Текст книги "100 великих творцов моды"

Валентина Санина-Шлее

(1894–1989)

Валентина Санина, Валентина Шлее и, наконец, просто «Валентина» – имя, под которым она войдёт в историю моды – женщина по-настоящему роковая. Она кружила головы не только множеству восхищённых поклонников и её самой, и её творчества, но и множеству тех, кто будет описывать её жизнь. Поддаться соблазну очень легко, ведь Валентина создавала не только великолепные платья, но и свой собственный, не менее великолепный, образ. И вот уже достижения модельера меркнут на фоне загадок, романов, скандалов, словом, яркой жизни красивой женщины. И тем не менее своё место в истории моды она заняла именно благодаря своим творениям, и её будут помнить уже хотя бы как одного из немногих кутюрье русского происхождения, добившегося настоящего, громкого, длительного успеха за границей, в эмиграции. Красавиц немало, талантливых и преуспевших благодаря своему таланту – куда меньше.

Увы, о детстве и юности Валентины Саниной нам известно мало. Впрочем, неудивительно, поскольку пришлись они на начало XX века. Несколько революций и мировая война уничтожили целый мир, что уж говорить о сведениях, связанных с жизнью отдельно взятого человека, особенно если он сам не особенно хочет ими делиться. Так что точная дата рождения Валентины нам неизвестна. В большинстве биографий упоминается 1 мая 1904 года, кое-где – 1899-го, но есть основания предполагать, что, желая казаться младше мужа, родившегося в 1900 году, Валентина впоследствии изменила дату, а на самом деле родилась в 1894-м, убавив целых десять лет. Что ж, объяснимо и очень по-женски, какие бы причины за этим ни стояли.

Валентина Санина-Шлее

Считается, что родилась Валентина Санина в Киеве, видимо, у достаточно состоятельных родителей, но в 1917 году, лишившись семьи, была вынуждена уехать в Харьков. Окончив драматические курсы, она стала выступать на сцене. Нет, особенного таланта у неё не было, а вот яркая, поразительно красивая внешность – была. Стройная, но с женственными изгибами фигура, густые волосы, которые она укладывала в гладкие, с замысловатыми узлами сзади, причёски, высокий лоб, изя-щно выгнутые, высоко вскинутые брови, огромные глаза… Словом, Валентина была настоящей красавицей, наверняка, что называется, разбившей много сердец. Но нам доподлинно известно только об одном таком сердце, Александра Вертинского. «На меня медленно глянули безмятежно-спокойные огромные голубые глаза с длинными ресницами, и узкая, редкой красоты, рука с длинными пальцами протянулась ко мне. Она была очень эффектна, эта женщина. Ее голова была точно в золотой короне…» Так описывал Вертинский впоследствии их первую встречу, состоявшуюся в кабаре при местном Доме артиста.

Вероятно, Валентине льстило внимание Вертинского, льстило, что он посвящает ей романсы. Но эти романсы были точным отражением их отношений – он терял голову, а она его терпела. «Ты ушла на свиданье с любовником, я снесу, я стерплю, я смолчу», «Послушайте, маленький, можно мне вас тихонько любить?», и другие. Анастасия Вертинская позднее так говорила об отношениях отца и Валентины: «Она, очевидно, не могла влюбиться. Она была женщиной роковой, но Вертинским пользовалась. Конечно, она была страницей в его биографии, в его поэзии».

В своей биографии Валентина страницу с Вертинским перевернула довольно быстро. Он уехал с гастролями в Одессу, а её, как и многих других в то время, занесло в Крым – земля горела под ногами, надо было бежать. Считается, что именно в Севастополе она и познакомилась со своим будущим мужем, Георгием Матвеевичем Шлее. По легенде, она сидела на вокзале с узелком, не зная, куда пойти, к ней подошёл мужчина и спросил, кого же она ждёт. Валентина ответила, что никого… А он, восхищённый красотой девушки, предложил ей выйти за него замуж.

Когда они поженились, опять-таки точно неизвестно – то ли в 1921 году, ещё до того, как уехали из родной страны, то ли в 1923-м, когда приехали в США. Как бы там ни было, из России они выехали уже вместе – сначала отправились в Грецию, где Валентина влюбилась в античность и начала шить себе платья в античном стиле. Затем уехали в Италию – там Валентина пыталась сниматься в кино, а оттуда – во Францию. В Париже она выступала на сцене в известном кабаре «Летучая мышь»; правда сама Валентина затем упоминала, что в Париже она якобы была в труппе Дягилева.

