Текст книги "Сын лекаря"

Матвей Курилкин
Сын лекаря

Серия «Попаданец»

Выпуск 8

© Матвей Курилкин, 2016

© ООО «Издательство АСТ», 2016

* * *

Часть 1

Глава 1

Первый раз на этой войне мне повезло всего через месяц после того, как меня приняли в солдаты. Собственно, это был мой первый бой.

Я был совсем зеленый юнец, мне едва исполнилось восемнадцать, когда мое привычное и спокойное существование поменялось самым неожиданным образом. Сейчас, спустя столько времени, мне с трудом верится, что когда-то моя жизнь была совсем иной – я, как и многие мои сверстники, жил спокойной, непримечательной жизнью. Свободное время тратил на «зависание» в соцсетях, редкие встречи с приятелями и онлайн игры. Такое времяпрепровождение не казалось мне бессмысленным, да и спокойной жизнь мне тогда не казалась. Еще бы, ведь после семестра, проведенного за вдумчивым выбором, кому бы поставить «лайк», или попытками достичь очередного, восьмидесятого уровня в игрушке, приходила сессия в медицинском институте, во время которой необходимо было в срочном порядке заполнить накопившиеся пробелы в знаниях, чтобы хоть как-то сдать экзамены. Я был достаточно смышлен, к тому же спасала хорошая память, так что после некоторых усилий мне удавалось получить оценку «удовлетворительно», чем я был доволен, и большая часть знаний по предмету тут же испарялась. Я не думал о том, как буду в дальнейшем обходиться без этих знаний, казалось, что когда дело дойдет до настоящей работы, все пробелы в знаниях исчезнут сами собой. Во время практики, когда мы выполняли обязанности младшего медицинского персонала, напрягаться тоже не приходилось – медицинские сестры предпочитали сами выполнить работу, чтобы не расхлебывать последствия действий неумелых студентов, и это тоже казалось нормальным. Сколько раз мне потом пришлось пожалеть о таком своем отношении к учебе! Не думаю, что мне долго удавалось бы так учиться – несомненно, на старших курсах такие нерадивые студенты, как я, либо брались за ум, либо отсеивались. Не могу сказать точно, ведь я не закончил даже второй курс.

Событие, изменившее мою жизнь, произошло незадолго до сессии. Надвигалась зачетная неделя, и я ждал ее с отчетливым пониманием, что в этот раз может не пронести. И конечно, когда друзья предложили в выходные отправиться на пикник, я согласился, почти не раздумывая. Еще бы! В противном случае мне пришлось бы все выходные без сна и отдыха зубрить нормальную физиологию – с неясными перспективами на результат, ведь за два дня выучить то, на что отводилось полгода, было бы проблематично. Поэтому перспектива отправиться в поход в зимний лес, с ночевкой, в мороз и снегопад, в этот раз была принята с искренним энтузиазмом, хотя в другое время могла вызвать только недоумение. Я без труда убедил себя, что смогу выучить все за утро понедельника, что я достаточно везуч, чтобы мне попался один из тех немногочисленных вопросов, которые я знаю, что в крайнем случае я смогу пересдать экзамен осенью. Побросав в рюкзак консервы и ухватив лыжи, которыми не пользовался со времен школьных занятий физкультурой, я, довольный, отправился на электричку. Ехать предстояло несколько часов. Один из моих приятелей, Андрей, увлекавшийся историей родного края и особенно поисками всяких «аномальных» зон, раскопал где-то старую легенду про Чертово логово. Это таинственное место силы на краю области, в котором, по рассказам, случались странности – время текло не совсем так, как в остальных местах, люди, забредшие в это место, могли подолгу блуждать в двух шагах от дороги, не в силах найти путь назад, были даже случаи самовозгорания – когда человек неожиданно сгорал изнутри. Андрея всегда влекли такие истории, и вот теперь, услышав очередную байку, он не раздумывая сорвался в дорогу, надеясь на себе испытать странности этого места. Еще и друзей пригласил. Никто, кроме него, в такие рассказы не верил, однако наш друг был столь увлечен, что без труда убедил составить ему компанию не только меня, но и еще троих наших общих друзей отправиться в «исследовательскую экспедицию».

