Текст книги "Сахар на дне"

Глава 4

Прогулявшись по скверу, покормив уток у пруда и даже съев целых два мороженых, я вроде бы как привела свои эмоции в порядок. А вот когда подошла к дому, настроение поползло вниз.

Не знаю почему, но в последнее время общество Саши меня угнетает. Начались какие-то придирки и претензии, когда я отказалась переехать к нему. Частые звонки, где слышала недовольный голос. Даже длина моей юбки его не устраивала или яркая помада.

И вот сейчас у подъезда стоит ярко-синий Сашин «Форд», а сам Терентьев расположился на лавочке.

– Привет, – здороваюсь я без энтузиазма.

– Ну привет, – Саша поджимает губы.

– Давно ждёшь? – я присаживаюсь рядом на лавочку.

– Если бы отвечала на телефон, то знала. Где ты была ночью?

– На дежурстве, – меня утомляет этот допрос.

– В первый же день?

– Именно, – я разворачиваюсь и смотрю на парня в упор. Кажется, ссоры нам уже не избежать. – Поступили раненные из Сирии, рук не хватало.

– И твои руки, как психиатра, пригодились? В отличие от рук Копыловой.

Злость и обида разливаются внутри. Я резко встаю с лавки и одергиваю пальто.

– Я, вообще-то, ещё и невропатолог. Так что да – мои руки были нужны, – отрезаю и разворачиваюсь в сторону подъезда.

Но Саша перехватывает моё запястье и тянет обратно, только не на лавочку, а к себе на колени.

– Ну ладно тебе, не шипи, – он идёт на попятную, как и всегда: сначала разозлит своими придирками, а потом делает вид, что это я фурия, а он весь такой миролюбивый и правильный.

Позволяю усадить себя, но тут же чувствую его губы у себя на шее.

– Саша, прекрати, – выбираюсь из объятий. – Мы же на улице.

– Так пойдём к тебе. Лизка всё равно уже убежала.

Это же сколько он ждал? А Копылова, получается, его не заметила. Иначе бы сказала. Наверное.

– Только если на чай, – грубо обозначаю границу и иду к двери.

Терентьев, вздохнув, плетётся сзади. Я открываю дверь и вхожу. Скидываю обувь и вешаю на крючок сумочку. Саша снова ловит меня в объятия, прижимая к стене.

– Ян, – шепчет в ухо, а мне хочется зажаться плечом от его дыхания. – Ну…

– Саш, пусти, я устала. Мне надо в душ и спать. Хочешь – жди чай, если нет – увидимся завтра.

– Гонишь меня? – Терентьев отталкивается от стены и смотрит со злостью.

– Нет, просто… – Господи, как же я устала за эти сутки.

– Год прошёл почти, – повышает голос, и мне хочется зажать уши руками. – Ты говорила… Сколько ещё тебе нужно времени?

– Хватит…

– Яна, я не железный!

– Хватит!

– Ты постоянно говоришь одно и то же.

– Саша, уходи!

Терентьев со злостью дергает дверь и вылетает из квартиры, громко хлопнув. А я оседаю на пол. Сколько можно? Как ещё ему дать понять, что мне трудно переступить через тот кошмар. А теперь ещё и Шевцов объявился. Как мне справиться со всем этим? И как дождаться сегодня Лизу, чтобы свернуться калачиком, положив голову ей на колени, и просто расслабиться и успокоиться?

Глава 5

Просыпаюсь около четырёх утра от загудевшего под подушкой смартфона. Спам какой-то пришёл. Я так и уснула вчера в общей гостиной на диване. А проснулась заботливо прикрытая пледом.

Провалиться в сон снова уже не выходит, потому что игнорировать желание сходить в туалет не получается.

Со вздохом выбираюсь из уютного кокона и иду по зову организма, а потом забираюсь в постель к Лизке. Подруга ворочается, накидывает на меня уголок одеяла.

– Как ты? – сонно бормочет.

– Нормально. Спи.

– Угу, – отворачивается, а я сверлю взглядом потолок.

– Ян, – спустя полминуты, – с ним всё нормально. Зрачок реагирует на свет, так что видеть будет.

Я принимаю информацию. Чувствую облегчение. Это хорошо, что зрение восстановится. А мне надо подумать, как вести себя с ним в рамках пациент-врач. Мне ли не знать, как трудно влезть Шевцову в голову. Не уверена, что смогу. Да что там – не уверена, что хочу. Но я не психотерапевт, мне не надо вникать, моя задача убедиться, что все когнитивные функции после травмы в норме. Вот и всё.

Уснуть уже не получается, и я выползаю из Лизкиной постели тихо, чтобы не потревожить вновь уснувшую подругу. Бреду на кухню и готовлю нам завтрак. Омлет и блинчики с творогом, Лиза любит ещё поливать сгущённым молоком, но только на завтрак. В течение дня она себе сладкого не позволяет.

По звонку будильника встаёт Копылова, расплываясь в довольной улыбке, когда видит результаты моего раннего подъёма.

Мы завтракаем, одеваемся и торопимся на нашу новую работу. Сегодня идёт дождь, он приносит дыхание осени, которую я так люблю. Не понимаю тех, кто жалуется на дождливую погоду. Для того, чтобы чувствовать себя счастливым, нужны только плащ и резиновые сапоги. И никакой насморк не страшен.

В ординаторской Зоя Ивановна приветствует меня, салютуя стаканом с кофе. В помещении приятно пахнет.

– Привет, – говорит она, дожёвывая круассан. – Готова к труду и обороне?

– Готова, – улыбаюсь я, доставая из шкафа халат.

– Стопка чистых историй у тебя на столе. Мы ведём отдельную документацию на каждого пациента, а потом, после выписки, подшиваем к общей. Начинай заполнять, а дальше дуй на обход. Проводишь первичный опрос, делаешь свои выводы и, если нужно, готовишь назначения. После обеда обсудим, если надо утвердим. Всё поняла?

– Угу.

– Ну тогда вперёд.

Зоя Ивановна выбрасывает одноразовый стакан в урну, ныряет в карман, проверяя, на месте ли молоточек, и, подмигнув, спешно убегает.

Меня поражает её кипучая энергия. Она словно переливается и в меня саму, заряжая, настраивая на рабочий лад. Эта миниатюрная красивая женщина не может не вызывать восторг. Она бывает весьма резка, но к этому надо просто привыкнуть.

Я готовлю истории вновь поступивших, штудирую тех, кто уже в госпитале не первый день. Всего Зоя Ивановна возложила на меня заботу пока о восьми пациентах, в то время, как на её столе более двадцати активных историй, и столько же тех, кто на дистанционном наблюдении. Я должна справиться идеально. Я смогу.

Приходит время обхода, и я невольно повторяю за своей наставницей. Бросаю пустой стакан в корзину и проверяю, на месте ли мой неврологический молоточек. Улыбаюсь, когда понимаю, что скопировала свою начальницу.

Сначала нужно посетить вновь поступивших. Прячу волнение так глубоко, как только могу. Больше веры в себя, Яна Николаевна!

Иду в палату к Голобородько Дмитрию Феликсовичу. Это тот мужчина, который вчера улыбался Лизке.

– Здравствуйте, – уверенно произношу с порога.

Знакомство с пациентом и беседа проходят гладко. У меня получается. Я делаю подробные записи, ставлю пометки, о чём хочу потом спросить у Зои Ивановны. Минут за десять мы заканчиваем. Пора идти дальше.

И я уверенно иду, но ровно до того момента, как натыкаюсь на дверь палаты. Чувствую, как дрожат пальцы, а кожа на ладонях становится влажной. Вдох. Выдох. И нажимаю на ручку.

В палате Шевцова приятно пахнет, как-то уж совсем не по больничному. Запах медикаментов, конечно, чувствуется, но ещё тут витает аромат «L’Imperatrice» от Дольче Габбана. И я вижу его источник. Арина, медсестра отделения, собирается менять Шевцову капельницу, но вот только занята она непонятно чем. Разве для смены системы обязательно так ровно держать спину и весело хохотать?

Алексей лежит на койке, закинув одну руку за голову и довольно улыбается. Ещё бы! Медсестричка грациозно наклоняется, чтобы поправить на нём простыню, но при этом кажется, хочет удушить своей грудью.

Фу, мерзость какая. Я словно в дешёвый порнофильм попала. Аж тошнит. И вообще, работать надо, ей же не одному Шевцову поставить капельницу необходимо, а она тут время тратит.

– Спасибо, Арина, можешь идти, – сама не узнаю свой голос. Никогда в нём не было столько надменности. – Тебя уже заждались другие пациенты.

Девушка выпрямляется и удивлённо смотрит на меня, поджав свои пухлые губы, которые она явно красила при плохом освещении. Потому что как ещё можно не заметить их естественный контур и так промахнуться?

– Здравствуйте, Яна Николаевна, но я ещё не поставила Алексею Викторовичу капельницу.

– Я сама справлюсь. Идите.

Скривив лицо, медсестра выходит, а я поворачиваюсь к Шевцову, который, кажется, едва сдерживает ухмылку.

– Доброе утро, Алексей.

– Ну привет, – отвечает он и внимательно смотрит на меня, не меняя своей расслабленной позы.

Я вешаю бутылку с раствором на стойку, снимаю пломбу и подсоединяю систему. Вообще-то, этим действительно должна заниматься медицинская сестра, но наши преподаватели настаивали на том, что врач тоже должен уметь проводить подобные манипуляции. Да и подработка в скорой многому научила.

– Руку, – командую Шевцову, подготовив лекарство.

Он молча разворачивает свою руку локтевым сгибом наружу. Я перетягиваю плечо ремешком и внимательно присматриваюсь. Чёрные языки татуировки ползут от самого запястья и опутывают всю кожу, мешая увидеть нужный сосуд. Но я справляюсь и ввожу иглу в вену с первого раза.

Алексей всё это время молча за мной наблюдает. А я будто тяну время, потому что дальше ещё сложнее – разговор.

Я выпрямляюсь, убрав выпавшую прядь за ухо и достаю планшетку с картой.

– Утку мне тоже сама сменишь?

– Что? – теряюсь от его вопроса и натыкаюсь на насмешливый взгляд.

Издевается. Очень смешно, дорогой мой братец.

– Тебе не нужна утка, – прихожу в себя. – Ты можешь ходить.

– Не могу. Ноги отняло, – снова эти искры смеха в глазах. Ну, знаешь ли, Шевцов!

– Я могу попросить Лидию Петровну, нашу санитарку, поставить тебе самый толстый катетер, если уж ноги совсем отняло.

Злюсь. Что вообще происходит? Какого чёрта ему понадобилось меня донимать? Ещё и эта дурацкая прядь снова на глаза падает.

– Ты подстриглась, – тихо говорит Шевцов, а я вдруг смущаюсь от такой смены интонаций в его голосе.

– Мне надо задать тебе несколько вопросов, – горло как-то предательски хрипит, и приходится немного откашляться.

– Ну давай, доктор мелочь, задавай свои вопросы.

Глава 6

Когда я вышла из палаты Шевцова, то почувствовала, как взмок на спине халат. Я пыталась с невозмутимым видом задавать ему необходимые вопросы, но выдерживать взгляд не всегда получалось. Когда я спросила, как он спит, как часто снятся ему кошмары, то в ответ получила лишь хмурый взгляд. Алексей явно не хотел отвечать.

Что ж, основные выводы я сделала: сознание не спутанное, логическое и абстрактное мышление не нарушены, скорость реакции и связная речь в норме. О наличии и степени ПТСР судить пока рано.

Поблагодарив за беседу, я попрощалась и вышла, ощущая, как жжёт между лопаток от его взгляда. Прошло только два часа рабочего времени, а я уже устала, будто сутки отработала.

Саша сегодня весь день сообщениями забрасывает. Извиняется за резкость. Что уж тут, мне тоже есть за что извиняться. В последнее время я стала очень раздражительной. Наверное, волнение сказывается из-за работы. В июне были ГОСы и защита диплома, а весь август практика, да как на иголках: возьмут – не возьмут. Теперь вот ещё Шевцов объявился. Но Саша же не виноват во всём, что со мной происходит, а я прямо как стерва какая-то.

«Хочешь, я тебе на обед завезу что-нибудь?» – новое сообщение от Терентьева.

«Было бы неплохо, я как раз забыла контейнер с едой дома»

«Что-нибудь сладкое? Или роллы?»

«И то, и другое. Предупрежу охрану»

Потом отправляю пару улыбающихся смайликов.

И всё-таки Саша заботливый. Даже несмотря на некоторые сложности его характера, но у кого их нет?

С Терентьевым мы переписывались с первого курса, а после четвёртого стали встречаться. Виделись первый год редко, потому что Саша жил и учился на другом конце города. А как год назад закончил институт, перебрался поближе. Предложил жить вместе, квартиру снимать. Но я пока не готова к такому шагу, слишком уж это как-то… Рано, что ли. Но с этого момента между нами появилось напряжение. Саше непременно стало необходимо знать, где я и с кем. Ему то Лиза не нравится, то преподаватель у меня в академии слишком молодой. И постоянные звонки. Может, конечно, он просто волнуется, но меня такой контроль душит.

Я заканчиваю оформление протоколов бесед, раскладываю по картам и устало откидываюсь на кресле. Нужно менять распорядок дня, иначе долго в таком напряжении не протяну. И спорт добавить однозначно нужно. Уже сколько себе обещаю, что начну бегать или хотя бы зарядку регулярно делать, но всё никак. Причины находятся, но настоящая из них одна – лень.

Саша присылает сообщение, что уже на перекрёстке, и минут через пять будет у входа. Я поправляю причёску, немного пригладив непослушные волны у лица, и выхожу на улицу.

Дождь закончился, ветер стих. Погода установилась изумительная. Я глубоко вдыхаю запах мокрой листвы и прислушиваюсь к чириканью птиц в саду вокруг госпиталя. Почему мы так редко обращаемся к природе? Не зря же многие древние труды говорят, что исцеление вокруг нас, стоит лишь протянуть руку.

– Отличная погода, не так ли?

Я вздрагиваю от неожиданности, но ещё больше от самого голоса. Распахиваю глаза, уставившись на сводного брата. Он расслабленно стоит под соседним деревом. Светлые свободные больничные брюки и белая футболка резко контрастируют с руками, обвитыми чёрными татуировками. Повязку с головы уже сняли, оставив только накладку на глаз. Шевцов курит, стряхивая пепел себе под ноги.

– Тебе ещё нельзя выходить, зачем ты… – во рту сразу становится сухо.

– Ты сказала, я могу ходить.

– Да, – теряюсь почему-то, – если очень нужно…

– Вот мне и нужно.

Я смотрю, как его губы выпускают сизый дым, цепляю взглядом дёрнувшийся кадык. Алексей берёт сигарету в другую руку, а эту засовывает в карман. Упругие мышцы перекатываются под футболкой, напрягаются.

Господи, почему мой мозг так фрагментарно режет картинку перед глазами? И почему я просто спокойно не могу смотреть Шевцову в лицо. Отвожу глаза, как только наталкиваюсь на тёмный взгляд. И куда отвожу? Ещё хуже. Что он подумает?

– Голова не кружится, не тошнит? Ты ещё и куришь, – пытаюсь собрать расползающиеся мысли.

– Бестолочь, прекрати. Хватит твоих докторских штучек, – нетерпеливо прерывает он меня.

– Я твой врач, один из них, – проглатываю оскорбительное прозвище. – И несу за тебя ответственность.

– Со мной всё прекрасно, – резкий ответ.

И тут меня сзади обнимают тёплые знакомые руки, но я испуганно дёргаюсь.

– Привет, – говорит Саша и целует меня в висок. Но смотрит на Шевцова.

Спиной я чувствую, что Терентьев напрягается.

– Твой пациент?

Я выворачиваюсь из Сашиных объятий, становясь между парнями. Ситуация знакомая, и я снова чувствую себя маленькой неуверенной девочкой. Я помню, как в тот раз парни смотрели друг на друга. Но сейчас всё изменилось.

– Это мой брат Алексей. И да, он сейчас проходит лечение в нашем госпитале.

Мужчины снова смотрят друг на друга. Саша напряжённо, а Шевцов… Шевцов смотрит так, как смотрел всегда – с яростью, с ледяным превосходством и хмурой враждебностью. Как и в прошлый раз, он не протягивает руки и даже не произносит ни звука.

Пауза затягивается и мне становится неловко.

– Лёш, тебе пора уже в палату, там медсёстры сейчас будут манипуляционный обход делать, – мой голос тоже напряжён, и лёгкое дрожание выдаёт это.

Шевцов выбрасывает в урну недокуренную сигарету и молча уходит. Мне бы с облегчением выдохнуть, но как-то всё слишком легко прошло.

– Итак, брат.

Я разворачиваюсь к Саше, пытаюсь улыбнуться, но выходит натянуто.

– Да. Сводный. Это сын Виктора.

– Я его помню.

Мне не нравится, когда Терентьев так на меня смотрит. Будто я сделала что-то плохое, а он, как оскорблённая сторона, меня распинает.

– И где мои роллы? – пытаюсь перевести тему, улыбаюсь.

– Держи. Приятного аппетита.

Саша всучивает мне пакет и, развернувшись, уходит. А я даже не хочу его догонять. Почему? Что не так я сделала? Поэтому просто стою, пока не слышу щелчок турникета. А потом выбрасываю опротивевший пакет в ту же урну, откуда дымит окурок, брошенный Шевцовым.

Глава 7

За четыре дня, пока мы с Копыловой и другими интернами были на обязательном лекционном минимуме в академии, ничего кардинального не произошло. Зоя Ивановна выписала двух моих пациентов, но оформлять их карты, естественно, оставила мне. Чем я сейчас и решила заняться.

С обходом получилась накладка. Провести беседу с Шевцовым мне не удалось, потому что, как сказала медицинская сестра, он был на беседе со своим лечащим хирургом. Сказать честно, я даже обрадовалась, хотя и понимаю, что встреча неизбежна. Но зато могу спокойно поработать без излишних нервных потрясений, потому что иначе после встреч с моим сводным братом и не бывает.

– Привет, трудоголик! – Лиза вплывает с контейнером в нашу ординаторскую. – Может, хоть тут поедим вместе, а то времени совсем нет. Отстой!

– Да, заходи, конечно. Наши почти все в кафетерий ушли на обед, а мне надо закончить истории.

Копылова плюхается на диван и открывает свои припасы. У меня тоже сегодня полезная пища – яблоко и варёное яйцо. Ну, если честно, я просто не успела приготовить что-то более сытное, чтобы взять с собой.

Лизка аппетитно хрустит морковкой, рассказывая о своих пациентах, ну и о Миронове, конечно.

– Ты прикинь, он меня на кофе пригласил.

– Мм, а ты что? – грызу яблоко, не отрываясь от своих записей по пациенту.

– Ну а что я? Согласилась, конечно, – Лиза ослепительно улыбается. – Ну не прямо сразу…

Её прерывает громкий стук в дверь, от которого мы обе вздрагиваем. И не дождавшись разрешения, дверь распахивают. На пороге появляется мой сводный брат.

– Привет, – он быстрым шагом подходит ко мне. – Подпиши.

На стол передо мной ложится форменный бланк.

– Молодой человек! – первой отмирает Копылова. – Это ординаторская, и…

С абсолютно беспристрастным выражением Алексей подходит к Лизке и, ухватив её за локоть, спроваживает за дверь, что-то буркнув на прощание. А я так и сижу с открытым ртом, не зная, как на это реагировать.

– Подпиши, – Шевцов снова возвращается к моему столу.

Я опускаю глаза на бланк, который Алексей поверх всех документов положил мне на стол.

– Это… выписка? – смотрю удивлённо. – Но ты меньше недели провёл в госпитале. Я не могу её подписать.

– Можешь.

– Тем более, что твой основной врач – хирург. Палыч в жизни так быстро не выпишет пациента.

– Уже выписал, – Шевцов кивает на печать и подпись Герасимова, а я не верю своим глазам.

Не знаю, как Алексей убедил Степана Павловича спустя шесть дней после операции выписать его, но размашистая подпись и печать в выписном бланке являются неоспоримым фактом.

– Но что случилось? Почему ты так торопишься?

– Надо так.

– И это всё? – я складываю руки на груди, тем самым показывая, что не стоит мною помыкать. – Просто «так надо»? Ты ещё не оправился после травмы. И я не могу тебя выписать. Что ты делаешь?!

Моя профессиональная бравада, видимо, здорово утомила Алексея, потому что он, хмыкнув, отодвинул меня вместе с креслом и дёрнул ящик стола. Потом вытащил оттуда мою печать.

– Лёша!

Скрутив крышечку, сделал оттиск на своей выписке, а потом резко придвинул меня обратно и наклонился сверху, поставив ладони на столешницу с обеих сторон. Мне пришлось немного склониться к столу, чтобы не упираться ему макушкой в подбородок.

– Подписывай.

Он сказал это тихо, но только идиот бы не расслышал угрозу. Или идиотка. Такая, как я, например.

– Знаешь, – шиплю в ответ, – я могу позвать сейчас санитаров. Они тебя скрутят и привяжут к постели. А потом накачают успокоительным.

– Знаешь, – Шевцов наклоняется к самому моему уху, и от его голоса волной окатывает мурашками. – Я ведь потом тоже могу скрутить тебя, бестолочь, и привязать к постели. Только накачивать уже буду не успокоительным.

От такой недвусмысленной угрозы я вся вспыхиваю и просто каменею, не нахожусь, что ответить. Понимаю, что Шевцов не просто не изменился, он стал в разы хуже и опаснее. Раньше Лекс был своенравным циничным мальчишкой, а теперь передо мной взрослый мужчина, признающий только собственные границы. И где они в его понимании – я понятия не имею. Он играет со мной сейчас как кот с мышью, готовый прихлопнуть в любой момент.

– Подписывай, – снова рычит сквозь зубы.

Дрожащими руками я хватаю ручку и быстро ставлю росчерк возле печати. Только бы он скорее выпустил меня из опасного плена своих рук и ушёл, чтобы я смогла спокойно вдохнуть. Маленькая девочка во мне снова хочет сбежать к себе в комнату, запереть двери на все замки и укрыться с головой одеялом.

– Спасибо, сестрёнка, – Шевцов выхватывает листок и улыбается как ни в чём не бывало, только смотрит так же зло.

– Ты должен будешь явиться через неделю для психиатрического освидетельствования.

Господи, ну почему мой голос так дрожит? Что же я за тряпка?

– Обязательно, – бросает Шевцов и скрывается за дверью.

Я закрываю глаза и роняю голову на стол. Это настоящий провал. Я позволила пациенту манипулировать мной. Да что там пациенту. Я снова позволила своему сводному брату указывать мне, распоряжаться собой так, как он того пожелает. Сделала всё, как он сказал. И как мне после этого чувствовать себя, как говорила мой психолог, уверенной и сильной хозяйкой своей жизни?

В дверь тихо проскальзывает Копылова с бледным лицом и так и не доеденной морковкой.

– Что это было? – поражённо выдыхает она.

– Мой подростковый кошмар, – стону, не поднимая головы.

– И это в него ты была влюблена?

Сердце отдаёт давно затаённой болью. Именно в него. Злого и жестокого, своенравного и решающего за всех и вся. И таким он и остался.

– Ты прости, я просто растерялась, – Лиза подходит ближе и кладёт мне руку на спину. – Всё произошло так внезапно. Он просто вытолкал меня и сказал, что если сунусь – шею свернёт. А потом и дверь захлопнул. Может, надо было кого-то позвать?

– Нет! – испуганно смотрю на подругу, вспомнив угрозу. – Пусть катится на все четыре стороны.