Ну что ж, определённая связь со знаменитыми «Русскими сезонами» действительно была. На одном из выступлений присутствовал известнейший художник и сценограф, Лев Бакст. Костюмы Валентины – а она шила их сама – произвели на него впечатление, и он посоветовал ей попробовать себя именно в этой области.

А к концу 1923 года супруги Шлее приехали в Нью-Йорк. Возможно, у Георга – который в Америке стал Джорджем – и были какие-то сбережения, которые помогли им снять небольшую квартиру, а ему – начать играть на бирже. Сама Валентина поначалу, как и многие красавицы эмигрантки, стала работать манекенщицей, затем – в одном из модных магазинов, но этого ей, совершенно очевидно, было мало.

Она вряд ли заблуждалась насчёт своего таланта актрисы, вернее, его отсутствия. Но годы, которые Валентина провела на сцене, помогли ей развить природные данные и научиться подавать их наиболее эффектно. Она знала, что красива, и умела эту красоту подчёркивать, что вскоре заметили в высшем обществе Нью-Йорка, куда супруги Шлее начали мало-помалу входить. И Валентина на общем фоне выделялась очень ярко.

1920-е – эпоха нового идеала, нового женского образа, новой красоты. Короткие стрижки, тонкие мальчишеские фигуры с маленькой грудью и узкими бёдрами, прямые платья с заниженной талией… А Валентина, которая сама шила все свои наряды, появлялась в платьях длинных, облегающих, подчёркивающих тонкую талию, с широкими рукавами, эффектными декольте, необычными деталями. Словом, эти наряды производили театральный эффект, чего она и добивалась. Быть может, именно потому, что Валентина научилась так хорошо одевать себя саму, несостоявшуюся актрису, она впоследствии будет так хорошо одевать других актрис…

Сначала, в 1925 году, появилась маленькая мастерская «Валентина», затем другая – «Валентина и Соня», а в 1928 году на знаменитой Мэдисон-авеню открылся салон «Валентина гаунс» («Платья Валентины»), чьим символом стал хрустальный крест – тот самый, о котором писал Александр Вертинский. Вскоре он превратился в один из самых знаменитых домов моды Америки, а начиналось всё буквально как семейное мероприятие – Валентина шила платья, ей помогали знакомые, Джордж, постепенно становившийся успешным театральным импресарио, занимался, при поддержке своего знакомого юриста с Уолл-стрит, Юстаса Селигмана, финансовыми делами.

Лучшей рекламой салона была сама создательница платьев, чью яркую красоту подчёркивали эффектно-строгие наряды. Узнав, что автор очередного потрясающего платья – сама Валентина, светские дамы начинали просить сшить для них такое же или подобное. Так у неё начала появляться своя клиентура, которая с каждым годом росла.

Её любимым цветом был чёрный, её стилем – эффектная простота. «Чтобы упростить платье, я делаю мало швов. Я всегда что-то убираю в нем, а не добавляю». «Мне не нужны иголка и нитки, дайте мне три булавки, и я сделаю вам бальное платье» – и это не преувеличение, она могла сделать эффектный вечерний жакет из одного куска ткани, скрепив его в нужных местах. Наряд не должен был сковывать движений, в нём было одинаково удобно стоять, сидеть, ходить, танцевать, и даже, как говорили её клиентки, бросаться на шею к мужчинам, причём платье при этом не собиралось сзади некрасивыми складками и комом. Крой по косой, чистые линии, словом, элегантно, удобно, и «никаких жутких брошек и бантов на задницах» – платья Валентины были прекрасны и без них. Да, и никаких высоких каблуков!

«Равняйся на век, а не на год», – говорила Валентина. Её наряды были вне времени, и женщина, надев их сегодня, могла не опасаться, что завтра они устареют. Да что там завтра – через десять лет!

Валентина предлагала своим клиенткам одежду для всех случаев жизни, и не только одежду, но и аксессуары, да и причёске уделяла не меньше внимания. И при этом выступала в роли жесткого тирана, который сам знает, что клиентке подходит лучше всего, и порой не учитывает её пожеланий, и в роли милостивой царицы, которая выбирает для своих подданных именно то, в чём они будут особенно хороши. И клиентки терпели – ведь они могли быть уверены в том, что выбранный Валентиной вариант подойдёт идеально. Всего постоянных клиенток было около двух сотен, для каждой заводили манекен с её мерками, каждой модельер могла уделить внимание, а всего, как считается, за время почти тридцатилетней карьеры клиенток у неё было около двух тысяч.

