Текст книги "Мой Черный Князь"

Мороз и солнце; день чудесный…

А утро преподнесло неприятный сюрприз. Природа будто решила убедить меня в том, что все, что произошло накануне, – это случайное стечение обстоятельств. Вчерашний день с его нарциссами, завистливыми взглядами, весенней тоской по романтике и вечной, настоящей любви и вечер приключений с нежданной встречей остались в памяти как случайный сон. Я выглядываю в окно и не верю собственным глазам. Перед самым рассветом на Ростов обрушился снегопад. Завалил дороги, дома, присыпал деревья, запретил птичкам щебетать, закутал мое сердце в печаль. Вчера я будто ни от кого не убегала, не дышала весенним воздухом, не надевала лаковые туфли на высоких каблуках и легкое пальто. Вчера будто бы не существовало. А сегодня – настоящая зима. Только вот откуда на моих запястьях сизые полосы, откуда на плече сине-черный синяк? Значит, синеглазый наглец все-таки существует. По крайней мере, существовал прошлой ночью. Интересно, помнит ли он обо мне, хочет ли хотя бы узнать мое имя? Или протрезвел и забыл безо всяких мыслей и сожалений? Скорее всего, просто забыл. Эх… А я буду помнить и радоваться.

Пока собираюсь на работу, решила посмотреть телевизор. Реклама крупнейшего газового предприятия. Хвастают своими лидерскими позициями по добыче и экспорту газа. На эти «достижения» стоит посмотреть под более ясным углом. Как так получилось, что природные ресурсы, которые должны принадлежать всем россиянам, оказались в частной собственности? Сокровища наших общих родных краев варварски вырывают из земли, продают нам по грабительской стоимости и качают за границу, и деньги, принадлежащие всей стране, попадают в карманы кучки самых наглых и подлых. А реклама предлагает нам радоваться этому, гордиться чьей-то жадностью и тем, что мы платим за наши же собственные ресурсы непомерные деньги. Особенное горе испытывают те, кто живет на съемной хате. Например, я. Если бы у меня не было сестры, с которой мы совместными нечеловеческими усилиями кропотливо собираем свой жалкий семейный бюджет, то я давно бы поселилась в коробке из-под холодильника.

Продолжаю собираться на работу. Надеваю юбку, свитер и теплые колготки. Закутываюсь в болоньевое пальто на пухе и пере (так на этикетке написано), нахлобучиваюсь шапкой, сверху – капюшон, обматываю шарф вокруг шеи. Запрыгиваю в сапоги. Выхожу на улицу и понимаю, что на самом деле мое пальто сшили из рыбьего меха. А вот перьев там – ни клочка. Я окунулась в декабрь. Мне так холодно, будто я не в пятнадцати слоях одежды, а в сетке для форточки и в лаптях. Зима внезапно стерла все следы вчерашнего праздника. Даже мои нарциссы в банке из-под гранатового сока чуток подвяли, будто расстроились от несправедливости, учиненной природой. Так вчера было или нет что-то похожее на весну?

Когда в Ростов врывается метель, это всегда неожиданно. Естественно, коммунальщики не успели переобуть автобусы и маршрутки в зимнюю резину и, как говорится в анекдоте, на призыв властей воздержаться от управления транспортом в гололед откликнулись только коммунальщики. Я двадцать минут почти ползком добиралась до конечной остановки, чтобы мне хватило места в автобусе или маршрутке, но, к ужасу, обнаружила там толпу зябнущих сограждан. Пока шла сюда, мне не встретилось ни одного уезжающего в центр транспортного средства. Наверное, по нужному нам маршруту сегодня пустили какой-нибудь автобус-призрак. Именно поэтому мы видим только пустую дорогу, на которой застыли мутные потоки накануне прорвавшей канализации и кучки снега.

Автобус, который доезжает аккурат до середины нужного мне пути, прибыл к остановке через полчаса. Когда живой поток втянул меня в автобус, я не чувствовала ног и лица. Села на пластмассовое кресло и чуть не упала в обморок от нестерпимого холода. Кое-как доползли до Центрального рынка. Плотность людей на кубический сантиметр пространства, наверное, превосходит плотность металла, крошечная таблетка из которого весит более пятидесяти килограммов.

Очень не хотелось идти пешком до банка по такой погоде целых пять остановок, но на остановке «Буденновский/Садовая» будто происходил митинг. Ни в один автобус мне не втиснуться. Это я понимаю сразу и не трачу время на ожидание. Лучше побегу-ка я до банка, авось не затеряюсь среди сосулек. Я пробежала метров сто и поняла, что с моими ногами происходит нечто страшное – в них начинает замерзать кровь. Юг, блин. Посреди марта зима вдруг решила вернуться. Мне не дойти до банка без дополнительного утепления. Здесь слишком холодно! Забегаю в магазин одежды и покупаю спортивные штанишки. Хорошо, что уже началась распродажа, и вместо тысячи рублей я отдала за них двести. Надеваю штанишки под юбку на колготки и продолжаю путь, чуть менее страдая от мороза. Вот она, незавидная доля одинокой женщины. Все сама, все вынуждена делать сама. Сама работай, сама себя корми и при этом сама добирайся до работы. Никто меня не подвезет. И даже деньги на такси никто не даст.

Когда я прихожу в банк, где работаю, часто ощущаю себя героем какого-нибудь романа Сергея Минаева. И это дурацкое зимнее утро не стало исключением. Вроде неглупая, образованная, с хорошей фантазией, единственная в банке пишу без ошибок, но работаю в какой-то, мягко говоря, фигне. Мне платят три копейки и при этом из меня стремятся выпить всю кровь до последней капельки. Вот опять я иду к замдиректора. Как на казнь. Сто процентов будет полоскать мои мозги не меньше часа. Думаете, преувеличиваю? Смотрите сами. Передаю слово в слово с максимумом деталей.

Несу Елене Ростиславне, то бишь Будде, текст о банковских картах. Она долго смотрит на листок с текстом, наклоняет голову в разные стороны, подкатывает глаза и наконец изрекает надменным тоном человека, уверенного в том, что он лучше всех на свете, а планета вообще вертится от его шагов:

– А как клиент из всего написанного поймет, как ему оплачивать покупки в Интернете? Надо ему пошагово объяснить. Я не понимаю. Вопрос! Как в Интернете оплачивать покупки?

Я чувствую, как мой мозг покрывается волдырями по всей поверхности, а потом вдруг резко они все одновременно взрываются. Вот садистка. Дорвалась до своего поста и глумится над несчастными подчиненными. Как можно не знать таких простых вещей?! Да любой дремучий идиот, если захочет заплатить за что-то с помощью банковской карты, поймет, как это делается, выбрав товар. Были бы бабки на карточке. Да и не мое это дело – объяснять пошагово, как и куда нажимать. Моя задача – рассказать, что наши банковские карты на это способны.

– Елена Ростиславна, на каждом сайте поле для заполнения и оплаты онлайн свое собственное, я же не могу писать «нажмите на правую кнопочку, появится окошко с пятью строчками». Да и текст не об этом. Тема – возможности, которые получают держатели карт нашего банка. Я указываю преимущества. Я раскрываю их выгодность и необходимость. Я использую красочные примеры и внедряю их в жизнь среднестатистического ростовчанина. Я действую в соответствии с целями и лучшими приемами рекламного, продающего жанра, а не создаю пособие для дауна.

Произнося свою речь, я сохраняю голос спокойным, даже улыбаюсь. Будда молча меня слушает, а взгляд у нее такой, будто она наблюдает за мышонком, которому сделали инъекцию нового препарата, и ей интересно, выживет он или же прямо сейчас скрючится и испустит дух. При этом компьютер Будды играет какую-то чарующую мелодию без слов. Всегда одну и ту же. Я уже год работаю в банке и слышу в этом кабинете одну и ту же мелодию. Те же приемы сбить меня с толку и заморочить голову и та же мелодия. У меня заканчивается запас терпения.

Е-мое! Мне трехтомника не хватит, чтобы описать все превратности судьбы и все гребаные окошечки и строчечки, требующие заполнения на миллиардах сайтов, куда может забрести трясущаяся рука лошары, рискнувшего купить нашу неконкурентоспособную карточку. Нормальные банки каждую неделю или хотя бы раз в месяц вводят новые продукты и пишут о них, а мне приходится высасывать из пальца безумные темы. При этом не допросишься помощи от специалистов соответствующих подразделений. А еще нормальные банки печатают на карточках те картинки, которые пожелают клиенты. А на наших карточках – невыразительные кляксы, изобретенные еще двадцать лет назад. Немудрено, что их никто не хочет.

Но все эти серьезные аргументы так и не слетают с моего языка. Вслух я произношу другое, потому что пока не нашла себе новую работу хоть чем-то лучше, чем мой безумный банк:

– По закону о рекламе мы обязаны сообщать потребителю все условия, касающиеся нашего продукта. А за условия и качество предоставляемых услуг чужих сайтов мы ответственности не несем. Посмотрите в закон о рекламе, если мне не верите.

Упоминание закона о рекламе действует на нее просто магически. Она его уважает, и если я им прикрываюсь в середине нашей полемики, то побеждаю. Если в начале обнажаю это оружие – она бесится, сражается как зверь, приводя новые доводы, и мне все равно приходится выжидать время, чтобы в подходящий момент сослаться на этот аргумент. Короче говоря, полностью избежать выслушивания бреда и сохранить нервы мне не удается. Будда жрет мой мозг и нервы. Жрет и не давится.

По электронной почте мне пришло приятное письмо. Выпускающий редактор «Делового города» похвалил написанный мною текст про банковские вклады и сказал, что он у меня получился не нарочито рекламным, а весьма интересным для чтения и полезным для ростовчан. А еще он полностью в формате газеты, и, если бы я была сотрудником газеты, а не банка, они бы мной очень гордились. Жизнь заставляет меня быть хитрой сволочью, демонстрируя на каждом сантиметре моего пути, что удача находится только на стороне таких экземпляров. Но моя сущность почему-то сопротивляется изо всех сил. И я, как искренняя и добрая простофилина, рассказала Будде о том, что меня высоко оценил сам выпускающий редактор. Реакция последовала возмутительная:

– Вот ты теперь старайся так писать каждый текст, чтобы мы не платили деньги за размещение рекламы. Пусть они печатают твои тексты про банк бесплатно.

Если бы я была молоком, то моментально скисла бы от такой наглости. Я по какой причине должна экономить деньги банка до такой степени? А мне от этого альтруизма какая польза?

– Но ведь я все равно пишу об услугах конкретного банка, а не обзор новинок на любой вкус, и такие тексты идут как реклама. Да и всем известно, что я – пресс-секретарь банка.

– Ты все равно старайся, чтобы мы меньше тратили. Вопрос! Как сделать лучше? Как поворачивать смысловые углы нашего информационного потока, чтобы интересовать аудиторию и меньше тратить?

– Буду. Но я давно вам говорила, каким образом смогла бы совершать невозможное: оплатите мне курсы чародеев-гипнотизеров. Тогда я смогу с нулевым бюджетом обеспечивать сайту банка позиции лидера во всех поисковиках и пускать глобальную рекламу по всем каналам. Кстати, а мне будут больше платить за такое ноу-хау?

– Нет.

– Вопрос! – копируя ее интонацию, произнесла я. – А что же станет двигателем моих усилий?

Этот вопрос, видимо, оказался риторическим. Ответа на него я не получила. Будда церемонно пропела:

– У каждого человека должно быть внутреннее понимание, ради чего и зачем он что-то делает. Человек должен сам заставлять себя двигаться в соответствии с внутренним стимулом. Должен сам себе отвечать на вопрос.

Да уж. Следуя ее собственной же логике, мне давно пора свалить отсюда. Ибо мой внутренний голос плачет навзрыд оттого, что меня эксплуатируют и мучают. Я никак не могу забыть случай двухмесячной давности, когда Будда показала мне свое истинное лицо. Суть печального дела такова: ей было жаль дать мне премию в обычном размере и она выбирала между тысячей рублей и тысячей пятьюстами. В итоге она подписала служебную записку на тысячу рублей, сославшись на то, что я не выучила закон о рекламе. И даже не стала слушать мои доводы о том, что в плане текущего месяца эта задача не стояла, а все указанные задания я выполнила в тройном объеме. Меня жутко разозлило, унизило и оскорбило такое отношение. Но я ничего не могу поделать. Жаловаться некому. Воплощение самодурства и безумия на почве неограниченной власти меня не поймет.

В тот день мне было так нестерпимо горько от своего вечного невезения, постоянных страданий, бедности, безысходности, одиночества, что я не знала, как мне успокоиться. Шла по улице и плакала. Даже не стала садиться в автобус, так и дошла до самого дома. Плелась два с половиной часа по заснеженным тротуарам, скользким обочинам, получая жгучие удары ветра в лицо. Еще эта дурацкая зима никак не кончается, добавляя печали.

Так и тянется моя жизнь. В известном сериале про непутевых пацанов последние сокрушались, что их папы не работают в банках. А я работаю в банке. Только что толку от этого?! В начале каждого месяца мне ставят миллиард заданий, а в конце я должна сдать отчет на восьми страницах, чтобы начальство смогло решить, заслужила ли я премию или нет. Премия – двадцать процентов от оклада. Оклад – десять тысяч российских рублей. Все вместе с вычетом налогов я получаю за месяц своего адского труда десять тысяч четыреста сорок рублей. Недавно я была на пресс-конференции, где председатель Законодательного собрания Ростовской области печалился по поводу низких зарплат в Ростове: «Бедные люди, получают в месяц двадцать тысяч. Как же они живут?» А я себя кем чувствую, получая свои жалкие гроши? Я поведала ему свою грустную историю, а он поулыбался и пожал плечами. Власть нынче далека от проблем простых людей. Я и так об этом знала, просто хотелось увидеть еще одно доказательство.

До полудня я прострадала в поиске тем и написании новых текстов и бегом убежала на важное дело. Сегодня моя вахта в банке с утра. А, я еще не объяснила вам свою сложную трудовую ситуацию. В банке я работаю полдня. А полдня пытаюсь доказать пресс-службе главного милицейского ведомства Ростовской области, что сотрудника лучше меня не найти от Калининграда до Камчатки и от Южного до Северного полюса.

Я хочу погоны

Мне с детства нравились две вещи – справедливость и люди в погонах. Справедливость я видела только в книгах и по телевизору, а люди в погонах были реальностью. И, судя по книгам и фильмам, именно они и должны «интегрировать» в мир справедливость. Поскольку настоящие люди в погонах не спешили исполнять свои обязанности, я решила, что им просто не хватает того, кто мог бы их воодушевлять на подвиги. Я была уверена, что не хватает им именно меня.

Итак, я училась в пятом классе и мне захотелось надеть милицейские погоны. Но работа следователя, участкового или инспектора по делам несовершеннолетних предполагает обязательное наличие юридического образования, жесткие рамки, регламент работы, непонимание со стороны граждан, в итоге – жалобы и взыскания. Слишком много минусов. Хотя и плюс вполне себе весомый – ведь речь идет о погонах. А это не просто две картонки, обтянутые тканью и ленточками, проколотые гвоздиками-звездочками. Погоны – это статус, возможности, льготы и завистливые взгляды. Ох, выходит, что я уже с десятилетнего возраста тяготею к демоверсиям? Ужас. Кого из меня вылепил этот мир?!

Юридические науки и строгие рамки меня не привлекали. Зато я всегда обожала сочинять и выдавать желаемое за действительное. И у меня неплохо получалось. Поэтому я стала грезить о должности сотрудника пресс-службы главного милицейского ведомства Ростовской области. Потому что он носит погоны, вдохновляет правоохранителей на справедливые поступки, купается в завистливых взглядах, но при этом кто на него пожалуется? Все довольны: сотрудники, которые рассказали приукрашенную историю о своих напряженных трудовых буднях; начальство радуется положительной статистике, представленной широкой общественности; и сам сочинитель-летописец на седьмом небе от общественного признания и всеобщего ликования. Да и поводов для угрызения совести у сотрудника пресс-службы нет. Он видит работу правоохранительной системы с парадной стороны и честно пишет о том, что видит, и о том, на что ему разрешают посмотреть. Получается, что даже врать не приходится. Со всех сторон прекрасная работа.

После окончания школы я поступила на факультет филологии и журналистики Ростовского государственного университета. Все производственные практики я проходила в местной газете. Во-первых, летом очень хотелось побыть дома с родителями в родном селе. Во-вторых, в пресс-службе главного милицейского ведомства мне почему-то были не рады. Грубый голос, неизменно отвечавший на мои регулярные звонки (а я звонила каждый месяц двадцать второго числа), убеждал меня в том, что в практикантах подразделение не нуждается. Я, в то время романтичная и фанатично-оптимистичная, не расстраивалась. Я была твердо убеждена в том, что обязательно буду там работать. Когда я помашу перед ними своим дипломом самого лучшего вуза области, они не отвертятся. А пока буду тренировать нервы и упражняться в общении и письме в доступных условиях – в стенах районной газеты и напрашиваться в рейды и на дежурства к местным милиционерам.

Я бесстрашно входила в полумрак наркопритонов, видела опустившихся людей, выпытывала у них подробности их извилистых жизненных дорог, посещала неблагополучные семьи, присутствовала на беседах с непутевыми родителями. Расспрашивала стражей порядка об их подвигах, к которым сами они уже давно привыкли и не считают подвигом свою ежедневную напряженную работу, связанную с риском для жизни, отнимающую свободное время, заставляющую жертвовать личной жизнью. Да-да, нередко жены устают мириться с недостатком внимания мужей-милиционеров (теперь они называются полицейскими, но проблемы те же), сначала пытаются реанимировать отношения скандалами и претензиями, а потом прощаются.

Мне очень нравилось воспевать подвиги людей в погонах. Мир на стороне закона увлекал меня своим разнообразием, движением, борьбой с несправедливостью, самопожертвованием, благородством. Ни одна гражданская профессия не сравнится со службой в полиции. Жизнь так устроена, что нам мучительно необходимо чем-то заполнить время, скоротать день до вечера, неделю до выходных или две – до зарплаты, месяц до отпуска, полгода до новогодних каникул, год до совершеннолетия… Мы все время чего-то ждем, делим жизнь на отрезки, заполняем их какими-то занятиями, чтобы легче было находиться на этой земле. Ремесла без погон – это скучный и нудный способ скоротать жизнь. Работая на гражданке, ты с самого утра жаждешь скорого наступления вечера, чтобы поскорее вытянуть на диване обе ноги, сжимая телевизионный пульт. А жизнь в погонах – совершенно иная. Ты не сидишь под колпаком, ты видишь безграничные просторы человеческих судеб, узнаешь такие сюжеты, такие тайны, которые не прочтешь в книгах и не увидишь в кино.

Однажды вместе с инспекторами по делам несовершеннолетних посетила дом в глухом хуторе, километров за пятьдесят от районного центра. В неухоженном доме проживают пожилые супруги и две их дочери, двадцати двух и двадцати семи лет. Ни одна из них никогда не была замужем, но у них на двоих пятеро детей разных возрастов. Во дворе нас встретили две запуганные, костлявые и неопрятные девчушки и столько же мальчишек, похожих на армян и таджиков (мамаши имеют русскую национальность). А в грязной комнате с ободранными стенами и пыльным полом в грязной коляске лежал младенец. По нему ползала толстая черная муха, и он недовольно мычал. Мамаши нигде не работали, в школе осилили только по девять классов. По их словам, девочке в коляске недавно исполнилось четыре месяца, имя ей они пока не придумали. Мы заглянули в холодильник и увидели, чем мамаши кормят малышей: посреди полной пустоты стояла трехлитровая банка скисшего молока, вокруг лежало несколько болгарских перцев с подсохшими и сморщенными носами. Мне сложно объяснить пользу моего личного присутствия в том доме, но полицейские смогли убедить мамаш завязать с блудом и выпивкой и устроиться на работу. Через полгода мы вернулись в этот дом, и там были чистота и порядок.

Я не праздно мечтала о главном ведомстве: писала красочные повести, читала книги о нелегком труде полицейских, об особенностях российской правоохранительной системы, училась, стремилась и… оказалась ненужной этой системе. Не хочу вслух произносить причину того, почему для меня не оказалось места в этой системе. Просто расскажу историю. У моего одноклассника было весьма оригинальное поведение: он плохо учился, а когда опаздывал на первый урок, придумывал безумные оправдания, него-де дома рожала кошка, собака, хомяк и однажды даже утка. Он говорил абсолютно серьезно и очень удивлялся, почему же ему не верят. Как-то мы всем классом приступали к написанию годовой контрольной по алгебре, и я решила пошутить над Виталиком. Я, серебряная медалистка, попросила его, троечника, дать мне списать, «потому что сама я не справлюсь с такими сложными заданиями». За несколько минут до конца урока, когда я судорожно дописывала решение последнего уравнения, Виталик стал назойливо трясти меня за плечо. Я к тому времени уже напрочь забыла о своей просьбе дать списать и жутко разозлилась, что он вздумал мне мешать в такой ответственный и неподходящий момент. А Виталик жутко обиделся, что я попросила его о помощи, он старался скорее решить задания, а я, неблагодарная сволочь, почему-то не стала брать протянутую им тетрадь. После школы Виталик поступил в ведомственный вуз и сейчас вполне успешен в той жизни, которую ему дали его имущие родственники. Потому что его папа – крупная шишка в правоохранительной системе, способная решить любую проблему. Даже пристроить своего глупенького отпрыска. А я со своей медалью, дипломом, знаниями и диким желанием работать оказалась на обочине жизни. Я обречена уйти на пенсию из нелюбимого банка, в то время как Виталик и ему подобные получают звания и прут на предельной скорости вверх по карьерной лестнице.

Единственное, чего я смогла добиться в направлении к моей мечте, – это стать внештатным, неоплачиваемым стажером, которому дают самую тяжелую работу, гоняют по всему городу и ничего не платят. Мне обещают взять в штат, но никто не может сообщить точные временные рамки. Я уже полгода пребываю в подвешенном состоянии. Мне не платят ни копеечки, но я вынуждена никуда не рыпаться из банка и, скрипя зубами, терпеть загоны Будды, потому что страстно желаю работать только в полицейском ведомстве, а ни в одном другом месте мне не разрешат полдня бегать по полицейским поручениям. Зато и в отсутствие материального поощрения чувствую себя счастливой в правоохранительной среде. Я общаюсь с полицейскими из различных подразделений, узнаю тайночки их профессии, такие тайночки, которые никогда не покажут по телевизору и нигде об этом не напишут. А еще я потихоньку закаляю свой истеричный характер и распрямляю спину. Я больше не хочу плакать и горевать. Я хочу быть счастливой и видеть счастливые глаза моих близких. Например, папины. У него в жизни мало что получилось, поэтому я обязана стать богатой и знаменитой. Ладно, можно обойтись и без лавровых венков. Меня устроит и первый вариант.

Всякий раз, входя в фойе полицейского ведомства, я будто вижу моего семнадцатилетнего папу, растерянно моргающего и уходящего ни с чем. В далеком 1969 году знакомые моей бабушки, папиной мамы, решили проявить участие к матери-одиночке, всю жизнь тянувшей на себе единственного сына и так и не решившейся выйти замуж после предательства любимого мужчины. Знакомые предложили помощь в том, чтобы папа поступил в школу милиции. Для этого ему надо было явиться в главное ведомство, как раз то, в которое теперь рвусь я. Папа, в то время только-только окончивший сельскую школу, глупенький мальчик, выросший в эпоху дремучего социализма и умеющий добиваться своих целей только посредством честного труда, растерялся под взглядом сурового постового, не понял, куда ему нужно позвонить, что спросить, к кому обратиться. Постовой и снующие туда-сюда милиционеры не проявили к нему никакого внимания. Все шли мимо. Он был там впервые. Не понимал, насколько важно оказаться здесь и получить то, за чем пришел. Жизнь казалась папе бесконечной, и он думал, что все успеет. Да и зачем ему эта непонятная и равнодушная милиция, когда он начитался книжек о подвигах военных летчиков и сам мечтал стать им?!

Он вышел из ведомства, пошел на вокзал, вернулся в нашу затхлую деревуху, не поступил в летное училище, пошел в армию, опять не поступил в летное училище, пошел на завод, потом постовым в милицию, потом в пожарную охрану. Между этими важными делами умудрился познакомиться с нашей мамой, родить сначала мою сестру, через пять лет после этого меня. А там подкралась пенсия, и мой папа так и не стал ни знаменитым, ни хоть чуть-чуть богатым. Мы и так жили довольно бедно, а в 1998 году, как раз когда папа ушел на пенсию, ударил финансовый кризис и мы успешно пополнили список сорока процентов россиян, которые, согласно официальной статистике, стали жить за чертой нищеты. Подробности этого периода никогда не уйдут из моей памяти. Спешу поделиться ими в следующей главе.