Текст книги "Жиголо для блондинки"

«Вы хорошо говорите по-русски». – «Я способный, все говорят. Если верить моей программке, то через пять минут антракт. Может быть, сбежим?» – «Куда?» – испугалась я. За кого он меня принимает? Если он иностранец, то мог и не знать, что я знаменитость. Ведь со звездами обращаться так нельзя. Ишь ты, скомандовал, точно девочке, – сбежим!

«Надеюсь, вы не откажетесь пообедать в моей компании?» – «Хм, пообедать? Звучит безобидно», – подумала я и поискала глазами Зойку. Зойка, которую ты, Толя, так не любишь, тоже была на том пресловутом показе. Только, в отличие от меня, ей там, похоже, очень нравилось. Встретившись глазами со мной, Зоя подняла вверх большие пальцы рук. Намекала, видимо, на то, что мне удалось подцепить классного мужика.

Зойка, Зойка… Одно на уме. Она бы точно не растерялась, тем более что иностранцев, кажется, у нее никогда не было. Я тогда вспомнила, что Зойка об этом рассуждала. О том, что ей хотелось бы попробовать «нерусской» любви. «Одна моя подруга переспала с англичанином, – вполголоса рассказывала она. – Так представляешь, он сразу влез к ней под юбку с головой и принялся там ее облизывать. У них это, оказывается, само собой разумеется. А нашего мужика попробуй заставь!» Я выслушивала это со смехом и смущением, ты же знаешь, я терпеть не могу скабрезности.

«Пообедать? Пожалуй», – неуверенно согласилась я. И мы ушли с показа. Сбежали, точно школьники с предпоследнего урока. Он привел меня в уютный полуподвальный бар. Посетителей, кроме нас, не было. Иностранец, видимо, был здесь не в первый раз. Он уверенно советовал мне, что здесь стоит попробовать. Я заказала сырный торт, потому что он уж очень настаивал. Тогда чизкейки еще не вошли в моду в Москве, и мне казалось странным, как же торт может быть сырным. Но оказалось, что он похож на обычный творожник.

В его компании мне было уютно. Мне редко бывает уютно с мужчинами, Толя, за исключением, конечно, тебя. Я не сказала ему, что актриса. Зачем? А он почему-то не спрашивал, чем я занимаюсь. Зато так смотрел… Еще более красноречивым показался мне этот обжигающий взгляд после нескольких бокалов восхитительно терпкого вина. Я сидела напротив него, прислушивалась к своим ощущениям и сама себя боялась. Я чувствовала себя томной и готовой к приключениям. Но… но, Толя, я знала, что никогда себе такого не позволю. Не из-за трусости, а потому, что дома ждешь ты.

«Оставлю вас на минуту», – сказала я, пытаясь стряхнуть наваждение. Я собиралась пойти в туалет и умыть лицо холодной водой. Вряд ли это поможет, но все-таки. И зачем я столько пила? Он догнал меня в коридоре, у гардероба: «С вами все в порядке?» Сжал мою руку чуть выше локтя. Его ладонь показалась мне горячей. Он не стал дожидаться ответа. Резко толкнул меня назад, я испугалась даже, никак не ожидала от него такой прыти. Я не удержалась на огромных каблуках и, падая, подумала: а не маньяк ли он?

Ударившись спиной о стену, я обнаружила, что стена мягкая. Мы же были в гардеробе, и я смяла спиной чье-то дорогое светло-голубое пальто. «Прекратите немедленно!» – сказала я, но тут он притворился, что по-русски не понимает, хотя, конечно, все прекрасно понимал. Он потянулся вперед и ткнулся губами в мои губы, а я непроизвольно приоткрыла рот. Его руки непонятным образом пробрались ко мне под блузку, он даже лифчик умудрился расстегнуть – итальянский лифчик с причудливой застежкой в виде серебряной туфельки. Я и сама-то иной раз долго не могла с ним справиться. А этот иностранец быстро сообразил, что к чему. Он целовался совсем не так, как ты, Толя, этот мужчина словно съесть меня собирался. И на минуту я расслабилась и позволила себе насладиться поцелуем. Но потом собрала волю в кулак и, напружинив руки, оттолкнула его.

«Поедем в гостиницу». Рассеянный взгляд иностранца свидетельствовал о том, что он мало что соображает. «Нет. Я не могу. Не надо в гостиницу». Он, кажется, уговаривал, но – бесполезно. Он просто не знал, что такое мы с тобой, Толя…»

Толя редко дослушивал ее до конца. Карина только успевала добраться до гардероба, как он уже опрокидывал ее на кровать, его губы жадно присасывались к ее груди и шее. Она никогда и никому не рассказывала об этой странности мужа. Боялась, что Зоя поднимет ее на смех. А вот сейчас вспоминала обо всем этом, оставшись одна.

Вспоминать – вот что ей остается. На светскую жизнь сил нет.

А ведь случилась однажды с Кариной история, о которой Толик ничего не знал. История с куда более смелым финалом.

Было ей тогда восемнадцать лет. Звали «историю» Артем, и выглядел он… да вот так же, как этот Арсений из каталога. Худощавый, высокий брюнет. Даже имя начинается на ту же букву… В первый момент Карине страшно стало – неужели над ним не властно время? Ей пятьдесят, она маскирует морщинки под глазами тональным кремом, а он все такой же – молодой, горячий, с насмешливым прищуром темных глаз. Потом она, конечно, сообразила, что просто обозналась. Скорее это мог быть его сын. Или даже внук.

Ей было восемнадцать, ему – тридцать пять. Она была студенткой престижного ВГИКа, талантливой первокурсницей, а он профессиональным бездельником, бездарным поэтом, композитором-самоучкой и совершенно никаким художником. Он никогда и нигде не работал. Он кичился тем, что продавал свои картинки таким же полумаргинальным личностям, как он сам, за стакан водки или батон хлеба. Так и жил. Каждый день устраивал вечеринки, собирая вокруг себя таких же бесталанных прожигателей жизни.

Карина попала в его захламленную квартирку случайно – ее привела туда какая-то подружка, привлеченная необычной атмосферой сквота. Карина сразу разобралась, что рисовать Артем не умеет, стихи у него плохие, а философия его хромает на обе ноги. Но вот он сам…

Его тело казалось ей эталоном, его взгляд гипнотизировал, а случайные прикосновения обжигали, как укусы ядовитой медузы. И вот в первый же вечер знакомства она, домашняя девушка, девственница, как-то сразу безвольно согласилась задержаться в прокуренной квартире дольше других гостей под невинным предлогом – помочь хозяину прибраться. И он действительно позволил ей отмыть засаленные тарелки, протереть кухонный стол дурно пахнущей тряпкой, а сам стоял в дверном проеме и читал Карине свои претенциозные стихи. Время от времени она восклицала:

– Свежо!

– Талантливо!

Или даже:

– Это гениальный образ…

Ей хотелось ему понравиться. А он после каждой подобной реплики смотрел на смешную малолетку все более пристально. Кончилось тем, что они занялись любовью прямо на свежевымытом кухонном столе. Вернее, все сделал он, а Карина просто тихо лежала, раздавленная его тяжестью, и вслушивалась в его хрипло-невнятное бормотание, которое в тот момент казалось ей признанием в любви. Ей не было больно, она почти ничего не почувствовала, только потом, когда он отстранился и отправился в ванную, она вдруг поняла, что такое нежность и что такое, когда от нежности слезятся глаза.

На следующий день она примчалась в сквот, прогуляв две последние пары. И застала в квартире Артема новую его восторженную поклонницу. Его звериная чувственность нравилась женщинам, ему, неумному, немодному, небритому, всегда доставались лучшие экземпляры.

В первую минуту Карине стало больно, словно невидимая стальная рука сжала ее внутренности в безжалостный кулак. А потом едва успевшая родиться нежность лопнула, как воздушный шар, и Карина успокоилась. Она не собиралась страдать из-за человека, который ее не уважал. Она почти никогда о нем не вспоминала и, разумеется, не жалела, что так вышло.

Но иногда она задумывалась: а почему ей больше ни разу в жизни не было суждено поступить столь же опрометчиво, потерять голову так внезапно, допустить непростительную безрассудность? Может быть, это защитная реакция – страховка от новой пощечины, которой чревата такая вот необдуманная страсть? Или она просто стала взрослой?

И вот сейчас, когда она наткнулась на фотографию манекенщика Арсения, у нее вдруг задрожали пальцы – давно забытое ощущение бездумной слабости рвалось наружу, выискивая лазейки в броне ее взрослости.

Вернулся Петр. Карина захлопнула альбом – суетливо, как будто бы он был учителем, а она списывающей контрольную школьницей.

– Как ваши дела? – бодро спросил он. – Выбрали кого-то? Если есть несколько претендентов, могу устроить кастинг. За счет фирмы.

– Не надо кастинга, – уверенно сказала Карина. – Я сделала выбор.

– И?

– Арсений, предпоследняя страница, – как можно более небрежно сказала она.

Он полистал альбом, нашел нужную фотографию и отчего-то заулыбался. Карине показалось, что он удивлен. Еще бы, старая вешалка с безупречной репутацией польстилась на сексапильного юнца.

– Великолепный выбор. Арсений вас не разочарует. Конечно, эскорт-бой его уровня стоит дорого, – развел руками Бойко. – За ним не только внешность, его специально обучали этикету, иностранным языкам. Он умеет…

– Меня это не интересует. Там, куда мы пойдем, говорят по-русски. Или вовсе молчат.

– Триста долларов в час. Это вас устроит?

– Вполне.

Вот так впервые она купила Арсения.

Глава 5

Мы сидели на открытой веранде недавно открывшейся кофейни. Арсений пил охлажденный морковный сок – с тех пор как наши отношения трансформировались в необратимо дружеские, он не постеснялся признаться, что постоянно сидит на диете. Я бестактно дразнила его пирожными.

– Я не очень-то склонен к полноте. Но работа обязывает быть безупречным.

– Мне бы твою силу воли, – вздохнула я, отправляя в рот восхитительно воздушный эклерчик.

– Просто так, для самого себя, я не стал бы стараться, – усмехнулся Арсений. – Но если знаешь, что за час безупречности тебе заплатят как минимум триста баксов, можно и поголодать. Деньги – хороший стимул.

– А ты никогда не задумывался, чем будешь заниматься после?

– После чего?

– После того, как выйдешь в тираж? – жестоко уточнила я.

– Ты думаешь, выйду?

– Ну, рано или поздно со всеми случается…

– Рано мне об этом думать. Я целое состояние заработаю до того, как это случится. И стану одним из них.

– Одним из кого?

– Из тех, кто сейчас меня покупает… Ты, наверное, думаешь, что я прожженный, циничный, да и вообще.

– Ну… – уклончиво покачала головой я.

– Думаешь, я же вижу. А на самом деле все это из-за них.

– Из-за кого?

– Карина. И еще одна – Вероника. Я тебе о ней расскажу. Обе стервы. Обе меня подставили…

– Карина-то как подставила?

– Подожди. До этого я еще не дошел.

Случилось это в начале апреля. Ему позвонил Петр Бойко и объявил радостно:

– Пакуй шмотки. Едешь в Амстердам.

– Когда?

– Часа через три за тобой заедет шофер. Много не набирай, ты там дня на три понадобишься, не больше.

– А как же виза?

– Обижаешь. Все организовано. Тебе повезло. Работа непыльная, получишь пятьсот баксов за каждый проведенный день, будешь работать с самим Хэлом Вайгелем.

По довольному тону президента агентства Арсений понял, что сам Петр получит куда больше за посреднические услуги.

Кто такой Хэл Вайгель, Арсений не знал. Но сказать об этом Бойко постеснялся – Петр говорил об этом Вайгеле как о безусловной знаменитости.

Продемонстрировать неосведомленность – значит почти наверняка нарваться на крайне неприятный разговор, а то и на штраф. Петр требовал от Арсения и от остальных работников эскорт-службы, чтобы те всегда были в курсе заметных политических и культурных событий. «Газета «Коммерсантъ» должна стать для вас настольной! – говорил он. – Журнал «Афиша» вы будете прочитывать от корки до корки!»

Три часа – не так много. Но он успеет найти в Интернете информацию о Хэле Вайгеле. Только сначала – собрать вещи. Джентльменский набор – бритва, увлажняющий крем, любимая туалетная вода «Деклеор», солидная упаковка презервативов, анальная смазка, мобильный телефон, мини-ноутбук, полотенце. Два строгих костюма, джинсы, пара тишоток.

Вот и все, можно включить компьютер.

Хэл Вайгель оказался знаменитым андерграундным художником. Его творения, по слухам, находились в личных коллекциях Мадонны, Пирса Броснана и Мэттью Бона. Арсений, честно говоря, ничего в искусстве не понимал. Картины Вайгеля показались ему мрачноватыми. Натюрморт из мертвых голов, целующиеся эмбрионы… Сам он ни за что бы не украсил ими свои интерьеры.

На персональном сайте Хэла была и его фотография – тридцатилетний невзрачный тип с квадратным подбородком, больше похожий не на богемного самородка, а на профессионального игрока в американский футбол.

На сайте была и фотография молодой жены Хэла – тоже художницы, калибром помельче. Она была трогательно юна, блондиниста и носила скобку на зубах.

«Интересно, а как он с ней целуется, если у нее во рту эта железяка? – подумал Арсений и тут же усмехнулся, потому что ответ оказался ой как прост. – Да он с ней и не целуется! Вообще! Потому что женушка – это просто прикрытие, а сам Вайгель – типичный педрила! Иначе зачем ему понадобился бы я?»

– Хочешь, куплю тебе сережки, Диана? – сказал Марк Коннорс, звонко шлепнув лежащую рядом с ним девушку по обнаженной смуглой ягодице.

– Меня зовут не Диана, – лукаво улыбнулась она. – Не могу поверить, что ты уже забыл, как меня зовут.

Он погладил ее по узенькой спине. На лопатке у девицы была татуировка – цветастая бабочка, показавшаяся ему вульгарной. Он и правда не помнил ее имени. Да и не хотелось ему обременять себя грузом бесполезной информации. Он эту девку в первый и последний раз видит. Конечно, она красавица, кто бы спорил. Смуглая, зеленоглазая, тоненькая и большегрудая притом.

– Как бы там тебя ни звали, но имя Диана все равно тебе подходит больше. Мне так нравится.

– Хочу, – невпопад сказала она, слегка укусив его сосок.

– Что?

– Ты спросил, хочу ли я сережки. Вот я и ответила – хочу.

Марк усмехнулся. А что еще от такой одноразовой девушки ожидать? Она, по всей видимости, понимает, что сыграла в его жизни лишь эпизодическую роль. Хотя старалась, как настоящая звезда. Все они стараются…

– На туалетном столике мой бумажник. Возьми, сколько тебе надо.

Она резво понеслась в прихожую. В бумажнике Марка было что-то около тысячи долларов и немного рублей. Хватит ли у этой, как ее там, совести взять все? Или некий внутренний кодекс заставит ее оставить в кошельке сдачу?

– Спасибо, милый мой.

– А теперь можешь одеться.

– Я тебе надоела? Так быстро?

– Сама знаешь, что нет. Просто чем больше я на тебя голую смотрю, тем больше возбуждаюсь. А в моем возрасте перевозбуждаться вредно, – галантно соврал он.

Девка не торопясь натянула на свои километровые ноги колготки. Потом она долго подкрашивала перед зеркалом губы. Марк догадался, что она не хочет отпускать его просто так. Придумывает предлог для очередной встречи. Еще бы, содрала с него штуку за два часа бездарных кувырканий и несколько вполне пристойных имитаций оргазма.

– Когда мы увидимся? – «Никогда!»

– Напиши свой телефон, я тебе позвоню.

– А ты не хочешь оставить мне свой телефон? – капризно надула свежеподкрашенные губки она.

– Милая, мои телефоны все время меняются. Я позвоню обязательно. Ты роскошная женщина.

Она вывела телефон губной помадой на зеркале, как шлюха из кинофильма.

Когда она наконец ушла, Марк облегченно вздохнул. Вот было бы здорово, если бы все женщины после сексуального сеанса могли просто испаряться, как медузы на солнцепеке! Никаких «прости-прощай», никаких слез и обещаний! Ему, Марку, было бы куда проще жить.

Марку Коннорсу не так давно исполнилось шестьдесят пять лет. Он выглядел как человек, полностью довольный своей жизнью. Что, собственно говоря, было правдой на все сто. Поджарый, седовласый, подстриженный у дорогого парикмахера, одетый с тем небрежным шиком, по которому можно опознать настоящего богача. Ему принадлежали три кабельных американских телеканала, кирпичный завод, два модельных агентства, авиакомпания, ипподром, сеть казино для мидл-класса, элитный ресторан в Лос-Анджелесе и развлекательный центр в Москве.

Впервые Марк приехал в Россию десять лет назад, тогда он думал, что русское турне станет для него чем-то вроде экзотического сафари. Он бы не подумал никогда, что так крепко «прикипит» к России.

Ему нравилась суетливая контрастная Москва, нравился богемно-претенциозный Питер, нравились приволжские просторы и хвойный аромат Сибири.

Ему нравилась русская природа и нравились русские люди.

Это была блажь – но почему бы ему на старости лет и не покапризничать? Всю жизнь работал, пахал, приумножая состояние.

Он приобрел пятикомнатную квартиру на Садовой-Спасской, апартаменты в Петербурге и коттедж на Черноморском побережье.

Но главным русским козырем он считал женщин. Ни в одной стране (за исключением, пожалуй, Венесуэлы) не видел он столько доступных неприхотливых красавиц. По улицам больших и маленьких русских городов разгуливали толпы девушек с внешностью фотомодели мирового класса и без особенных претензий. Они были умными, милыми, скромными, хозяйственными и совершенно не стервозными.

Марк Коннорс всегда был падок на женщин, с годами этот интерес нисколько не ослабел. Правда, особо приближенные к нему люди знали, что на самом деле Марк, что называется, всеяден. Раньше он немного стеснялся своей бисексуальности, но потом решил, что человек с его средствами и положением имеет право на любые капризы.

У него было четыре официальных жены, одна из них – всемирно известная фотомодель. За всю жизнь у него было больше четырехсот женщин и примерно столько же мужчин. Марку было слегка за двадцать, когда он осознал, что крепкий мужской зад заводит его ничуть не меньше гитароподобно сложенных дев.

Большинство своих любовников и любовниц Марк не помнил – ни в лицо, ни по именам. Он обладал редким качеством не загружать свою память информационным мусором и безжалостно расставался с ненужными вещами, ненужными воспоминаниями и ненужными людьми.

Конечно, были и те, кого забыть он никак не мог. Он называл их «занозками». Эти занозки нисколько не мешали его внутреннему спокойствию, просто о них иногда было приятно вспомнить.

Одной из таких «занозок» была Джемайма, темнокожая семнадцатилетняя проститутка, в которую он влюбился как мальчишка. Она была не то глупа, не то упряма, не то соединяла в себе оба этих качества. Он предложил ей сердце, руку и кошелек, а она только посмеялась. Ей нравилась опасность, ей был необходим адреналин. Марк не мог отказаться от ее общества, и за спиной о нем говорили: этот живет со шлюхой. Джемайма его бросила. Однажды она просто пропала, он бесился и на стену лез и только через несколько месяцев узнал, что тело ее с пятнадцатью ножевыми ранениями было найдено в пустыне. Доигралась.

Еще одна «занозка» – Марина. Русская женщина, полная, красивая и величественно-спокойная. Он встретил ее в небольшом уральском городке. Ему показалось – влюблен. Они были вместе почти полгода, для Марка это огромный срок. Марина была какая-то странная: кажется, она была единственной, кто полюбил его просто так. Она не принимала подарков. Сначала он думал, что Марина играет, как все, что она просто пытается увеличить ставки. И ставки росли, Марк бросал к ее ногам виллы и бриллианты. Все без толку. Потом выяснилось, что Марина замужем за человеком романтической профессии – капитаном дальнего плавания. Она любит мужа и уходить от него не намерена, а в миллионерских объятиях просто боролась с хандрой, пока благоверный был в очередном затяжном рейсе.

Он был так рассержен на нее, что почти не переживал. Странные все-таки эти русские.

Была еще одна – тоже русская. С ней у Марка был стремительный, но яркий роман. Хотя какой там роман – только секс. Один-единственный раз.

Больше он ту женщину не видел, но почему-то вспоминал о ней еще много лет. Познакомились они, кажется, в начале девяностых в Москве. Его пригласили на какой-то скучный показ мод, вот там и встретил он ее. Женщину-огонь. Она не позвала его к себе и не пожелала пойти к нему. Она сказала ему твердо: «Нет», – и через несколько минут отдалась прямо в гардеробе одного малоизвестного бара. Он хотел сделать ей подарок на память, он всегда что-нибудь дарил женщинам, с которыми спал. Она от подарка отказалась. Оставила ему неправильный телефон. И ушла из его жизни – навсегда. Может быть (и даже скорее всего), если бы все сложилось иначе, если бы они встретились еще раз, он бы в ней быстро разочаровался. Но получилось как получилось – и он так и не смог ее забыть.

А самая главная «занозка» – мужчина, Арсений. Да какой мужчина, мальчик совсем, в сыновья ему, Марку, годится. Марк никогда бы никому об этом не рассказал, но фотографию Арсения этого он носил в своем шикарном бумажнике из кожи питона. Ему хотелось в любой момент иметь возможность полюбоваться его красивым смуглым лицом.

Хорошо, что Арсений работает в эскорт-службе. Хорошо, что он честен в своей корысти. Это значит, что по первому зову Марка он будет здесь, в его московских апартаментах. Или в Нью-Йорке, или на Ямайке, или в греческом доме – в общем, там, куда пригласит его Марк.

Марк стер с зеркала телефон очередной внезапной любовницы. Зря она надеется на встречу, больше они не увидятся никогда. Лучше он позвонит в «КАСТ» и закажет десерт – великолепного Арсения.

– Алло, Петр?

– Да. – Петр Бойко говорил по-английски бегло, почти без акцента. – Рад вас слышать, Марк!

«Еще бы ты не был рад меня слышать! Обуваешь, наверное, по полной программе», – усмехнулся Марк.

– Петр, я хотел бы опять заказать Арсения. На целый уикенд.

– Боюсь, сейчас это невозможно.

Марк похолодел. Что могло случиться? Неужели Арсений оставил «службу знакомств»? И где теперь его искать?!

– Он уволился?!

– Нет, не волнуйтесь, – рассмеялся Петр. – Арсений в Амстердаме. Он у клиента и вернется в понедельник.

– Так отзовите его прямо сейчас. Я оплачу все расходы, неустойку и моральный ущерб.

– Не могу, – вздохнул Петр. – Рад бы, вы же знаете… Но в этот раз никак не могу. А может быть, вы посмотрите кого-нибудь еще? У нас много новых лиц.

– Нет, благодарю вас. Я позвоню.

– Извините, что так получилось, я бы очень хотел…

Но Марк уже бросил трубку. Настроение было испорчено.

Карина Дрозд собиралась на презентацию фильма тщательно и нервно, как на первое свидание. Она заранее сходила в свой любимый салон красоты на Кузнецком Мосту. Улыбчивый топ-стилист Миша подкрасил ей корни волос, подправил стрижку. Маникюр, педикюр, косметолог. Подумав, она оплатила двадцатиминутный сеанс в солярии. Вообще-то Карина с подозрением относилась к искусственному загару. Тип загорелой блондинки казался ей вульгарным, она никак не желала стать похожей на Донателлу Версаче. Но легкая присмугленность лица так молодит… Карине, которая старалась выдерживать стиль английской леди из высшего света, вдруг захотелось выглядеть просто молодо и сексуально. К черту изысканность, к черту утонченность и благообразную элегантность. Просто молодо и сексуально – этого будет вполне достаточно.

Она лениво прошлась по магазинам, перемерила пару десятков разных вечерних туалетов, да так и не выбрала ничего. Все было каким-то однообразным, а ей так хотелось хотя бы на один вечер стать немного другой.

– Тебе надо надеть мини, – посоветовала Зоя. – У тебя шикарные ноги, пусть все знают.

– В пятьдесят лет мини не носят, – сопротивлялась Карина. – В крайнем случае на отдыхе.

– И кто придумал эти правила? Хочешь, скажу кто?

– И кто же, по-твоему?

– Коровообразные клуши! – гаркнула Зоя так громко, что Карине пришлось отодвинуть трубку подальше от уха. – Те, кто не может надеть мини, потому что слишком много жрет. Карочка, да у тебя ножки выглядят на двадцать лет. Ничего лишнего, никакого целлюлита!

Карина промолчала. Она не стала вступать в бессмысленный кокетливый спор, потому что знала: Зоя права. У Карины и впрямь были шикарные ноги – длинные, стройные и совсем с годами не изменившиеся. Она ногами своими гордилась, но никогда не выставляла предмет обоснованной гордости напоказ. Она никогда не снималась неглиже. Хотя за такое ей не раз предлагали внушительные суммы. Известный журнал «Плейхаус» посулил ей семь тысяч долларов за один снимок топлесс. Карина с возмущением отвергла предложение. «Моя карьера в самом зените, – надменно сказала она обаятельному редактору Марату. – Я считаю, что обнаженной съемкой надо заканчивать карьеру. А не пытаться отчаянно привлечь к себе внимание таким вот дешевым способом».

– У меня и ни одного мини-платья нет…

– Плохо! Я бы тебе одолжила, но мои платья будут болтаться на тебе, как на вешалке… Кстати, помнишь, когда я купила себе первое мини-платье?

«Когда тебе изменил муж», – подумала Карина. Зоя почему-то все время вспоминала о том, как двадцать восемь лет назад она случайно застала супруга в постели с другой. Карина поверить не могла, что рана была столь глубокой. Четверть века мусолить одну и ту же боль? Одну и ту же историю, о которой сам изменник давно и думать забыл?

– Я купила себе первое платье мини, когда мне изменил муж, – не разочаровала ее Зоя и на этот раз. – Тогда во мне проснулась настоящая женщина. А до этого я считала, что у меня ноги слишком толстые.

– Когда ты перестанешь это вспоминать? – вырвалось у Карины.

– Что?

– Как тебе изменил муж.

Зоя помолчала. Карина успела пожалеть о том, что наступила на ее больную мозоль.

– Я об этом никогда не забуду, – серьезно сказала она и тотчас же ненатурально бодро защебетала: – И зачем ты только выбрасываешь старую одежду? Тридцать лет назад ты не вылезала из мини.

– Одежда имеет обыкновение выходить из моды, – усмехнулась Карина.

– Ничего подобного! Сейчас в моде стиль винтаж. Ты и сама знаешь, что мода идет не вперед, а, как ослик за морковкой, по кругу.

– А кто тебе сказал, что я выбрасываю одежду? – вдруг сказала Карина. – Ничего никогда не выбрасываю. Оставляю на память. Старые платья для меня как старые фотографии.

– Но это же гениально! Помнишь то красное платье, в котором ты была свидетельницей на моей свадьбе?

– Помню, – улыбнулась Карина. – Как не помнить. Оно досталось мне по жуткому блату. Американское.

– Счастливое было время, – вздохнула Зойка, – тогда мне казалось, что я самая счастливая женщина на свете. Потому что я рядом с человеком, ради которого горы свернуть готова.

– Так оно и есть.

– Сама знаешь, что нет. Я его не люблю. Давно. Я не могу простить…

– Не будем об этом, – мягко перебила ее Карина.

– Ты права… Извини, иногда меня заедает… О чем мы говорили? Ах да, о шмотках. А помнишь то черное платьице, в котором ты шокировала преподавателей на экзамене? Которое ты купила за жуткие деньги у фарцовщика?

– Было дело. Полгода копила. Оно одновременно и строгое, и озорное. Ни к чему не придерешься, а как смотрится! Я, кстати, его недавно мерила.

– И как?

– Ты будешь завидовать, но со студенческих времен я не поправилась ни на сантиметр.

– Так надевай его!

– С ума спятила? – ужаснулась Карина. – Это же девчоночье платье, я его даже дочери своей не дала, хотя та так выпрашивала.

– Чего ж не дала, – ехидно усмехнулась Зойка, – если сама носить не желаешь?

– Это воспоминание… Я никогда тебе не говорила, но в том платье… В том платье я девственности лишилась.

– Да ты что! – оживилась Зоя. В свои пятьдесят лет она могла быть очаровательно инфантильной. Другой женщине не пошли бы ее кокетливые ужимки, но Зойка смотрелась в своем излюбленном образе вполне органично. – Это с тем не то художником, не то писателем, да?

– Ты помнишь…

– Такое не забывается. Грехопадение святой Карины.

– Прекрати!

– Да ладно тебе, сколько лет прошло! Знаешь, а ведь завтра на презентации ты тоже в некотором роде девственности лишишься.

– Обалдела?

– Ну, ты же впервые выходишь в свет без своего козловатого Толика. Мало того что без него, так еще и в компании такого мачо! Расскажи еще что-нибудь об этом Арсении!

– Сто раз уже рассказывала. Я ничего о нем не знаю. Просто он мне понравился, вот и все.

– Это уже многое.

– Я не собираюсь заводить никаких романов, ясно?

– Ты кому это пытаешься доказать? Мне? А может быть, самой себе? – подколола ее Зоя.

– Сейчас трубку брошу.

– Ну-ну. Так что ты решила с одеждой, целомудренная дева?

– Не знаю. Наверное, надо выбрать костюм от Ива Сен Лорана. Знаешь, такой темно-коричневый. Я его всего один раз надевала, классная вещь.

– Будешь как примадонна помпезная. А кто хотел выглядеть молодой сексапилкой?

– Костюм – это отличный вариант. Стильно, дорого и строго. Прямо сейчас и буду мерить. Надо еще туфли подходящие подобрать.

– Хотя бы на каблуках, – простонала Зоя. – Дурочка ты, Кара. Я вот надену на твою презентацию свой желтый кожаный пиджак и юбку. Если ты такая вредная, ничего не поделаешь. Придется тебя затмить.

– Затми, – благосклонно разрешила Карина.

– Кара… А что, если я приеду? – вдруг робко спросила Зоя.

– Сейчас?

– Ну да. Я могла бы остаться на ночь. Тебе так одиноко там, в пустом доме…

– Нет, Зой, честное слово, не стоит. Хотя спасибо тебе большое.

– Ну ладно…

Оптимистичная Зойка, как всегда, подняла ей настроение. В последнее время, с тех пор как Анатолий переехал к незнакомой предприимчивой Валечке, ежедневные телефонные беседы со старой подругой стали для Карины чем-то вроде допинга. Если Зойка была занята и не могла уделить ей достаточно внимания, Карина начинала нервничать и злиться, хоть и никогда не подавала вида. Она «подсела» на легкомысленный Зойкин треп, как на сильный наркотик.

«Надо и правда примерить костюмчик», – подумала Карина. Но вместо строгого одеяния почему-то разыскала в недрах огромного шкафа то самое черное платье. Платье из молодости.

Как ни странно, в отличие от самой молодости, платье осталось почти нетронутым. Да Карина и надевала-то его всего пару раз. После инцидента с Артемом – никогда.

Воспоминания нахлынули на нее всеразрушающей океанской волной, с головой накрыли, не дав возможности опомниться. Ей вдруг показалось, что платье пахнет так, как пах тот вечер. Польскими духами «Быть может», которые родители подарили ей, когда Карина обнаружила свою фамилию в списке поступивших в заветный ВГИК. Сигаретным дымом – кажется, Артем предпочитал какое-то дешевое курево. Мужским потом. Спермой. Поцелуем, у которого был вкус крепко заваренного чая. Нежностью. Кровью.

Артем так удивился, когда обнаружил, что Карина девственница. Даже не поверил сразу.

– Месячные, что ли? – равнодушно спросил. – Ты б предупредила, я бы клеенку подстелил.

Ей стало неловко – мужчина обсуждает с ней такие интимные подробности, о которых до этого она могла говорить разве что с мамой. Или теперь у них такие отношения, что в них нет места для стыда?

– Это не месячные, – сконфуженно призналась она.