Текст книги "Быть Мужчиной. Современная мужественность без насилия, доминирования и страха"

Склонность мужчин подавлять эмоции общество считает скорее достоинством, необходимым для выживания как в условиях войны, так и под гнетом трудностей обычной жизни. Однако, как и в случае с другими аспектами мужественности, хорошие качества нередко приводят к плохим результатам. Например, серьезная жизненная травма может остаться неосознанной, а потому непрожитой. Даже когда сложности, разъедающие вас изнутри, вполне преодолимы – будь то ваша кажущаяся другим неадекватность, ненависть к телу, в котором вы рождены, или карьерный путь, выглядящий беспорядочным, – каждое подавленное в связи с ними беспокойство добавляет вам страданий.

Мужская депрессия часто воспринимается как должное, как Мужской Способ Бытия. Мы просто такие – бесчувственные мерзавцы. После Первой мировой войны психиатры были удивлены, обнаружив психические травмы у солдат, которых считали несгибаемыми воинами. Различные психические симптомы, возникшие у этих молодых мужчин, побывавших в аду боев, они в конце концов объединили под сдержанным термином «контузия». Такое отношение трудно поколебать даже сегодня, и это объяснимо: ведь всего пару поколений назад «быть мужчиной» означало надеть форму и сапоги и идти бить нацистов. Подобные установки не только существуют до сих пор, но и идеализируются как стандартный мужской modus operandi, который нужно внушать с детства.

И в наши дни периодически раздаются голоса, утверждающие, что мужчины скучают без войны. Даже Грейсон Перри рассуждает в своей книге о службе в армии как о способе дать молодежи какое-то направление в жизни. Удивительно: в нашу цифровую эпоху, когда звучит все больше разных мнений, а развенчание традиционных гендерных ролей выбивает у мужчин почву из-под ног, обе прошедшие войны все еще тяготеют над общественными представлениями. В Англии и пяти минут невозможно прожить, не наткнувшись на один из набивших оскомину лозунгов – о звездном часе, о духе Дюнкерка или о том, как важно «сохранять спокойствие и продолжать действовать»[10]10
  Отсылка к знаковой речи Уинстона Черчилля «Их звездный час» (англ. Their Finest Hour), произнесенной им 18 июня 1940 года перед палатой общин, после вступления Великобритании во Вторую мировую войну. Проявить дух Дюнкерка (англ. to show the Dunkirk spirit) – значит обнаружить непоколебимое мужество в трудных обстоятельствах. «Сохраняйте спокойствие и продолжайте действовать» (англ. Keep Calm and Carry On) – фраза с английского агитационного плаката, появившегося в 1939 году в начале Второй мировой войны. Прим. ред.


[Закрыть]. В мужской среде до сих пор остается неизменно почитаемым образ военного человека, благородного воина. И в то время как храбрость солдат минувших лет справедливо превозносится, идеал героя-воина затмевает современного реального мужчину, воюющего на своем поле боя – с собственными страхами, печалями и паникой.

После Первой мировой войны племянник Зигмунда Фрейда, Эдвард Бернейс, прозванный «отцом пиара» и «мастером манипуляций», объединил некоторые психоаналитические открытия своего дяди с технологиями военной пропаганды и применил все это к маркетингу; например, одним из крупнейших его достижений в 1920-х годах стало приучение женщин к курению (акция «Факелы свободы»). Как показано в документальном фильме Адама Кёртиса «Век эгоизма», Бернейс произвел революцию в продажах, используя бессознательные желания полов или просто объяснив людям, чего они в действительности хотят. В период восстановления экономики после Второй мировой войны взрывной рост потребительского рынка был обусловлен новой мечтой об индивидуальной реализации. Мужчинам надлежало сохранять верность идеалам воина, запомнившимся со времен войны, и поддерживать образ героя, бьющегося теперь за деньги и власть. Мужчины принадлежали работе, а не дому, и прославлялись за профессионализм, а не эмоциональность. Все это повлияло на формирование в обществе представлений о том, какими качествами должен обладать настоящий мужчина и как ему их обрести. Мужественность, основанную на военном нарративе, маркетологи подхватили и разместили на рекламных щитах. С тех пор мало что изменилось. Как следствие, мужчины сегодня смотрят назад, на то, какими они были в прошлом, а не в будущее – на то, какими они могли бы стать.