Все мы довольно быстро пожалели о своей покладистости – не сомневаюсь, что даже сам Андрей, не будь он так упрям, и если бы не боялся прослыть слабаком, отказался бы от этой затеи уже через час после того, как мы покинули уютное, прокуренное чрево электрички. Назвать эти места глухими значило преуменьшить реальное положение дел. Полузаросшую летом грунтовую дорогу, которая тянулась мимо пресловутого Чертова логова, сейчас, зимой, можно было найти только на карте и на тех фотографиях из отчета предыдущей экспедиции, которые нам показывал в электричке Андрей. Не знаю, как сам энтузиаст, а я через какое-то время после того, как мы покинули засыпанную снегом станцию, уже не мог сказать, где мы находимся даже приблизительно. Более того, я даже не смог бы вернуться назад – лыжню исправно засыпала поземка, так что можно сказать, что нас начало «водить» еще до того, как мы прибыли в собственно саму аномальную зону. Темнеет зимой рано – смешно сказать, но для путешествия мы выбрали самый короткий день в году, двадцать второе декабря, так что уже к четырем часам дня никто из нас понятия не имел, где мы находимся. Уже не только я, но и мои товарищи стали робко указывать нашему предводителю на этот факт, однако он, немного нервно посмеиваясь, отвечал, что все идет по плану, и что мы вот-вот прибудем на место. При этом на вопросы, как он собирается определить, что мы прибыли именно туда, куда он так стремится, Андрей не отвечал. Кажется, ответа на этот вопрос он просто не знал. Наверное, не задумывался об этом, когда планировал свою экспедицию. В конце концов, мы все-таки остановилось, выбрав место, защищенное от ветра небольшой рощицей. Андрей был счастлив, как никогда – кажется, вопреки нашим ожиданиям, мы все-таки достигли места назначения – березы в рощице были кривые, стволы выглядели так, будто сила тяготения в процессе их роста неоднократно меняла свое направление. По его мнению, этот факт свидетельствовал как раз о том, что мы находимся именно там, куда и стремились. Установив палатки и разведя костер, мы приступили к тому, что являлось целью большей и скептически настроенной части команды – достали водку и принялись ее поглощать, заедая разогретыми на костре консервами.

Несмотря на то что большого опыта в потреблении спиртных напитков у меня не было, сильного опьянения я не чувствовал – не могу сказать точно, но думаю, что столбик термометра в эту ночь опустился ниже двадцати градусов – какое уж опьянение на таком морозе! Постепенно оживленная беседа стала затихать, друзья разбредались по палаткам, а мне почему-то не спалось – неожиданно проснулись муки совести. Смешно, но из головы не шли мысли о невыученных билетах. Глядя на языки костра, я отчетливо понимал, что согласился на этот поход только для того, чтобы не учить, и что теперь наверняка завалю экзамен, хотя если бы проявил хоть немного твердости, мог бы отказаться от прогулки и тем избавить себя от множества проблем в будущем. Чтобы отвлечься от этого бессмысленного самокопания, я поднялся и, слегка пошатываясь, отправился прогуляться вокруг стоянки. Минут через пятнадцать, когда в голове немного прояснилось, я решил, что пора возвращаться, и в этот момент понял, что не вижу света костра. Я даже не испугался, только удивился – ведь деревья в роще стояли достаточно редко, ветер и снегопад давно утихли, и в свете луны местность просматривалась, наверное, на километр вокруг. Уйти далеко без лыж, по сугробам я никак не мог, поэтому потерять из вида костер было невозможно. И все-таки это случилось. Во время прогулки мне все время казалось, что я вижу отблески огня и даже слышу его потрескивание, но как только я вынырнул из своих мыслей, оказалось, что ничего похожего на костер и палатки поблизости не обнаруживается.

Паниковать я не стал, а просто пошел назад по своим следам, благо были они глубокими и в лунном свете отлично просматривались. Паника начала появляться несколько позже, спустя полчаса, когда я обнаружил, что уже в четвертый раз прохожу мимо одного и того же приметного дерева, чей ствол на уровне пояса делился аж на три стволика меньшего размера. Я прошел еще один круг, чтобы убедиться. Действительно, мои следы замыкались, будто я появился прямо посреди рощи, и с тех пор несколько раз прошел по кругу. Костра не было. Как и палаток. Поддаться панике было легко, и я это сделал даже с некоторым облегчением. Я закричал и побежал куда глаза глядят. По очереди звал каждого из своих спутников, проклинал Андрея, который завел нас в это дьявольское место, даже плакал – все тщетно. Постепенно паника улеглась – не потому, что я успокоился, скорее, просто выбился из сил. Я перестал рассекать своим телом сугробы и замедлил шаг, потом вообще остановился. Кричать я перестал еще раньше – голос пропал, вместо воплей изо рта вырывалось натужное сипение. Мне казалось, что я блуждаю уже несколько часов, что скоро должен быть рассвет, но взглянув на небо, обнаружил, что луна не сдвинулась с места. Не знаю, были это какие-то шутки со временем или проблема в моем восприятии, но мне казалось, что с того времени, как я первый раз взглянул на небо, луна вообще не поменяла своего положения. Обессиленный, я уселся прямо в снег – теплый свитер намок от пота, изо рта вырывался пар, мне было так жарко, что я готов был снять пуховик, хотя и понимал, что этого делать не стоит. Спустя еще какое-то время (луна по-прежнему оставалась на месте) я, наоборот, почувствовал, что замерзаю. Промокшая одежда неприятно холодила тело, лицо стягивал мороз. Я заставил себя встать. Бежать не было сил, но я шел вперед, стараясь согреться, – безуспешно. Мне становилось все холоднее. Несколько раз я пытался ускорить шаг, но быстро выбивался из сил и снова останавливался. Ужасно мерзли руки и ноги, хотелось скрючиться в клубок, чтобы сохранить последние крохи тепла. Скоро я уступил этому желанию и опустился в снег, привалившись к одному из кривых деревьев этой проклятой рощи. Я сидел и мечтал только о том, чтобы согреться. Мне хотелось огня, я представлял себе языки пламени, представлял себе, что я вожу над ними руками и даже целиком залажу в костер…

Последнее, что я помню, – это ощущение тепла, переходящего в обжигающий жар. Мне доводилось читать, что замерзающему человеку может показаться, что ему очень жарко, что он горит, – но как тогда объяснить, что я видел языки пламени, которое охватывает сначала мои руки, а потом поднимается все выше, к самому лицу.

Может быть, это были галлюцинации, а может, все было на самом деле, в одном я уверен – в ту ночь я умер. Может быть, наутро друзья нашли мое замерзшее тело, а может быть, это был обгорелый труп – такой же, как тела тех бедолаг, которых находили здесь раньше. Я этого так и не узнал.

То, что было потом, было похоже на выход из комы. Думаю, это и было выходом из комы. Сначала я ничего не чувствовал – вокруг была чернота и в ней я. Никакие воспоминания меня не тревожили, я не пытался вырваться из этой черноты, не задавался вопросом, что происходит. Потом я начал слышать голос – голос был мужской, незнакомый, но я почему-то знал, что имя этого человека – Яков. Я старался выполнять все его указания, но по-прежнему не осознавал происходящего. Когда мне велели открыть рот, я открывал и послушно глотал жидкую кашицу, когда просили поднять руку или совершить какое-то другое простое действие, я выполнял и это. Я помню, как мне проверяли реакцию зрачков на свет, почему-то свечой, а не фонариком, – впрочем, тогда меня это тоже не удивляло. И больше ничего.

Воспоминания пришли неожиданно – однажды утром я проснулся и понял, что обстановка вокруг незнакомая. В поле зрения попадал только дощатый потолок со слегка закопченными стенами и край печки с фарфоровыми изразцами, как в краеведческом музее, вот только орнамент там был совсем другой, не имеющий ничего общего с русскими мотивами. С трудом приподняв голову, я смог увидеть край окна, состоявшего из мелких мутных стеклышек, переплетенных свинцовой оплеткой. Тяжелые бархатные портьеры темно-бордового цвета были отодвинуты в стороны и подвязаны толстыми блестящими шнурами, так что в комнате было достаточно светло – лучи солнца легко проходили сквозь мутноватые стеклышки. Однако рассмотреть обстановку комнаты я так и не смог. Усилие, чтобы приподнять голову, потребовалось запредельное, больше ни на что сил не хватило, и я снова упал на подушку. Я так устал от этого движения, что чуть не заснул от изнеможения, однако в этот момент я услышал, как где-то рядом со мной открылась дверь, и через пару секунд надо мной склонился человек.

– Как ты себя чувствуешь, Эрик? – спросил мужчина. Я узнал голос, и в голове сразу всплыло имя – Яков, и еще почему-то «отец», хотя на моего отца этот человек был совсем не похож. Вопрос его звучал участливо, но по интонации было понятно, что ответа от меня не ждут. Тем сильнее было удивление Якова, когда я с трудом прохрипел стандартный вопрос всех только что очнувшихся:

– Что со мной?

Лицо Якова осталось спокойным, но в глазах промелькнула дикая радость.

– Очнулся! – прошептал он, и по щекам его поползли слезы.

Потом Яков объяснил мне, что я долгое время пробыл без сознания после тяжелой травмы головы, что с тех пор прошло более полугода, и что мы переехали из столицы и теперь снимаем домик в глубокой провинции. Он никогда не уточнял, при каких обстоятельствах я получил эту травму, а я опасался слишком пристрастно выяснять подробности. Сначала боялся, что Яков поймет, что я совсем не тот, за кого он меня принимает, а когда понял, что любые мои странности будут списаны на последствия травмы, не хотел тревожить его явно тяжелыми воспоминаниями.

Я быстро восстанавливался. Уже через несколько дней я мог вставать с кровати, и тогда обнаружил, что мои воспоминания абсолютно не совпадают с реальностью. Прежде всего – тело. Я помнил себя восемнадцатилетним молодым человеком, чуть полноватым брюнетом с карими глазами и носом картошкой, в то время как большое серебряное зеркало в гостиной показывало болезненно-худого мальчишку лет четырнадцати, русоволосого, с голубыми глазами и породистым лицом, больше похожим на изображения со старых, дореволюционных фотографий. Честно говоря, я потом еще совершенно неприличным образом любовался этим лицом, так оно мне нравилось. Хорошо, что речь в полной мере вернулась ко мне несколько позже, чем я начал ходить, так что я не успел задать все те вопросы, которые могли выдать мою чуждость. Вряд ли это сильно изменило бы отношение Якова ко мне. Он-то видел перед собой своего сына, и даже самые горячие мои уверения в обратном не заставили бы его поверить в то, что я восемнадцатилетний пришелец из другого мира, занявший тело его сына. Впрочем, я и так еще долго демонстрировал полное отсутствие знаний об окружающем мире. Полнейшую неприспособленность к жизни Яков объяснял последствиями травмы и долгим кислородным голоданием. Он был хорошим врачом и прекрасно знал о роли кислорода в питании мозга, хотя и изъяснялся непривычными для меня терминами. Спустя время я и сам засомневался в своих воспоминаниях. Я вспомнил, как читал (еще в прошлой жизни) о случаях, необъяснимых наукой, когда пациент после клинической смерти начинал говорить на мертвых или и вовсе не существующих языках, или когда больной вспоминал подробности жизни какой-нибудь персоны, умершей несколько десятков или даже сотен лет назад… Но все же все эти люди не теряли свою собственную личность, их память только дополнялась новыми воспоминаниями. Мне же от прошлого владельца тела досталось только знание языка – ни памяти, ни навыков жизни в мире не осталось. Все это пришлось нарабатывать самому, благо Яков снисходительно относился к своему резко поглупевшему после комы «сыну».

Я предпочитал не задумываться о причинах своего попадания в другой мир. Сначала я был в шоке, не мог понять, реально ли то, что происходит вокруг меня, или все это – необыкновенно правдоподобные и длительные галлюцинации умирающего от переохлаждения, а потом решил, что это не имеет значения. Так или иначе, там, где я жил прежде, меня больше нет. Я умер, и никогда не смогу вернуться к прежней жизни, зато у меня есть новая, тоже вполне благополучная и интересная.

Нельзя сказать, что для меня многое изменилось. Странно, но такая, казалось бы, кардинальная перемена, как смена тела и мира, не слишком повлияла на мой образ жизни. А может быть, это и не удивительно – человеком-то я остался тем же. Как только я встал на ноги и немного освоился со всякими бытовыми мелочами, Яков начал учить меня лекарскому делу. Он был уверен, что я должен пойти по его стопам, тоже стать лекарем – я не имел ничего против. Даже в этом изменений было мало, ведь в прошлой жизни я был студентом-медиком. Со временем я перестал воспринимать Якова, как чужого человека. Очень чувствовались его глубокая отцовская любовь, по-видимому, обострившаяся после того, как он почти потерял надежду вернуть сына к жизни. Он никогда не проявлял излишней заботы, бывал даже суров, но то, как тщательно он заботился обо мне, какой тревогой вспыхивал его взгляд, когда я в очередной раз демонстрировал свои «провалы в памяти»! Не заметить было нельзя, как и не ответить взаимностью на такое отношение.

Лекарская наука давалась мне достаточно легко, особенно после того, как я освоился с местной терминологией – все-таки какие-то знания у меня уже были. Загадкой для меня оставалась область медицины, связанная с магией. Поначалу меня эта тема очень заинтересовала, – как же, магия! – но я быстро охладел. Я честно выполнял упражнения, которые мне показывал отец, но каких-то зримых результатов это не приносило, и постепенно я решил, что у меня к этому просто нет способностей, и успокоился. Жизнь давала мне еще один шанс, и я снова не спешил им воспользоваться. Сколько прекрасных, добрых и храбрых парней не чета мне я мог бы спасти, если бы в свое время тренировался сам, а не наблюдал с вялым любопытством, как отец виртуозно вырезает воспалившийся аппендикс, как одним мановением руки он уничтожает заразу в ране! Конечно, совсем уж бесполезным мое обучение не было. Нет, я прекрасно знал свойства трав и их сочетаний, неплохо мог обработать рану, избавить от простуды, вывести чирей и еще дюжину других болезней. Думаю, при некоторой доле удачи я даже смог бы принять роды – ну, в том случае, если бы роженица была настолько здорова, что могла бы обойтись вообще без помощи лекаря. В общем, к семнадцати годам я мог похвастаться стандартным набором умений любого деревенского знахаря. Как только передо мной ставилась хоть сколько-нибудь нетривиальная задача, которая предполагала использование хоть толики магии или каплю инициативы, я тут же терялся, и забывал все наставления. Отец начинал злиться, брался за дело сам, и, конечно, с легкостью решал проблему. Меня это, в принципе, полностью устраивало. Зачем выбиваться из сил, если отец все прекрасно сделает сам? У меня еще вполне достаточно времени, чтобы научиться, ведь отец, слава всем богам, на тот свет в ближайшие десятилетия не собирается.

В общем, так же, как и раньше, особого старания я не проявлял, предпочитая все свободное время посвящать чтению местных сказок и легенд, благо библиотека у Якова была очень богатая. О да, читать я любил, и особенно о подвигах былых времен. У меня было очень живое воображение, мне не составляло никакого труда представить себя на месте героев древности, и, в общем, большего мне от жизни было не нужно. И ведь мне не хотелось действительно быть на их месте, на месте всех этих героев, военачальников, королей и ученых. Зачем подвергаться опасностям, терпеть лишения, если можно погрузиться в их приключения, засунув за щеку кусок знаменитого пирога с зайчатиной, прихваченного тайком с кухни, пока кухарка отвернулась?

Единственной серьезной проблемой казалось то, что я не могу наладить отношения со своими сверстниками, и особенно сверстницами. И если в прошлой жизни я воспринимал это как должное, то теперь было особенно обидно. По собственным представлениям, я теперь был писаным красавцем, девчонки должны были штабелями ложиться у моих ног, но почему-то ничего такого не наблюдалось. Меня предпочитали избегать, так что друзьями и подругами в новой жизни я не обзавелся.