Уже через несколько лет после открытия дом мод русской эмигрантки прославился по-настоящему широко, а к сороковым был едва ли не самым знаменитым в Америке. Словом, Валентина нашла себя. Ею восхищались, заказать у неё наряд почитали за удачу, у неё брали интервью, она становилась не менее известной, чем актрисы, которые у неё одевались… С одной из них судьба свела близко, а потом и слишком близко, что закончилось достаточно печально.

Известный американский диетолог, доктор Гейлорд Хаузер, одной из клиенток которого была Грета Гарбо, заботясь о том, чтобы его знаменитая клиентка хорошо выглядела во всех отношениях, организовал её визит в «Платья Валентины», чтобы Гарбо пополнила свой гардероб. Так познакомились две прекрасные женщины. Немало пишут о том, что в значительной степени своим стилем Гарбо была обязана Валентине. Они были очень похожи внешне, и, зная, что безусловно подходит ей самой, Валентина начала подбирать вещи, аксессуары и причёску для новой клиентки с особой тщательностью. Вскоре они подружились, и, пожалуй, только о Гарбо и можно сказать, что она была подругой Валентины.

Однако беда пришла, и не то чтобы с неожиданной стороны. В салоне своей жены с Гарбо познакомился Джордж Шлее. Началась «дружба втроём». Когда Джордж лежал в больнице, одна навещала его днём, другая вечером. Однажды дамы явились на вечеринку, держа его под руку каждая со своей стороны, и при этом в совершенно одинаковых тёмно-синих юбках и белых блузках (разумеется, из салона Валентины), а потом веселились, наблюдая за реакцией публики. Но…

Возможно, дело было в том, что Валентина и Грета Гарбо были похожи; возможно, в том, что Джордж Шлее оказался просто-напросто очередным донжуаном; возможно, это была любовь. Кое-кто утверждал, что Валентина Шлее была сама виновата и не нужно было предлагать мужу заняться финансовыми делами Гарбо и сопровождать её в поездке в Европу… Как бы там ни было, начался роман, продлившийся много лет. Каким он казался изнутри его участникам, мы не знаем, но снаружи это выглядело как банальный любовный треугольник – муж, жена и лучшая подруга. Вот только никто ничего не скрывал, и распадаться этот треугольник не собирался – Гарбо купила квартиру в том же доме, в котором жили супруги Шлее, про которых она всем говорила, что это её самые близкие друзья, Валентина по-прежнему шила ей наряды, они все втроём по-прежнему появлялись в свете…

В 1964 году, когда Джордж и Грета в очередной раз были в Париже, у него случился сердечный приступ. По слухам, вместо того чтобы оказывать ему помощь, врачи, в восторге от того, что видят знаменитую актрису так близко, стали просить автографы, а Джордж, которому не оказали помощи вовремя, скончался. Правда это или нет, но Валентина смерти мужа Гарбо так и не простила. Впрочем, видимо, она не простила ей и той странной жизни, которую вынуждена была вести фактически двадцать лет, и того, что Джордж Шлее завещал почти всё своё состояние возлюбленной, а не жене.

До этого, ещё в 1957 году, Валентина закрыла свой салон. Как она говорила, устала и хотела отдохнуть. Ну что ж, салон и так просуществовал двадцать девять лет. Но ведь надо было как-то заполнять свою жизнь, а теперь не стало и мужа…

На похоронах Шлее Гарбо не присутствовала, а Валентина, несмотря на то, что они с Гарбо продолжали жить в одном доме (одна на четвёртом этаже, другая – на седьмом), всячески избегала встреч с ней. И даже, говорили, платила консьержам, чтобы они предупреждали её вовремя и она не сталкивалась с бывшей подругой. Конечно, рано или поздно этого было не избежать, и, однажды всё-таки столкнувшись с Гарбо, Валентина сказала «сгинь, сатана!» и перекрестилась.

Чем она занималась после смерти мужа? Пополняла свою коллекцию живописи и мебели XVIII века и собрание русских икон, принимала гостей и, как говорили, всё больше и больше погружалась в религию. А в целом образ жизни вела достаточно замкнутый, как, впрочем, и Гарбо, чьим заклятым врагом она теперь слыла.

Сергей Голлербах так вспоминал о своей встрече с Валентиной в 1960-е: «В этот момент вошла Валентина Николаевна, дама лет семидесяти с лишним, в длинном платье и с рыжеватыми кудрями до плеч. ‹…› Я заметил на стене карандашный рисунок молодой девушки. “Это вы, Валентина Николаевна?” – “Да, я недурна была собою, и меня рисовал Бушенчик. Вы знакомы с ним?” С Дмитрием Дмитриевичем Бушеном и его другом Сергеем Эрнстом меня познакомил в Париже Ренэ Юлианович Герра. “Передайте Бушенчику привет, когда его увидите”. Валентина Николаевна вздохнула и сказала: “Я тогда была молодая, а теперь такая ста-арая!” – Она обняла меня и положила голову мне на плечо: “Пойдемте в гостиную”. Я был глубоко тронут этим жестом пожилой женщины».

Валентина Санина, Валентина Шлее скончалась в 1989 году, похоронили её рядом с мужем. Грета Гарбо пережила её меньше чем на год. И как Гарбо была одной-единственной, неповторимой, так неповторимой была и Валентина. Просто – Валентина.

Люсьен Лелонг

(1889–1958)

Он был прекрасным мастером, создававшим прекрасные наряды, однако в историю моды он вошёл не благодаря им. Кто знает, что было бы с парижской модой во время Второй мировой войны, если бы не его усилия? Если бы не борьба за неё?…

Люсьен Лелонг родился в Париже, в 1889 году, в семье, имевшей непосредственное отношение к моде, – его родители были хозяевами модного ателье. В восемнадцать лет молодой человек отправился служить в армию, а после возвращения, с 1911 по 1913 год, учился в Высшей школе коммерции. Люсьен знал, чем хочет заниматься; работа родителей, за которой он наблюдал и в которой принимал посильное участие, пример дяди, который был торговцем тканями и научил его хорошо в них разбираться, собственные стремления – всё это вело Люсьена к карьере модельера, и в августе 1914 года должен был состояться показ его первой коллекции, но… Буквально за несколько дней до этого его демобилизовали – началась Первая мировая война. Люсьен Лелонг проявил себя на полях сражений настолько достойно, что был одним из первых семи французов, награждённых Военным крестом за мужество. После тяжёлого ранения – в госпитале он провёл целых девять месяцев! – Люсьен был вынужден вернуться домой. В 1918 году он присоединился к семейному делу, а вскоре и женился, у него родилась дочь.

С какого именно момента можно отсчитывать появление дома моды «Люсьен Лелонг», сказать затруднительно – даты варьируются в промежутке между 1919 и 1923 годами. Как бы там ни было, свои первые коллекции он начинает выпускать в самом начале 1920-х годов. Изысканный вкус и внимание к деталям, выбор только самых лучших материалов, умение найти сотрудников, которые будут в состоянии воплощать его идеи, – всё это позволило его дому моды быстро завоевать популярность. С 1924 года он занялся также выпуском парфюмерии, и ароматы от Лелонга вскоре стали пользоваться такой же, если не большей, популярностью, чем его наряды.

Люсьен Лелонг

В 1927 году он развёлся со своей первой супругой и мгновенно женился на красавице, которая внезапно его очаровала, – русской аристократке Натали Палей. Она была дочерью великого князя Павла Александровича, младшего сына императора Александра II, и его жены Ольги Пистолькорс. И пусть брак её родителей был в своё время признан не сразу и считался вопиющим мезальянсом, всё же Натали была княжной, внучкой русского императора, так что теперь мезальянсом сочли и её брак с Лелонгом. Они прожили вместе десять лет, и далеко не все из них были счастливыми – красавица Натали привлекала слишком много внимания, а брак с известным кутюрье и вращение в самых блестящих кругах Парижа ещё больше этому способствовали. Ею восхищались, ей подражали – холодная красавица в роскошных туалетах, созданных для неё в доме моды влюблённого мужа, украшала собой обложки журналов, позировала известным фотографам, была музой и вдохновительницей… причём не только Лелонга, к которому довольно быстро утратила интерес. Внешне их отношения оставались вполне дружескими, но к 1937 году стало ясно, что этот брак исчерпал себя окончательно. Они развелись, и Натали уехала в США. В том же году Люсьен Лелонг был избран президентом парижского Синдиката Высокой моды; на этом посту он будет оставаться десять лет, и время показало, что это был правильный выбор.

А в целом 1930-е годы были весьма успешными для Лелонга, которого в прессе однажды назвали человеком, удивительным образом сочетавшим в себе и художника, и бизнесмена. Он тщательно контролировал абсолютно все аспекты деятельности своего дома моды, вплоть до того, что во время показов сидел на табуретке возле того места, откуда манекенщицы проходили в зал, и давал сигнал для выхода очередной модели – так, чтобы показ шёл не слишком быстро и не слишком медленно. В связи с финансовым кризисом, разразившимся ещё в конце 1920-х, он начал выпуск ещё одной, менее дорогой линии одежды, а также стремился расширять рынок сбыта, налаживая связи с США. Однако вскоре привычный мир взорвался… А Лелонгу пришлось сражаться – но не на фронте, как когда-то, а в кабинетах.

После того как началась Вторая мировая война, первый раз за долгие годы в Париж не явились представители иностранных компаний. Дома моды работали – но кому продавать свои изделия, если город опустел, а иностранцы не спешили приезжать? И Лелонг отправил в Нью-Йорк представителя Синдиката, который повёз туда новые модели и информацию о том, что парижская мода ещё жива. И в 1940 году, добравшись окольными путями, к ним приехало полторы сотни американских закупщиков.

Вскоре немцы ввели строгую систему ограничений на использование всех материалов, в том числе тканей, аксессуаров и прочего, что было, по сути, смертельно для моды. Лелонгу удалось добиться снятия ограничений для двенадцати домов моды. Затем, понемногу, потихоньку, к ним стали присоединяться другие, и немецкая администрация проявила, мягко говоря, неудовольствие, когда спустя полгода обнаружила, что вместо двенадцати работают девяноста два дома моды! В результате очередных переговоров, которые Лелонгу приходилось вести постоянно, сошлись на шестидесяти. Кроме того, у немецкой стороны возникла идея – перенести центр Высокой моды из Парижа в Берлин и Вену. Отправить туда людей, перевезти ателье и мастерские… «Я сказал им, что “моду” перевезти нельзя, это не кирпичное производство». За одними переговорами следовали другие, и каждый раз, когда казалось, что индустрия французской моды вновь на грани краха, Лелонгу удавалось найти компромисс, вырвать послабление, получить отсрочку. И снова. И снова…

Может возникнуть вопрос: стоило ли прилагать столько усилий, чтобы сохранять нечто столь эфемерное, как мода, в такое тяжёлое время? Но даже оставив в стороне вопрос о моде, как виде искусства, подумаем о том, что любой дом моды, любое ателье – это живые люди. Это рабочие места. Это возможность существовать самому и поддерживать свою семью… Если человек лишался работы, он мог не найти другую, и, мало того, его могли угнать на работы в Германию. Так что в немалой степени именно благодаря Лелонгу тысячи человек, вовлечённых в модную индустрию Франции, сохранили работу, а заодно и жизнь.

И, заметим, всё это время его собственный дом тоже продолжал работать. Помимо прочего, мода обязана Лелонгу ещё и тем, что он дал «путёвку в жизнь» прекрасным кутюрье, которым суждено было стать знаменитыми. Кристиан Диор позднее вспоминал: «И я, и Бальма никогда не забудем, как Лелонг учил нас нашей профессии в разгаре этих ужасных ограничений». Был среди его учеников и Юбер де Живанши, и некоторые другие, тоже весьма талантливые дизайнеры.

В 1948 году, по настоянию врачей, Лелонг, чьё здоровье было подор-вано ещё во время Первой мировой и которое напряжение последнего десятилетия ещё больше ухудшило, почти отошёл от дел – он перестал заниматься Высокой модой, однако парфюмерное производство сохранил. В 1954 году он женился в третий раз, и вместе с женой они вели тихую жизнь в своём доме в Англе, неподалёку от Биаррица. Однако жить ему уже оставалось недолго – в 1958 году его унёс сердечный приступ. То время для моды оказался полным потерь – всего за полгода до того не стало лучшего из учеников Лелонга, великого Кристиана Диора.

Что ж, Люсьен Лелонг не был великим модельером – скорее он был бизнесменом, что ничуть не умаляет его заслуг перед модой. Наоборот. Быть может, именно благодаря своим деловым качествам ему удалось сделать то, что не сделали бы на его месте натуры более «творческие»…