Сколь удушающим в двадцатом веке оказалось давление стереотипов, мы видим по количеству мужчин, находящих способы вести себя иначе и думающих о своем психическом здоровье. Еще десять лет назад Клуб Энди просто не мог бы существовать. Все меняется, должно меняться. Мужчины стали малопродуктивными – вопреки, а точнее, благодаря – бесконечным разговорам о том, какими они должны быть.

* * *

Неделю спустя я снова оказался в Лондоне, испытывая ту же самую отчужденность, в которой ранее обвинял атмосферу Халла; я отрицал очевидное: возможно, проблема была не в месте, а во мне. Я ворчал на Лондон, называя его реликтом империализма и пыльным фасадом, за которым скрывается арена для разборок международных капиталистических гиен. Великие люди, говорил я себе, способны достичь здесь великих целей, только ведя непрерывную борьбу за каждую крупицу истины в куче лжи и обмана.

«Восстание против вымирания»[11]11
  «Восстание против вымирания» (англ. Extinction Rebellion) – основанное в Великобритании в 2018 году социально-политическое движение. Используя методы ненасильственной борьбы, выступает против климатических изменений, потери биоразнообразия и риска социально-экологического коллапса. Прим. пер.


[Закрыть] заблокировало движение общественного транспорта, так что мне пришлось идти пешком от Сити до Восточного Лондона сквозь удушливую атмосферу мужественности: на улицах было полно похожих на меня мужчин – опустив головы, они косили глазами по сторонам, осматривая местность.

В этой части города, в районе Банка Англии, степень ассимиляции демонстрирует костюм, в наше время дополненный татуировками во всю руку и экстравагантной бородкой: когда-то атрибутами антиэлитарного криминального радикализма, а теперь – знаками «аутентичности», намекающими на свободную диссидентскую душу, готовую отправиться в путь на стареньком мотоцикле, как только на карточку капнет квартальная премия. На Олд-стрит доминировала эстетика американской рабочей одежды; в этом стиле был одет и я: подвернутые джинсы, тяжелые ботинки и клетчатая рубашка – упрощенная форма мужественности, заимствованная британским средним классом у рабочих с нефтяных вышек Техаса. «Примите меня!» – кричал я всем своим нарочито повседневным видом.

Одежда старательно скрывает многое, но нас выдают усталые глаза. Приглядитесь внимательнее к мужчинам, одиноко обедающим на скамейке в парке (в руках – кофейные стаканчики, в сумке для ноутбука – спортивная форма), и вы увидите не отпускающую их тревогу. Депрессия может парализовать вас, но главный ее трюк – позволить вам вести обычную жизнь, несмотря на панический вихрь, разрушающий изнутри. Пусть вполовину медленнее, но вы продолжаете функционировать.

Состояние паники в целом привычно для мужчины – либо может стать таковым в любой момент. Движение #MeToo[12]12
  #MeToo – хештег, мгновенно разлетевшийся по социальным сетям в октябре 2017 года. Символ осуждения сексуального насилия и домогательств, ставший популярным после скандала и обвинений кинопродюсера Харви Вайнштейна. Прим. ред.


[Закрыть], прогремевшее в 2017 году, произвело в культуре мощный сдвиг. Выражение «токсичная маскулинность», словно пугающий обезьянолюдей черный монолит, провозглашало новую эру. Дебаты вокруг точного значения этого термина лишь отвлекали; смысл же был в том, что традиционная мужественность признавалась недоразвитой.

Ведь мужское сексуальное поведение формировалось в рамках врожденной привилегии на вседозволенность, способствующей процветанию хищников.

