Текст книги "Мой Черный Князь"

Мое странное детство

Это ощущение бессмысленности и тягостности жизни началось у меня очень давно. Я помню себя с четырехлетнего возраста. Уже тогда меня угнетали мрачные мысли, беспочвенные и назойливые. Теперь-то я понимаю, что это были предчувствия бессмысленности и горечи земной жизни в принципе, не только лично моей. Еще в те далекие моменты, когда я была ребенком, сам мир казался мне странным, как и странным казалось то, что в нем есть я, есть мои родственники, соседи, прохожие и очереди из кричащих и ноющих ребятишек в детской поликлинике. Странным вообще казался мир людей. Вот зачем мы все существуем, такие разные, и нас так много, что я не могу даже пересчитать всех прохожих по дороге в поликлинику.

Я росла убежденной православной христианкой – родители привили такую систему религиозных взглядов. С самого детства я пребывала в твердой уверенности, что Бог нас всех создал, завещал жить по его заповедям. Он любит каждого из нас, Он справедлив, Он помогает нам, если мы не стоим в стороне от чужого горя, если мы честны, если мы очень просим Его о помощи в своих искренних молитвах. Я крепко верила во все это. Но меня мучил вопрос, который буквально истязал мой детский ограниченный разум: зачем мы живем, если Богу все равно наперед известны шаги каждого из нас? Это ведь Бог создает злого и подлого таковыми, и честного и благородного тоже создает Он, заранее зная, что в дальнейшем получится из новорожденных. Следовательно, от нас самих зависит очень мало. Кому-то неотвратимо суждено быть богатым и знаменитым, а иному – трудиться в поте лица и при этом лишь грызть сухую и несвежую корку. Так вот мне суждено было пополнить ряды тех, кому всю жизнь приходится влачить жалкое существование. Я с малых лет это поняла, и меня не мог не терзать один вопрос. Зачем же мы живем, вот такие слабые и лишенные всякого выбора?

Я не задавала родителям этот вопрос, режущий все мои внутренности. Я знала, что они не помогут мне открыть правду. Ни папа, ни мама, ни пожилая, видевшая Великую Отечественную войну бабушка этой правды просто не знали.

Мне было четыре года… Я и тогда понимала, что это очень маленький срок пребывания на земле, под небом, над адом. И только это понимание заставило меня принять решение: раз уж я появилась, просыпаюсь по утрам, бегаю по земле и способна листать страницы книг, я буду жить. Мне придется. Для того чтобы понять, зачем же я живу. Вдруг со временем получится?

Я часто подслушивала разговоры родителей, когда они беседовали между собой или с бабушкой. Они обсуждали обстановку на работе, то, как им удается трудиться согласно всем требованиям, и в то же время они признавались, что им нравится то, чем они занимаются, их радуют результаты собственных усилий. Говорили они и о членах своих рабочих коллективов, кого-то осуждали, кого-то хвалили за смелость, честность, доброту. Моя мама работала мастером одного из цехов на большом хлебозаводе в селе, где мы жили. Хлебозавод кормил целых два сельских района – наш и соседний, кроме того, продукции хватало и на соседний город, где мой папа работал водителем в военизированной пожарной охране. Простые трудолюбивые люди, заботящиеся по мере сил о своей семье и живущие спокойной жизнью. Наблюдая за ними, я невольно задумывалась: а может, смысл жизни в работе, которую ты для себя выбрал правильно и отдаешь ей понемногу неисчерпаемую страсть своей души, а потом наблюдаешь за тем, какую радость твой труд принес другим людям? Вот только мне не нравилось, что родители мои работают руками и заметно устают. Я поняла, что для себя такой участи не хочу.

Мне нужна деятельность, которая не подорвет здоровья, не заставит в старости горько сожалеть о неправильном выборе и завидовать более успешным людям. Ведь, несмотря на то что детство мое еще застало существование СССР, в 1990–1991 годах уже была видна невооруженным глазом огромная разница между возможностями «обыкновенных работяг» и привилегированных. Отпрыски богатых родителей уже тогда могли себе много чего позволить. Например, нам, детям рабочих и крестьян, оставалось лишь жадно сглатывать слюну, когда «крутые» демонстративно засовывали себе в рот розовые пластинки малиновой жвачки и с наслаждением двигали челюстями. А когда сентябрьскими вечерами они выходили поучаствовать в уличных игрищах в куртках-варенках, джинсах и кроссовках, у меня вообще пропадало желание покидать свой двор и показываться кому-то на глаза.

Однако мои родители в это время продолжали жить как будто бы спокойно. По крайней мере, жалоб я от них не слышала. Может, счастье – это труд, отвлекающий от грустных мыслей, не дающий времени на зависть, жалобы и жалость к самому себе? Этот маленький вывод меня успокоил. Появилась у меня цель: понять, к какому делу я подхожу, что умею сейчас и чему могу с успехом научиться. Боже, тогда ведь я еще не знала, не могла знать, что в этом мире с головы до ног честная только я одна! И я только сейчас поняла, что родительских жалоб не слышала не потому, что их не было, а потому, что они скрывали свои слезы и разочарования от меня, чтобы я как можно позже ударилась своей головой о твердую стену суровой реальности.

Будучи неопытной мечтательницей, я возымела свирепое желание стать журналистом. Журналист представлялся мне чуть ли не сверхчеловеком, добрейшим из добрых, честнейшим из честных, способным давать разумные рекомендации окружающим по поводу того, как нужно правильно жить. Больше ни у кого из моих многочисленных знакомых не было намерения посвятить себя любимому делу и каждой крупицей своего труда приносить пользу другим людям. И меня буквально распирало от гордости: я – особенная, раз в моей голове завелись такие мысли. Журналистика, сочинительство и милицейские погоны – вот что занимало мой детский разум.

Но, так как я мало знала мир, милицию и журналистику, я почему-то думала, что буду чуть ли не спасителем планеты. По моему тогдашнему разумению, ко мне непременно будут приходить те, кому я помогла добрыми словами, чтобы горячо благодарить за мою самоотверженную работу и за то, что им с моей помощью стало легче дышать. Не знала я тогда, что работа неминуемо превращается в невыносимую пытку. Потому что обстоятельства не дадут мне работать там, где я хочу, не позволят трудиться по совести, поставят на колени или вовсе уничтожат. Но об этом позже.

Моя семья никогда не была богатой. Голодными мы не сидели, денег почти никогда не занимали, но ничего особенного и ценного в нашем доме не было. Родителям ни разу не пришлось предупреждать меня, что не все понравившееся в магазине они могут мне купить. Каким-то образом без лишних предупреждений я сама понимала, что средствами семья располагает не скудными, не изобильными, а такими, чтоб только поддерживать жизнь в теле, будто бы сытом, обогретом и одетом довольно просто. Однако меня это не смущало, а только ярче разгорались мечтания о том, что, раз уж родители мои поживают скромно, я непременно заработаю колоссальное состояние и обеспечу раздольную жизнь себе и им.

Однако мой мозг четырехлетнего существа не стремился к фанатичному увеличению материальных благ. Мне не виделось это смыслом жизни и источником счастья. Мне что-то не давало покоя. Я ясно чувствовала, что есть нечто более важное, чем новая машина, просторный дом и холодильник, набитый деликатесами. Сегодня мне не по себе от этих мыслей, ибо с чего я взяла в таком маленьком возрасте, что в материальных ценностях нет смысла? Как могла я сделать такой вывод, если сама никогда не обладала никаким имуществом? Однако я и сейчас чувствую, верю, одержимо твержу и пытаюсь убедить других в том, что осязаемая часть окружающего мира отнюдь не главная и не заслуживающая нашего одержимого вожделения. Но вот что же это – такое ценное, незримое и неизвестное?! Где его можно увидеть, у кого расспросить о его характеристиках и местоположении? Я слепо тянулась к неизвестному, туманному и не имеющему никаких ведомых мне свойств. Вдруг пропущу, не замечу это что-то, если я ни малейшими представлениями о нем не владею? Но в моменты таких размышлений меня успокаивало воспоминание о том, что мне всего четыре года. Позже я все-все узнаю и расскажу всем-всем.

Позже я действительно узнала многое. Пыталась выстроить системы этих страшных знаний, сделать выводы, разложить по полочкам в пустой душе. Но острые осколки меня только ранили, а картина не получилась и до сих пор. Мне и сейчас кажется, будто я сплю, либо снюсь кому-то, либо уже давно провалилась под землю. События, знания, ощущения, судороги в моем ослабевшем мозгу, силящемся разгадать смысл жизни… Я ничем цельным не обладаю и сейчас. И эти последствия, кровавые рытвины в моей душе, никуда не деваются. Даже веселье мое выглядит больным и жалким. Хохочу только до изнеможения по поводу чужих и своих злых шуток или постыдных анекдотов. Мне ежесекундно больно. Я хочу уснуть и никогда не просыпаться, забыть о самой себе, уйти в нирвану, если она все-таки не утопическая мечта буддистов, а достижимое состояние.

Мои мытарства рабочие

Меня не берут в пресс-службу милицейского ведомства. Я не смирилась с этим горем, но научилась справляться с ним и не останавливать свои шаги в направлении моей мечты. Я стала спокойнее. Сегодня у меня-то хоть банк есть. А когда я только окончила университет, я просто погибала от отсутствия работы в моральном и финансовом аспектах. Посмотрите, какое письмо я направила в федеральный журнал, чтобы старшие коллеги меня услышали и дали совет, как жить дальше. Единственное, что они сделали, это опубликовали кусочек письма и прислали мне гонорар в размере семисот рублей и посоветовали не унывать, поскольку уныние есть тяжкий грех. И на том спасибо.

«На моем пере высыхают чернила

В моей жизни наступил жуткий этап. Открываю глаза по утрам, и в голове назойливо и больно пульсирует страшный вопрос: зачем я проснулась?

Дело в том, что у меня нет работы.

Ровно пятнадцать лет назад в моей душе фантазерки-пятиклассницы зажглась мечта: стать настоящим журналистом, честным, смелым и внимательным к судьбам других людей.

Это стремление не было спонтанным капризом. Я с ранних лет глядела на мир недетскими глазами. Чужое горе било меня по сердцу ничуть не слабее моего собственного. Я умела четко отличать добро от зла и часто себе во вред отстаивала справедливость. Верила и верю в чудесную силу слова, которым "можно убить, можно спасти, можно полки за собой повести", и в то, что, став журналистом, смогу хоть немного преобразить мир вокруг себя.

Навыки письма и общения я стала развивать в газете своей малой родины. Как жадно я ловила каждый совет старших коллег, с кипучей страстью в душе бросалась выполнять задания, разрабатывала темы, которые будоражили мое детское сознание… C огромным и искренним вниманием я наблюдала за героями моих публикаций, делала выводы, училась отличать добро от зла, уважать простого сельского труженика. Развивался и крепчал во мне интерес к судьбам людским.

В 2003 году я окончила школу с серебряной медалью и стала студенткой факультета филологии и журналистики Ростовского госуниверситета (ныне ЮФУ). Когда мои дрожащие от волнения пальцы впервые сжали студенческий билет и зачетку, я рыдала от счастья. Мне казалось, что мечта моя скоро перестанет быть фантомом. Я твердо верила, что, получив образование, я не останусь без работы.

Не знаю кому как, а мне учиться было нелегко. После жизни в селе, где расстояния небольшие и преодолимы пешим шагом, тяжело привыкалось к долгим поездкам в душных дребезжащих автобусах от общежития до факультета и обратно. Первый год это просто изматывало. Учебная нагрузка создавала ощущение, будто на моем высохшем горле лежат две крепкие ладони и в самые неожиданные моменты безжалостно сдавливают его. Помимо изучения различных общеобразовательных и специализированных наук, следовало читать бессчетное число и тонких, и необъятных памятников классической литературы, формировать "карточки" – выписывать в толстые тетради самые яркие и емкие фрагменты из произведений. Эта "литературная повинность" прекрасно развила мои речь и мышление. Но нести ее со всей ответственностью было тяжко.

Даже при таком бешеном ритме я успевала "точить перо". Писала для областной газеты, продолжала печататься в селе, делала газету для завода эмальпосуды… Анализировала "объективную действительность", сочиняла трогательные рассказы и повести. Я старалась по максимуму развить свое мышление и "журналистское зрение", чувствовать каждое биение жизни, способствовать нравственному оздоровлению нашего общества.

Летом 2009 года я получила диплом магистра журналистики. Принимая его из рук поздравляющего преподавателя, я ощутила себя горстью праха. Мне негде работать. Отголоски вредоносного кризиса, проклятая круговая порука… Не секрет, что в журналистике, как и в любой сфере деятельности в России, ежели ты нищ и не имеешь влиятельных связей, вряд ли чего-то добьешься. Я сейчас пишу для ряда изданий, везде отмечают мое мастерство. Но "штабники" не нужны, изданиям выгоднее расплачиваться копеечными гонорарами.

Мне всего двадцать три года, я приехала в город из села, получила престижное образование. Во имя чего же я не спала сотни ночей в обнимку с учебниками, старательно оттачивала свое перо, изучала десятки характеров, никогда не пряталась от проблем, не боясь навлечь на себя гнев творящих несправедливость? Во имя чего я стремилась посвятить свою жизнь служению обществу, помогать людям провозглашать истину и обличать зло? Высыхают чернила на моем пере, выбиты важные кирпичи из фундамента моей веры в жизнь… Мне больно от невозможности исполнять свой гражданско-профессиональный долг, больно жить без зарплаты. Мне настолько больно, что непослушные слезы и сейчас орошают клавиатуру.

Кто мне поможет?»

Бывали со мной и такие жуткие вещи. И было это не так давно. Так что я вынуждена признать, что банк, в котором я тружусь, – это не самый захудалый вариант трудоустройства из всех возможных в Ростове. Как-то позвонили мне странные люди и позвали на собеседование. Я же не очень хочу выйти на пенсию из банка, поэтому разместила свое резюме на нескольких сайтах для поиска работы. Периодически мне звонят всякие странные люди.

– Майя Александровна? Приходите к нам, мы находимся на проспекте Стачки.

– А с чем эта точка примерно пересекается?

– С улицей Малиновского.

Назначенным утром вставляю в замочную скважину ключ, чтобы запереть свою съемную холупу и пойти на собеседование. В кармане жужжит мобильник.

– Майя Александровна, вы придете к нам сегодня?

– Я скоро буду, ждите.

«Наверное, серьезная организация, если хотят удостовериться, что к ним на собеседование точно придут», – думаю я. Дошла до пересечения проспекта Стачки и улицы Малиновского, и здесь только двести двадцать один номер, а мне надо строений на двадцать больше. Иду дальше и постепенно попадаю в безлюдное захолустье, настоящую степь с трассой, по которой несутся большегрузы и зачем-то мне сигналят. Еще чуть-чуть – и выйду к песчаному карьеру, водоему, который находится на краю города. Через двадцать минут волнительного пути я подхожу к нужному номеру. Вот вам и пересечение с Малиновского. Зачем так нагло обманывать? Шлагбаум, узенький дворик, неопрятный охранник провожает меня в отдел кадров. Открывает дверь внутрь маленького здания, напоминающего сарай, и говорит: «Вам направо». Я вхожу, и в нос резко ударяет приятный, но чересчур концентрированный и совершенно неуместный запах жареной картошки. Дверь напротив отдела кадров распахнута настежь, и я вижу, как в тесном помещении шинкуют капусту, в огромной сковороде перемешивают картошку, расчленяют курицу, требушат лук. Я не понимаю, где нахожусь. Компания вроде бы занимается продажей изделий из металла, и им нужен человек, пишущий новости и прочий контент для сайта. Зачем здесь такая мощная кухня?

В отделе кадров строгая тетка в очках дает мне анкету для заполнения.

– Какое название вакансии писать? – спрашиваю я.

– Секретарь.

– Секретарь?! – удивляюсь я, с чего это меня, журналиста, приглашают стать секретарем. – А обязанности каковы?

– Наполнять сайт новостями, брать интервью у руководства, взаимодействовать со СМИ, отвечать на звонки, вести документооборот и делопроизводство. А вы сейчас где работаете?

– Я пресс-секретарь банка, это указано в моем резюме, на которое вы откликнулись. В сферу моих профессиональных обязанностей входят: рекламные кампании, работа с сайтом банка, кибермаркетинг, стратегии работы со СМИ, пресс-релизы, тексты разных жанров. Получается, вам нужен пресс-секретарь. Меня удивляет, что ваша вакансия называется «секретарь». Мне не хочется, чтобы в моей трудовой книжке после должностей «пресс-секретарь» и «руководитель пресс-службы» была странная запись «секретарь». Скажите, а какие бонусы предусмотрены за работу?

– Надо сначала себя проявить и показать хорошую работу, а потом про бонусы говорить, – злобным голосом произносит тетка.

– Но мне же нужно понимать, ради чего я должна уйти из банка и ради чего должна хорошо работать у вас.

– Пойдемте к заместителю директора, он тоже хочет вас увидеть, – увиливает от ответа недружелюбная тетка.

Толстый дядька с усталым взглядом и красным лицом задает мне те же вопросы про мою сегодняшнюю работу, интересуется, где я училась и чем увлекаюсь. Как будто тоже не видел моего резюме. Как будто мы с ним вслепую познакомились на сайте знакомств и теперь он стремится все обо мне узнать. Тут во мне взыграло желание хорошенько постебаться над ним за то, что они от нечего делать заставили меня потратить свое время и даже не удосужились почитать мое резюме. За то, что они предлагают мне поменять шило на мыло и уверены, что я буду с благодарностью целовать их шершавые пятки. За то, что они предлагают мне такую же копеечную зарплату, но вместо гордого звания «пресс-секретарь банка» сулят секретарский титул и хотят повесить на меня все, до чего у самих не доходят руки. Хорошенькое дельце они придумали!

– Я увлекаюсь политикой, молодежной и политикой современной России в принципе, – важным тоном, с расстановкой произнесла я, расслабленно откинувшись на спинку стула. Дядька при этом известии затаил дыхание. А я продолжаю делиться понтовыми фактами из своей биографии: – Я баллотировалась в депутаты сельского поселения в прошлом году, но, к сожалению, на тот момент у меня не хватило выдержки и вероломности, чтобы победить, поэтому моя более обеспеченная оппонентка, являющаяся директором филиала крупного банка, обошла меня с разгромным счетом голосов. Я принимала участие во время недавних президентской и думской предвыборных кампаний, на всероссийском съезде правящей партии в московских «Лужниках» видела Путина и Медведева. Я не намерена замыкаться в четырех стенах. Моя Родина – это широкие просторы и безграничные возможности. Мне не все равно, как она будет жить завтра и послезавтра. Я – призер многих городских и областных волонтерских конкурсов, часто навещаю детские дома и помогаю брошенным детям не замкнуться в своей беде, стать полезными членами общества.

Дядька слушал меня не шевелясь. А когда сам говорил, ерзал на стуле, на котором едва помещался, и без конца им скрипел.

– Ты видела Путина? – восхищенным шепотом спросил он, будто речь шла об инопланетянине или его любимой рок-звезде. – Какой он?

– Очень красивый, – честно ответила я. Внутри меня все сжалось от грусти: моей просторной Родиной управляет такой красивый и умный человек, а безграничные возможности я вижу только во сне. Это потому, что на местах прозаседались лентяи и жлобы, не желающие работать как положено. А Путин реально хороший, умный и красивый. И я на самом деле горжусь тем, что видела его вживую. А этому толстому картофельному магнату вовеки видеть Путина только по телевизору. Потому что он не работает в поте лица и зря жрет свою картошку. Потому что ему лень прочитать резюме соискателя. И моя демоверсия надменного и солидного человека не выдала дядьке моей внутренней скорби. Я отказалась от их предложения. Пока уходила от дядьки, пришлось пройти сквозь множество кабинетов и мимо того места, где должен восседать секретарь. Везде сидели грустные и неопрятно одетые мужчины и женщины, они были в таком унынии, что едва шевелились, с большой неохотой копались в бумагах на столах, переговаривались безжизненными голосами. Тут я вспомнила, что в отделе кадров не одна я заполняла анкету: парнишка с узким лбом и грязными ногтями спрашивал у тетки, можно ли в графе «образование» указать школьный аттестат. Ему разрешили, но он снова впал в ступор и стал допытываться, как пишется аттестат. Нет, мне ни капли не хочется уходить из банка в это гиблое место. В банке я общаюсь с образованными и солидными людьми, они учат меня выживанию в этом жестоком мире, злят и нагибают, но все-таки позволяют мне отстаивать свои права. Я работаю в красивом здании в центре города, от меня пахнет парфюмом (пусть недорогим, но приятным). А эта дыра находится почти за чертой города у трассы, и трудятся здесь крайне скучные люди из рабочего класса. Я не говорю, что они плохие, просто живется им плохо, и быть среди них мне совсем не хочется. Ну какие у меня перспективы в этой конторке? Что со мной станет через десять лет? Скорее всего, постепенно я тоже прекращу расчесываться и мыть руки. Проникнусь, так сказать, корпоративным духом.

«Делай что должен, и будь что будет» – гласит древний принцип всех успешных людей планеты. Да, мне не нравится моя жизнь, полная горечи и бедности, но мне приходится жить, и я вынуждена бороться с невзгодами. У меня нет иного выхода. Суровая реальность среднестатистического россиянина: жить невыносимо, а на похороны не заработал. Вот я и хожу на собеседования, ищу свое счастье. И ублажаю полицейских – авось возьмут. Вон Смоктуновский вообще поступил на актерский факультет только с восьмого раза, все время титулованная и опытная приемная комиссия убеждала его в том, что он безнадежно бездарен. А он не поверил, все-таки поступил и прославился на весь мир. Значит, и у меня есть надежда. А пока есть надежда, нужно биться за свою правду. Полицейские ведь не прогоняют меня, дают возможность вкусить прелести их службы, доверяют тайны. Я буду стараться и ждать. Я обязана не сходить с тропы труда и упорства ради моих родителей, у которых ничего не получилось. Пусть получится хотя бы у меня. Я должна сделать их счастливыми.

А несколько дней назад меня позвали на другое собеседование в не менее затейливую компанию. Там требовался редактор журнала о тракторах, комбайнах и прочей сельскохозяйственной технике. Я решила сходить, может, буду пописывать статейки да копеечку к банковской зарплате добывать. Вхожу в здание, нахожу его по вывеске с названием. В фойе на каждой стене такая же вывеска. Кстати, как и мой банк, здание находится в центре города.

– Я на собеседование, меня приглашали. Куда мне пройти? – обращаюсь я к охраннику.

– А вы точно по адресу пришли? – спрашивает охранник.

Я вопросительно на него смотрю.

– Ну к нам часто заходят люди, которые хотели не к нам, а попали к нам, перепутали здания.

– У вас же везде таблички. А я умею читать. Так что я не перепутала, – поспешила я успокоить охранника. И подумала про себя: «Очередная тухлятина. Надо валить отсюда. И поскорее».

Охранник просит меня подождать в фойе. Присаживаюсь на диван. Вдруг из недр коридора выбегает крупная женщина в грязной одежде и начинает истошно вопить:

– Туша-то на солнце лежит! Кто положил тушу на солнце? Столько мяса пропадет! Тушу надо унести с солнца.

Размахивая руками, женщина скрылась. Воцарилась тишина. Как только я забыла о туше и странной женщине, по фойе пробежал парень с горой ячеек, наполненных куриными яйцами. Откуда-то издалека слышались обеспокоенные крики про тушу и солнце. Тут меня пригласили в отдел кадров.

– Почему вы не работаете по специальности? – спросила меня тетка наподобие той, что была в империи жареной картошки. Я просто ошалела от ее вопроса. Я вошла к ней в кабинет с улыбкой, но внутри злясь оттого, что меня позвали в какую-то дыру, где носят яйца целыми ячейками и выкладывают на солнце туши неизвестных животных. Разве ради этого я уезжала из своего села?

– А чем, по-вашему, я занимаюсь? В моем дипломе написано «магистр журналистики». Я – пресс-секретарь банка. Мне непонятен ваш вопрос. Хорошо, я попробую ответить на него, но прежде вы ответьте на такой: вы уже перестали пить коньяк по утрам?

– С чего вы взяли, что я его когда-то пила по утрам? – злобно прошипела тетка.

– А вы с чего взяли, что я не работаю по своей специальности? В моем резюме присутствует исчерпывающая информация о моем трудовом пути. Если вы его не читали, зачем заставили меня потратить время? До свидания. А лучше – прощайте.

Вот такая нерадостная судьбинушка у меня и тех, кто не в состоянии заплатить за теплое рабочее место. Зато те, кто в состоянии, живут припеваючи. Например, как Гиббонович.