Электронная библиотека » Мартин Бедфорд » » онлайн чтение - страница 4

Текст книги "Работа над ошибками"


  • Текст добавлен: 4 ноября 2013, 21:38


Автор книги: Мартин Бедфорд


Жанр: Современная проза


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Шрифт:
- 100% +

2. География

География:

1) наука, изучающая жизнь планеты Земля и описывающая:

1а) сушу, моря и воздушное пространство;

16) территориальное распределение растении, животных, в том числе людей, и промышленности;

2) географические особенности какой-либо местности.

Наш микрорайон представлял собой остров, треугольник; четыре сотни домов с грубо оштукатуренными стенами, ограниченных с одной стороны двухполосным шоссе, а с двух других – рощицей и промышленной зоной. Шесть огромных восьмиэтажек – нагромождение квартир над бесконечной чередой магазинов, улица с небольшими коттеджами, стариковский приют, два паба, оздоровительный центр, скаутская казарма, церковь, детская площадка. Казарму как-то сожгли, потом перестроили, потом снова сожгли. Перед церковью на щите вывешивались плакаты типа: «Иисус ждет вас в гости на Рождество» или «Плотник из Назарета сколачивает артель». Раньше на месте нашего микрорайона были поля и леса, и холм – там, где потом построили школу. А осталась только рощица – скопление высоких деревьев на горке с видом на крыши домов. Почва в рощице – в основном гравий и галька. Отец говорил, что когда-то, много миллионов лет назад, еще до людей, здесь было морское дно. В наш дом мы въехали, когда мне было три месяца от роду. Мы перебрались сюда из другой части округа, потому что старая квартира сделалась мала: вместе со мной нас стало четверо. Вокруг были сплошные новостройки, некоторые даже незавершенные, и мама рассказывала, что из-за грохота грузовиков я часто просыпался и плакал. У нашего дома, как и у всех домов на нашей улице, была яркая кирпично-красная дверь. Перед домом – дорожка и клумбы, позади – бетонная площадка и полоска земли. Отец вскапывал ее и сажал овощи. Он хотел еще завести кур, но чертов совет не дал разрешения. Дэннис. сосед, держал голубей в сарае с сетками на окнах. Пахло ими даже у нас во дворе. Дэннис с ними разговаривал, у них у всех были имена. Он подносил их к лицу и целовал в клювастые головки. И каждый день выпускал полетать – их было двадцать, а то и тридцать, – и они кружили, парили над дворами, потом рассаживались по крышам окрестных домов, потом возвращались в сарай. Всегда возвращались. Дэннис, бывало, говорил:

Если голубей держать взаперти, домой их возвращаться не научишь.

В дни скачек он подолгу стоял во дворе и глядел в небо. Ждал, когда белое, серое, голубое покроется черными точками. Отец говорил: голуби – летучая зараза. Крысы крылатые. Когда мы с Дженис играли возле дома, то должны были следить, чтобы не наступить на цветы или овощи. У меня был трехколесный велосипед, у нее – ролики. Мы катались на заднем дворе или туда-сюда по дорожке перед парадным входом. Чтобы смотреть за нами, мама оставляла дверь открытой. Потом я стал старше, у меня появился нормальный велосипед, и я катался уже по всему микрорайону и у фабрик, и в рощице, по втоптанному в землю гравию. Я лазил на деревья. Я хотел духовое ружье, стрелять белок и птичек. Мама сказала нет. А мне хотелось выстраивать в ряд пустые консервные банки и по очереди их отстреливать.


Я перестал играть на улице, когда мне было около двенадцати. Из дома выходил только в школу. Шел в школу, возвращался домой, съедал то, что на третье, уходил к себе. Потом я перестал есть на кухне. Заставлял маму приносить еду ко мне в комнату. Я не разрешал ей входить – она должна была постучать и поставить поднос на пол рядом с лестницей. Если еда мне не нравилась, я выкидывал ее вниз. Если мама все-таки входила ко мне, я дурным голосом орал, чтобы она выметалась. Иногда я прогуливал школу, иногда возвращался домой после первого или второго урока. Маме врал, что плохо себя чувствую, а то и вовсе отмалчивался, не обращал на нее внимания, и все. В те дни, когда я решал не ходить в школу совсем, мама по моему настоянию звонила туда и говорила: «У Грегори плохой день». Когда на следующий день или через пару дней я шел в школу, мама писала классному руководителю записку.


Декабрь 1971

Линн, Грегори

Класс 2 – 3

География

Грегори очень точно и аккуратно чертит карты и диаграммы, но ему следует внимательнее слушать на уроках объяснения учителя.

Э. Р. Дэвис-Уайт (миссис)

К изучению своего микрорайона я вернулся только по окончании эпопеи с мистером Патриком. Для начала стал выходить наружу через день, потом каждый день – всякий раз чуть продлевая время пребывания снаружи. Я рисовал какое-нибудь место – магазин или что-то еще – и себя в нем; потом отправлялся туда, непременно в той же одежде, что и на рисунке. Постепенно топография окрестностей восстановилась в памяти, и я начал совершать более далекие вылазки. Ездил на автобусе, туда, где много магазинов. Сидел в парке: в обед, 18 марта. Кругом были люди – клерки, продавцы, – они ели сэндвичи. Я ни с кем не разговаривал, сидел на деревянной скамье. Было солнечно. Я даже снял на время капюшон. В другой раз я ездил в Лондон, в самый центр. В поезде напротив меня сидела женщина, незнакомая. В зеленом пальто с черными отворотами. На коленях – открытый журнал. Я с ней разговаривал. Мы вели беседу.

Извините, вы не подскажете, этот поезд идет на вокзал Виктория?

Да, идет.

Моя тетя очень радовалась тому, что я прогуливаюсь. Она говорила, что и Марион бы очень порадовалась, именно этого она бы и хотела. Марион – моя мама. Она отошла в мир иной.


В местной газете я прочитал такую заметку:

В 9:05 некий бизнесмен выехал на служебной машине из офиса в Бирмингеме. Он спешил в Южный Лондон на деловую встречу. В то же самое утро, в 10:47, одна молодая женщина выехала из своего дома в Пёрли в направлении аэропорта Хитроу. Она должна была встретить своих родителей, которые возвращались из отпуска. И вот в 11:12 обе машины находятся на М25, на окружной дороге. Бизнесмен едет со скоростью 81 м/ч против часовой стрелки, женщина – по часовой, со скоростью 70 м/ч. Внезапно с подъездного шоссе на скоростную полосу потока, движущегося против часовой стрелки, не подавая сигнала, выезжает какой-то автомобиль. Бизнесмен давит на тормоз. Его машину заносит, она врезается в зад другой машины и переворачивается. Та, другая, машина перелетает резервную центральную полосу и лоб в лоб сталкивается со встречным автомобилем. В нем находится женщина из Пёрли. Оба водителя умирают на месте.

Некоторые подробности я придумал сам. В газете были процитированы слова работника «Скорой помощи»: «Ни один из них не имел ни малейшего шанса». Так ли это? А если бизнесмен бы выехал из офиса не в 9:05, а в 9:10? Что, если бы он остановился на заправочной станции попить кофе, или простудился и в тот день вообще не вышел на работу, или, торопясь в Бирмингем, не проскочил бы на красный, или у него сломалась машина, или вместо 81 мили в час он ехал бы 79? Что, если бы машина молодой женщины не завелась с первого раза, или она бы забыла сумочку и ей бы пришлось возвращаться, или ее родители решили бы отправиться в отпуск в такое место, откуда прилетали бы в Гэтвик, а не в Хитроу, или она бы ехала не по скоростной полосе, а по средней? Или если бы?…

Что, если бы, что, если бы, что, если бы?

Я задаю этот вопрос своему адвокату. Не упоминая о заметке, я спрашиваю: «Что, если бы?» Он озадачен.

Что, если бы что?

Что, если бы что-нибудь.


Я бродил по местам, где бывал когда-то, где когда-то происходили разные события и где сейчас не происходило ровным счетом ничего, кроме того, что здесь бродил я, вспоминая о том, что случалось тут раньше. Бродил и плодил призраков.

В рощице: стою на краю оврага, гляжу на склоняющуюся к земле ветку. Мы с Дженис любили залезать на дерево, оседлывать ветку, проползать по ней сколько получится и спрыгивать на старый матрас, выброшенный кем-то в овраг. Матрас был рваный, из него торчали пружины. Повиснуть на руках, а потом отпустить их не разрешалось – сначала обязательно нужно было встать на ветке на ноги и только потом прыгать. Нужно было кричать: «В атаку!» Мне было четыре. Мал ты еще лазать по деревьям, говорила мама. Поэтому от нее нужно было скрывать. Я скрывал. Дженис была на два с половиной года старше меня, крупнее. С вечно драными коленками. Тот, кто прыгал первым, должен был отбежать раньше, чем прыгнет следующий. Иногда, ради того чтобы Дженис свалилась на меня, я притворялся, будто у меня нога застряла в пружине.

Теперь матраса в овраге нет. И вообще ничего нет, одна палая листва. А ветка уже не так высоко. Чуть потянувшись, я спокойно достал до нее рукой. Отнял пальцы: зеленые.

Дрейф континентов

Континенты дрейфуют за счет медленного движения плит земной коры, плавающих на поверхности более тяжелой полужидкой среды (нижней мантии) подобно тому, как айсберги плавают на поверхности воды. Плиты сходятся и расходятся по линиям разлома, возникающим в результате сейсмической и вулканической активности. Это называется тектоника плит. Примерно два миллиона лет назад первичная масса земной коры (Пангея) постепенно раскололась и образовала два континента – северную Лавразию и южную Гондвану. В дальнейшем разделились и они. В конце концов Земля приняла свой нынешний вид. Два миллиона лет назад на Земле не было ни людей, ни государств, ни их границ. Планете 4 600 000 000 лет, а нам всего 40 000. Земная кора составляет 1,5 % от общего объема планеты, и на ней живем мы. Мы представляем собой один вид: Homo sapiens.

Мы открыли тетради и стали рисовать вулканы: почва – коричневая, камень – серый, лава – красная, желтая, оранжевая. Еще магма. Магма… Похоже на «смегма». Мы рисовали континенты и стрелочки, показывающие направление их движения; рисовали линии разлома. Миссис Дэвис-Уайт велела опустить шторы и выключить свет – нам показали учебный фильм про землетрясения. Землетрясение – это последовательность быстрых вибрирующих толчков, возникающих в результате разлома плит земной коры или их смешения друг относительно друга, когда внутреннее напряжение достигает предельной точки. В 1906 году в Сан-Франциско в результате землетрясения силой 8,3 балла по шкале Рихтера погибло свыше пятисот человек. В любой момент там может случиться новое землетрясение. Люди, живущие в Сан-Франциско, знают, что могут в один прекрасный день умереть. Я поднял руку:

И чем же они отличаются от остальных людей?

Грегори, мы изучаем физическую географию, а не метафизическую.


У миссис Дэвис-Уайт были темно-каштановые кудри и карие глаза. Когда она улыбалась, один уголок ее рта поднимался кверху больше, чем другой. Она носила узкие белые брючки или юбки с блузками, сквозь ткань которых на просвет было видно ее тело. Она душилась духами, и под ее блузкой можно было различить очертания лифчика. У нее были острые груди. Когда я дрочил, то думал о миссис Дэвис-Уайт.

Она была родом из Уэльса, из местечка, название которого никто из нас не мог выговорить без того, чтобы не набрать полный рот слюней. Она показывала нам на карте свой родной городишко: шестнадцать букв, и ни одной гласной. Она говорила с валлийским акцентом, особенно когда сердилась. Ее девичья фамилия была Дэвис, а фамилия мужа – Уайт. Когда они поженились, то решили их объединить. Муж у нее был англичанин.


Анекдот про Уэльс от моего папаши:

Турист-англичанин едет по Уэльсу. Проезжает какую-то деревню. Останавливается у обочины, открывает окно и кричит прохожему: «Эй, Тэффи,[5]5
  Тэффи – валлиец (англ. разг.).


[Закрыть]
как добраться до Керфилли?» Тот смотрит на англичанина и спрашивает: «Откуда ты знаешь, что меня зовут Тэффи?» Англичанин отвечает: «Угадал». А прохожий и говорит: «Тогда, бля, угадай и как добраться до Керфилли».

Я рассказал этот анекдот миссис Дэвис-Уайт. Она сказала, что, если я еще раз произнесу при ней это слово, она отправит меня к завучу. А это – полная жопа, это значило, что на тебя напишут жалобу родителям или опекунам. А если посылали к директору, то тебя ждали розги, отстранение от учебы или исключение. Когда я был в четвертом классе, из нашей школы исключили двух ребят. Они курили в туалете травку. А в пятом один парень из нашего класса ударил учителя. Дал ему в морду. Сам я этого не видел, только слышал. Тот парень дрался лучше всех в школе, с ним даже шестиклассники боялись связываться. За то, что он ударил учителя, его отодрали розгами и исключили. Я долго его не видел, а потом, уже после писем мистеру Патрику, вдруг встретил. На голове у него вместо афро были дрэды, но я его все равно узнал. Он ехал в автобусе с женщиной и тремя детьми. Младшая девочка сидела у него на коленях. Она сосала большой палец, обвив указательным нос, а мой бывший однокласник читал ей сказку.


Около школы: стою за оградой, смотрю через площадку на гуманитарное отделение. Воскресенье, детей нет. Я считаю окна на третьем этаже, пытаюсь понять, где кабинет географии. Вспоминаю развешанные по стенам карты, таблицы, фотографии, плакаты. В те времена страны были другие: Югославия, Чехословакия, Советский Союз. По-русски «Советский Союз» будет «СССР». Круговорот воды в природе: идет дождь, влага испаряется, образуются облака, идет дождь. У нас в классе учился один мальчик из Хобарта. Он носил значок: огромная Тасмания, а над ней крохотное пятнышко в форме Австралии и надпись: «Северный остров». Когда надо было рисовать карты и графики, я делал это быстрее всех и, по словам миссис Дэвис-Уайт, лучше всех. Но ей вечно требовались данные: тонны угля в год, среднегодовое количество осадков в дюймах и миллиметрах, стрелочка на север, масштаб в милях и километрах. Она говорила:

Данные, данные, данные.

Восемь километров равняются пяти милям. Это одно и то же расстояние. Два разных способа обозначить одно и то же.

Я взялся руками за ограду. Она была в два моих роста высотой и состояла из железных прутьев с острыми верхушками. На ней висела табличка с названием охранной службы. И еще табличка с силуэтом собачьей головы и надписью большими красными буквами: «ОСТОРОЖНО!» В мои времена школьная территория была огорожена низкой металлической сеткой, скрытой за живой изгородью. В некоторых местах, там, где нам было удобно ходить, сетка была порвана. Роль «охранной службы» исполнял сторож. Он носил синий комбинезон, коричневые ботинки и шерстяную шапочку, чинил все, что ломалось, кричал: «ЭЙ!», если мы залезали куда не следует, бегали по коридорам или разбивали окно. Он жил на школьном дворе в домике с огородиком.

Миссис Дэвис-Уайт размечала карту мира разноцветными самоклеящимися бумажками, чтобы мы знали, в каких странах растут какие сельскохозяйственные культуры; где добывают уголь; где говорят по-испански; где живут мусульмане. На каждой стране она писала название столицы, валюты, численность населения. Она задавала вопросы. Мы могли проходить какую-то тему – скажем, береговую эрозию, – а она вдруг неожиданно вызывала тебя и спрашивала: «Столица Сирии?» или «В какой стране расплачиваются злотыми?» Это надо было обязательно знать. А если не знал, она посылала тебя к карте, висевшей на стене в конце класса, и не отставала, пока ты не находил ответ.

Учите данные. Иначе от них не будет никакого проку.

С такого расстояния, от ограды, мне ничего не было видно внутри кабинета. Я видел только длинные ряды окон. Отражение неба и облаков в стеклах. От холодного металла у меня замерзли руки, на синевато-багровых пальцах отчетливо выступили белые костяшки. Я забыл перчатки. Хотя на картинке, которую я нарисовал, прежде чем выйти наружу, они у меня были.


Мой адвокат не может понять, почему я так долго не начинал ее выслеживать. Между окончанием патрикианского эпизода и началом охоты на миссис Дэвис-Уайт прошло два месяца. Чего я ждал? Разве, посвятив свою жизнь работе над ошибками, я не должен был – следуя моей же логике – стремиться разделаться с каждым учителем поскорее? Какое-то время мы с адвокатом пререкаемся из-за «посвятив жизнь» и «логики». Прийти к единому мнению не получается, и мы сходимся на том, что каждый останется при своем. Он пристает с бесконечными «почему», и я рассказываю о необходимости тренировочных вылазок, о том, что подготовка к операции по природе своей отнимает много времени, а также о том, что при выслеживании данного конкретного объекта у меня возникла масса материально-технических сложностей. Адвокат моих объяснений не принимает. Он не удовлетворен.

Нет, Грегори, должна быть еще какая-то причина.

Запишите это!

Помощница, разумеется, не слушается, она даже не смотрит в блокнот. В ее задачи входит записывать то, что говорю я, фиксировать только те, пусть невнятные, замечания, которые помогут понять мою логику, дадут ключ к пониманию моей личности. Которые помогут смягчить. Ограничить мою ответственность. Адвокат пробует зайти с другого конца:

Прекрасно, а откуда вообще в этот раз возникла, э-э, потребность нанести визит жертве (поднимает руку в ответ на мои возражения)… хорошо, объекту? Вас что, перестала привлекать стратегия работы над ошибками посредством почтовых отправлений?

Писем? У них спустя какое-то время резко снижается дрочильный фактор. (Вот теперь помощница обратила на меня внимание. Я улыбаюсь ей.) Через «о»: «дрОчильный».


По моим подсчетам, миссис Дэвис-Уайт – которой было тридцать с чем-то, когда я у нее учился, – на момент начала розысков должно было исполниться около пятидесяти пяти. Возможно, она еще преподавала, но только не в моей старой школе. Я проверил. Мне сказали, что она вот уже пять лет как уволилась. Я поинтересовался, где она работает теперь, но меня уведомили, что школа не уполномочена выдавать подобные справки.


Чердак был космическим кораблем, субмариной, пещерой. Домом на дереве. Во что мы играли, тем он и был. Сэр Мистрий приходил, когда чердак был только чердаком. А когда он был пещерой, мы раздевались, доставали из коробки старые одеяла и заворачивались в них как в шкуры. Свет приходилось гасить – в пещерах всегда темно. Мы общались нечленораздельными звуками, тихо-тихо, чтобы не услышали мамонты, саблезубые тигры и динозавры. В пещере было холодно, и нам приходилось жаться друг к другу. Под одеялом Дженис была очень теплая, от нее пахло кожей, старым одеялом, мылом. Там, где наши тела соприкасались, я чувствовал ее мягкую, жаркую кожу.

Уг. Уг.

Угга-угга.

Пещерные мужчины не целовались с пещерными женщинами, они терлись носами, как эскимосы. Мы тоже терлись носами. Как-то Дженис потрогала мой маленький крантик, он набух, увеличился, и она спросила, не больно ли мне, а я ответил, нет, не больно, только странно. Щекотно. Она спросила, хочу ли я потрогать ее, и я сказал да, и она разрешила, но у меня были очень холодные пальцы, и ей пришлось сначала растереть их и подышать на них.

Что это?

Это откуда девочки писают.

А… как это называется?

Никак не называется.

Я трогал ее еще некоторое время, но потом она оттолкнула мою руку, сказав, что я слишком грубый. Крантик мой был по-прежнему большой, и когда я пописал, то обрызгал себе живот, намочил одеяло и даже попал на руку Дженис. Она захихикала, потом сказала, что тоже хочет писать, и не хочу ли я потрогать, как она будет это делать. Я сказал, хочу, и она разрешила.


Время отправления: 9 утра. Пешком до автобусной остановки, на автобусе до станции, на поезде до вокзала Виктория, на метро до Пэддингтона, на поезде до Кардиффа. Время прибытия: 13:05. Дождь.

Кардифф (Кэрдидд): адм. центр графства Южный Гламорган, гл. г-д Уэльса; в устье р. Тэфф у Бристольского залива, один из самых крупных угольных портов; университет, соборы, замки; металлург, з-ды, ветряные мельницы; с 1984-го – свободный порт (для модернизации доков); население 279 800 чел.

Автобусы не красные, а оранжевые. У одного на боку реклама: «"Брейнз" – вот что вам нужно». «Брейнз» – по-английски мозги. И еще – марка пива. Это мне объяснила хозяйка пансиона, где я остановился. Идешь в кардиффский паб и говоришь: мне, пожалуйста, мозгов. Простых или С.А. С.А. значит «сильноалкогольный». А может, «Сокрушительная Атака». «Мозги» сокрушительно атакуют голову. Но я не пью. Я беру «Кока-колу» или «Фанту». И не курю. Алкоголь и никотин вредны для здоровья. Я вышел со станции, поднял капюшон, обогнул стоянку такси и зашел в кафе. Отовсюду неслась странная речь. Не уэльский язык, а ломаный английский – так валлийцев изображают в телевизоре. Я заказал пирог, чипсы и чай, сел у окна и стал смотреть на оранжевые автобусы. Спросил у официантки, какой автобус идет до Кафедральной улицы. Ей пришлось спросить у женщины за прилавком. Та назвала номер. Потом один из посетителей поинтересовался, что именно на Кафедральной мне нужно, а то туда и пешком спокойно можно дотопать, но женщина перебила: смотрите, какой дождь. Есть ли у вас зонтик? Я потряс головой. Она сказала, ничего, и капюшон сойдет, но не жарко ли вам в нем здесь, в тепле-то. А вы откуда? Ах, из Ло-о-ондона! А у меня там сестра живет. В Пиннере. Очень удобно, оттуда раз! – и на М4. Только очень уж он огромный, Лондон-то. Людей!.. Как муравьев. Никому ни до кого дела нет.

Мужчина рассказал, куда мне идти, набросал на салфетке план местности шариковой ручкой «Лэдброук». Он нарисовал большой овал – стадион для игры в регби и волнистую синюю линию – речку. Ни масштаба, ни контурных линий, ни стрелочки на север. Но план все равно был хороший. Я легко нашел Кафедральную улицу, где, как сказал один попутчик в поезде, «много всяких пансионов». Главное, попросите комнату в задней части, подальше от дороги, посоветовал он. Вы ведь на международный чемпионат? Нет. Он спрашивал еще всякие вещи, мы вели беседу. Я потом зарисовал все это в блокноте, сделал из беседы комикс. Нарисовал и людей в кафе, записал то, что они говорили, в облачках над головами. Изобразил мужчину, рисующего план. От необходимости столько всего выслушивать и придумывать ответы у меня разболелась голова. Я вышел. По капюшону застучал дождь. Я прошел через автобусную станцию, мимо бассейна, через мост, повернул направо и двинулся вдоль реки (стадион был на другом берегу), свернул налево на главную улицу, потом направо у светофора. Кафедральная. В первых четырех пансионах мест не нашлось, а в пятом хозяйка сказала: вам повезло – в последний момент отменилась броня. Она поселила меня в двухместный номер по цене одноместного. Спросила, сколько дней я собираюсь пробыть, и я ответил «не знаю». Зависит от обстоятельств.

Я попросил ее принести телефонный справочник. Она немыслимо много говорила, потом наконец ушла. Я запер дверь. Полтретьего. Уроки закончатся не раньше чем через час. Я сел на кровать и развернул карту, которую купил на вокзале. Нашел в справочнике «Дэвис-Уайт» – несколько страниц Дэвисов и только один Дэвис-Уайт – переписал адрес. Нашел адрес школы. Его тоже переписал. Потом разделся и отправился в ванную; почистил зубы, принял душ. Я думал о миссис Дэвис-Уайт и мылил член, пока не кончил.


В настенной таблице в моей комнате у нее первой из всех семерых появилась фотография. Я ее вырезал из фотокопии заметки в газете пятилетней давности. Миссис Дэвис-Уайт выглядела гораздо старше, чем я ее помнил, но все-таки было сразу понятно, что это она. Волосы черные, как у Дженис. Только кудрявые и длиннее. Я воткнул в карту зеленую кнопку – туда, где Кардифф. Вырезая миссис Дэвис-Уайт, я был очень осторожен: старался не испортить ей форму головы. На фотографии рядом с ней стояла школьница, вручала миссис Дэвис-Уайт букет. На заднем плане, полукругом, дюжины две детей – смеются, корчат рожи. Сверху заголовок: «Учитель географии: по азимуту к карьере». Подпись:

На этой неделе ученики __________-ской школы тепло простились с заведующей географическим отделением миссис Элизабет Дэвис-Уайт, после двадцати одного года работы покидающей школу и возвращающейся на родину в Южный Уэльс. В сентябре миссис Дэвис-Уайт, которой сейчас 51 год, начнет преподавать в __________-ской школе г. Кардифф. На снимке вы можете видеть, как ее двенадцатилетняя ученица вручает ей…

На заметке стоял красный штамп – дата. Заметка хранилась в маленьком коричневом конверте, на котором было напечатано: «Дэвис-Уайт, Элизабет (преподаватель)». В конверте обнаружилась еще одна газетная вырезка. Не фотография, просто статья, датированная 3 октября 1987 года, рассказывающая про «Географон», благотворительную викторину в пользу голодаюших Африки, которую провела в школе миссис Дэвис-Уайт. Конверт лежал в ящике с наклейкой «Дейс – Дугган», в одном из высоких металлических шкафов, выстроившихся рядами в архивном отделе местной газеты. Все оказалось очень просто. Заходишь в приемную, задаешь вопрос. Получаешь от секретарши пропуск, вешаешь его на себя, расписываешься (вымышленной фамилией). Секретарша звонит по внутреннему телефону, и библиотекарь ведет тебя в архив, по дороге объясняя, как организовано хранение. В архиве есть письменный стол, бумага – или можно сделать фотокопию. Я сделал три: одну для своих записей, одну для настенной таблицы и еще одну, чтобы взять с собой в Кардифф.


Через день после моего похода в редакцию ко мне заглянула тетя. Перед тем как спуститься вниз и открыть ей дверь, я запер свою комнату на замок. Тетя принесла шоколадные бисквиты, заварила чай. Мы сидели в гостиной и разговаривали. Ничего, это было кстати; разговорная практика, часть моей подготовки. Я был вежлив, даже сердечен. Через какое-то время я сказал:

Я уезжаю.

Уезжаешь? Куда?

Всего на пару дней.

Один?

Да. В отпуск.

Куда?

…В Брайтон. В пансион. К морю.

Она принялась задавать вопросы, я выдумывал какие-то ответы. Тетя заулыбалась, похлопала меня по колену. Она очень рада, что я возвращаюсь к нормальной жизни. Я спросил, что она имеет в виду. Она растерялась и промямлила что-то насчет того, что уход Марион всем нам нелегко дался. Я сказал: да, нелегко. Она все пила чай. Если я оставлю ключи, она может присмотреть за домом, пока меня не будет; вытирать пыль, пылесосить, проветривать комнаты… Я поблагодарил. Сказал: «нет». Сказал:

Спасибо, тетя, это лишнее.


От пансиона до школы было тринадцать минут ходьбы. Дождь прекратился, но капюшон я снимать не стал. Я стоял под деревом у главных ворот и наблюдал за выходящими детьми. Они были одеты в красные джемперы, они кричали и вопили. Они лезли в машины, в автобусы, они толкались и пихались, уезжали на велосипедах, уходили по одному, по двое, по трое. Некоторые, заметив меня, что-то шептали друг другу, прикрываясь ладошками. Какая-то девчонка крикнула:

Эй, вынь-ка на минутку! Покажи пипиську!

Ее подружки зашлись от хохота. Это было больше похоже на истерику, они обнимали друг друга за спины. Я вытащил руки из карманов. Я смотрел им вслед, я не сводил с них глаз. Они, чуть оборачиваясь, поглядывали на меня через плечо, но уже не смеялись и убыстрили шаг. Вскоре начали разъезжаться и учителя. Я вглядывался в лобовые стекла машин, но они так блестели, что в салонах трудно было различить лица, – в стеклах отражались деревья, облака, фрагменты фонарей. Я перешел на другую сторону и стал наблюдать за учителями, шедшими от парадного входа к автостоянке. Я был довольно близко, слышал, как они прощаются, желают друг другу приятных выходных, говорят, «увидимся в понедельник» и «надеюсь, игра будет удачной».

Без семнадцати пять. Сыро, холодно. Ученики разошлись, машин осталось три. Цвет неба изменился, стал глубже: не бледно-серый, а сизый. Ожило, засверкало уличное освещение. Из окна первого этажа на мокрый асфальт стоянки проливался жидкий желтый свет. Пять часов. Полшестого. Без восьми шесть. Открылась и громко захлопнулась дверь, не парадная, другая, которую мне не было видно, в задней части здания. Послышались шаги: острый стук женских каблучков; в круге света под фонарем возникла чья-то фигура. Желто-белые полосы на крыше автомобиля, фигура за ним; звяканье ключей. Белое облачко дыхания. Взмах локонами. Стало видно лицо. Ее лицо. Это – она. Села в машину, захлопнула дверцу. Бросила на заднее сиденье сумочку, какие-то книжки, сняла с руля костыль, пристегнула ремень. Завелся двигатель, выкашливая клубы серого дыма из выхлопной трубы. Зажглись габаритки. Задний ход. Машина по дуге отъехала от здания, остановилась, проехала вперед, сквозь ворота, снова остановилась у бордюра. Миссис Дэвис-Уайт склонилась к рулю, поглядела налево, потом направо, налево, направо. Я стоял в темноте у стойки ворот, так близко, что, если б захотел, мог бы дотронуться до машины, до блестящей дверной ручки. Она меня не заметила. Прошуршали шины по мокрому асфальту, расплылись, удаляясь, красные габаритные огни. Уехала.


Линн, Грегори

Класс 4 – 3

География

Судя по результатам тестов, Грегори не уделяет должного внимания работам над ошибками, в то время как, упорно и систематически занимаясь, он мог бы успешно завершить курс.

Э. Дэвис-Уайт (миссис)

Я перечитал эти слова при свете карманного фонарика в тот самый день, когда сидел один на чердаке после сожжения. У меня на коленях и повсюду вокруг лежали открытые тетрадки – луковая шелуха школьных лет. Вместе со мной на чердаке была миссис Дэвис-Уайт – в виде слов, которые она написала зелеными чернилами. Еще с нами были мистер Патрик, мисс Макмагон, мистер Тэйа, мистер Хатчинсон, мистер Эндрюс и мистер Бойл. Все они собрались на чердаке дома, где когда-то проживало четыре человека, а теперь остался один – я, Грегори Линн. Мальчик, который вырос и стал большим мужчиной с разными глазами. В процессе инвентаризации, присваивая тетрадкам с отзывами номера и координатные ссылки и занося в перечень домашнего имущества, я заодно их все прочитал. И не раз перечитывал последние двенадцать месяцев, вплоть до их конфискации. Я помню каждую запись наизусть.

Судя по результатам тестов, Грегори не уделяет должного внимания работам над ошибками…

…упорно и систематически занимаясь… мог бы успешно завершить курс…

Не один деепричастный оборот, а два. Что сказала бы мисс Макмагон? И что сказала бы теперь миссис Дэвис-Уайт о моей внимательности при работе над ошибками?


У Дэвис-Уайтов был кот, до сих пор, насколько я знаю, есть. Рыжий такой котяра. Он гулял в кустах перед домом, ходил по клумбам, нежился под весенним солнышком на подоконниках нижнего этажа, сидел на невысокой кирпичной ограде и выгибал спину, если его гладили прохожие. Когда миссис Дэвис-Уайт выходила на порог и звала его, звеня ложкой в пустой консервной банке, кот бросал все свои дела, мчался к ней и между ее ног влетал в дом. Все эти подробности я досконально изучил. Каждый день, с рассвета до заката, я стоял на автобусной остановке или в телефонной будке, сидел на скамейке в парке или в прачечной либо медленно шел по одной стороне улицы, а возвращался по другой; я выбирал такие места, откуда мог следить за ней, оставаясь незамеченным. Откуда мог видеть красный кирпичный домик, одной стеной примыкающий к соседнему, его освинцованные оконные рамы, аккуратные занавесочки. Иногда в окне мелькала она сама или ее муж. Лысый, старше ее. В киоск за газетами он выходил в домашних тапочках. Дэвис-Уайты читали «Гардиан» и «Эхо Южного Уэльса», а по воскресеньям – «Обзервер». Каждый день им приносили две пинты молока пониженной жирности и пачку апельсинового сока.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 | Следующая
  • 4.4 Оценок: 5

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации