Текст книги "Не самые хорошие соседи"

12. Фабиан

До катастрофы

Осень 2015 года

Люди как загадки, а загадки мне никогда не нравились. Ответы всегда дурацкие и притянуты за уши. «Что идет, оставаясь на месте?» Ха-ха-ха. Полный отстой.

Мне никогда не нравилось то, что любят сверстники. Когда они в детском саду играли в маму и папу, я сидел и думал, что попал не на ту планету. В младших классах все мальчишки играли в футбол. Спорт я ненавижу. Мерзость. Девчонки прыгали со скакалкой или просто играли, а я сидел в углу с книжкой.

Ненавижу «Мелло»[10]10
  «Мелло» («Мелодифестивален») – музыкальный конкурс, который организует шведская государственная телекомпания.


[Закрыть] и musical.ly[11]11
  Речь идет о социальной сети для создания видео, прямых эфиров и обмена сообщениями.


[Закрыть]. Всю эту фигню в социальных сетях. Я люблю чему-нибудь учиться и читать. Но не придуманные истории – меня интересует реальность.

Мне нравятся машины и компьютеры. «БМВ» и игры «Каунтер Страйк»[12]12
  «Каунтер Страйк» («Контрудар») – серия компьютерных игр в жанре командных «стрелялок».


[Закрыть]. Чувства и все такое меня не очень занимают. Люди слишком много говорят. Им все время надо спорить, обсуждать, высказываться. Что плохого в молчании и одиночестве?

Большинство считает, что у меня с головой не в порядке, я чокнутый и сам не замечаю, что я не такой, как они. Но на самом деле у них самих проблемы с башкой. Идиоты! Говорят, что любят разное и каждый имеет право быть собой. Вранье, пустые слова.

Я предпочитаю машины и компьютеры. И животных.

Если бы мама не так боялась собак и у нас было больше денег, у меня была бы собака. Лабрадор или боксер. Говорят, собака – лучший друг человека. Верный и преданный.

Самое страшное наказание для собаки – когда ее исключают из своры. Не ругают, не бьют, не морят голодом. Хуже всего, когда ее оставляют одну. Не пускают к другим.

Люди тоже во многом как животные. Мы просто убедили самих себя, что мы особенные.

Я жил в разных местах, но ничего о них не помню. И ладно. Я родился в Калифорнии, в США, на другой стороне Атлантики. И однажды туда вернусь. А Чёпинге – реальная жопа. Стая в десять тысяч человек. Крысиная. Мама жила во многих таких местах и говорит, что везде одно и то же. Раньше здесь хотя бы был Бенгт, но сейчас тут пусто. Бессмысленно. Через пять лет я сдам на права. И сразу уеду. В Калифорнию, в автомастерскую к отцу, работать в гараже. А мама будет сидеть на веранде за сетчатой занавеской от комаров и пить рутбир.

По Чёпинге я скучать не буду. Дыра, которая не стóит ни слов, ни воспоминаний.

Сначала мне казалось, что после приезда Микки и остальных станет лучше. Я слушал мамины вдохновенные рассказы, хотя точно знал, что у нее на уме.

Конечно, Микки классный. Тут я редко ошибаюсь, обычно я быстро различаю фальшивых людей. А после этой истории с курткой Рубена он вообще стал для меня прозрачным, и я вижу его насквозь. Когда я вернулся домой, мама сидела за столом на кухне и плакала. Тысяча двести крон за тряпку. Ей придется брать кредит.

Как я мог? Она была такая грустная. Несчастная.

Ненавижу смотреть на нее, когда она такая.

Если бы Микки ничего не сказал, я бы сам как-нибудь достал деньги.

– Почему всё всегда так, Фабиан? – спросила мама.

Если б я знал. Больше всего мне хотелось пообещать, что это никогда не повторится, но я не даю обещаний, если нет стопроцентной уверенности, что смогу их сдержать.

Позже в ту же пятницу случилось кое-что еще, совершенно безумное.

Весь вечер я проторчал за компом. За окном совсем стемнело. Потом я услышал, что мама в спальне. Дверь была закрыта, но я сразу почувствовал – что-то не так. Подкрался и прислушался. Мама разговаривала шепотом. Она говорит с кем-то по телефону?

Я догадался по тембру. Глухому и низкому, хотя он тоже разговаривал шепотом. Мужской шепот не похож на женский. И смеялся он по-другому.

Мне стало очень жарко, в голову ударила кровь.

Я узнал, узнал этот голос. После того как мы уехали из Калифорнии, он был со мной всегда. Говорят, что плод умеет различать голоса родителей еще до рождения.

Он приехал, чтобы забрать нас домой.

13. Жаклин

До катастрофы

Осень 2015 года

Что делать, когда понимаешь – с твоим ребенком что-то не так? Закрыть глаза. Надеяться, что тебе просто показалось, это возрастное и пройдет. Убеждать себя: все люди разные и каждый уникален, нет единственно правильного образа жизни.

Но он – мой ребенок. Своему ребенку всегда желаешь лучшего, а «лучшее» это чаще всего «быть как все», не слишком выделяться, не быть странным или другим.

Когда я начала что-то замечать? На самом деле намного раньше, чем смогла себе в этом признаться. И в тот момент, когда я купила дом и мы переехали в Чёпинге, я уже все знала.

Фабиану было пять, мне хотелось создать ему самые лучшие условия. Более подходящего места для ребенка я не могла представить. Чёпинге, где все здороваются друг с другом, где можно объехать на велосипеде весь район, не пересекая ни одного перекрестка, где у школ отличный рейтинг и везде, даже в самом дальнем закоулке, идеальные чистота и порядок. Ни дать ни взять Бюллербю.

Маклер уверял, что о таком доме можно только мечтать. Конечно, для двоих он был немного великоват, но мы с Фабианом тогда не думали, что проживем здесь десять лет в одиночестве.

Когда Бенгт упал с лестницы и сломал шею, часть Фабиана как будто тоже умерла. Он замолчал и закрылся у себя на несколько дней. Не плакал, но отказывался разговаривать. А когда я предложила ему помощь психолога, он так сильно ударил кулаком о дверной косяк, что в кровь разбил костяшки пальцев.

Потом стало чуть лучше, но в норму он не пришел. Фабиан почти не улыбался. Сидел у компьютера или с книжкой и на все обращения отвечал только «да» или «нет».

Самое страшное – когда ты видишь, как твоему ребенку плохо.

И только тем летом, когда приехали Микки и Бьянка, ситуация начала меняться.

Как-то в пятницу в сентябре я поехала на машине в Лунд за вином и случайно слишком сильно нажала на газ. Музыка в салоне играла на полную мощность, и черный «вольво» я заметила только после того, как он, совершив крутой обгон, затормозил прямо передо мной. Вот придурок. Я уже собралась ему посигналить, но тут на «вольво» загорелся синий маячок. На обочине было место для остановки. До того как полицейский подошел, я успела найти в сумке жвачку и опустить боковое стекло.

– Вы ехали с превышением скорости. Куда-то спешите? – Полицейский сунул голову в салон – и уперся в мое декольте.

Конечно, я могла бы возмутиться, но вместо этого решила подыграть и сказала:

– Извините, констебль.

– Петер, – ответил он.

– Простите?

– Меня зовут Петер. Вам не нужно называть меня «констебль». Будьте добры, ваши права.

Я поставила сумку на колени, слишком сильно наклонилась вперед и очень долго искала кошелек.

– Жаклин Эва Селандер, – прочел он и посмотрел так, как на меня обычно смотрят все мужчины.

– Просто Жаклин, – сказала я.

– Впереди школа, просто Жаклин. Поэтому тут надо ездить помедленнее.

Я притворилась маленькой и взмахнула ресницами:

– Простите… Петер.

Он сделал шаг назад. А в полицейской форме что-то есть. К тому же этот Петер, судя по всему, не вылезает из тренажерного зала.

– Вообще-то, обычно я не лихачу.

Так говорила героиня одного фильма. От сердитого настроя Петера не осталось и следа. Возвращая мне права, он просто сиял.

Реальный мачо. Из-под рубашки выпирали мускулы, обвитые жилами.

– Похоже, я обязан взять у вас номер телефона.

Очередное подтверждение, что я еще ничего. Иногда это нужно. Ровно сутки Петер присылал текстовые сообщения и мемы. На вторые сутки мы переспали.

14. Жаклин

После катастрофы

Пятница, 13 октября 2017 года

Когда я выхожу из кухни Бьянки и Микки, мне кажется, что температура упала на несколько градусов. Оке на диване читает новости на канале «ТВ-текст», Гун-Бритт увела детей наверх. В тишине скрыты капканы. Я надеваю кофту и подхожу к сидящему в кресле Фабиану:

– Вставай, пойдем домой.

Он на меня даже не смотрит. Мне хочется взять его и встряхнуть, погладить, обнять. Как это делают мамы. Но вместо этого я просто говорю:

– Идем!

Полицейский в дверном проеме внимательно смотрит на нас. Оке тоже.

– Вы ее не арестуете? – спрашивает Гун-Бритт. Она стоит на лестнице и так крепко сжимает перила, что они вибрируют. – Она алкоголичка, – выпаливает Гун-Бритт.

Она никогда не скрывала собственного презрения, но это уже переходит все границы.

– С тех пор как вы сюда переехали, от вас одни неприятности. Видишь, что ты натворила! Ты этого хотела, да?

Полицейский смотрит на меня. Нужно промолчать, взять себя в руки. Что бы я ни сказала, они истолкуют это против меня.

– Успокойся, – говорит жене Оке.

– Ты понимаешь или нет? Бьянка, возможно, никогда больше не придет в себя!

Она облачает в слова самые страшные опасения. Я отстранялась от них, но сейчас на меня обрушивается реальность. Гун-Бритт права. Во всем виновата я.

– Это для всех шок, – произносит Оке.

Гун-Бритт продолжает:

– Что, если ты ее убила? Как ты могла?

«Заткнись!» Мне очень хочется крикнуть это, но я сдерживаюсь и отворачиваюсь.

– Это был несчастный случай, – удается мне выдавить из себя.

Гун-Бритт не успокаивается.

– Ты сама – несчастный случай, Жаклин, – театрально всхлипывает Гун-Бритт, а Оке спешно обнимает ее за плечи:

– Ну-ну…

Я тону. Больше всего мне хочется уйти на дно, исчезнуть, пока все не закончится. Я хватаю Фабиана за руку и тащу его за собой. Только в прихожей он успевает вывернуться.

– Мы в таком же отчаянии, как и вы, – говорю я.

Гун-Бритт отталкивает Оке и, размахивая руками, кричит полицейским:

– Почему вы ничего не делаете? Остановите ее!

Полицейский, который допрашивал меня, пытается ее успокоить. Объясняет, что проверил меня на алкогольное опьянение. И тест отрицательный, следов опьянения нет.

– Последний раз я пила двадцать второго августа, – говорю я.

Клятва, данная Фабиану, тисками сжимает мою голову.

15. Жаклин

До катастрофы

Так наверняка почти у всех девчонок. Нужно, чтобы тебе говорили, что ты красивая. Всегда, что бы ты ни делала, ты должна быть симпатичной или красивой. Так говорят не только родители. Воспитательницы в детском саду, учителя, тренер по плаванию, родственники, знакомые и соседи. В конце концов ты только об этом и думаешь. Подружки. Именно так рождалась дружба.

Какая ты сегодня красивая!

Ой, какая прическа! И ногти!

Я БЕЗ УМА от твоего нового топа.

И парни. Мы позволяли им оценивать нас по этой шкале.

Суперсекси! Вот это задница!

Какая же ты уродка.

У Жаклин не грудь, а прыщики.

Счастье и страдание, успех и унижение. Девочка, ты красавица или чучело?

Граница такая тонкая. Одно слово – и все изменилось.

Я знаю, что должна благодарить собственное тело за многое. Мне не на что жаловаться. Внешность была для меня важнее любого самого крутого диплома. Мое резюме – это мой вес, размеры и просвет между бедрами. Все, что было в моей жизни, – благодаря внешности. Все люди, с которыми я познакомилась, все, что я съела и выпила. Все вечеринки, на которых я танцевала, и все те, с кем занималась любовью.

Мне было семнадцать, когда я уехала из Швеции по приглашению, от которого не отказался бы никто. Так все говорили. Лучшее мировое агентство, сотни тысяч крон за то, что тебя фотографируют в прикидах, о которых я и мечтать не могла, мое лицо на билбордах, в журналах и по телевизору. Несколько лет я ходила по подиуму в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе. С карьерой у меня все сложилось удачно, но ровно перед тем, как мне исполнилось тридцать, работа закончилась, а я оказалась в гостиничном номере с младенцем и начала скучать по дому.

– Что вы умеете? – спросила меня женщина в бюро трудоустройства Тидахольма.

А я не понимала, как она, со своей посредственной внешностью, жирной кожей и редкими волосами, может так счастливо улыбаться?

– Не знаю, – мрачно ответила я. – Я ничего не умею.

Выдвинуть вперед губы, встать на носочки и трахнуть камеру взглядом. Вот и все мои таланты.

– Я в это не верю, – сообщила сотрудница бюро трудоустройства. Кажется, она явно была не на стороне работодателя.

Фабиан у меня на руках орал, как дикий зверь.

– Какой милый! – сказала женщина.

Я бы ей врезала, но нос у нее и так уже был кривой.

Через две недели мы с Фабианом двинули в Йончёпинг. Очередная мамашина телега про то, какая я никудышная родительница, стала последней каплей. Я послала на фиг и ее, и бессловесного папашу и переехала в однушку с мини-кухней к рабочему-бетонщику, с которым переписывалась в каком-то чате знакомств.

На самом деле, когда я уезжала из США, то для себя решила – больше никаких отношений только ради секса и никаких тупых влюбленностей. Всем этим я сыта по горло. Если я когда-нибудь еще свяжусь с особью мужского пола, эта связь будет мимолетной и желательно безымянной. Или же она медленно вырастет из дружбы с человеком, который думает так же, как я, с которым можно вместе состариться, который будет понимать Фабиана и меня.

У бетонщика было отличное оборудование ниже пояса и недоразвитость в области мозга. И, обнаружив как-то в холодильнике шприцы с тестостероном рядом с порошковым молоком, я поняла, что пора искать что-нибудь получше.

На этот раз в жилище не должно быть ни единой Y-хромосомы, кроме той, что стала проклятием для маленького Фабиана.

Моя жизнь редко складывалась так, как я ожидала. Подозреваю, что почти у всех именно так.

16. Микаэль

До катастрофы

Осень 2015 года

Вскоре осень сжала Сконе мертвой хваткой. По радио передавали штормовые предупреждения, от ветра скрипели стены домов и срывало черепицу. Зеленый газон у дома превратился в бурое море палой листвы.

Дни становились все короче, не прекращались ливни. Темно, когда утром идешь на работу, мрак, когда вечером возвращаешься домой.

Мы рано уложили детей, я зажег свечи и открыл бутылку вина.

– Ты же знаешь, что` я об этом думаю. – Бьянка кивнула на колышущиеся язычки пламени.

Чувство катастрофы никогда ее не отпускало.

– Обещаю, что задую их прежде, чем мы уйдем из комнаты. – Я подвинулся на диване поближе к ней.

– Когда же мы докрасим? – спросила Бьянка.

Оставалась только наша спальня.

– Давай на выходных? – предложил я.

Не сказать чтобы эта идея меня вдохновляла. Работа в школе отнимала массу сил. Хотя большинство учеников активно занимались спортом, в каждом классе было по паре-тройке ребят, которые по каким-то причинам не любили физкультуру и здоровье в целом не очень их занимало. Такие вечно забывали дома форму, каждую неделю жаловались на критические дни и тайком курили за пригорком на ориентировании.

Их-то мне и хотелось увлечь. Вдохновить и изменить. Если мне удастся сделать так, чтобы хоть один из них стал лучше, все мои усилия уже пройдут не зря.

– Тебе не надо спасать мир, – повторяла Бьянка, еще когда я работал в Стокгольме.

Но речь не об этом. Я просто не могу спокойно реагировать, когда человек уже в молодом возрасте чувствует себя плохо и ничего не делает, чтобы поправить здоровье. Это и есть мой чертов долг. Вот почему я решил стать учителем.

– Я тебя люблю, – улыбнулась Бьянка и снова слегка покосилась на свечи.

В конце концов я их задул.

– У меня завтра собеседование, – сообщила она.

– Что? Какая хорошая новость! Отлично, дорогая!

– Это, конечно, не то чтобы работа мечты, но как будто бы вполне неплохо. Мне будут платить комиссионные и дадут перспективный район Лунда.

Блестяще! Весь бизнес с недвижимостью построен на комиссионных, а на суперместо она, разумеется, так сразу рассчитывать не может, поскольку почти ничего не знает о местном рынке жилья.

– Я бы, пожалуй, еще немного посидела дома с детьми. Сейчас у нас все по-новому. На работе буду постоянно нервничать.

– Тут прекрасный детский сад!

– Да, я в курсе. Но ты же знаешь, что дело не в этом.

– Любимая, ты справишься!

На самом деле, когда она вернулась на работу вскоре после рождения Вильяма, это был полный ад. Мы с Вильямом ни секунды не оставались в покое, Бьянка все время звонила, заезжала между встречами и показами, и в конце концов я тоже начал слетать с катушек и сомневаться в себе как в родителе. Не выдержав, Бьянка снова бросила работу, и через несколько недель все параноидальные настроения более или менее улеглись. Пока не пришло время идти в детский сад. Бьянка с трудом отпускала туда Вильяма и не уходила домой, а подолгу торчала под окнами. Переносила на выходные все показы, чтобы забирать его пораньше. А вскоре завела разговор о втором ребенке.

Я смотрел на Бьянку, и меня переполняла нежность.

– Я знаю, что тебе трудно, но мы справимся.

Она сняла заколку, и светлые волосы рассыпались по подушке.

– Я устала оттого, что все время торчу дома. Было бы хорошо познакомиться с кем-нибудь из местных.

– У тебя же есть… как ее зовут… Лиза?

Ее близкая приятельница по риелторским курсам переехала в Сконе примерно год назад.

– Но она живет в Мальмё. А я имею в виду здешних, из Чёпинге. Летом здесь хотя бы встречаются люди на улицах. А сейчас просто город-призрак какой-то.

В этом она была права. С наступлением осени все дворы и улицы пустели, за опущенными жалюзи мерцали телевизоры, а народ сновал от машины до входной двери, волоча за собой портфели и сумки, пакеты из супермаркета и орущих детей. Взгляд через плечо и кивок из кухонного окна – так теперь в лучшем случае выглядел социальный контакт. У всех полно дел и на работе по будням, и дома на выходных. Тренажерный зал, бассейн и визит к родственникам.

– Уверен, что все будет супер. И у тебя появится куча новых друзей.

Она показала, что держит за это кулаки.

– Но меня еще не взяли.

– Разве они смогут тебе отказать? – сказал я и поцеловал ее.

– Спасибо за поддержку, любимый. Ты хороший.

Через два дня она подписала трудовой договор. Это была маленькая частная фирма, расположенная в старом здании на окраине Лунда. Раньше мы о ней ничего не слышали. У Бьянки сложились неоднозначные впечатления о новой работе, но я всеми силами ее подбадривал. Все обязательно будет хорошо. Чёпинге – это наша надежда, новый старт. И тут по щелчку пальцев ничего не бывает, требуется время.

17. Mикаэль

До катастрофы

Осень 2015 года

Как-то в пятницу я решил возобновить пробежки. С трудом натянул тайтсы, потом полчаса присобачивал на лоб фонарик, проверял пульсометр и надевал «дышащую» шапочку. Когда все наконец было готово, в окна настойчиво забарабанил дождь.

– Все равно пойду, – заявил я, – на худой конец, это будет заплыв.

Бьянка на диване рассмеялась:

– Может, все же купишь абонемент в тренажерный зал?

– Не могу. Вся эта дрянь сожрала весь бюджет ЗОЖ. – Я показал на свою экипировку с многочисленными спортивными приблудами, которые в момент покупки казались страшно нужными.

– От небольшого дождя еще никто не умер, – провозгласил я, хлопнув себя по ляжкам.

– Дорогой, за окном не небольшой дождь. Там Ниагара.

Я открыл наружную дверь и сделал осторожный шаг. Лило как из ведра, но отступать было поздно. Я сделал еще два решительных шага, после чего подпрыгнул так, что меня чуть не откинуло назад в дом.

– Извините.

На нижней ступеньке крыльца стоял Фабиан в натянутой почти на самые глаза бейсболке. Держа руки в карманах, он пялился на струи дождя.

– Ты почему тут стоишь? – крикнул я сквозь шум ливня.

Фабиан начал вращать руками одна вокруг другой:

– Я нажимал на кнопку. Я делал так, как вы сказали, я звонил.

Я попробовал нажать на звонок. Ни звука.

А я полдня устанавливал эту чертову штуку.

– Наверное, что-то сломалось, – произнес я, продолжая давить на пимпочку.

– А вы куда собрались? – спросил он, глядя на меня с нескрываемым скепсисом.

Я поднял лицо и глянул вверх:

– На пробежку.

– Зачем?

Вопрос был вполне уместным. Что ответить, я не знал.

– Бьянка дома? А Вильям и Белла? Можно мне к вам?

– Сейчас нет. Уже поздно.

– Ну ладно.

Он выдвинул вперед нижнюю губу и загрустил.

– Почему ты не дома в такую погоду? – спросил я.

– Не хочу там торчать. Меня мама достает.

– Идем, – сказал я, открывая калитку, – я отведу тебя домой.

Мы побежали по лужам через общий двор.

Оказалось, что я не в лучшей форме. Пульс очень быстро перевалил за сто, и мне было трудно поспевать за Фабианом.

Дверь дома номер пятнадцать оказалась запертой. Фабиан громко постучал, ему сразу открыли, но это была не Жаклин. А мужчина. Высокий и широкоплечий.

– Ты что это устраиваешь? – обратился он к Фабиану, который, втянув голову в плечи, проскользнул мимо него и исчез в теплой прихожей.

– Здравствуйте, – сказал я. – Я из тринадцатого дома.

Но он смотрел на меня как на психа.

– Зачем вы бегаете в такую погоду?

– Фабиан стоял у нас на крыльце, он пришел и звонил, но звонок не работал.

Великан прищурился и, глядя на струи воды, заявил:

– Я закрываю, а то тут сейчас все промокнет.

Дверь захлопнулась, а я остался стоять на крыльце вопросительным знаком, мокрый как мышь, в дорогущей шапочке, которая должна дышать, которая должна была дышать, но на самом деле только страшно давила на лоб. Я почти добежал до туннеля мимо детской площадки и площади, когда наконец почувствовал, что мышцы достаточно поработали, после чего потрусил домой.

Уставший и промокший, ввалился в прихожую. Просто символ спортсмена-лузера.

В гостиной работал телевизор.

– Солнце, где ты? – крикнул я.

Никто не ответил.

Я спустился в хозяйственную комнату, чтобы бросить мокрое облачение в стиральную машину. Еле стянул прилипшие к телу тайтсы и беговой джемпер, надел мягкие спортивные штаны. А на обратном пути услышал незнакомый голос.

– Алло? Любимая? – позвал я снова.

Бьянка сидела в гостиной на диване и смеялась.

– Привет! – произнес я в третий раз.

Она вздрогнула и выпрямилась:

– Привет, дорогой! Промок?

В кресле напротив нее сидел Ула, сосед из четырнадцатого дома. Нога на ногу, в руках очки.

– Случилась ужасная вещь, – сообщила Бьянка. Смех исчез, теперь она невесело качала головой. – Улу ограбили.

– Что? В банке?

– Нет, – ответил Ула, – в центре Лунда, рядом со спорткомплексом.

– Сегодня?

– Вчера вечером.

– Он вышел после тренировки, и на него напали два парня, – объяснила Бьянка.

Ула кивнул и продолжил:

– Внаглую, не таясь. Забрали кошелек и мобильный.

– Они были вооружены? – спросил я.

– Я не заметил, но у них могло быть что угодно – нож, пистолет. Я просто им все отдал.

– Чудовищно. Как такое может быть? – Я похлопал его по плечу.

Мне нетрудно было представить, насколько это мерзко. В Стокгольме одного моего ученика ограбили и унизили несколько взрослых парней. Бедняга потом три месяца не мог ходить в школу.

– Врач дал мне освобождение от работы, – сообщил Ула, – и выписал успокоительное.

Последнее он проговорил так, словно ему было стыдно в этом признаваться.

– Когда стемнело, я вдруг почувствовал, что мне как-то не по себе, – признался он, – а сесть за руль я не могу из-за таблеток. Вот я и решил зайти к вам, чтобы немного поговорить.

– А иначе зачем нужны соседи? – проговорила Бьянка.

Ула улыбнулся. Знал бы он, что она думает на самом деле.

– Пойду приму горячий душ, – сказал я.

– Ну, мне пора, – сказал Ула, вставая с кресла. – Чувствую себя намного лучше. Спасибо за компанию.

Бьянка быстро коснулась его руки:

– Надеюсь, вы сможете заснуть.

Я вышел с ними в прихожую. Ула надел ботинки, пальто и шапку.

– Берегите себя, – произнес я.

Он благодарно кивнул, а Бьянка его обняла.

– Мне его жалко, – сказала она, когда он ушел. – Похоже, он довольно одинок.

Меня бы, конечно, больше устроило, если бы об Уле заботился кто-нибудь другой, но говорить об этом вслух было бы цинично. Раздевшись в ванной, я обвязался вокруг пояса полотенцем и вышел к Бьянке.

– Хочешь в душ вместе со мной?

Она улыбнулась, запустила руку под мою набедренную повязку и дразняще поцеловала.

– Идем!

Мы залезли в душевую кабину. Горячая вода лилась струями и рассыпалась брызгами.

– Представляешь, – сказал я, – у Жаклин был какой-то мужик. Он открыл, когда я привел Фабиана.

– И что? – ответила Бьянка. – Или ты думал, что она монашка?

– Нет, но…

Я и сам не понимал, в чем тут дело. Он просто вел себя как-то нагло.

– А ты знаешь, что между Улой и Жаклин что-то было? – спросила Бьянка.

– В смысле, что-то?

Они не пара друг другу.

– Да, именно это и было. Ула сказал, что, если бы не Фабиан, это могло бы быть что-то серьезное.

– То есть?

– Ула не выносит Фабиана.

Так себе объяснение. Такие, как Ула, у Жаклин наверняка не вызывают никакого интереса.

– Видимо, Фабиан плохо обращался с его котами, – сказала Бьянка. – Пинал их ногами и таскал за хвосты.

Я рассмеялся так, что вода попала в горло, и закашлялся.

– Взрослый дядька и котята.

Бьянка ущипнула меня за ягодицу, я поскользнулся, но не упал, удержавшись за ее плечи. Кончик носа Бьянки щекотал мне подбородок.

– Надеюсь, Ула не будет бегать к нам постоянно, – сказал я.

– Не страшно, – ответила Бьянка. – Он выглядит вполне приятным. А немного общения всегда полезно.

– Общения с соседями?

Она помолчала.

– Ну… Ула кажется хорошим.

– Кто ты такая? – пошутил я. – И куда ты дела мою жену?