Текст книги "Быть Мужчиной. Современная мужественность без насилия, доминирования и страха"

2. Ты один из парней. Трайбализм и мужественность

Человек-невидимка. Моргни – и ты его упустишь. Смотришь во все глаза, а его уже нет. Еще один белый мужчина в бесконечной череде таких же, как он.

Вися на поручне в вагоне метро, я был уже другим человеком – не таким, как дома. Здесь я часть мужского мира, как и остальные. Это кажется особенно верным в вечер пятницы: парни собираются в группы, кипя энергией, скандируя, подначивая друг друга, выпуская клубы пара. На их фоне несколько «типов» бросаются в глаза: одинокий пожилой мужчина, две обнимающиеся чернокожие женщины, еще одна женщина, уткнувшая взгляд в пол. Так и я себя веду в случае, если рядом появляется какой-то сомнительный субъект, приносящий с собой запах возможных проблем, – опускаю голову и изображаю безразличие. Если эти парни набросятся на женщину прямо сейчас, сделаю ли я что-нибудь? Наверное. Да ладно?

Безликость белых мужчин отличается от безликости чернокожих, бездомных или женщин: у последних она проистекает из отсутствия прав, статуса и уважения – принадлежности к человечеству. Безликость белого мужчины – способ слиться с остальными себе подобными, имеющими все; этот способ позволяет не потерять саму возможность иметь все. Мужественность – смазка, помогающая соответствовать стандарту. Ты сглаживаешь острые углы, одеваешься как принято, подгоняешь свои взгляды под взгляды знакомых, строишь карьеру, предназначенную для тебя, поддерживаешь машину в рабочем состоянии, не допуская трений. И пускай тебе кажется, будто ты теряешь себя, дешево продаешься или просто испытываешь дискомфорт, наблюдая за грубой эксплуатацией: ты плывешь по течению и надеешься, что когда-нибудь начнешь собирать плоды. Любые проблемы следует разбирать строго наедине с собой, воспринимая их как личный провал, свою вину. И вообще, на что тебе жаловаться? Смешайся с толпой. Будь Стандартным Мужчиной. Обычным сторонним наблюдателем собственной жизни.

Оставаясь неприметным, я вышел из поезда на «Северном Гринвиче», тут же затерялся в толпе и, продираясь сквозь нее, устремился к выходу. Вверху эскалатора скандирование достигло максимальной громкости, но я быстро вырвался из дверей, следуя стрелкам на изгибающейся стене, и попал в холодные объятия стадиона «Арена О2». «Арена О2» позиционирует себя ни больше ни меньше как символ национальной гордости и Мекка музыки, хотя больше никто ее таковой не считает. Окружение мое преобразилось: толпы мужчин, входящих в здание, уже не походили на тех придурков, которых корчили из себя в метро; скорее, это были люди, готовые наполнить беспорядочной человечностью место, созданное, казалось бы, для обезличивания.

Я присоединился к своим друзьям, ожидающим начала в ближайшем баре «Слизняк и Латук». Все пытались привести себя в подходящее для концерта состояние – то есть достичь высокой степени алкогольной интоксикации. Оставаясь в режиме невидимки, я никак не мог привлечь внимание бармена. Наконец я присоединился к остальной компании, обсуждавшей бокс, музыку, немного работу – все как обычно. Бывает непросто подстроиться под настроение группы, но когда это удается, приходят удовольствие, теплота, ощущение близости. Об этом можно много говорить. Мы не были особенно сплоченной группой, но, возможно, с противоположного конца зала выглядели именно так. В баре присутствовали не только белые и не только мужчины, но таковых было большинство. Многие, увидев это, указали бы – мол, в этом и состоит причина всех мировых проблем; впрочем, даже сами мужчины осознают исходящие от них вибрации. Но что с этим делать? Запретить мужскую дружбу?