Этот гнев можно понять, учитывая историю угнетения тех людей, которым не повезло родиться мужчинами. Тем не менее стоило бы помочь мужчинам (по крайней мере тем, кто не бросается на прохожих, яростно мастурбируя) проанализировать себя и приспособиться. Ибо, как бы странно это ни выглядело, они тоже могут оказаться жертвами системы, загнанными в тесные рамки образа Стандартного Мужчины, который, как мы увидим позже, пропитан древними социальными, религиозными и культурными представлениями о взаимоотношениях полов.

Если мужчины видят проблему в собственной мужественности и одновременно (под влиянием социальной рекламы) сомневаются в себе и стремятся к самопознанию, то потенциальное освобождение для всех находится в пределах досягаемости. Но оно еще только близится. Вообще, люди склонны считать сложности со здоровьем частным делом, а не результатом сплетения семейных, социальных и культурных затруднений. Однако мужчинам пора осознать: проблемы психического здоровья – это не их «вина», не знак их личного поражения, а естественное следствие попыток общества научить их быть менее человечными. Согласитесь, это горькая ирония: обычное человеческое существо лишают человечности.

Я прибыл к месту своего назначения и мгновенно окунулся в реальный мир, тревожно ожидая контактов с другими людьми. Бар в отеле был настолько неуютный, что это даже придавало ему своеобразие. Я присел в обитый голубым бархатом уголок, над которым нависало огромное зеркало, позволяющее посмотреть на себя с точки зрения бога. Пока не лысею, но седина уже вовсю веселится, приглашая новых друзей присоединиться к этому буйству тревоги на моей голове. Кавалер Джонни Бенджамин опаздывал, давая мне возможность потупить в телефон без чувства вины. Я открыл ленту хештега #masculinity:

«Мужественность заставляет ее промокнуть».

«Мужественность не токсична, токсичны мужчины, ей не обладающие».

«Найди свою ЖЕНЩИНУ, которая будет слушать тебя, учиться у тебя, радоваться твоим победам, поддерживать твои взгляды и любить тебя вечно».

«Если ты считаешь, что тягать гири опасно, попробуй стать слабым. Слабость по-настоящему опасна».

«Все, что вам нужно, – это красивая фальшивая улыбка, позволяющая спрятать раненую душу, и никто не заметит, насколько вам плохо на самом деле» (Робин Уильямс).

Каждый четвертый гражданин Великобритании в течение года испытывает какие-либо проблемы с психическим здоровьем. Эти недуги занимают второе место по объему нанесенного материального ущерба: 72 миллиона потерянных дней общей стоимостью 34,9 миллиарда фунтов стерлингов. Женщины чаще испытывают проблемы с психическим здоровьем, но при этом гибнут от самоубийств втрое реже мужчин. Согласно данным благотворительной организации CALM, занимающейся предотвращением суицида, это происходит потому, что мужчины реже обращаются за помощью, а в своих попытках свести счеты с жизнью действуют, как правило, более решительно, уверенно доводя дело до финала. Это показывает, что ожидания, возлагаемые на мужчин обществом, подталкивают их к крайностям в борьбе с собственными психическими демонами.

Джонни примчался, смущенный и извиняющийся, торопливо собираясь с мыслями для очередного интервью – погружения в самые мрачные моменты его жизни. Мир узнал о нем в 2008 году, после того как прохожий отговорил его бросаться с моста Ватерлоо и в средствах массовой информации начались поиски этого доброго самаритянина. Эта история, описанная Джонни в книге «Незнакомец на мосту» (The Stranger on the Bridge), положила начало более широкому освещению проблем мужского психического здоровья и развитию сервисов, помогающих мужчинам в этой борьбе.

– Образование и здравоохранение ориентированы на то, чтобы реагировать на психические срывы, – говорит Джонни, – вместо того чтобы предотвращать их. Длина очередей ужасает, с момента диагностики до начала лечения в среднем проходит десять лет. Это позорно и особенно тяжело для мужчин и мальчиков. Притом что мужчины чаще убивают себя, количество отказов им в психиатрической помощи огромно. Даже если им удается дойти до врача, медицина просто не умеет работать с ними.

