Текст книги "Не самые хорошие соседи"

22. Фабиан

До катастрофы

Зима 2015 года

Петер меня понимает. И говорит: да забей ты!

А мама не понимает. И хочет меня наказать.

– Две недели никакого интернета, – грозится она. – То, как ты поступил с этой девочкой, ужасно.

– Слушай, – возражает Петер, – ты сейчас несправедлива. Девчонка сама начала.

Я говорю маме, что она может отрубать интернет. Я же ее знаю. Уже завтра она начнет раскаиваться, захочет поговорить, а потом и вайфай включит.

– Как вообще в школе? – спрашивает она.

Все тот же вопрос. Сколько раз я на него отвечал?

– Хорошо, мама. В школе все хорошо.

Потому что маму не надо волновать. Ей нельзя рассказывать, что школа – это ад, нескончаемая мировая война. Все хорошо, мама. Хотя в глубине души она все сама знает. Должна знать. Но есть вещи, о которых лучше не говорить вслух.

Стандарт – три недели. После трех недель они начинают ругаться. Часто я этого ждал, иногда очень ждал, но с Петером по-другому. Он нравится мне все больше и больше.

– Я тебя предупреждаю, – говорит ему мама. – Не вмешивайся в то, как я воспитываю сына.

Потом она начинает всхлипывать, а Петер говорит ей «прости».

Мама очень чувствительная.

– Ты же сама хотела, чтобы я пошел с тобой на эту встречу, – говорит он.

Он за меня вступился. Кажется, никто так раньше не поступал.

– Я знаю, прости.

Когда Петер начинает гладить ее по голове, очертания его лица как будто размываются, и он превращается в папу. Мама говорит, что он ей нравится. Надежда пока есть.

Я надеваю наушники и ухожу в компьютер.

Примерно через неделю, когда я еду на велосипеде в школу, идет снег.

За кустами в пешеходном туннеле укрылась компания парней. Они швыряют в меня снежки, я наклоняюсь к рулю и изо всех сил кручу педали на подъеме. Они бегут за мной, бросают снег мне в спину и затылок.

Уже в теплой школе я вижу у самых дверей Микки, на нем синий спортивный костюм.

– Как там погода?

Смотрю удивленно. Он же видит, что я весь в снегу, а на улице метель.

Направляюсь к своему шкафчику мимо Лилли и ее компашки. Они притворяются, что не видят меня, но начинают шептаться.

Все как всегда, я привык.

Если бы я знал как, если бы я мог что-то изменить, я бы сделал это не моргнув глазом. Пытаюсь убедить себя, что все это не важно и мне на них плевать, пусть думают что хотят, но на самом деле это невозможно. Я сам себе вру. Когда тебя не любят, это больно. Я знаю, что сам виноват. Я давно это понял.

«Нет дыма без огня».

«Всегда найдется козел отпущения».

Я стараюсь идти по коридору с гордо поднятой головой. Не оглядываться.

Когда я наклоняюсь, чтобы открыть шкаф, кто-то сзади срывает с меня кепку и бросает на пол. Какие-то парни из девятого ржут. Игнорируя их взгляды, поднимаю кепку и снова надеваю ее.

Мысленно я в Калифорнии. Мы с папой, в синих рабочих комбинезонах, у входа в мастерскую. Мама на веранде. Бабушка играет на губной гармошке.

Утром в День святой Люсии[13]13
  День святой Люсии – праздник, который отмечают 13 декабря в католических и протестантских странах.


[Закрыть] мама с Петером сидят на диване. Он у нас ночевал. Я пью какао, по телевизору показывают праздничную процессию со свечами в темноте.

– Я думал поехать на Рождество к матери в Питео, – говорит Петер. – Было бы классно, если бы вы поехали со мной.

Мама переводит взгляд на меня. Я читаю ее мысли.

– Не знаю. Еще не время.

– Да ладно, мать в этом плане вообще не парится. Так что не думай. И мы не так чтоб большие любители традиций. Ветчина, шнапс, все по-простому, никаких больших семейных обедов.

– Ну-у…

Мама по очереди крутит кольца на пальцах:

– До Питео довольно далеко.

– Мы, разумеется, полетим.

Я делаю осторожный глоток горячего какао. Мама знает, что я на это никогда не соглашусь.

– Ну что скажешь, заказываем билеты?

Мама отворачивается. По телевизору поет «Люсия» в венке из свечей.

– Не знаю. Давай немного подождем.

– Чего ждать? Рождество через две недели.

Петер резко вскакивает, задевает журнальный столик, и какао проливается на ковер. Мама тут же бросается на четвереньки и начинает вытирать пятна, отрывая салфетки от большого рулона.

Мне больно на нее смотреть. Мне так хочется быть нормальным, хорошим сыном, а не таким, который все только портит. Но лететь я просто не могу.

– Понимаешь, – мама выходит вслед за Петером на кухню, – Фабиан никогда раньше не летал, и он…

– И что с того? Когда-то надо начинать. Самолеты не опасны.

– Давай не сейчас, – говорит мама. – У нас еще куча времени. Нам некуда торопиться.

Петер что-то бормочет в ответ, мама переходит на шепот. Голоса становятся тихими, а потом раздаются причмокивания.

Дальше я слушать не могу и на полную громкость включаю хор, который поет по телевизору.

«Сияй за окном, рождественский снег…»

– Сделай тише! – кричит мама.

Потом в коридоре раздаются шаги. Это Петер, а не мама.

– Да что ж ты за человек? – орет он, а потом выхватывает у меня из рук пульт и лупит по всем кнопкам, пока песня не обрывается, и экран гаснет.

23. Жаклин

До катастрофы

Быть родителем – самая сложная задача в жизни. Чуть-чуть оступишься – последствия могут быть ужасными. И нет никаких инструкций, и никакие советы не помогают. И тем не менее есть люди, для которых эта роль становится естественной. Просто такой апгрейд личности, переформатирование мозга под новые цели.

Все девять месяцев, пока Фабиан сидел в животе, я ждала, что это произойдет и со мной. Держала кулаки за это даже во время родов. Сейчас-сейчас. Диск отформатирован, перезагрузка системы. Но из роддома я унесла с собой только инструкцию, как наладить грудное вскармливание и как укладывать малыша, чтобы снизить риск внезапной детской смерти. И ничего о том, как научить человека быть человеком.

Фабиан – замечательная личность. Проблема всегда была не в нем.

Сразу же после того, как мы переехали в Чёпинге, я нашла временную работу на почте, а Фабиан пошел в детский сад в пяти минутах пешком от Горластой улицы.

С одной стороны, именно это ему и было нужно – социализация, общение со сверстниками. Ему было пять, и все пять лет он просидел дома с мамой. С другой стороны, я безумно боялась, что он не сможет находиться в садике.

Вскоре, впрочем, выяснилось, что беспокоиться не о чем. Дни в садике проходили на удивление гладко, у Фабиана даже появился любимый воспитатель – Йоран, единственный мужчина в коллективе.

На всякий случай я его предупредила, что у Фабиана есть некоторые особенности. Он легко теряется, сталкиваясь с проблемами, а иногда ему нужно спрятаться, если вокруг становится слишком шумно.

– Не беспокойтесь, – сказал Йоран, – все будет хорошо.

Я боялась, что он не понял и отмахнулся от меня, как от очередной нервной мамаши, которая уверена в уникальности своего ребенка.

– Сегодня все было хорошо, – говорил Йоран всякий раз, когда я, взмыленная после велоброска, появлялась в саду, чтобы вовремя забрать Фабиана.

Может, мне действительно просто кажется? И это обычное беспокойство, которое испытывают все родители на свете?

– Скорее, мама, – подгонял меня по утрам Фабиан, ему хотелось быстрее добраться в садик к Йорану.

Фабиан со всей очевидностью искал себе образ отца и часто спрашивал о папе в Америке, а я боялась рассказать ему что-нибудь такое, что его разочарует.

Примерно месяц все было хорошо, а потом мне позвонил Йоран. Я развозила на велосипеде почту и как раз опускала извещение в почтовую щель квартиры на третьем этаже, где жил мужик со злобным терьером.

Голос Йорана тоже походил на собачий лай:

– Вам нужно немедленно приехать.

Я так быстро крутила педали, что не чувствовала ног. Когда снимала ботинки, сердце билось как сумасшедшее. Дверь в группу была закрыта, у кофейного автомата стояли две воспитательницы.

– Фабиан укусил девочку за руку, – сообщил Йоран. – Ее увезли в больницу накладывать швы.

Фабиан сидел среди подушек в игровой комнате полностью одетый, в комбинезоне и шапке. Остальные дети играли на улице.

– Что произошло?

– Иногда случаются конфликты, – сказал Йоран. – Фабиану нужно научиться играть с другими детьми, особенно с девочками. Он с трудом понимает, что можно, а что нет.

Во мне все кипело. Ведь до сих пор ничто не предвещало проблем!

– Почему вы ничего не говорили мне?

Я попыталась обнять Фабиана, но каждый мускул его тела этому сопротивлялся.

– Нельзя ни драться, ни кусаться, – произнесла я. – Фабиан, ты же это знаешь.

Мне пришлось притвориться рассерженной. На самом деле я очень хотела его утешить и с трудом сдерживала слезы. Но я сделала шаг назад и погрозила пальцем, как какой-нибудь персонаж из мультфильма. Иначе что подумает обо мне Йоран? Разве нормальный родитель станет жалеть собственного ребенка, укусившего ни в чем не повинную девочку?

Я попросила у Фабиана прощения, как только мы приехали домой.

– Я знаю, что ты сделал это не специально.

– Нет, специально! Она сказала, что мне нельзя с ними играть, и я ее укусил.

Внутри у меня разверзлась бездна.

– Фабиан, кусаться нельзя! Когда кто-нибудь плохо себя ведет, об этом надо рассказать взрослым. Обещай мне, что никогда так больше не сделаешь!

Он искривил губы в кислой мине:

– Ну-у…

– Ну же?

– Обещаю, мама.

24. Mикаэль

До катастрофы

Зима 2015/16 года

Зима выдалась слякотной, с плюсовой температурой и хлесткими ливнями. Неутихающий западный ветер, постоянная темень и грусть. Ученик школы в Орегоне застрелил учителя и восьмерых одноклассников, а потом покончил с собой. Вскоре после этого человек в маске ворвался в школу в Трольхеттане и убил троих мечом.

– Безумие, – покачала головой Бьянка. – Теперь и в наших школах установят охрану и металлодетекторы.

Мы представляли себе школу по-другому.

– Важно сохранить открытое общество.

– Да, но безопасность – важнее всего.

Рождество мы отмечали в Гётеборге у моих кузенов, с которыми я более или менее тесно общался только в детстве, их дети были намного старше наших. В машине по дороге домой Вильям спросил, почему мы уехали от всех наших стокгольмских друзей. Глаза Бьянки увлажнились, и она часто заморгала, пытаясь объяснить ему причину. Я внутренне сжался от угрызений совести. В этом была только моя вина. Мы бежали от моих демонов. Однако я не смог выдавить из себя ни слова.

Белле и Вильяму пока рано знать правду.

Только в новогоднюю ночь небо вспыхнуло фейерверками, а потом снова погрузилось во мглу. День заканчивался быстро, но и ночи не хватало. Ты укладывался спать, обремененный кучей забот и мыслей, и засыпал лишь в тот момент, когда начинал звонить будильник.

В Джакарте и Стамбуле взрывали ни в чем не повинных людей, на Алеппо падали бомбы, в египетском отеле смертник устроил теракт среди загоравших на пляже туристов. От теленовостей Бьянке становилось физически больно.

– Что за мир мы оставим детям…

Мы полулежали на диване, в окна стучал дождь. На улице в кромешной тьме вода с шумом извергалась из водосточной трубы.

– Не бывает так, чтобы все было плохо, без проблесков, – сказал я. – Должно быть и что-то хорошее.

– Конечно. У нас лучшая на свете семья. Рождество было чудесным. Просто сейчас много всего навалилось.

Работа в риелторской фирме в Лунде оказалась непростой. Район на северной окраине города, который поручили Бьянке, был застроен почти сплошь довольно ветхими многоквартирными домами. Продажи здесь шли вяло, клиенты торговались до последнего или требовали невозможного.

– Я почти ничего не зарабатываю, – вздыхала Бьянка. – Хорошие варианты владельцы продают напрямую.

– Ты обязательно найдешь что-то лучше, – успокаивал ее я. – Для этой убогой конторы ты слишком хороший специалист.

– Но я не знаю здешнего рынка. Я тут даже не ориентируюсь без навигатора.

– Мы можем это исправить. Поехали на выходных в Лунд, запишемся там на просмотр всех продающихся в городе домов и квартир! Так ты сможешь создать себе представление о разных районах.

– Ты просто супер. – Бьянка ущипнула меня за большой палец на ноге.

– Мы же знали, что придется немного побороться, – сказал я. – Но ты – сокровище! Помни об этом!

Она улыбнулась, а я взял ее за плечи и, как одуревший подросток, прижался к ней всем телом. Как будто между нами оставалась невидимая преграда, которую я хотел преодолеть. Бьянка это тоже заметила?

Я провел рукой по ее икрам:

– Ты побрила ноги?

Она давно не делала этого. Это приглашение?

– Ну-у… – пробормотала она и повернулась ко мне.

У нее было горячо между ног.

– Я и вправду в последнее время не очень следила за внешностью, – засмеялась она, – но ты мог бы притвориться, что не замечаешь.

Я просунул руку ей между бедер и поцеловал:

– Я очень люблю тебя.

Это была абсолютная правда. Моя любовь была сильна как никогда, пусть даже теперь она стала иной. Я хотел видеть Бьянку веселой и счастливой и вместе с ней наблюдать, как растут наши дети. И вместе с ней встретить старость. Моя страсть уже не была столь горячей, как прежде. И, засыпая, мне больше нравилось просто чувствовать ее дыхание на своей шее, чем покусывать ей соски. Больше всего меня теперь поражала та красота, которая делала Бьянку лучшей мамой на свете.

Любовь обрела новые горизонты, стала более зрелой. И я не так сильно нуждался в том, другом ее проявлении, которое было так важно в молодости.

– Я тоже тебя люблю, – прошептала Бьянка.

На «спортивные каникулы» в конце зимы мы забронировали поездку. Беллу и Вильяма нужно было поставить на лыжи, а нам рассказали, что в Бранэсе есть трассы для новичков.

В последнюю рабочую пятницу я отпустил восьмой «Б» сразу после обеда. Потом принял в школе душ и переоделся в джинсы и рубашку. Хотел выгадать несколько часов вечером, поскольку завтра, задолго до рассвета, нам предстояло сесть в машину и отправиться на север.

Пока я перебегал школьный двор, руки покрылись мурашками от холода. Занырнув в здание, я пыхтел и топал ногами, стряхивая с ботинок снежную жижу. В ученическом холле торчали несколько парней из девятого «В», и я уже почти прошел мимо, когда какое-то инстинктивное чувство заставило меня остановиться. Что-то было не так. Хороший учитель чует подобное в воздухе.

– Ребята, что вы тут делаете? – спросил я.

Они переглянулись.

– Тусуемся.

Четверо рослых парней в укороченных джинсах и теннисках. Двое – реально перспективные футболисты.

– Кто там? – спросил я, показав на дверь туалета за их спинами.

– Никого.

Они врали. Защелка на двери была повернута на красное – «занято».

– Эй, – сказал я и дернул дверь, – кто там?

– Прекратите, – произнес один из парней, – нельзя так ломиться в двери.

Это был Анди, известный задира, любитель мопедов. Его отец владел собственной сантехнической фирмой и в свое время тоже доставил хлопот здешней школе.

– Так, парни, быстро говорите, кто там!

Анди с вызовом вышел вперед. Подошел угрожающе близко. Он был прилично выше меня.

– Зачем вы вмешиваетесь?

– Сбавь обороты! – ответил я.

Дверь скрипнула, замок повернулся.

Внутри, ссутулившись и глядя в пол, стоял Фабиан.

– Что здесь происходит? – спросил я.

Футболисты пожали плечами.

– Он сам хотел там посидеть, – сказал Анди. – Мы живем в свободной стране.

– Прекрати! – Я посмотрел на него своим самым строгим взглядом.

– Идем, Анди, – позвали его приятели, – не парься!

Но Анди не собирался отступать. Он поднял руку и навис надо мной, потом навалился на косяк двери, схватился за ручку и повторил:

– Он сам хочет тут посидеть! Правда, Фабиан?

Я попытался помешать ему снова закрыть дверь, поставил ногу между ней и порогом, но Анди, изловчившись, оттолкнул меня и захлопнул дверь прямо перед лицом Фабиана.

– Ну все, хватит! – сказал я.

Анди рассмеялся.

Между нами развернулась стремительная борьба за ручку двери. У меня резко подскочил пульс. Меня смяли и сломили. Шестнадцатилетний сопляк разрушил мой авторитет, мое профессиональное достоинство.

– Отпусти! – закричал я.

Анди засмеялся еще громче.

Его дружки стояли рядом и кричали «юху-у-у». Кто-то снимал происходящее на телефон.

И тут на меня накатило. Я отпустил ручку и нанес двойной удар в бок так, что юный мерзавец запутался в собственных ногах и рухнул на пол.

Я быстро открыл дверь, чтобы Фабиан выбрался из туалета.

– Ты немедленно идешь вместе со мной к директору! – сказал я вставшему на ноги Анди.

– Пошел нах, – смерил он меня взглядом. – Я на тебя заявлю.

Ты серьезно, подумал я, глядя ему в глаза. Сзади нас шумели его приятели, кто-то из них сказал:

– Я все заснял. Железное доказательство, врубаешься?

Анди поднял руку. Дай пять! И каждый одобрительно хлопнул его по раскрытой ладони; прибежали другие ученики посмотреть, что тут происходит.

Кто-то спросил, правда ли я ударил Анди. Я застыл. Огляделся в поисках путей для бегства.

Я перешел черту? Снова?

Неделя в Бранэсе, разумеется, получилась не такой, какой виделась мне перед поездкой. Случившееся прокручивалось у меня в голове, когда я сидел в подъемнике с Беллой. Играл в номере в компьютерные игры с Вильямом. Отогревал одеревеневшие ноги у огня в теплом домике, с чашкой дымящегося какао в руках. Выписывал зигзаги на склоне в лучах слепящего солнца. Инцидент с Анди не отпускал меня ни на миг.

– Что именно ты сделал? – спросила Бьянка. – Ты на него напал?

– Нет, конечно! Я помогал Фабиану выйти из туалета, а Анди случайно упал. Это был несчастный случай.

– Тогда тебе нечего бояться, разве нет?

Мне так хотелось успокоить ее, сказать, что все ерунда и скоро забудется, но я знал, как устроен школьный мир.

– Перед Рождеством у нас была лекция о сдержанности в проявлении эмоций, – сказал я.

Мы с Бьянкой сидели в номере, пили красное вино и играли в «семерку».

– И что там сказали?

– В острых ситуациях взрослый человек должен отступить и подавить собственные чувства, избегать нравоучений и не действовать авторитарно, – объяснил я. – Проще сказать, чем сделать. Кроме того, с таким подходом можно забыть о дисциплине.

– В смысле? Ты вообще не должен был реагировать? Они же действительно заперли Фабиана в туалете.

– Мне надо было выждать и поговорить с ними спокойно. Но я сорвался. Я нервничал, хотел скорей домой, чтобы собираться в дорогу. И когда я в туалете увидел испуганное лицо Фабиана… Черт… Я не сдержался, и обстановка накалилась.

– А что, если… – заговорила Бьянка, – если по Чёпинге пойдут слухи?

– Да нет, вряд ли.

– В следующий раз ты должен просто пройти мимо. Позвать директора. Это невыносимо.

Она была права. Риск слишком велик, а я не имею права ошибаться.

В четверг мы заказали в премилом ресторанчике рядом с подъемником местный деликатес – пиццу с мясом лося. С каждым днем крепла моя надежда, что за время каникул интерес к происшествию с Анди спадет и он угрожал заявить в полицию не всерьез. Школьники сейчас часто так делают. Я надеялся, эта история не получит продолжения.

Я съел столько пиццы, что боялся, как бы меня не вырвало. В номере, когда я читал перед сном сказку Белле и Вильяму, у них слипались глаза. Потом я залез под одеяло к Бьянке. Мы гладили друг друга и целовались. Съеденное стояло у меня в горле комом, живот раздулся как мяч.

– Спокойной ночи, – прошептал я, прервав поцелуй. – Я тебя люблю.

Утром я обнаружил в телефоне сообщение от директора школы.

«Не могли бы вы прийти сегодня в школу?»

25. Mикаэль

После катастрофы

Суббота, 14 октября 2017 года

Когда Бьянка поворачивает голову, ее лицо искажают гримасы. Блуждающий взгляд, дрожащие веки. Она тихо стонет.

– Позови медсестру! – говорю я Сиенне. – Скорей! – Я крепче сжимаю руку Бьянки.

– Ты слышишь меня, любимая? Как ты? Ты можешь что-нибудь сказать?

Вспоминаю слова доктора. Только когда она придет в себя, мы сможем понять, насколько серьезно поврежден мозг.

– Любимая, скажи что-нибудь!

Бьянка медленно открывает рот. По лицу видно, как ей больно.

Сдавленным голосом она произносит единственное слово:

– Дети?

С меня спадает тысячекилограммовый груз.

– Они здесь. Спят, оба.

Я отхожу в сторону, чтобы она могла их увидеть. Мне кажется, я замечаю слабую улыбку на ее лице. Возвращается Сиенна с медсестрой, девушкой лет двадцати пяти с ярко-рыжими волосами.

– Бьянка, вы проснулись?

Медсестра проверяет аппаратуру и кладет ладонь на руку Бьянки. Объясняет, что ей сделали операцию.

– Что случилось? – спрашивает Бьянка.

Молодая медсестра поворачивается ко мне.

– Несчастный случай, – говорю я. – Тебя сбила машина.

Глаза Бьянки заполняет блестящая пустота, она словно обращает их внутрь в поисках воспоминаний.

– Ты поехала на велосипеде в супермаркет, – рассказываю я.

Она как будто все еще где-то далеко.

– Сбила? Машина?

Я колеблюсь, на меня строго смотрит Сиенна. Как рассказать?

– Ты выезжала из двора…

– Когда?

Она говорит очень медленно. Малейшее усилие причиняет боль.

– Вчера, – отвечаю я. – Сегодня суббота.

– Суббота?

Она как будто не может связать одно с другим.

– Ты проспала несколько часов.

Бьянка закрывает глаза и кладет руку себе на лоб.

– Больно? – спрашивает медсестра. – Это нормально. Вас прооперировали.

Бьянка смотрит прямо мне в глаза:

– Меня сбили во дворе? Кто?

Я делаю глубокий вдох:

– Жаклин.

Повисает долгая тишина. Бьянка смотрит на меня испытующе. Ее мозг полностью включился. Слова рвутся у нее изо рта, она шевелит языком, прикусывает нижнюю губу.

– Она хотела меня убить.

– Нет, любимая. Совсем нет. Это был несчастный случай.

Бьянка качает головой, но потом снова кладет руку на лоб и начинает стонать.

– Простите, – обращается ко мне рыжеволосая медсестра, – но сейчас я вынуждена попросить вас отойти.

Через секунду я бужу детей, и они со слезами радостно бросаются к кровати Бьянки. Меня переполняет любовь.

– Ты? – произносит Бьянка при виде сестры.

– Я приехала сразу, как только смогла, – говорит Сиенна.

Они держатся за руки.

– Мама, ты уже выздоровела? – спрашивает Белла. – Я не хочу здесь больше оставаться.

Взгляд Бьянки тяжелеет.

– Я очень устала, – говорит она.

– Но ты же просто жуть как долго спала, – говорит Вильям.

Бьянка треплет его по щеке, ее веки вот-вот снова сомкнутся.

– Для Бьянки сейчас очень важно отдохнуть, – говорит медсестра. – Если хотите, можете пока позавтракать. У входа есть кафе.

– Хорошо.

Я вопросительно смотрю на детей:

– Вы голодные?

Оба утвердительно кивают.

– Я голодный как зверь, – говорит Вильям.

– Или вы можете съездить домой, – говорит медсестра.

Да, принять душ и переодеться не помешало бы, но мы не можем оставить Бьянку сейчас, когда она только что пришла в себя.

– Я хочу домой, – говорит Белла.

Бьянка устало смотрит на меня сквозь полуопущенные веки и говорит:

– Поезжайте!

– Точно?

– Я тоже поеду, – говорит Сиенна, – тебе нужно поспать.

У Бьянки едва хватает сил ответить, она уже наполовину во сне.

– А мама с нами не поедет? – спрашивает Белла, когда мы тихо выходим из палаты.

Я еду через центр.

– Может, купим гамбургеры? – спрашивает Вильям с заднего сиденья.

– Да, в «Макдоналдсе», – предлагает Белла. – На завтрак!

Я смотрю на сидящую рядом Сиенну:

– Почему бы нет?

У моста сворачиваем к «МакАвто». Сами рестораны для Беллы ничего не значат, главное – получить игрушку.

Я довольствуюсь кофе, есть не хочется.

– Слушай, – говорит мне Сиенна, когда мы съезжаем с кольца в сторону Чёпинге, – почему ты так уверен, что это был несчастный случай? – Взгляд ее карих глаз внезапно становится острым. – Я знаю все про эту Жаклин.

– Правда?

– Бьянка рассказывала мне о ней летом.

Быстро смотрю назад. И руки, и взгляды обоих погружены в пакеты с гамбургерами.

– Я не знаю, что тебе рассказывала Бьянка.

– Она боялась, Микки.

– Что? Нет!

Я перестраиваюсь в другой ряд, а Сиенна мне говорит:

– Микки, Бьянка боялась Жаклин.