Когда директор Chartered Management Institute заявила в радиоинтервью, что в офисах следует запретить разговоры о футболе, так как в них не могут участвовать женщины, было трудно выбрать в ее мысли наиболее неприятный аспект. Женщины не любят футбол? Разговоры в офисе следует прослушивать и цензурировать? Или необходимо поставить под сомнение все, в чем есть хоть капля мужественности? Однако каким-то образом все это созвучно современным веяниям: просто довольно экстремальный пример переоценки того, что допустимо или недопустимо, когда речь идет о гендере. Сексуальное насилие сегодня рассматривается как часть развитой культуры мужского доминирования и поведенческих прав. С течением времени произошла демонизация мужчин – и это можно понять, учитывая долгую историю формирования такой культуры. Утверждение, что «все мужчины – дерьмо», – теперь общее место в социальных сетях; многих феминисток так достала жизнь в мире мужчин, что они стали называть себя «womxn» вместо «woman»[13]13
  Термин «womxn» – последний среди нескольких альтернативных политических вариантов написания английского слова «woman». «Х» в нем сообщает, что женщина не соотносит себя ни с каким полом или цветом кожи. Прим. ред.


[Закрыть]. Особую ненависть у них вызывают все мужские социальные группы, которые представляются им наибольшим препятствием для равенства на работе и в быту, – словно такие группы создаются с единственной целью: воодушевить их участников и исключить остальных. В мужских сообществах чувствуется скрытая угроза – территориальных инстинктов, дерзости, волчьего взгляда, осуждения. Состоя в такой группе, вы ее ощущаете как силу: опьянение от собственной смелости и прочность уз, основанных на унижении остальных, тех, кто снаружи. Неудивительно, что те самые остальные считают подобные группы мужчин неприятными и несущими угрозу. И не скрывают этого. Нет ли в этом чего-то большего, чем видно на первый взгляд, или, наоборот, меньшего?

* * *

В 2010 году в Хэпписбурге (графство Норфолк) были обнаружены каменные инструменты, которым, по словам ученых, примерно 900 000 лет. Ими пользовались древние люди, называемые гоминоидами, умевшие, скорее всего, разжигать огонь и изготавливать одежду из шкур животных. То есть Британия, тогда еще часть европейского континента, на протяжении многих тысячелетий была остановочным пунктом для гоминоидов, гейдельбергского человека и неандертальцев. В конце ледникового периода, в эпоху мезолита, уровень моря поднялся, Британия оказалась отрезанной от континента, а климат улучшился – настолько, что здесь смогли осесть кочевые племена охотников-собирателей. Они продолжали перемещаться в поисках растительных и животных ресурсов, однако, согласно некоторым свидетельствам, существовали и групповые поселения. По словам исследователей, в этих племенах обязанности распределялись поровну между мужчинами и женщинами, и это указывает на то, что гендерно равные группы обладали эволюционным преимуществом: более широкие социальные связи, более тесное сотрудничество с другими группами и больший выбор партнеров. Побеждали те племена, которые отличались гибкостью и имели возможность смешиваться.

Внешний вид древних жителей Британии известен благодаря находке останков чеддарского человека (сделанной в пещере Гофа в ущелье Чеддар графства Сомерсет). Охотник-собиратель эпохи мезолита, живший примерно 10 000 лет назад, был темнокожим, темноволосым и голубоглазым. Если вы ищете коренного британца, то вот он: черный – и прекрасный. Примерно в четвертом тысячелетии до нашей эры в Британию пришло животноводство – с иммигрантами из Европы, прибывшими сюда в поисках еды. В период неолита они воздвигали такие памятники, как Стоунхендж (около 2500 года до нашей эры), вокруг которых могла собираться община. Эти тенденции усилились с мощным притоком европейцев – представителей культуры колоколовидных кубков, относящейся ко времени позднего неолита. Название их связано с характерной формой керамики, свидетельствующей о высоком уровне их развития. Анализ ДНК показывает, что эти люди имели более светлую кожу, голубые глаза и светлые волосы.

Но они пришли позже. Первыми были черные британцы. Вспомните об этом в следующий раз, когда очередной белый «националист» начнет говорить об Англии для англичан. Англичане, сэр, изначально смешанный народ, состоящий из иммигрантов: орды викингов, римские завоеватели, голландцы, французы, немцы, ямайцы, персы – все они прибывали к нашим берегам, чтобы драться, сотрудничать и обмениваться модными советами. Разношерстные племена объединялись, закладывая фундамент нации, – такова история Британии. И так было до образования Империи, установления международной работорговли и появления выдумок о величии белой расы. Идея превосходства белых – лживая с самого начала. Разнообразие более эффективно для общества. Успешные племена никогда не были гомогенными: они находились в постоянном движении.

«Возможно… это ты меня спасешь…»[14]14
  Слова из песни Wonderwall британской группы Oasis. Прим. ред.


[Закрыть]

Заметьте: речь идет об успешных племенах. В тот вечер на «Арене О2», полной любителей выпить из колоколовидных кубков, царили формализованные нормы поведения: не гибкость, а твердость. Настоящие вещи для настоящих мужчин.

Выпитое пиво, выкуренные сигареты, вынюханный с закругленных углов кредитных карточек кокс, медвежьи объятия, потасовки, выкрики: «“Оазис”, “Оазис”!..» Ой, извините… «Лиам, Лиам, Лиам!»[15]15
  Лиам Галлахер – основной вокалист и автор нескольких песен группы Oasis. Прим. ред.


[Закрыть]

Бетонные коридоры были заполнены потными мужчинами. В этот день произошел теракт на Лондонском мосту, и дополнительные меры безопасности затрудняли проход. В очереди большинство из нас будто бы пытались соответствовать среднему возрасту аудитории, для которой выступал Лиам Галлахер, – по крайней мере на эту ночь. Шапки с узкими полями, расстегнутые парки, максимальная громкость, манчестерский диалект, звучащий из каждого рта. Проблемы растворились, скука исчезла. Орущие фанаты «Вест Хэма» набросились на немногочисленных болельщиков «Тоттенхэм Хотспур». Несколько человек с пустыми глазами, похожими на бильярдные шары, вступали в конфликт с неодушевленными предметами – перегородками и мусорными корзинами. Один из них, не сумев напугать суровым взглядом стену, врезал ей.

Отвратительное поведение, да, но я смотрел на это, как на шоу: я видел в нем не просто эксгумацию 90-х, а возможность сыграть по правилам традиционной маскулинности. Я ни в коем случае не ставил себя выше происходящего – мне было хорошо: выпивка, сортир, тупые шутки, возможность побыть мудаком. Отчасти это способ выпустить пар, но не только: хотя эти ритуалы и следуют «жестким» стереотипам, они также позволяют продемонстрировать свою принадлежность к группе, заново оценить себя. Из этого шоу извлекали пользу все участники, получившие шанс действовать так, как и должна действовать группа мужчин в таком месте, на таком мероприятии – фестивале мужланов.

Несомненно, мы были вовлечены в довольно уродливое представление, которое я часто воспринимал – на концертах, в пабах, на стадионах – как выражение мужественности простых людей из рабочего класса. Здесь и правда собралось много представителей рабочего класса, но подобная преимущественно мужская среда как будто уравнивает всех, превращая в самодовольных бунтарей, которые в действительности топчут самих себя. Это абсурдная, но важная особенность поведения мужчин: они стараются всячески принизить себя. Особенно это характерно для Англии, где огромное значение имеет классовая структура общества. Здесь актуально требование не подниматься выше своего положения, однако шаг на более низкую ступень, к которой ты не принадлежишь, кажется романтичным и очаровывает многих мальчиков из среднего класса и даже элиты; об этом даже спел Джарвис Кокер в песне Common People («Обычные люди»).

В Англии важно выглядеть обычным человеком, и мужчины стремятся к этому со всей одержимостью. Следует не слишком увлекаться собой, быть хорошим парнем, не воображать о себе много, изображать простачка. Феномен мальчиков, скрывающих в школах свои способности, хорошо документирован. Эдакий идеал неотесанного мачо, который идет от отцов и передается последующим поколениям мужчин. Мы встречаем эту особенность даже во власти: видим политиков, размахивающих кружкой пива во время предвыборной кампании, и помним пьяного, накурившегося, рыгающего лидера партии Brexit Найджела Фаража, самозванца среди «простых людей», учившегося в частной школе и работавшего биржевым маклером, – лицемерие, помогающее использовать классовые предрассудки в своих интересах.

Подобный популизм пахнет скорее конъюнктурной пропагандой, чем заботой об интересах людей, от имени которых он якобы выступает. И тем не менее это, как правило, работает. Образ «своего парня» доминирует в общественном сознании. Без сомнения, часть обаяния Лиама Галлахера кроется в том, что он «свой»: пусть он и живет теперь в Хэмпстеде, его до сих пор воспринимают как обычного мальчика из рабочего класса, который многого добился собственным трудом. Его неукротимая, прямолинейная мужественность всегда казалась чем-то из мира грез: ему все равно, что думают другие. В этом смысле он олицетворяет сущность рабочего класса – в том виде, в котором ее идеализируют мужчины определенного возраста; то, с чем не справляется Том Йорк[16]16
  Томас Эдвард Йорк – британский рок-музыкант, вокалист и гитарист группы Radiohead. Прим. ред.


[Закрыть]. Том Йорк неуютен, всегда пытается быть другим. А Лиам – это Лиам. Ну или по крайней мере он очень достоверен в этой роли. Веселый и свободный. Когда многое из того, что определяет нас как личностей, скомпрометировано, мы, мужчины, хотим приблизиться к тому состоянию, которое он демонстрирует.

И вот мы снова радуемся билету, дающему возможность стать свободным хотя бы на одну ночь, забыть об ужасном «я», приобщиться к группе людей, объединенных чем-то «своим». Я ни в коем случае не хочу принизить этот опыт: то, что мы получаем, – подлинное; в совместной деятельности наша дружба находит свое выражение. Старая банда собралась для того, чтобы испытать что-то вместе. Как, например, это было сейчас: мы торчали в очереди за пределами здания, а концерт, за который заплачено, уже начался. Стены вибрировали. Он уже на сцене! Все в порядке: мы вместе, и пузырь, образовавшийся вокруг нас, временно спрятал нас от всех проблем.

Братская любовь – это романтическая сторона идеала воина. Ты не должен биться в одиночку, и у тебя есть кто-то, с кем можно провести время вне военных действий. Не надо искать здесь гомосексуальных коннотаций: мы называем это братской любовью, потому что это любовь.

Любовь в определенных рамках, конечно. Однако куда девается братство, когда речь заходит о психических проблемах? Ты ожидаешь, что друзья помогут тебе спастись при автомобильной аварии, но как насчет того, чтобы поддержать друга в депрессии? Депрессия менее эффектна, чем выстрелы и свист пуль, однако способна отнять жизнь. К тому же при ней у тебя есть время на то, чтобы что-то сделать. Мы наблюдаем за тем, как растет количество мужских суицидов и снижаются показатели психического здоровья, и значит, каждому из нас требуется поддержка окружающих: пока мы ищем в компании друзей возможность повеселиться и самоутвердиться, не терпят ли они в этот момент душевное крушение? Не слишком ли мы увлекаемся, поддерживая образ Настоящего Мужчины?

Согласно результатам исследований, счастье и долгая жизнь прочно связаны с наличием у человека дружеских компаний. Соответственно, неспособность мужчин поддерживать в течение жизни дружеские отношения рассматривается как основной фактор, ведущий к самоубийствам, и является одной из причин низкой продолжительности жизни. Означает ли это, что слепое пятно в вопросах психического здоровья (с которым якобы легко справиться в объятиях какой-нибудь зависимости) – элементарное отсутствие мужской дружбы? Отношения между мужчинами редко становятся глубокими, а потому легко прерываются. Я уверен, что организации, занимающиеся проблемами психического здоровья, должны вовлекать в свою работу друзей тех, кто нуждается в помощи. Мужчины понимают, что происходит, и готовы помогать друг другу, но при этом никто из них не признается, что что-то идет не так. Понимание достигнуто, а препятствия остаются. Где тот вождь, который выступит вперед и научит нас вести себя иначе на благо всему племени?