Взаимодействуя с системой здравоохранения, Джонни столкнулся с массой препятствий и потому скептически отзывается о своем опыте.

Впервые я признался своему терапевту в суицидальных мыслях, когда мне было семнадцать лет. Меня направили в консультационный центр, однако оттуда со мной связались лишь через несколько месяцев. К тому времени я думал, что меня исключат из университета. Я несколько раз ходил к университетскому врачу, но она, не принимая меня всерьез, отмахивалась: «Ты студент, ты много пьешь, плохо ешь. Когда-нибудь перерастешь все эти проблемы». Когда же я попал со срывом в психиатрическую лечебницу, подход изменился на чисто медицинский. Там пациента наблюдают, но не разговаривают с ним. Потому я и сбежал оттуда на мост: я просто не мог больше этого выносить. И вдруг возник этот парень. Он спас меня очень простым способом – обратился ко мне как к человеку. Он был готов говорить. И слушать.

Незнакомцем на мосту оказался некто Нейл Лейборн, консультант по вопросам здорового образа жизни. Среди прочего он сказал Джонни, зависшему над Темзой: «Я абсолютно уверен в том, что ты поправишься, друг». Джонни нуждался именно в такой мягкой поддержке. В подобные моменты сама жизнь опровергает утверждение о том, что все мужчины – токсичные ублюдки. И в самом деле, центральная тема в выступлениях участников кампании за психическое здоровье – способность мужчин признавать свою мягкость. История Джонни и Нейла подняла проблемы психического здоровья на самый верх национальной повестки дня, и вскоре к освещению этих вопросов присоединились королевские особы, звезды спорта, музыканты и другие публичные персоны, начавшие делиться собственными историями. Джонни часто приглашали в качестве спикера, но вот что удивительно: со своей позиции человека, находящегося посреди всей этой заварухи, он слышал много болтовни, но видел мало реальных изменений.

– Известные люди говорят об этом, и это круто, – замечает он. – Однако нам нужны реальные службы поддержки. Корпорации ставят себе галочки за мероприятия, проведенные во Всемирный день психического здоровья, но помощь требуется постоянно. В этот день я обычно нарасхват, но, когда я предлагаю выступить и в другое время, мне отказывают.

Джонни считает это отражением общества, построенного на жестких ограничениях для мужчин, и эти ограничения трудно преодолеть.

– Я был очень чувствительным ребенком, – рассказывает он. – И когда мне исполнилось шесть или семь лет, я начал слышать со всех сторон: «Джонни, ты уже большой мальчик, а большие мальчики не плачут». Общество заставляет мальчиков подавлять свои эмоции и скрывать уязвимые места.

Именно мальчики обычно становятся жертвами неверных предположений. Осмелившись несколько раз сопровождать на экскурсии класс своего сына, я обратил внимание, что мальчикам чаще приходится сдерживать себя, чем девочкам. И это не случайное поведение под воздействием эмоций, скорее, наоборот – это оттого, что эмоции находятся на поверхности: непреодолимый энтузиазм, щенячья возня, на смену которым приходят слезы гнева или сожаления. Это нефильтрованная жизнь, человеческая, а не животная. И мы сами отучаем мальчиков от выражения чувств. В результате учителю удается провести целый день, никого не убив, но мы, кажется, не представляем, как могли бы помочь мальчикам созревать эмоционально. Вместо этого мы просто затыкаем «озорникам» рты.

Все начинается, конечно, дома. Влиятельные взрослые «жестко» подавляют «слабость», проявляемую в чувствах, допуская ее лишь в некоторых особых ситуациях.

Когда я был юношей, – вспоминает Джонни, – мы с папой пришли на футбольный матч клуба «Кристал Пэлас». Такие моменты всегда сближают. Однако там я заметил странность. Во время матча люди вокруг вели себя совершенно открыто: когда игроки забивали гол – они обнимались и целовались, а когда пропускали – некоторые даже плакали. Но, покидая стадион, все они снова будто закрывались. То есть мы с юного возраста видим, что эмоции можно демонстрировать только в специально отведенных местах.

Я, как и Джонни, был «чувствительным» ребенком, быстро осознавшим, что чувствительность не ценится в мальчиках. Проявляемая другими, она быстро наказывается – «виновника» исключают из компании или даже бьют. Чувствительность, эмоции необходимо прятать. К этому выводу приходят все мальчики, и потому каждый из них думает, что испытывает подобное он один. Мальчики учатся мастерски изображать бесчувственность, чтобы в дальнейшем демонстрировать требуемую от них способность «справляться с чем угодно». Притом что научные исследования подтверждают: в младенческом возрасте они эмоциональнее девочек – в работе «Хрупкий мужчина» (The Fragile Male) сказано, что мозг мальчика в утробе активнее реагирует на материнскую депрессию и стресс – хотя, возможно, они всего лишь ведут себя, как все дети. Так что неверно утверждать, будто мужчинам не свойственны эмоции и плохое настроение, просто через пять минут после рождения такое поведение становится для них социально неприемлемым.

Клише Стандартного Мужчины породило странную концепцию: мол, мужчины обязательно рациональны и разумны, и те, кто мужчинами не являются (в том числе не гетеросексуалы), просто странные, слишком эмоциональные чудики. Посмотрите, скажем, на одно из катастрофических событий нашего времени – кризис 2008 года. В нем обвинили трейдеров с Уолл-стрит, поддавшихся, по терминологии экономистов, «животным инстинктам» – чему-то, что не вписывается в традиционные представления о капитализме. Другими словами, они действовали иррационально и запаниковали, тем самым приблизив крушение. Мы можем сказать, что ответственность за это лежит на мужественности или, скорее, на искаженном представлении о мужественности, предполагающем, что мужчина всегда и все должен держать под контролем; при этом над ним постоянно тяготеет мысль о том, что ошибки недопустимы. Естественный результат – моменты катастрофического безумия. Это случается на Уолл-стрит, в домах, семьях, в правительстве и в пабах: сегодня мы практически повсюду ощущаем эту вибрацию натянутых до предела внутренних струн, готовых в любой момент лопнуть.

В своей деятельности Джонни отдает приоритет образованию. Местные власти неспособны удовлетворить тот спрос, который порождают проблемы психического здоровья молодых людей.

– Семьдесят пять процентов молодых людей не получают необходимой помощи и поддержки, – говорит Джонни. – Это наиболее уязвимые члены общества. Огромное количество заключенных в тюрьмах начинали как малолетние преступники, девяносто пять процентов из них – мужчины. Знайте: если бы они получили должную психологическую поддержку в молодости, их жизнь могла бы пойти иначе.

Одна из трудностей, с которой сталкивается Джонни, состоит в том, что многие родители как будто боятся рассказывать детям о психическом здоровье, в результате мальчики остаются в этом вопросе наедине с собой и подвергаются еще большему риску.

Возникают и религиозные сложности.

– Я представитель иудейской культуры, – признается Джонни. – Моя семья приехала из континентальной Европы, чтобы обосноваться в Великобритании, и особенно тяжело здесь приходилось мужчинам – они чаще сталкивались с антисемитизмом и насилием. Со времен обеих мировых войн мы помним: мужчина не останавливается ни перед чем и всегда остается стоиком; и я уверен, что это передается из поколения в поколение.

Джонни подается вперед, чтобы налить себе кофе.

Если ты к тому же еще и гей, то твои сексуальные наклонности усугубляют чувство стыда. Мой стыд был связан с религией, но имелась и другая причина у моего желания уйти. Я не мог в этом признаться: я считал это ошибкой, своим поражением, даже грехом. Гетеросексуальные парни не понимают, насколько проще им живется, ведь их ориентация приемлема. В 1940-х вы могли за гомосексуальность попасть в тюрьму, и до сих пор отголоски тех времен слышны в культуре. Унижение сообщества трансгендерных людей – практически норма, и меня это шокирует.

Воспитываемые в такой среде дети могут бояться того, что происходит в их собственных головах. Любому трудно смириться с мыслью, что с тобой не все в порядке, но неопытный ум, не имеющий возможности изменить окружение, способен потонуть в ощущении своей неполноценности. Отрицание проблем идет от излишнего стремления к самозащите. Когда родители, учителя, работодатели, правительство, университеты игнорируют эти проблемы, рождается заговор молчания. Несмотря на сопротивление, Джонни достиг ощутимого успеха в поиске способов помочь детям.

– В сотрудничестве с начальными школами всего мира мы создали самый большой на планете класс осознанности. У детей уже после одного его посещения улучшаются способность к концентрации, поведение и общее самочувствие.

Однако Джонни поделился со мной и беспокойством насчет негативной реакции, которую его деятельность вызывает у некоторых членов общества. Он и многие его соратники подвергаются оскорблениям мачо-комментаторов и потных троллей, считающих разговоры о психическом здоровье нытьем неженок.

– Громче зазвучали призывы вернуться к образу сильного мужчины. Некоторые традиционалисты критикуют мужчин, не соответствующих их представлениям о мужественности. Я могу объяснить это тем, что они чувствуют себя неловко в мире новых гендерных отношений. Мы же хотим больше слышать хороших мужчин, а не этих стариканов, оттягивающих на себя внимание.

На обратном пути в центр Лондона я размышлял: связан ли кризис психического здоровья с реальным ростом количества психических проблем или это обусловлено тем, что люди внезапно научились говорить о тех сложностях, которые всегда сопровождали их. Противники Джонни строят свои рассуждения на последнем предположении: мол, современные люди слишком нежны, чтобы выдержать тяготы жизни. Хотя даже беглый взгляд в прошлое – например, на личностей вроде Ван Гога или Гамлета – подтверждает: в проблемах с психикой нет ничего нового. Однако в наше время мы испытываем беспрецедентное давление, отрицать которое не станет даже самый упертый скептик, – посмотрите хотя бы на живой эксперимент эпохи смартфонов: эти бездушные устройства превращают своих хозяев в подопытных крыс, прилипших к экранам в ожидании цифрового угощения. Ученые озабочены тем, какое влияние оказывают цифровые технологии на регуляцию эмоций, способность к сосредоточению и тревожность: быстрое формирование «петель привычек», огромный поток новостей, многозадачность, в которой всегда участвует экран, отсутствие общения лицом к лицу – все это играет определенную роль. Однако до сих пор нет однозначного ответа на вопрос, хорошо это или плохо; результаты исследований спорны и не позволяют объявить «опасной» бомбардировку нашей жизни технологиями и социальными сетями. Ведь как минимум посредством этих сетей мы находим единомышленников и, как в случае с психическим здоровьем, противостоим злым языкам.

Я вспомнил о Бене Уэсте, активисте движения за психическое здоровье, с которым встречался в кафе за неделю до Джонни. Его пятнадцатилетний брат покончил с собой год назад; Бену тогда было 18. Бен нашел выход для своего горя в социальных сетях, а заодно обрел цель: постараться предотвратить другие смерти. Он запустил хештег #WalkToTalk, побуждая людей общаться друг с другом во время тренировок, и успешно продвинул эту идею в Великобритании, в результате чего в стране впервые появился министр по предотвращению суицида.

– Учителя до сих пор не умеют справляться с детскими психическими сложностями, – говорит Бен.

Ученики, находящиеся в депрессии, часто становятся замкнутыми, а это упрощает работу учителя. О них просто забывают. Сейчас в рамках кампании @SaveOurStudents мы собираем деньги на обучение школьных и университетских педагогов. Правительство не реагирует на наши петиции, однако мы попробуем встряхнуть чиновников этой кампанией.

Как и Джонни, Бен ставит во главу угла основной признак деградации общества – рост количества психических проблем среди молодежи. Наши власти сводят почти все к особенностям «цифровизации»: «Сократите время, проводимое у экранов, ребята». Однако американские ученые воспринимают эти явления всерьез и стремятся смотреть за пределы воздействия социальных сетей, связывая ухудшение психического здоровья нации с последствиями краха 2008 года и «великой рецессии». Поколение Z пришло после миллениалов в мир, где усугубляется неравенство, разрушается экономика и растет бедность. Один ученый из Стэнфордского университета назвал миллениалов «канарейками в угольной шахте» – за токсичные тенденции в экономике; они намного чаще, чем люди предыдущих поколений, кончают жизнь самоубийством или умирают от передозировки. Между 2008 и 2016 годом смертность среди 25–34-летних возросла на 20 %, в основном за счет самоубийств и последствий приема наркотиков. Наблюдается эта тенденция и в Великобритании, где пик карьерного расцвета миллениалов пришелся на период рецессии, и они теперь вынуждены бороться за выживание в «потерянном» десятилетии, мирясь с выросшей нагрузкой и застывшими зарплатами. Цифры указывают на то, что треть миллениалов никогда не приобретет собственное жилье – не зря их назвали «поколением арендаторов». Добавьте к этим мрачным перспективам правительственные «меры жесткой экономии», и вы получите предсказуемо плачевные последствия для психического здоровья граждан.

В промежутке между 1981 и 2007 годом количество самоубийств в Великобритании постепенно снижалось, пока в 2008 году не произошел бурный всплеск. С тех пор цифры колеблются, но, согласно статистике, в 2018 году число самоубийств снова выросло: среди мужчин 20–24 лет – на 31 % по сравнению с прошлым годом, а среди женщин 20–24 лет этот показатель достиг самого высокого уровня за всю историю. Чаще всего сводят счеты с жизнью мужчины 45–49 лет, но цифра угрожающе растет и среди более молодых. В то время как множество «социальных факторов» лишь увеличивает риск психических проблем, нуждающуюся в помощи молодежь, как ни странно, обвиняют в попытках «привлечь внимание». Дети всё чаще убивают себя, потому что взрослые испортили их мир.

Психическое здоровье – это не личное дело каждого. Психическое здоровье нации – это одновременно и личная забота, и общественная задача, и обе они прочно связаны.

* * *

Я стоял перед тяжелой дверью частного клуба в Сохо. Здесь я планировал встретиться с еще одним лидером движения за психическое здоровье, женщиной, чья цель – «легализовать» ту внутреннюю борьбу, которую мужчины ведут с самими собой, и помочь им спастись из их персонального ада.

Пурна Белл нашла для нашего разговора тихий уголок и бдительно охраняла его, оттесняя болтливую публику к пожарному выходу. Южно-индийские глаза Пурны, казалось, меняли цвет в зависимости от того, о чем она говорила. Журналистка, штангистка и писательница, она выпустила книгу «В погоне за радугой» (Chasing the Rainbow), где рассказала о самоубийстве своего мужа Роба. Это история о том, как мужчины скрывают свои травмы, стыдясь собственного несоответствия тому образу, который навязывает им общество.

– Я считаю, что необходимо усилить работу с мужественностью: прекратить стигматизировать просьбы о помощи и не рассматривать их как проявление слабости, – говорит Пурна. – Наоборот, нам следовало бы радоваться за каждого, кто стремится справиться со своими психическими проблемами.

Тем не менее Пурна понимает: хотя мужчины и стали свободнее обсуждать эти вопросы, им не хватает навыков, которые позволили бы сделать подобные дискуссии максимально эффективными.

– Мы хотим, чтобы мужчины говорили на языке, которому их не учили, – продолжает она. – Как нуждающийся в помощи сумеет попросить о ней? Если ты мужчина, которому запрещено выражать эмоции, то это и есть недостающее звено в цепи.

По мнению Пурны, надо не только учить мужчин (каждого индивидуально) пониманию своей боли, но и создавать для них новые способы жить за пределами комфортной территории Стандартного Мужчины.

Если на все, с чем ты сталкиваешься в жизни, ты не смотришь с позиции критика, оценивая, подходит это именно тебе или нет, – это страшно. Основывать собственную ценность лишь на том, чему тебя научили родители, – очень сурово. Я вижу проблему в свойственной мужчинам склонности к абсолютизации. На мой взгляд, было бы неплохо подмешать в мужественность немного гибкости. И тогда, даже если ты не выберешь в жизни какой-то конкретный «мужской» путь, тебя всё равно примут.

Превращаясь в уязвимых созданий, привыкших отрицать часть своей личности, мы, мужчины, легче поддаемся влиянию групп, в которых находим поддержку и усваиваем приемлемое поведение. Ты готов сделать все, чтобы не выглядеть смешным, и выбираешь что-то подходящее для тебя среди общепринятых «мужских» занятий – ведь они позволяют сохранять должную серьезность и без необходимости не показывать то, что находится под маской. Сходи в самый суровый паб страны, поговори с мужиками о футболе – и с тобой все будет в порядке. Загляни в самый шикарный ресторан, поделись своими тревогами – и станешь объектом для насмешек. Мужчины ревностно следят не только за собой, но и друг за другом: соблюдаются ли древние стандарты мужественности, соответствует ли поведение общественным стереотипам. Все тесты проходит тот, кто выглядит так, будто все держит под контролем, даже если в этот момент тонет.

– Идея о том, что любая ошибка фатальна, – рассуждает Пурна, – совершенно не соотносится с реальным человеческим существованием. Мы должны начать с малого – с того, чтобы разрешить себе ошибаться и принять наконец факт: никакой промах не снизит твою ценность как личности.

Несколько лет назад я потерял работу и неожиданно для себя стал отцом и мужем-домохозяйкой безо всякой надежды на дальнейшее трудоустройство – я так бережно лелеял свое чувство стыда, что сама мысль о поисках работы казалась мне невозможной. Это эмоциональное пике усугублялось моим новым статусом «изгоя». Мужская дружба, как бы достойно она ни выглядела со стороны, не помогает в таких ситуациях: от вас просто начинают держаться подальше. Мы, мужчины, столь увлечены сохранением притворной невозмутимости, что не в состоянии смотреть на то, как один из нас внезапно теряет хватку: чур, не мое горе. В моем случае избегание было обоюдным: я постарался изолироваться, чтобы ощутить всю тяжесть собственной неудачи. Я чувствовал, что заслужил это, и старательно усугублял ситуацию. Умно.

Пурна не считает, что саморазрушающее поведение свойственно мужчинам от природы: скорее, это просто неприятный пробел в мужском способе коммуницировать, при котором мужчина замолкает в тот самый момент, когда больше всего нуждается в слушателе.

– Я думаю, что мы продукт среды, в которой выросли, – говорит она.

В мужчинах своего поколения и поколения моих родителей я вижу этот изъян – неспособность говорить о собственных чувствах. Это и приводит к саморазрушению – попыткам справляться с болью самостоятельно и жестокому, агрессивному поведению. Посмотрите на гендерный дисбаланс в тюрьмах – это впечатляет. Я верю, что у каждого человека есть равные шансы стать хорошим или плохим, но результат зависит от того, в какой среде он формировался и через что прошел.

Хорош я или плох? Большую часть жизни я считал себя невинным, чистым сердцем человеком, стремящимся быть еще лучше, – свойство белых мужчин, изображающих отстраненность от страданий мира, который их балует. Я старался сохранять «хорошую мину», даже когда депрессия подтачивала мои возможности вести себя адекватно, когда самолечение и полная эмоциональная опустошенность разрушали мои отношения. Это происходило не по моей вине. Приходящее в этот момент осознание, что я не так уж хорош, становилось не поводом для переоценки, а пинком под зад, отправляющим меня прямо в «озеро огненное», мною же созданное. Ненависть к себе вызывает желание подвергнуть риску своих партнеров, работу, здоровье – все, что ты имеешь, – так как ты якобы не достоин этого; и ты превращаешься в палец, занесенный над большой красной кнопкой. Пурна считает, что в основе такого поведения лежит мужской стыд: