, вот она и молчит.

Я прищуриваюсь, подозрительно всматриваясь в отца, затем недовольно морщусь и вздыхаю.

– Может быть, – бурчу я. – Как там Матвей?

Отец качает головой, несколько секунд молчит.

– Ещё не очнулся, – бросает тренер.

– Неделя прошла, – говорю я, потирая лицо ладонями и шумно вздыхая. Пытаюсь избавиться от картинки, как друга ударяют монтировкой по голове. И как я не заметил, что тот урод начал доставать её? – Ко мне копы приходили вчера, – смотрю на отца. – Сдал им этих ублюдков.

Папа кивает, потирая переносицу. Выглядит он уставшим и потрёпанным. В палате тихо, пахнет какими-то лекарствами, во рту у меня привкус пресной каши, которую давали на завтрак. Хочется уже выйти на улицу и погреться в лучах солнца, а не лежать в этой постели целыми днями. У меня ведь ничего серьёзного нет, почему они меня здесь держат?

– Я знаю, – говорит он. – Их ещё не нашли.

Поджимаю губы, поправляя подушку под спиной, чтобы было удобнее сидеть.

– Сомневаюсь, что вообще ищут. Это же полиция. Они там ни черта не делают, – бурчу я.

– Вот только давай без самодеятельности, – упрекает меня отец. – Не надо искать и мстить им, пусть следователи делают свою работу.

Я отмахиваюсь, ничего не отвечая. Заняться мне больше нечем, как искать этих упырей. Я всё равно практически не помню, как они выглядели. Темно было. Если только связаться с бывшими друзьями Розиной, которые её подставили в тот раз, выпытать их, где искать Малийского, а там дальше вместе с ним найду и остальных. Они, наверное, залягут на дно, пока ажиотаж не поутихнет.

– Егор, – отец возвращает меня в реальность. – Пообещай, что не будешь искать их и нарываться на неприятности.

Где-то я уже это слышал.

– Ладно. Когда меня уже выпишут? Хочу на тренировку. У меня соревнования скоро, – недовольно бурчу я.

Папа цокает и вздыхает.

– Послезавтра. Врач сказал, пока никаких нагрузок, так что, когда полностью восстановишься, тогда и поговорим о тренировках, – он поднимается на ноги, намекая, что ему пора на работу. Или ещё куда, не знаю.

– Но, па, – ною я. – Я в порядке. Всего лишь синяки!

– Никаких «па», – он хлопает меня по плечу. – Завтра зайду, не скучай.

Я фыркаю, провожая его недовольным взглядом, а, когда дверь за отцом закрывается, возвращаюсь к телефону. Куда же делать Розина? Если бы предки силком отправили её в деревню, чтобы избежать встречи с Малийским, она бы, как минимум, написала мне и предупредила. Или попросила бы кого-то из подруг.

Но она исчезла, словно её никогда и не существовало. Не нравится мне всё это. Жопой чую, что что-то не так.

***

Утром через день меня выписывают. Я с радостью покидаю палату, в которой провёл почти полторы недели, разбрасываюсь прощальными фразочками, адресованными пациентам или медсёстрам, и заклинаю себя, что никогда в жизни больше не вернусь в это жуткое, холодное, пропитанное болезнью, место. Хватит с меня таких приключений…

Перед уходом я заглядываю к Матвею. Он лежит без сознания, и у него изо рта торчит противная кислородная трубка. Голова перебинтована. К телу прикреплены провода от пикающих приборов. Жуткое зрелище. Я достаю телефон и делаю пару снимков, чтобы потом показать другу и поиздеваться над ним, но затем вдруг понимаю, что это глупая идея. Фото не удаляю.

Матвей не просыпается с того самого вечера, и чем дольше он валяется без сознания, тем сильнее я беспокоюсь за него.

От Сони Розиной нет никаких вестей. «Вконтакт» она не заходит, на звонки не отвечает. Я даже решаю написать её сестре, но та лишь отмахивается, что Соня в деревне. Эта тишина продолжается почти месяц, пока однажды мне не приходит неожиданное сообщение.

«Всё кончено, Егор. Мы расстаёмся. Не пиши мне больше».

Я ничего не понимаю, поэтому предупреждение Розиной меня не останавливает. Я заваливаю её сообщениями – она в ответ отправляет меня в чёрный список. Я звоню ей – она меняет симку. Спрашиваю номер у её сестры, Куркиной, Юли, но те говорят, что Розина запретила им вообще разговаривать со мной. Караулю её у подъезда чуть ли не каждый день, но выловить получается только Машу. Она говорит, что Соня пробудет в деревне до самого сентября. Причины, почему Розина внезапно решила расстаться со мной, она не знает. Хотя, скорее всего, просто не хочет сообщать мне.

Мне ничего не остаётся, как окунуться с головой в тренировки, чтобы не думать о Соне, но мысли всё равно сводят меня с ума. Я решаю пойти в десятый класс, чтобы хоть где-то пересекаться с ней и попытаться выяснить, что же произошло. Ей снова угрожал Малийский? Или её родители узнали обо мне? Может быть, я сделал что-то не так?

Спустя ещё две недели Матвей приходит в себя. Врач говорит, что его состояние стабильное, но друг всё равно жалуется на адские головные боли. В остальном с ним всё нормально, хотя доктор не спешит его выписывать. Больше месяца Матвей проводит в больнице, шутит, что в армию теперь ему дорога точно закрыта.

Александра Малийского так и не нашли.

***

Наши дни.

– Ты издеваешься? – спрашиваю я Розину, поджимая губы, когда девушка заканчивает рассказывать, почему вычеркнула меня из своей жизни.

– В смысле? – не понимает она.