У стены, содрогающейся от глухих ударов басов, я понял, что уже какое-то время нахожусь в состоянии борьбы. Почему я не сказал об этом друзьям? Подкошенный депрессией, я будто перестал существовать. Теперь я вернулся после нескольких месяцев отсутствия, но надолго ли? Скрывать от них то, что происходит со мной на самом деле, – значит обманывать их; из-за этого я чувствовал себя только хуже, однако и надоедать кому-то своими проблемами считал неприличным. Мы же здесь для того, чтобы классно провести время, да? Эмоционально, тепло, по-братски, без этих тяжелых штук. Да, наша дружба бравых парней похожа на отношения родом из чопорной межвоенной эпохи, но если вы поговорите с военнослужащими – особенно с теми, кто участвовал в боевых действиях, – вы увидите людей, сохранивших глубокие эмоциональные связи с друзьями.

Слишком часто в кругу друзей мы демонстрируем отретушированную версию самих себя, и в реальности ни ты не знаешь их, ни они тебя.

* * *

Чтобы лучше изучить мужественность в контексте племенного мышления, давайте взглянем на культуру труда, сформировавшуюся за последние столетия. В целом до индустриальной революции существовала развитая культура ремесел, когда мужчины работали недалеко от дома и воспитывали детей, которым предстояло следовать тем же профессиональным путем. С появлением фабрик произошло жесткое разделение дома и работы, и в итоге рабочие зоны и пабы превратились в «мужские пространства», а дома и магазины – в «женские».

Далее случилось еще большее разделение: зарождающийся средний класс сформировал особый тип мужчины-профессионала. Выйдя из местных фирм, он дорос до огромных транснациональных корпораций, эдакое порождение офиса, знаток профессиональных приличий, умеющий убедить окружающих в собственной эффективности. Технический прогресс привел к сокращению рабочих мест на производстве, и большое количество мужчин засело в офисах. Они не стали свободнее – фактически рабочее время удлинилось, к тому же закрепилось понимание того, что и свободное время может быть рабочим, ведь кружка пива вечером с боссом и коллегами весьма важна для карьеры. Твои друзья по работе – это теперь твое племя. Сменил работу – сменил племя. Путешествуй налегке. Без багажа.

Мужественность ослабила племенную связь с идеализацией прежнего типа «альфа-самца», который ныне переродился в Корпоративного Парня. Стандартного Мужчину на приличной должности. Человека, умеющего проводить совещания, сохранять спокойствие среди суеты и никогда не проливать соус болоньезе на костюм. Любой, кто освоил все эти мужские правила и тонкости поведения, может оказаться на его месте, но, скорее всего, это будет белый мужчина с хорошим образованием. Воцарилась демонстративная маскулинность, в реальности ставшая ширмой, прикрывающей продвижение самых отъявленных подонков.

В такой среде «мужаться» означает «заткнуться и вкалывать». Возможность ошибки – препятствие для продуктивности, для истинно сияющей мужественности. Поведение Стандартного Мужчины поощряется в офисной среде, ведь его легко предсказать, мотивировать и вознаградить. Теоретически к этому могут присоединиться и женщины – если они соглашаются жить по тем же правилам. Чтобы не потерять работу, требуется всего лишь слиться с фоном. Будь одним из них – или будь один. История Волка с Уолл-стрит[17]17
  Имеется в виду фильм Мартина Скорсезе «Волк с Уолл-стрит», основанный на одноименных мемуарах бывшего нью-йоркского брокера и финансового махинатора Джордана Белфорта. Прим. ред.


[Закрыть] в теории должна бы предостеречь, а в реальной жизни она отражает мечту работающего человека.

Дэмиен Ридж – психотерапевт, социолог и эксперт в области психического здоровья. Мы встретились в его кабинете в Вестминстерском университете, и я попросил рассказать о ключевых теориях маскулинности, которые способны пролить свет на стайное поведение мужчин. Первая теория «гегемонной (или доминирующей) маскулинности» была сформулирована в 1980-х годах австралийским социологом Рэйвин Коннелл.

– Суть этой теории в том, что маскулинность напрямую связана с отношениями, – объясняет Дэмиен. – Она не заключена в мужчине, это нечто, что происходит между людьми. Целая социальная система.

Маскулинность – это, цитируя «Волка с Уолл-стрит», «фуфло ‹…› типа пыльцы фей, нечто несуществующее»: она проявляется, когда люди сталкиваются друг с другом.

– Конкуренция встроена в систему, – продолжает Дэмиен. – У тебя есть свой, наилучший способ быть мужчиной, но другие способы конкурируют с ним.

В последнее время гегемонную маскулинность называют «токсичной» – она проявляется, когда мужчины собираются вместе, однако Дэмиен отмечает, что это не совсем точное понимание; суть теории в том, что более всего ценится в каждой конкретной ситуации.

Ты можешь оказаться на буддистском ретрите, в атмосфере близости и сочувствия. Но и тут начнется соревнование за звание самого духовно продвинутого. Это то, о чем говорит Коннелл: всегда присутствует идея победителей и проигравших. Стремление быть лучше других – часть мужской психологии.

Эта теория подвергает сомнению устоявшееся представление о единственном, природном виде мужественности. Отсутствие именно такой мужественности я все время ощущал в себе, в ней мужчины видят убежище, и ее продают нам маркетологи: мужественность безусловную, живущую где-то в глубине души; некий внутренний Клинт Иствуд, похороненный современным обществом, которого нам следует воскресить – возможно, посредством темных ритуалов или покупки определенного средства после бритья. Понятие гегемонной маскулинности утверждает, что все это относительно: нет смысла вести себя как Клинт Иствуд в среде джазовых авангардистов (в основном потому, что Клинт Иствуд там уже побывал, ну, вы понимаете).

Согласно этой теории, идеалы каждого сообщества ниспровергаются через «сопротивление» – через поиск новых идеалов, способных пошатнуть или заменить господствующие в данный момент. Однако этот изнурительный сценарий, при котором ведется постоянная борьба за утверждение или опровержение своей позиции, где нет места слабости и невозможно даже подумать об отдыхе, в чем-то ограничен. Всегда ли необходима конкуренция или все-таки иногда стоит сотрудничать? Например, «Мужской клуб Энди» – явно не то место, где меряются членами или хотя бы тяжестью своих проблем. Нельзя забывать и о самопожертвовании – как, например, было с теми парнями, которые объединились, чтобы обезвредить террориста на Лондонском мосту при помощи церемониального меча и бивня нарвала: вряд ли они в тот момент соревновались за звание героя дня. И что делать с людьми, которые сознательно выбирают одиночество, изолируют себя от общества ради поиска новых смыслов? Пускай… но что они вообще рассчитывают найти? Кроме Иисуса.

Гегемонную маскулинность часто обвиняют в том, что она поддерживает патриархат, распространяющий определенные мужские ценности на определенной территории – на планете Земля. Если бы только мы, мужчины, не бесились из-за термина «патриархат» – ведь это все равно как кто-нибудь назвал бы «Рембо: Первая Кровь – 2» посредственным фильмом.

– Большинство мужчин не ощущают себя частью патриархальной системы, – признает Дэмиен.

…потому что они находятся на ее нижних ступенях. Соответственно, они отворачиваются, так как не обладают той властью, которая вроде бы должна быть у них. Нам приходится жить при патриархате, так как мужчины контролируют всё, но я не думаю, что многие из нас что-то с этого имеют. Если вдуматься, власть находится в руках небольшой элитарной группы. Если использовать подход Коннелл применительно к миру в целом, мы увидим, что большинство мужчин раздавлены гегемонной маскулинностью. Даже те, кто стоит на самом верху. Страдают все, на всех уровнях. Сегодня вы слышите, как женский оркестр играет на самых маленьких скрипках в мире… Но если система изменится, мужчинам придется понять: эта игра – лишь на определенных струнах (остальные при этом забыты) и для небольшого числа людей.

Один из альтернативных способов понять мужественность, по словам Дэмиена, – осознать, что она наигранная. Такой подход идет от американского философа и теоретика гендера Джудит Батлер, развившей идею о том, что мы отыгрываем гендер. Мы действуем как личность, которой желали бы быть. Как и в случае с гегемонной маскулинностью, это, скорее, наши действия, основанные на информации, полученной от окружающих нас людей, – о том, как нам следует вести себя в данном пространстве.

– Гендер – это не то, что ты имеешь, – говорит Дэмиен, – это то, что ты делаешь.

– Неужели мужчины, выходя из дома, действительно задумываются о том, как должны вести себя сегодня, чтобы оставаться мужчиной? – удивляюсь я.

– Я думаю, да, – подтверждает Дэмиен.

Изменения могут происходить мгновенно. Если ты смотрел дрэг-шоу[18]18
  Дрэг-шоу – представление, состоящее из песен, монологов или пародий. В нем участвуют так называемые дрэг-квин – чаще всего это артисты-мужчины в сложном гриме, переодетые в женскую одежду. Прим. ред.


[Закрыть], то видел, как легко его участники меняют себя. То же происходит и с мужчинами, идущими на работу, только вместо макияжа и парика у них – офисный костюм. Они надевают его и вместе с ним – офисную личину: он не тот человек, которым был дома. Эти сигналы действительно важны. Это и есть отыгрыш, создание иллюзии.

Идея отыгрыша гендера является ключевой для трансгендерных людей. Мы считаем базовым право человека выбирать, как именно он проживает свою жизнь, а раз мы отыгрываем гендер, то почему видим проблему в том, что кто-то выбирает другую роль в этом шоу? Возможно, многие так возмущаются этим, потому что понимают: их собственная идентичность – сродни маскарадному костюму, склеенному из бумаги? Нам следовало бы прославлять сообщество трансгендерных людей как высшее развитие идеи Человека, демонстрирующее всем остальным, как надо жить. Если бы только это было возможно. В реальности же отыгрыш гендера жестко цензурируется. Играя не по правилам, установленным для твоего пола в определенной среде, ты рискуешь столкнуться с проблемами.

– Одно из первых определений «гендера как действия» было сформулировано Уэстом и Циммерманом, – говорит Дэмиен. – В своей работе 1987 года они заявили, что наша компетентность как продуктивного члена общества находится в плену у наших поступков – или нашей способности отыгрывать гендер. Как пример – «слюнтяи» на детской площадке: когда они ведут себя «неправильно», наступают ужасные последствия.

Наигранность мужественности всегда была очевидна для меня. Я пытался соответствовать каким-то нормам, получал по носу и искал другой способ. По факту глупо стыдиться своей способности адаптироваться. Это один из замечательных человеческих навыков – и еще один довод в пользу того, что у маскулинного поведения нет общемировых стандартов. В Дубае, например, считается нормой, если друзья-мужчины идут по улице, держась за руки. Но вам не стоит вести себя так же в Халле. При этом, если в Дубае вы поцелуете своего гомосексуального партнера (как привыкли делать в Халле), вас, скорее всего, отправят в тюрьму. Как только где-нибудь сформируется представление о «нормальном» мужском поведении, местные тут же начинают вешать на него бирку «Поведение Настоящего Мужчины».

Подобное мышление глубоко укоренилось в нашем обществе, потому что инструкции о том, как следует вести себя мужчине, сыплются на нас ежесекундно со всех сторон – от родителей, братьев, сестер, учителей, из фильмов и рекламных роликов. Мы впитываем всё это, пытаясь сформировать собственную индивидуальность. Для Дэмиена различия в гендерном поведении в разных частях света являются доказательством того, что гендер не биологичен, но наша психика явно не согласна с этим.

– Я не говорю, что это не настоящее, – поясняет он. – Игра создает реальность для людей с самых ранних дней их жизни – это то, чем мы являемся… Но тут присутствует слишком много страха и отрицания. Попытка заглянуть в глубины подсознания способна травмировать.

Компании друзей с этой точки зрения весьма важны: именно в них наиболее остро проявляются представления о нашем правильном (или неправильном) функционировании в рамках гендера; и грубые прозвища – «слабак», «педик», «баба», – переходящие с нами во взрослую жизнь, могут иметь отдаленные последствия. В своей психотерапевтической практике Дэмиен видит, что, хотя мы и побуждаем мужчин больше открываться, реальный опыт многих из них печален: рассказывая о своих «слабостях», они часто встречают отторжение.

– Исследования подтверждают, что мужчины не спешат раскрываться, имея предыдущий негативный опыт. Они ищут безопасности и не желают, чтобы их осуждали или считали больными.

То есть быть мужчиной, которого принимают, – значит укреплять «оболочку» своей личности, не давая никому заглянуть глубже. На «благо» коллектива. Грустно, что по мере взросления мужчины чаще, чем женщины, теряют друзей, потому что культура их поведения не позволяет им поддерживать действительно близкие связи.

– Большинство мужчин нашей страны находятся на пути к одиночеству, – уверен Дэмиен. – Они не приучены работать над отношениями, как женщины. Мужчинам надо искать новые способы взаимодействия.

* * *

Грейсон Перри, во всем великолепии трансвестита, возвышался на восемнадцатисантиметровых каблуках над аудиторией, собравшейся в лекционном зале. Перед доминирующей роскошью Грейсона, явившегося в образе своего женского альтер эго по имени Клэр, Стандартный Мужчина мог бы почувствовать себя сломленным. Выступая в Университетском колледже Лондона на конференции «Зарождение мужского здоровья», Грейсон рассказывал о взглядах на ностальгическую мужественность, которые он впервые представил в книге «Происхождение мужчины» (The Descent of Man).

По его словам, воинственная мужественность требовалась в доисторическое время, но это изменилось: «Прежде она была утилитарной, а теперь – декоративна. Это просто аксессуар, который вы надеваете к подходящему случаю». Тем не менее он не согласен с идеей о современном кризисе мужественности.

Мужественность всегда находилась в кризисе, потому что она смотрит в прошлое. В период промышленной революции люди вроде Уильяма Морриса беспокоились о том, что машины способны лишить рабочих «мужской работы», поэтому они отращивали бороды и вели себя по-старому, «по-мужски», спасая мужественность от грозящей угрозы. Мода на бороды появляется тогда, когда люди начинают тревожиться о мужественности.

Нет, мужчины не безнадежны. Ведь ключевые ролевые модели для них, подчеркивает Перри, – это не знаменитости, а близкие люди:

– Потому что больше всего мы усваиваем – капля за каплей – из ежедневного общения.

Говоря об изменениях, Перри сердцем всего называет уязвимость.

В целом, чтобы быть счастливее, надо поддерживать с людьми хорошие отношения. Мы стайные животные, нам нужна компания. Чтобы поддерживать хорошие отношения, требуется близость, а чтобы стать кому-то близким, необходимо влиять на него и поддаваться его влиянию. Это значит, что вы будете рассказывать о себе и спрашивать другого человека о нем. Уязвимость – ключ к счастью. Я обнаружил: если один мужчина в группе открывается и говорит, что у него есть проблема, остальные все сразу словно выдыхают: «О, да, и у меня» – и начинают по-настоящему общаться. Барьеры – в головах.

На следующий день я говорил по телефону с Робином Данбаром, почетным профессором эволюционной психологии факультета экспериментальной психологии Оксфордского университета. Те, кто изучает долгий путь развития человека, не терпят рассуждений о социальной природе гендера. Робин даже назвал это «полной чушью». Разница между мужчинами и женщинами лежит в области биологии, говорит он: