Текст книги "Доктор Web для молодого вампира"

А я колола себе перфторан и феррумлекс, не забывая тщательно и осторожно продолжать Путь Смерти. Спала на постели, усыпанной могильной землей, почти приучила окружающих звать меня Магдалиной, каждый день мои домашние поминали киселем и блинами почившую рабу Марью. Правда, маменька несколько раз звонила, и несмотря на мои предупреждения упорно звала меня Маняшей. Мать мою переспорить трудно, и посему я мудро сочла, что Мария и Маняша – совершенно разные по звучанию имена.

Ночи я проводила в морге. Сторожам я щедро платила, и они ко мне не лезли.

Первое посещение было ужасным. Я бродила по моргу, откидывала простыни с лиц и боялась, отчаянно их боялась. Они были все синими, неестественно – застывшими, мертвыми …

Я ходила по рядам каталок, на которые лежали трупы, и остро жалела – отчего, отчего это не американский морг? Там все так здорово – каждому трупу отдельный холодильник! А тут они при обычной температуре лежали по неделям и пахли, боже, как они пахли!

Конечно же, для работы я выбирала самые свеженькие тела. Иначе бы я просто не смогла…

Я ложилась с ними на каталку, шептала заклинания в мертвые уши, ласково гладила и пропитывалась их запахом. Я капала своей кровью им на сердце, я вкладывала им под язык кусочки своих ногтей.

И вскоре я перестала их бояться. Совсем. Я поняла мертвых. Поняла их тоску, поняла, как они страстно завидуют живым, но сил подняться и жить дальше – у них просто нет. Они не умерли. Они просто смертельно устали жить.

И когда я осознала это – я купила кучу пледов и укутала ими своих мертвых. Работники морга снова получили мзду, и кроме денег я еще и заговорила их на удачу. Уж слишком дикими глазами они на меня смотрели, пришлось открыться, что я и есть та самая ведьма Марья.

А я уже научилась быть своей среди мертвых. Я пахла ими, я мыслила как они, я умела читать заклятья, которые давали им сил проснуться. Совсем чуть-чуть, просто стряхнуть оцепенение и начать думать. Они бесконечно мне доверяли и признавали авторитет. Долгими ночами я лежала с очередным мертвым на каталке, и, укрывшись одним на двоих пледом, мы беседовали. Без слов, читая все в душах.

Я знала, что эти мои первые мертвые – навсегда будут мне верными. Ибо я их не подчинила. Вопреки всем канонам мы с ними подружились.

Мертвые мои постоянно менялись, кого-то я с тоской в душе провожала на погост, неизменно участвуя в похоронах. Я привыкала к ним, как к людям. А освободившуюся каталку занимало новое тело, и я снова шла с ним знакомиться, постигать его и укрывать пледом.

Больше всех мне понравилась тоненькая красавица Светочка. Ее привезли как неопознанное тело, ее нашли в парке на скамейке, без документов. Умерла от передозировки. До нее у меня мертвых наркоманов не было, а я старалась работать со всеми видами мертвых, и посему не раздумывая взяла и ее.

Светочка долго не шла на контакт. Я чувствовала ее душу, которая забилась где-то глубоко внутри, оцепенела от непонятного горя и хотела одиночества.

– Светочка, – звала я ее, ласково расчесывая длинные светлые волосы. – Светочка, иди ко мне, котенок… Я своя, я не обижу.

Она не верила.

А я плела ей венки и постигала.

Я знала, что она детдомовская. Знала, что не пропащая она наркоманка – просто попала в плохую компанию, которая увезла ее в другой город и «забыла». Светочка встряхнулась, поступила в ПТУ, ей дали место в общежитии, и все у нее стало налаживаться. В тот день, когда она умерла, ей дал попробовать героин парень, которому она нравилась. Из любопытства девчонка согласилась, только вот дозу они не рассчитали.

И не стало Светочки.

Нелепо, как нелепо…

Дед Мазай, прозванный так за козлиную бородку, не упускал случая мне выговорить за то, что я трясусь над наркоманкой. Он был очень правильный, этот дед Мазай. Всю жизнь проработал судьей, последние двадцать лет провел в заслуженной праздности, и умер в своей постели. Не то что другие – на лавочках в городском парке.

«Вот смотри, – нашептывал он мне. – Девка дрянь. Лежит и молчит, ни с кем не заговаривает. Что значит?»

«Что?», – терпеливо задавала я ожидаемый вопрос.

«Что стариков не уважает!» – победно провозглашал дед.

«Она еще просто не влилась в ваш эээ… коллектив».

«Не смей ее оправдывать! – возмущался он. – Говорю тебе – девка дрянная! Вот смотри – молоденькая, а ни родители за ней не идут, ни школьные друзья. Как такое может быть?»

Я промолчала. Дед, видимо, не осознавал, что я брала к себе только тех, за кем не придут. Других мне работники морга не давали.

И дедовым родственникам я лично звонила. Трубку взял его единственный сын и на вопрос о том, когда он планирует забрать тело, грубо сказал: «Нет у меня денег на похороны, ясно? Хороните за госсчет!»

За госсчет – это в общей яме. Чтож, мертвым и правда по большому счету без разницы, лежать ли под гранитным памятником или в мешке рядом с другими мертвыми.

Вот только каково живым? Неужто не совестно? Неужто не боятся, что их дети так же поступят с ними?

Деда Мазая я сама через недельку похоронила как полагается. С гробом, приличной могилой и поминками.

Когда я его обмывала и одевала, он постоянно спрашивал: «Марья, а что, где Вовка-то? Где Женька с Веркой, внучата мои?». Я не могла ему врать. Ибо первый закон некроманта – абсолютная честность с мертвым.

«Не придут они, дед», – сухо ответила я.

Он долго молчал, думал, после чего снова всполошился: «Марья, ну так ты им позвони! Они ж поди ничего не знают! Как можно меня без них похоронить!»

«Они знают», – раздельно сказала я.

Дед смотрел на меня мертвыми глазами, а я почувствовала, как мое сердце внезапно наполнилось его горем, как потекли по моим щекам его слезы.

Эмпатия с мертвыми стала полной…

«Вот ты и некромант. Поздравляю», – устало сказал внутренний голос.

«Спасибо тебе, что не дала меня как собаку похоронить», – тихо прошептал мертвый дед.

С поминок деда Мазая я вернулась в морг. Мое обучение было закончено, и нужды больше в этом не было. Я стала своей в некромире. Вот только не могла же я бросить теперь своих мертвых за ненадобностью, следовало организовать похороны. Их у меня оставалось всего двое – Серега, пьяница-бомж и Светочка. Первому я как обычно положила под язык ватку, смоченную спиртом, это его здорово примиряло с реальностью. «Когда похороны?», – сварливо спросил он. «Завтра», – твердо пообещала я. Да, завтра похоронят и его, и Светочку. Я подошла к девичьему телу, легла рядом с ней и принялась петь ей песенки. Не колдовские – а простые колыбельные. Светочка молчала. Я как и прежде чувствовала, остро чувствовала ее душу где-то рядом, и мне было безумно жаль эту маленькую девочку, что вот так нелепо умерла совсем молодой.

Я не поняла, каким образом я заснула. Просто в какой-то момент сквозь сон я почувствовала, что кто-то перебирает мои волосы, сонно что-то пробормотала, обернулась – и обомлела.

Светочка стояла около каталки, мертвая, и руками гладила мои волосы.

– Красиво, – с трудом прошептала она.

Я пораженно смотрела, как двигаются ее губы. Черт возьми! Раньше я просто слышала голос мертвого у себя в голове, не более!

Я понимала, что своими песнями, заклинаниями и лаской я смогла так открыть тело Светочки, что душа ее на время снова залетела в нее. Невероятно трудное упражнение…

«Вторая ступень некроманта!!!», – ликующе закричал внутренний голос.

А я поднялась с каталки и ласково прижала к себе мертвое худенькое тельце. Неправы, неправы были некроманты, что учили подчинять себе мертвых, запугивая и покоряя их. Они учились годами, а я, поняв мертвых и искренне их жалея – за неделю добилась их доверия и подчинения.

Доброе слово и ласка и мертвому приятны.

До рассвета мы со Светиком проговорили. А утром я обмыла ее, уложила в гроб и похоронила.

Спи, Светочка – Солнышко, спи…

Я рядом.

Дни текли, один за другим, приближая наступление последнего ритуала. Когда я либо умру, либо излечусь. Слава богу, убийца Олега найдена, и я была спокойна – если что-то пойдет не так, то девчонки к тому времени вернутся к матери. Витька, правда, упорно отнекивался, когда я желала переговорить насчет Мультика, ссылался на разные процедуры следствия и невнятно что-то бурчал, да только ежу было понятно – раз найдена убийца, значит Мульти скоро отпустят.

А Димочку завещаю Сереге, пусть воспитывает.

Пока же я, белая ведьма, вовсю практиковала некромантию. Взяла в работу смертельную порчу на насильника и обряд с могильной землей на соперницу.

И только я приготовилась проводить ритуалы, как мне позвонила Галина, одна из наших ведьм.

– Мария, – не тратя время на приветствия, начал она. – Люди тут брешут, ты чернухой балуешься? Правда, что ль?

– Не чернухой. Некромантией, – скупо ответила я.

Она помолчала, после чего жестко сказала:

– Девка, не дури. Отлучим.

– Бог мне судья, – пожала я плечами. – Да и вам тоже.

Галина помолчала, что-то обдумывая, после чего с просительными нотками в голосе сказала:

– Марьюшка, некромантия – это ведь верная смерть. Одумайся.

– Мертвые меня любят, – усмехнулась я, вспомнив Светочку. – На текутьевском кладбище тринадцать могил мои.

– Когда успела? – охнула она.

– Жить захочешь – все успеешь, – туманно поведала я.

– У тебя что, проблемы?

– Я справлюсь.

Она опять помолчала, после чего вздохнула.

– Марья, ну ты же знаешь наши правила. Чернухой будешь заниматься – руки не подадим.

– Ой, Галь, давай без фарисейства, – поморщилась я. – Что, типа никто из наших сроду к чернухе не прибегал? Еще как прибегал! Потом полгода в монастырях отмолятся и дальше живут.

Я знала, что говорю. Галина сама год назад пыталась сжить со свету убийцу и насильника ее молоденькой племянницы. Горе – оно законов не знает.

– Так там были действительно серьезные случаи, – быстро сказала она.

– Сейчас на карте моя жизнь – это серьезно? – негромко осведомилась я.

– Даже так?

– Именно.

– Послушай, ну ладно, ты проводишь какие-то ритуалы, которые должны спасти твою жизнь. Но зачем берешь от клиентов в работу чернуху? Не мне тебе объяснять, что этим ты сама свою душу проклинаешь.

– А мне именно это и надо, – усмехнулась я. – Порчу на душу. Чем чернее, тем лучше. А отлучать меня не торопитесь. Кому я плохо сделаю, коль отважу соперницу от семьи, где дети малые? Или коль сведу в могилу насильника тринадцатилетней девочки? Пока есть возможность наказать мерзость и не навредить себе – надо это использовать, верно?

– Я тебя не пойму, – растерянно сказала Галя.

– Вы меня главное – не отлучайте пока, ладно? Я потом все расскажу.

– Дело твое.

После прощания с ней я достала фотографию того самого насильника. Близко посаженные глаза, светлый ершик волос, во всей мордочке нечто крысиное и неприятное. А может быть – фотограф в ментовке был косорук и я зря грешу на парня. Снимок был взят из дела. Того самого, что было очень быстро закрыто за отсутствием улик. Девочку этот парень поймал после школы, потушил об ее коленки пару сигарет и она от страха забыла как дышать, не то что про показания. А тут еще и дружки подозреваемого в голос заявили, что в то время, когда девочку терзал некий ублюдок, их Игорек пил пиво с ними на даче и никуда не выходил.

Ведьмы не любят, когда к ним обращаются с такими делами. Мы опускаем глаза и говорим, что только Бог судит и наказывает. А на самом деле все гораздо проще – любой грех – это грех. Даже если самого черного человека спровадить на тот свет – это грех убийства и проклятие ляжет на ведьму. Тут никакие деньги не помогут отмыться.

Черные ведьмы – да, запросто такие случаи щелкают. Так им Сатана хозяин, им проклятья не страшны.

Но этого мерзавца мне никто не заказывал. Я сама взяла из дела его фотографию, после того, как увидела ту девочку с матерью в Витькином кабинете. «Мне как раз нужно лишнее проклятие на свою душу», – подумала я тогда.

Позже я пришла на свое кладбище. Без подношения местному Хозяину, ибо он с мертвых оброка не берет. Обошла могилы своих покойников, поздоровалась с каждым. Светочка слабо улыбнулась мне, я почувствовала это, а дед Мазай расшумелся, что я долго не приходил. Ему на могилу я высыпала махорки, а над Серегой-бомжом вылила чекушку водки. Не забыла подарочков и для остальных своих.

А потом я пошла на могилу к Димке. Села прямо на гранитную плиту, приложила руки к земле и позвала.

«Димочка, – шептала я. – Я теперь некромант, теперь мы сможем видеться. Я смогу тебя вызывать. Назначь мне свидание, а?»

Он молчал. Ни единого вздоха не донеслось из-под плиты. Ни единого отзвука.

Что, что я делаю не так???

Злые слезы сами катились по моим щекам. Отчего у меня так легко все получилось с чужими мне людьми? А Димка, любимый мой – даже не отозвался.

«Ты не кипятись, – осторожно сказал внутренний голос. Ведь всякое бывает».

Я смахнула слезы и устало сказала:

– Дим, если ты меня слышишь – дай знак. Вот фото человека. Я хочу, чтобы он умер.

И я закопала снимок насильника в мерзлую мартовскую землю.

Пока я ехала домой – я плакала не переставая. У меня было такое ощущение, будто Димка меня предал. Словно ушел к другой.

«Он же мертвый», – недоуменно сказал голос.

«Ну и что? Они все равно живые, ты же видел».

Голос только тяжко вздохнул и промолчал.

Дома я, злая на весь свет, вытащила кулек с мукой и горкой высыпала его на стол. Кинула на рыхлый холмик соли, земли с могилы, и принялась замешивать тесто, монотонно читая молитву задом наперед. Отчитав ее сорок раз, я принялась лепить фигурку моей очередной жертвы. Она сама напросилась.

Если бы Жанночка, великолепная Жанночка, не пришла вчера ко мне и не начала манерно растягивая гласные, просить приворожить Валеру, ее шефа, то все бы у нее было хорошо. Потому что я не погадала бы и не увидела бы ее душу, в которой четко было написано, что Валере уже под шестьдесят, проблемы с сердцем, и скоро он умрет. И если Жанночка перейдет из любовниц в законные жены-то будущее ее чудесно.

Вот только я знала и самого Валеру, и его жену Веру, это коллега моей матери, тоже учительница. Моя первая учительница. Я помнила, как она была добра к нам, и как мы ее все обожали. Тогда, двадцать с лишним лет назад, она казалась нам замечательной красавицей.

Десять лет я поневоле наблюдала за жизнью Веры Павловны. Видела, как светилось ее лицо, когда случалось ей смотреть на мужа, или просто разговаривать с ним. Видела их трех детей, они учились классами старше меня, и всегда ими восхищалась.

Я давно не видела Веру Павловну. Думается, состарилась моя первая учительница, и не сравняться ей с двадцатилетней Жанночкой. Думается, забыл Валерий при виде секретарши, как смотрит на него жена.

И потому я не взяла с вертихвостки денег. Я снова работала бесплатно, уже второй раз за день. Глядишь – так и в привычку войдет.

Сделав из теста фигурку, я окропила ее святой водой и нарекла Жанной. Потянулась за мешочком с могильной землей, но вдруг одумалась. Чего это я? Убивать за такое – слишком сильно.

«Просто сделаем так, чтобы больше она семьи не рушила, так ведь?», – напомнил внутренний голос.

«Так», – вздохнула я и принялась натирать фигурку сушеным куриным пометом, читая заклинание:

– Выйду, не перекрестясь, пойду, не помолясь, пойду к острову Буяну, там стоит камень Алатырь, на том камне жаба сидит. На той жабе столько бородавок, сколько звезд на небе, глаза свои она пучит, мерзким голосом квакочет. Подойду я к той жабе и скажу: А не хочешь ли ты, жабья рожа, стать девицей пригожей? И возьмет жаба от рабы Жанны ее красу, и оставит она рабе Жанне свою мерзоту. Да будет так от слова по делу, а дело будет от Слова. Замыкаю свое заклятье на тридцать три замка, а ключ кидаю в сине море. Кто его на дне морском найдет – тот мое заклятье перебьет.

Когда я запечатала заклятие, гром не грянул. Но я-то знала – все свершилось. Каждая ведьма после проведенной работы чувствует, получилось у нее или нет.

Не быть тебе, Жанночка, наследницей мужа моей любимой учительницы. И не пакостить более по семьям.

Вот только я прямо чувствовала, как нечто черное в моей душе ширится, разрастается и давит. И мне было страшно.

В полдень того же дня Настя, обедая после школы, укоряюще спросила:

– Тетя Магдалина, а где мама?

Я недоуменно посмотрела на нее, и до меня вдруг дошло, что я со своей некромантией совершенно забыла про бедного Мультика. Впрочем, ее, скорее всего, уже выпустили, убийцу-то я нашла!

«А отчего ж она тогда за детьми не приехала?»

Мда… Умеет мой внутренний голос мне настроение попортить…

– Скоро приедет, – буркнула я в ответ.

– А денди мой? Вы мне его еще когда обещали привезти?

– Настя, прости негодяйку, – раскаянно сказала я. – Я исправлюсь.

– Ну посмотрим, – скептично сказала она мне вслед.

Я же ушла в дальнюю комнату на втором уровне, воровато вытащила сотовый, набрала Корабельниковский номер и зашептала:

– Витенька, что там с Мультиком? Выпустили?

Витька был не в духе и оттого проболтался.

– Чего? – рявкнул он. – А с чего бы ее выпускать?

– Вот здрассьте! – растерялась я. – Но ведь я же нашла вам убийцу вместо нее!

– С чего это ты так решила?

– То ведь Юля муженька-то пристукнула…

– Про муженька – это еще надо доказать, темнота ты беспросветная. Слышала такое слово – презумпция невиновности?

– Слышала, – медленно, закипая гневом сказала я. Вот гад! Я тут расслабилась, считаю, что дело сделано, а он мне про презумпцию невиновности чешет!!!

– Вот то-то же! – довольно ответил Витька. – При этом учти, что если муженька ей, допустим, было за что убивать, то зачем убивать Олега? Мотива нет!

– А ты откуда знаешь что нет? Может она спала и видела, как его пристукнуть?

– Слушай, Потемкина, давай так, – непререкаемым тоном сказал Витька. – Сиди, пиши книжку и детей воспитывай – у тебя их сейчас целый детский сад, только успевай поворачиваться. А мы уж тут как – нибудь сами, ясно?

– Ясно! – хреновым голосом ответила я.

Если бы Корабельников взял себе труд задуматься – он бы понял, что ни черта мне не ясно, и я с ним категорически не согласна.

– Ну вот и ладненько, – обрадовался он.

– Стой! – быстро сказала я, пока он не бросил трубку.

– Ну? – нетерпеливо отозвался он.

– Что там насчет настенькиного денди?

– Ох, блин, не дашь ты мне помереть спокойно, – застонал он.

– Мне Настя уже плешь проела, и я ей его пообещала сегодня доставить! – рявкнула я.

– Так ты сначала думай, потом обещай! – ответил он в тон.

– Вить, давай не будем ругаться, а? – жалобно сказала я. – Ну что тебе, трудно?

– Ладно, – нормальным голосом сказал он. – Подгребай через часок.

– Хорошо, – обрадовалась я, нажала на кнопку отбоя и пошла искать народ.

Настенька в детской вовсю занималась Димочкой, пела ему песенки, а в кресле у стены сидел Серега и присматривал за ними. Как ни странно, за эту неделю, что я выпала из мира живых – они без меня не умерли. Все были сыты, здоровы и веселы.

– Серега, я за настенькиным денди поехала, ты тут присмотришь за детишками, ладно?

Парень кивнул, а Настя закричала:

– Я с вами!

– Тихо ты, ребенка напугаешь! – зашипела я, кинув взгляд на Димочку. Тот и ухом не повел.

– Ой! – она виновато посмотрела на меня и тихо сказала:

– Я больше не буду.

– Надеюсь, – кивнула я. – Раз хотела братика, так уж будь добра не шуметь при нем!

– Я не буду! – клятвенно заверила она. – А вы меня возьмете?

– Слушай, посиди лучше дома, – вздохнула я.

Еще по ментовкам я ребенка не таскала.

– Ну пожалуйста! – умоляюще сложила она ручонки на груди.

Я с сомнением посмотрела на нее.

– Пол подмету дома, посуду вымою, – прошептала Настя, изо всех сил сдерживая махом появившиеся слезы.

– Ну ладно, – сдалась я. – Одевайся!

Она тут же перестала кукситься и галопом ускакала в детскую.

– Послушай, – спросил Серега, с сомнением глядя на младенца. – С Катериной-то я один уже оставался, а вот младенец полностью на мне – это впервые. Что с этим чудом делать? Он же махонький, я к нему прикоснуться-то боюсь, вдруг чего не то сделаю.

– Эх, Серега, – вздохнула я. – И ты меня об этом спрашиваешь?

– А кого?

– Истина в том, что я знаю о младенцах ровно столько, сколько и ты, – грустно сказала я.

– И чего делать будем? – нахмурился он.

– Да черт его знает, – пожала я плечами. – В принципе, Димке сейчас надо немного – ласку, сухой подгузник и бутылочку с молоком. Молоко должно быть слегка теплое – точно знаю.

– Так это нетрудно, – пожал он плечами.

– Ну, тогда вперед! – я походя взлохматила ему волосы на макушке и ушла переодеваться.

В ментовке Настенька меня подвела под монастырь.

Кто бы сомневался в этом!

А дело было так. Только мы стали подходить к парадному крыльцу, на котором как на грех курили штук семь милиционеров, как мой ребеночек чистым и звонким голосом сообщил:

– Ой, смотрите, сколько ментов – козлов!

Я внутренне обмерла. Дяденьки милиционеры дружно повернулись в нашу сторону, смерили именно меня, а не ее, очень хреновыми взорами и угрожающе рявкнули:

– ЧЕГО????

– Простите, – забормотала я, пытаясь протиснуться сквозь них к дверям, – простите ради бога, она у меня с отклонениями, Бог ума не дал, бывает, знаете ли…

– А чего такого? – недоуменно спросил ребенок.

– Деточка, а кто тебя таким словам научил, а? – рявкнул усатый мент.

– Мама, – пискнула она и спряталась за меня.

– Ну-ка, гражданочка, – надвинулись они на меня.

– Я не ее мама, – вякнула я и быстренько шмыгнула за дверь.

Потом, когда мы шли по коридорам, я злобно шипела:

– Ты чего, с ума сошла??? Дяденьки менты – самые лучшие люди на свете, и никакие они не козлы! Что за дискриминация по профессиональному признаку, черт возьми! Вот пристукнут тебя маньяк в подворотне – что думаешь, врач или актер это будет расследовать? Шиш!

– А где мама? – внезапно спросила притихшая Настя.

– В Караганде! – буркнула я.

– А она еще не вернулась? – посмотрело на меня дитя несчастными глазами.

– Нет конечно!

– А что она там делает, – не отставала она.

– Денежки зарабатывает, – ласково сказала я.

Настя тут же повеселела и принялась размышлять вслух:

– Хорошо тогда. Вот приедет, надо будет у нее десять мороженок и новый мобильник выпросить, старый я потеряла!

– А губозакаточную машинку тебе не надо? – недовольно покосилась я на нее.

Не, ну что за детушки пошли, а? Я в детстве что такое подарки и обновки практически не знала, и ничего, человеком выросла, что бы там не говорилось про обделенное детство. А нынешним – в третьем классе подавай мобильник! Не, я конечно понимаю – если у родителей финансы позволяют покупать чаду мобильник, который он стопроцентно в течение месяца посеет – ради бога. Но Мульти-то обычная мать одиночка. Она ремонт уже лет пять не может сделать, так и живет с ободранными стенами. Зато детки – как куколки одеты и обуты.

– А что такое губозакаточная машинка? – спросило дитя. – Что она делает?

– Губу раскатанную трубочкой заворачивает! – отмахнулась я.

Витька восседал в кабинете и попивал пивко в компании какого-то хмыря.

– Здравствуйте, – кивнула я и представилась хмырю: – Магдалина.

– Это которая книжку написала? – оживился он.

Витька крякнул и принялся усиленно изучать пивную этикетку.

– Да – да! – царственно кивнула я и отвернулась.

– А я Саня, – заулыбался хмырь. – Саня Коровин. Вот сижу и вас жду, давно увидеть хотел.

– Мне в общем-то некогда, – прохладным тоном отозвалась я.

– То есть в квартиру на Беляева вам больше не надо? – разочарованно спросил он.

– Ключи у него, он же опечатывал квартиру, – поднял Витька глаза от бутылки.

– Так что ж вы раньше не сказали? – обрадовалась я. – Пойдемте, Санечка, поскорее!

Мы загрузились в мою бээмвушку и Саня всю дорогу развлекал меня байками из жизни ментов. Особое впечатление на меня произвела фраза «…И вот стоит трупья жена и знай меня сковородкой по носу охаживает…»

Трупья жена! Каково, а? В общем, рот у Сани не закрывался, я узнала много полезного, а у Мультиковского подъезда он помялся и смущенно попросил:

– Вы это… Магдалина Константиновна…если в следующей книжке мои истории пригодятся, так уж не забудьте меня в благодарностях-то упомянуть-то – то жене моей радости будет!

– Конечно – конечно, – важно ответила я, про себя с интересом думая – а как наш Витенька собирается выпутываться из этой истории, а? Придется ему однако книжку-то самому написать, а то ведь народ скоро смеяться будет!

Настю я, несмотря на ее вопли, оставила в машине, а мы с Коровиным поднялись к Наташке на пятый этаж.

– Мда, – только и смогла я сказать, созерцая на обоих дверях полоски бумажки с печатями.

– Мы уж сами удивляемся – как заговорил кто этот этаж, – покачал головой Саша, доставая ключи. – Участковому вон велели присматривать получше, а то как на соседний этаж перекинется?

И я, ведьма, которой по роду занятий положено знать все ответы на необъяснимое, не нашлась что сказать. Стечение обстоятельств – но какое! В квартире Мультика Олегу дурную голову оттяпали, а Юля – Юля вообще мужа кирдыкнула. Молодец девчонка, ничего не скажешь!

Коровин тем временем открыл Мультиковскую квартиру и мы с ним вошли внутрь. Мало приятного было видеть залитый засохшей кровью ковер на полу с очерченным мелом силуэтом до шеи. И небольшой кружок – справа от тела. В футбол убийца головой играл, что ли?

Жуть какая!

Я осторожно обошла место смертоубийства, совершенно не желая наступать на Олегову кровь, быстренько засунула в пакет игровую приставку, катриджи и оглянулась.

Форточки и в самом деле были законопачены на совесть. Щели Наташка щедро забила ватой, и сверху проклеила бумагой.

Ну менты! Нет что б сразу додуматься – куда могла Мульти выкинуть нож?

– Про соседку, Колесникову, ничего неслышно? – словно невзначай спросила я Коровина.

– А что должно быть слышно? – удивился он.

– Ну, вроде говорят что это она убила – то, – кивнула я на кровяное пятно.

– Первый раз про это слышу, – пожал он плечами. – Даже версию такую не рассматривают.

– Но как же, – настаивала я. – Ведь Олег – это любовник Юли! Из-за него она мужа-то кирдыкнула!

Коровин посмотрел на меня как на дуру, ей-богу.

– Вы закончили? – с непроницаемым лицом спросил он.

– Закончила, – вздохнула я.

Спускалась по лестнице я в глубокой задумчивости. Это ж что такое получается, люди добрые? Я конечно понимаю что у ментов зарплаты маленькие и особо надрываться за них никому не интересно. Но черт возьми! То что на одной лестничной площадке два убийства враз – хоть кого заставит искать совпадения! Ведь связка Юля – Мультик – просматривается как на ладони!

А мне, черт побери, скоро заканчивать Путь Смерти!

Я от отчаяния простонала, с трудом сдерживаясь от асоциальных поступков. Вот хотя бы от того, чтобы треснуть об стену голову несчастного Коровина. Может, у него тогда в голове логические цепочки начнут выстраиваться? А что, от удара бывает такое!

– Вам нехорошо? – участливо поинтересовался Саня.

– Да вот, чего-то на кровушку посмотрела да и поплохело, – промямлила я.

– Ну что ж вы с такими нервами да по таким местам бродите, – рассуждал он, продолжая движение по лестнице. – Сидели бы дома, книжки писали.

«И этот туда же!» – изумилась я. Они что, сговорились???

Я сгрузила Насте на заднее сидение пакет, и мы поехали отвозить в райотдел Коровина. На прощание он долго распинался и заверял, что если нужен будет сюжет для книжки или реальные случаи из богатого его, коровинского, опыта-то всегда пожалуйста! Я клятвенно заверила что всенепременнейше сим любезным предложением воспользуюсь, и Саня отчалил. Я задумчиво посмотрела на крыльцо райотдела, на котором опять толпой курили менты, потом на Настю, и решила разборки с Витенькой отложить. Потому как Настенькин рот мне ни в жисть не заткнуть.

Настя же покосилась на меня и сказала:

– Тетя Магдалина, а пока вы у нас дома были, я с дяденькой поговорила.

– Как поговорила? – возмутилась я. – Я же велела тебе – из машины – не на шаг!

– А я и не выходила! – заверила она меня. – Он к машине сам подошел да по стеклу постучал, я на кнопочку нажала, а оно и открылось!

Я в ужасе смотрела на доверчивого ребенка.

– Ты что, Настя, совсем с ума сошла? – простонала я. А если б тот дяденька тебя по башке стукнул? Наркоманов, готовых на все чтобы просто выдрать из этой машины магнитолу – знаешь сколько?

– Не, тот был не наркоман, точно! – заверила меня Настя.

У меня отлегло от сердца.

– Он бомжом был, – призналась девочка.

Ледяная рука ужаса снова сжала мое сердце. Вспомнился сразу Вован с его понятиями о дружбе.

– Госссподи! – в отчаянии простонала я.

– Ну вот как не сделай – все вам не так, – буркнула Настя. – Вам не угодишь.

Я отдышалась и слабым голосом спросила:

– И чего этому бомжу надо было?

Настя поерзала на сидении, после чего неохотно сказала:

– Стрелку он вам забил на завтра.

– Какую такую стрелку? – не поняла я.

– Ну встречу, свидание, – принялась просвещать меня Настенька.

«Свидание» с бомжом…

Меня аж передернуло.

– А с чего он мне стрелку-то назначил? – перебила я ее.

– Ну а мне откуда знать? – вздохнула она. – Он просто велел – мол, передай своей матери что дядя Федя завтра у бачков будет ее ждать, пусть ближе к вечеру подгребает!

– А, дядя Федя, – заулыбалась я. – Так бы и сказала! А чего он ко мне не подошел?

– Ну, он сказал что не хочет перед ментом светиться.

– А с чего он решил что это мент? – недоуменно спросила я.

– Ну вы даете, тетя Магдалина, – снисходительно ответил ребенок. – Так ведь у него на роже все написано!

– Не на роже, а на лице! – возмутилась я. – Что за выражения, черт возьми!

Настя обиженно замолчала, после чего буркнула:

– Тогда и вы не говорите «черт возьми».

– Я, Настенька, взрослая, мне можно! – назидательно ответила я.

– А почему вам можно, а мне нельзя! – возмутилась она.

– Мала еще! – отрубила я.

– Это не аргумент! – отрубила она. – Что за дискриминация по возрастному признаку!

Я в полнейшем изумлении уставилась на нее. Да я в восемь лет и словов-то таких не знала! Ну ладно «дискриминация по такому-то признаку» – это она явно у меня слизала. А вот «аргумент»???

– Настя, – слегка отойдя от шока, сказала я. – Понимаешь, люди до четырнадцати лет, пока не получат паспорт, вообще мало прав имеют. Но и обязанностей тоже почти нет.

– А как же декларация прав ребенка? – не отставала она.

– Господи, да откуда ты такое знаешь – то? – не выдержала я.

– А нас по пятницам перед уроками в актовом зале на политинформацию собирают. Все слушают вполуха, а я знай на ус мотаю! – довольно ответила она.

Я молчала до самого дома. Я была в состоянии полнейшей прострации. Нынешние дети определенно слишком взрослые…

Дома Настенька первым делом подключила к телевизору в детской свой денди и уселась играть. Катьку, которую мы по пути забрали из детсада, как всегда возилась в уголочке с куклами, она вообще ребенок беспроблемный. А с Димочкой играл Серега, тряся над ним погремушкой. Я зорко оглядела свое семейство, выдала им неизменный кулек с мандаринками и тут зазвонил телефон.