Текст книги "Верхом на ракете. Возмутительные истории астронавта шаттла"

Глава 4
Русский спутник

Утром 4 октября 1957 года я вошел в спальню отца, чтобы попрощаться перед уходом в школу. Как обычно, он пил кофе, курил трубку и читал газету. Этим утром, однако, он был багровым от гнева. «Чертовы красные запустили что-то вроде Луны вокруг Земли! Это ж надо! Какого дьявола Эйзенхауэр сидит и ничего не делает? А если на этой чертовой штуке стоит водородная бомба?»

Я взял газету и прочел новость о запуске спутника[16]16
  Первый советский спутник был запущен 4 октября в 22:28 по московскому времени. С учетом разницы во времени об этом успели сообщить утренние выпуски американских газет за субботу 5 октября.


[Закрыть] и о том, как русские говорят, что это лишь начало их космической программы: они работают над тем, чтобы отправить человека в космос. Там же были интервью с американскими учеными, которые предсказывали, что наша страна сделает то же самое. На врезке было пояснение, что спутник в виде яркой движущейся точки можно будет наблюдать над Альбукерке сразу после заката.

Тем же вечером я стоял в холодных октябрьских сумерках вместе со всеми остальными жителями города, чтобы увидеть, как новая русская луна мерцает над головой. Отец наблюдал за ней с кресла, проклиная Эйзенхауэра за то, что тот все проспал. Увиденное лишило меня дара речи. В газете писали, что объект будет лететь на высоте 150 миль со скоростью 17 000 миль в час. Мысль о путешествии на такой высоте и с такой скоростью гипнотизировала меня. В газете говорилось, что когда-нибудь и люди сделают это. Научно-фантастические фильмы моего детства рисовали пилотируемые космические корабли, совершающие полеты к далеким планетам. Теперь спутник доказал, что это может произойти в реальности. Космические корабли будут! Я не мог представить себе более захватывающего приключения и хотел в нем участвовать. Я хотел полететь в космос.

Прошло лишь несколько недель, а я уже запускал свои ракеты в пустыне Нью-Мексико. Это были совсем не те ракеты из картона и бальсового дерева, что можно купить сегодня в магазинах для моделистов. Во времена моей юности их не существовало. Мои ракеты представляли собой многоступенчатые изделия из стальных труб длиной полтора метра, с приваренными стальными стабилизаторами и начиненные дьявольской топливной смесью домашнего приготовления. В сущности, мои ракеты были самодельными взрывными устройствами. До сих пор не понимаю, как остался жив. Я был 12-летним мальчишкой, который готовил топливную смесь для ракет в стеклянных банках и закладывал ее в стальные трубы. Трудно найти более верный способ покалечиться или убиться.

Я исследовал все источники стальных труб. Одной из первых находок была удлинительная трубка от маминого пылесоса. Блеск нержавеющей стали и легкость конструкции просто требовали превратить ее в ракету.

– Мама, это то, что надо! – прокричал я. Без сожалений она отдала ее мне.

Мать и отец не замечали опасности моих экспериментов. В ответ на новую красную угрозу с небес организовывались школьные кружки ракетостроителей, чтобы заинтересовать детей естественнонаучными и техническими предметами, а формула ракетного топлива распространялась подобно лотерейным билетам. Раз в этом участвует школа, это должно быть безопасно – такова была ошибочная логика моих родителей.

Мама не только отдала мне удлинительную трубку от пылесоса (и впредь пользовалась им, согнувшись, словно жертва сколиоза), она также позволила мне использовать утюг, чтобы нагревать полиэтилен и делать из него парашюты для полезной нагрузки моих капсул – муравьев и ящериц. Эта работа закончилась для утюга плохо. Она также разрешила мне использовать духовку для дурно пахнущего варева – ракетного топлива из сельскохозяйственных удобрений. Большой набор инструментов отца был в моем распоряжении, как и он сам. Он возил меня по мастерским, чтобы обработать сопла на токарном станке, и к поставщикам химикатов за ингредиентами ракетного топлива. Он вывозил в пустыню меня вместе с бомбами и вставал на костыли, держа наготове кинокамеру типа Super-8. Я устанавливал ракету и протягивал провода к автомобильному аккумулятору. Отец произносил нечестивую молитву о том, чтобы моя ракета приземлилась на голову Хрущева, а затем давал короткий отсчет. В момент «ноль» я касался проводом клеммы аккумулятора, уповая на лучшее. Иногда это лучшее выглядело как идеальный столб дыма, уходящий на 300 метров в небесную голубизну. Белый дымок отмечал срабатывание вышибного заряда парашюта, и мы наблюдали великолепную картину: моя капсула в виде банки из-под кофе Maxwell House спускалась на парашюте, изготовленном из полиэтиленовой упаковки для одежды из химчистки и бечевки для змея.

Чаще, однако, мои пуски сильно напоминали старты NASA. В момент «ноль» взрыв раскалывал воздух, и от творения моих рук оставалось лишь облако серного дыма. Мой папа, будучи оптимистом, заявлял, что ракета вышла на орбиту или даже попала в Луну. Мы молча ждали, не раздастся ли вой или глухой удар о землю, но ничего не было слышно. Для отца это было достаточным доказательством того, что моя ракета на пути к Кремлю.

Отец едва не стал жертвой одного из таких пусков. Он вопил и улюлюкал по случаю прекрасного взлета, а тем временем ракета описала в воздухе дугу и пошла на снижение прямиком к нам. «Боже, Майк! Она идет прямо на нас!» – отец был в трех метрах от машины и попытался укрыться за ней. С грохочущими стальными бандажами и алюминиевыми костылями он сам издавал звуки, напоминающие неисправный механизм. Не в силах помочь, я оставил его, словно упавшее на землю эскимо. Я нырнул под машину и выглянул оттуда, ожидая увидеть, как полутораметровый дымящийся шампур проткнет отца наподобие шашлыка. Единственное, что я сделал (и это не слишком помогло), – прокричал: «Папа, берегись!»

«Блин!» – проревел он. Свистящий звук набирал децибелы, и отец внезапно остановился и вытянулся в струнку, держа костыли как можно ближе к телу, стараясь тем самым уменьшить размер цели. Короткий свист сменился громким «вуумфф». Ракета вонзилась в песок не более чем в трех метрах от него, и тонкая струйка дыма пошла от сопла верх по спирали.

«Черт побери, это было близко, Майк».

Отец назвал эту ракету «камикадзе» и тут же принялся рассказывать очередную историю про чертова япошку-камикадзе, который едва не протаранил его самолет: «Я выпустил по этому сукину сыну весь боезапас полудюймового спаренного пулемета, но так и не попал ни разу. Но и он не попал в нас, как эта ракета».

По мере того как 1957 год подходил к концу, я полнился ожиданиями. Не потому, что я хотел отпраздновать встречу Нового года, а потому, что наступающий 1958-й был объявлен Международным геофизическим годом (МГГ)[17]17
  МГГ продолжался 18 месяцев, с 1 июля 1957 г. по 31 декабря 1958 г.


[Закрыть]. Если бы можно было измерить, насколько меня захватил космос, то как раз этим… Я столь же нетерпеливо ждал начала МГГ, как большинство детей ждет окончания школы. Я прочел о нем в нескольких научных журналах. Множество стран намеревались совместно исследовать космическое пространство зондирующими ракетами и аэростатами с научной аппаратурой, а Соединенные Штаты собирались запустить свои спутники. Я был в нетерпении.

Моим величайшим сокровищем в эту эпоху была книга Вилли Лея «Покорение космоса» (Conquest of Space). Куда там Гомеру, Шекспиру или Хемингуэю! Жалкие писаки! Для меня именно Вилли Лей[18]18
  Вилли Лей – один из основателей германского Общества космических полетов, популяризатор науки, в особенности ракетной техники и космонавтики, в Германии и затем в США. На русском языке издавалась его другая книга – «Ракеты и полеты в космос».


[Закрыть] был величайшим автором всех времен. Его описание космического полета вместе с великолепными космическими картинами Чесли Боунстелла[19]19
  Чесли Боунстелл – американский художник, основатель жанра космической живописи, иллюстратор научно-популярных статей Вернера фон Брауна и других пионеров американской космонавтики.


[Закрыть] вывели меня на орбиту за десятки лет до того, как это сделала ракета NASA.

«… И вот когда будет ноль часов ноль минут и ноль секунд, раздастся рев снизу, от сопел корабля… Корабль начнет подниматься на ревущем пламени и исчезнет в небе менее чем через минуту…»

«Земля станет огромным шаром где-то позади корабля, и пилот обнаружит себя окруженным космосом. Черное пространство, усеянное бесчисленными алмазами далеких солнц – звездами. Пилот увидит, как сквозь великий мрак тянется Млечный Путь».

Для моего 12-летнего мозга не существовало более чудесной прозы нигде, ни на каком языке. Я видел этот далекий шар Земли. Я видел эти звезды. Я видел эту глубокую черноту. Я перечитывал эту книгу снова и снова, я зачитал ее до такой степени, что стали вываливаться страницы. Я поглощал картины Боунстелла, как другие мальчики пожирали глазами груди африканок на страницах National Geographic. На одних иллюстрациях были изображены астронавты, наблюдающие расчерченный каналами Марс с одного из его спутников, Деймоса. На других – исследователи в скафандрах, идущие среди гор Луны или по каменной пустыне Мимаса, спутника Сатурна. Чего стоило подназвание книги: «В преддверии величайшего приключения, ожидающего человечество»!

Как только появилось NASA, я стал его фанатом № 1. Я смотрел по телевидению каждый запуск. Я заказывал фотографии и вешал их на стены моей спальни. Я узнавал с первого взгляда каждую ракету в американском арсенале – «Редстоун», «Авангард», «Юпитер», «Тор», «Атлас», «Титан». Я мог на память назвать их высоту, тягу и массу полезного груза. Я выучил новый словарь NASA: апогей, перигей, полезный груз, жидкий кислород, «все штатно». Я посылал в NASA чертежи собственных изделий и рацпредложения, как строить более совершенные ракеты. Я следил за проблемами и победами программы NASA с таким рвением, с каким другие дети собирали информацию о любимых командах. Когда были объявлены имена семи астронавтов программы «Меркурий», я выучил их биографии и просиживал часы над фоторепортажами журнала Life о них и об их технике. Я не мог дождаться, пока стану одним из них, и фантазировал, как бы мне оказаться на их месте. В новостях постоянно упоминалось, что у ракет NASA слишком малая тяга. Соединенные Штаты запускали спутники величиной с грейпфрут, в то время как у русских полезный груз измерялся тоннами. Я был уверен, что рано или поздно Алан Шепард, Джон Гленн и другие астронавты окажутся слишком тяжелыми для того, чтобы запустить их на орбиту. В моих мечтах NASA не удавалось найти взрослого летчика-испытателя, достаточно легкого для того, чтобы его подняла одна из их ракет. И тогда они начинали искать среди тощих американских школьников тех, кого можно взять в отряд астронавтов. Я отправил в NASA предложение на сей счет, позаботившись о том, чтобы мое имя и адрес хорошо читались.

Однако мне было мало ракет, постеров и астрономических наблюдений. В астронавты отбирали летчиков. Значит, я должен летать. В 16 лет я начал учиться летному делу. После какого-то десятка часов инструктор решил, что меня можно выпустить одного. Некоторые воспоминания так впечатываются в наши синапсы, что мы храним их до самой могилы: первый сексуальный опыт, рождение ребенка, война, смерть любимой. В их числе первый самостоятельный полет, который и в старости мой мозг будет воспроизводить в полноцветном варианте. Спустя 40 лет я все еще ощущаю ту адреналиновую дрожь в сердце, когда при выруливании на полосу я бросил взгляд на пустое правое кресло. Левая рука крепко сжимала штурвал – удивительно, что я не расплавил пластик. Правая ладонь приросла к рычагу управления двигателем. Я снял ногу с тормоза, перевел рычаг вперед до упора, и машина заскользила по полосе. Никогда еще я не слышал столь прекрасного звука, как рев 100-сильного двигателя. Я взял штурвал на себя и увидел, как земля уходит назад. Не думаю, что во время запусков на шаттле много лет спустя мое сердце колотилось сильнее, чем в эту минуту. Я летел! А немного позже я шел к машине, а в моей летной книжке были написаны самые прекрасные слова на свете: «Допущен к самостоятельным полетам».

К несчастью, продолжению летной практики препятствовала одна большая проблема – деньги, точнее их отсутствие. Я накопил немного, подрабатывая на каникулах, но обучение летному делу стоило дорого. Есть такое выражение, что необходимость – мать изобретения. Для нас, тинейджеров, необходимость была матерью идиотизма. В то время у меня был приятель, такой же подросток, который тоже получил допуск к самостоятельным полетам и, подобно мне, пытался найти средства, чтобы продолжить. Вместе мы придумали способ получать больше за те же деньги. Он арендует самолет в одном из аэропортов Альбукерке и летит на другой аэродром. Там мы встречаемся и дальше летаем вместе, деля между собой расходы и летное время. У нашего плана была одна маленькая проблема: это было незаконно. Как пилоты-курсанты мы могли летать лишь поодиночке или с инструктором, но не с пассажиром. Каждым нашим совместным полетом мы нарушали правила Федерального управления гражданской авиации (Federal Aviation Administration – FAA). Однако мы быстро рассудили: не пойман – не вор, и, если он прилетит за мной в другой аэропорт, это сильно снизит шансы быть раскрытыми.

Мы решили узнать, как высоко мы можем подняться, и загнали «сессну» на 4000 метров, нарушив еще одно правило FAA, запрещавшее летать выше 3700 метров без кислородного прибора. В другой день мы захотели как следует прочувствовать скорость и носились буквально в метрах над верхушками кактусов чолья в пустынях Альбукерке. Верхушки Сандийских гор манили нас, и мы петляли между ними, все время попадая в сильные нисходящие потоки.

И в каждом полете я мечтал однажды полететь еще выше и еще быстрее и сделать то, что описывал Вилли Лей. Я мечтал почувствовать своим телом всю силу тяги ракеты и увидеть огромный земной шар позади своего корабля. Я мечтал о том дне, когда полечу на ракете, участвуя в «Покорении космоса».

«Майк, по большому счету все мы мотивированы событиями, которые произошли с нами в юности. Расскажите мне о вашем детстве, о семье». Улыбчивый д-р Макгуайр ожидал моего ответа. Но мои щиты были подняты. Я ничего не сказал ему ни о Стиральной Машине Чарли, ни о полиомиелите, ни о чуть ли не смертельно опасных приключениях в диких краях Запада, ни о взрывающихся ракетах, ни о нарушении авиационных правил. Что могли поведать эти истории о Майке Маллейне? Что борьба отца с болезнью нанесла мне душевные раны? Что я рисковал бесконтрольно и бездумно? Плевал на правила? Все эти истории нельзя было рассказывать ни в коем случае. И поэтому я лгал.

«Я вырос в семье Бивера Кливера[20]20
  Он же Теодор Кливер, восьмилетний герой американского телевизионного сериала о жизни «идеальной» американской семьи.


[Закрыть], – сказал я. – Никаких разводов, никаких тревог, никакого эмоционального багажа. Мой отец был летчиком ВВС, и под его влиянием я проникся идеей полета. Как всякое дитя космической гонки, мечтал о космосе. Как только появились астронавты, захотел стать одним из них». Вот и вся история.

Вероятно, такой же рассказ он слышал от каждого из военных летчиков. Несомненно, некоторые из гражданских, не знавшие по своему опыту, что любой врач способен разве что навредить летной карьере, могли в слезах рассказывать о том, как мать кормила их грудью до шестилетнего возраста, или о том, что они чувствовали себя одинокими, что их били или унижали, что они сосали большой палец или мочились в постель. Военные летчики знали предмет лучше. Любой из нас скрывал бы деревянную ногу или стеклянный глаз, рассуждая по принципу: «А вы докажите!» У меня был один шанс из семи пройти отбор в астронавты. Я не хотел, чтобы хоть что-то в моих обследованиях вызывало вопросы. Я хотел быть нормальным настолько, чтобы, когда кто-то станет искать это слово в словаре, он нашел бы там мой портрет. Поэтому я лгал. Я ничего не сказал о том, как мы пи́сали в радиатор, как взорвали автомобильный мотор или как носились вокруг горных вершин на «Сессне-150». Я лгал даже тогда, когда правда могла бы пойти мне на пользу.

Глава 5
Отбор

1 февраля 1978 года первые астронавты эры шаттлов, числом 35, стояли на сцене зала в корпусе № 2 Космического центра имени Джонсона, готовые предстать перед всем миром. Я был одним из них.

Объявление для прессы было сделано двумя неделями раньше[21]21
  А именно 16 января 1978 г. В Хьюстон для обследования и собеседования в период с августа по ноябрь 1977 г. были вызваны 208 претендентов в 10 группах. Список прошедших отбор планировалось объявить в декабре, однако администратор NASA Роберт Фрош был занят подготовкой очередного бюджета и окончательное решение перенесли на январь.


[Закрыть]. В это время я был откомандирован со своей базы во Флориде на авиабазу Маунтин-Хоум в штате Айдахо, чтобы испытать новый самолет EF-111. Как и каждый из 208 человек, которые прошли процедуру отбора астронавтов, в течение нескольких месяцев я прислушивался к телефону. Не то чтобы я ожидал, что меня выберут, отнюдь нет. Я полагал удачей уже то, что меня пригласили на собеседование. Изучив в деталях мою кандидатуру, комиссия NASA должна была понять, что представляет собой Майк Маллейн: парень выше среднего уровня, но не выдающийся; чуть больше 1200 баллов по тесту SAT[22]22
  Стандартизированный тест для приема в вузы США.Определяет знание английского языка и математики в объеме средней школы и состоит из двух частей с максимальным числом баллов по каждой – 800.


[Закрыть]; 181-е место среди выпускников Вест-Пойнта; не способен к обратному счету семерками. Как, спрашивается, я мог обдурить организацию, которая доставила человека на Луну? Но, подобно участнику лотереи, который в глубине души знает, что ничего не получит, я собирался все-таки проверить номера.

Утром в понедельник 16 января 1978 года выигрышные номера объявили, и я проиграл. Я в этом не сомневался. Одеваясь на работу, я включил телевизор – меня там не было. Зато Салли Райд и еще пять женщин были. NASA объявило состав новой группы астронавтов, в которую впервые вошли женщины. Сообщалось, как охотники за сенсациями сражаются за место перед их домами. Улицы заполнили передвижные телестанции с броскими номерами телефонов для звонков в студию. Вокруг бродили заинтересованные соседи. А эти улыбающиеся, сияющие, веселые женщины отвечали на вопросы, которые выкрикивали корреспонденты: «Что вы испытываете, сознавая, что вы одна из первых женщин-астронавтов? Когда вы захотели стать астронавтом? Вы плакали, когда услышали эту новость? Будет ли вам страшно лететь на шаттле?»

Я прошел в комнату, отдернул занавеску и убедился, что у меня под окном не запаркована эскадрилья телевизионных фургонов. Нет. Ни одного. Не кипели в нетерпении репортеры, не бродили перепуганные соседи. Ничего не было. Переживать отказ мне предстояло в одиночестве. Я попытался рассуждать рационально:

Мне никто ничего не обещал.

Но я сделал все от меня зависящее.

Может быть, меня выберут в следующий раз.

Не попробуешь – не узнаешь.

Я искал успокоение в этих банальностях и в еще нескольких сотнях других, но не находил. Победители были на телеэкране, проигравшие смотрели на них. Я подумал, не позвонить ли жене Донне во Флориду, чтобы поделиться плохими новостями, но решил, что с этим можно повременить. Мне вообще не хотелось говорить об этом.

Я отправился в свой офис на авиабазе Маунтин-Хоум и узнал, что Донна пыталась дозвониться до меня и оставила записку: «Мистер Эбби из NASA звонил сегодня утром и хочет, чтобы ты связался с ним». Джордж Эбби был начальником Директората операций летных экипажей, подразделения Центра Джонсона, частью которого являлся Отдел астронавтов[23]23
  В 1978 г. структура Центра Джонсона отличалась от запомнившейся автору. Джордж Эбби возглавлял Директорат летных операций, в ведении которого находились как подготовка экипажей, так и управление полетом. В апреле 1983 г. в связи с началом регулярных полетов шаттлов этот директорат был разбит на два: отбор астронавтов и их подготовка остались в ведении Эбби как руководителя Директората операций летных экипажей, а параллельно был воссоздан Директорат управления полетом во главе с Юджином Кранцем.


[Закрыть]. Он возглавлял комиссию, которая заслушивала кандидатов в астронавты. Я был уверен, что Эбби звонил, чтобы «поблагодарить за приложенные усилия».

Я набрал номер и попал на секретаршу Эбби. Последовала небольшая пауза (еще одно подтверждение, что мою кандидатуру отклонили), он подошел к телефону: «Майк, вы все еще заинтересованы в том, чтобы перейти в Центр Джонсона в качестве астронавта?»

Несколько следующих мгновений доказали мне, что человек может жить с остановившимся сердцем. За прошедший час я сконструировал вполне логичный сценарий отказа. Появление женщин на TV доказывало, что NASA уведомило счастливых победителей. (На самом деле женщин оповестили первыми, чтобы эту великую новость как следует осветили телерепортеры.) Теперь же агентство из вежливости обзванивало остальных. Однако первый вопрос Джорджа не был похож на прелюдию к отказу.

Во рту пересохло настолько, что слюны не хватило бы даже на одну почтовую марку, но я все-таки умудрился прохрипеть в ответ: «Да, сэр, меня определенно интересует работа в Центре Джонсона».

Интересует?! Какого черта, что я несу? Интересовать меня могла работа Хью Хефнера[24]24
  Основатель журнала Playboy.


[Закрыть], но за то, чтобы стать астронавтом, я готов был убить.

Эбби продолжил: «Отлично, тогда в июле мы ждем вашего прибытия[25]25
  NASA было и остается гражданским ведомством. Военнослужащие, зачисленные в отряд астронавтов, прикомандировываются к Центру Джонсона на время пребывания в отряде, сохраняя воинское звание и статус.


[Закрыть] в качестве нового кандидата в астронавты».

Больше из этого разговора я ничего не помню. Я ослеп, оглох и онемел от радости. NASA отобрало Майка Маллейна в астронавты!

Я немедленно позвонил Донне. «Я же говорила! Я же тебе говорила, Майк! Разве я не говорила всегда, что все сложится к лучшему? Я говорила тебе!» Она действительно это говорила, раз за разом, и никогда не теряла веры. Я так хотел быть рядом с ней, чтобы разделить радость, но это было невозможно. До возвращения домой оставалась еще пара дней.

Я позвонил маме и папе, и они были потрясены не меньше меня. Мы смеялись вместе с отцом, вспоминая, как запускали мои самодельные ракеты. Я почувствовал, что мама – очень прагматичная женщина – уже ощущает опасность, которую принесет эта новая работа. Я не сомневался, что в ближайшие пару лет ее четки придут в негодность от усердных молитв.

Я связался со своим командиром во Флориде. Поздравив меня, он сказал, что Эбби звонил также Брюстеру Шоу и Дику Кови, летчикам-испытателям нашей эскадрильи: они тоже прошли отбор. Другим пилотам отказали, и мне было больно за них. Но недолго: моя необузданная, опьяняющая радость прорвалась снова.

Этим вечером я закупил пива на весь наш отдел на базе Маунтин-Хоум и пригласил ребят отпраздновать. В этот момент я был рад, что нахожусь вдали от родной эскадрильи. Большинство летчиков EF-111 были из Тактического авиационного командования ВВС, и никто из них не подавал рапорт об участии в космической программе. Наш праздник ничто не омрачало. Дома, в эскадрилье летных испытаний авиабазы Эглин, служили главным образом летчики-испытатели и инженеры-испытатели, и рапорт подал едва ли не каждый из них. Разочарование неудачников было бы столь же острым, как и моя радость, бьющая фонтаном. Шоу и Кови пришлось сдерживать свое торжество в присутствии людей, похоронивших надежду.

Когда я немного пришел в себя, то поехал в гостиницу. База находилась далеко в пустыне, и на дороге никого не было. Я гудел клаксоном и орал, как девчонка-тинейджер на рок-концерте. Я опустил стекло и кричал в лицо ледяному ветру. Я сделал крюк вглубь пустыни, выскочил из машины и вопил еще и еще и не мог успокоиться. Я боксировал воздух. Я прыгал и скакал, и швырял песок, и громко хохотал. Наконец я запрыгнул на теплый капот, лег на спину и смотрел, как звезды плывут над моей головой, как бесчисленное множество раз в детстве. Когда в небе сверкнул какой-то спутник, мое сердце екнуло. Даст бог, через несколько лет я полечу на ракете. Я будут внутри спутника… внутри шаттла.

Теперь, две недели спустя, я стоял на сцене вместе с остальными 34 астронавтами моего набора. Хотя мы должны были прибыть к месту службы лишь в июле, NASA собрало нас вместе, чтобы официально представить миру.

Набор астронавтов 1978 года (с указанием мест рождения)

Пилоты

Дэниел Бранденстайн, лейтенант-коммандер[26]26
  Напомним соответствие званий военнослужащих ВВС и ВМС США аналогичным российским: капитан ВВС – лейтенант ВМС (капитан-лейтенант); майор – лейтенант-коммандер (капитан 3-го ранга); подполковник – коммандер (капитан 2-го ранга); полковник – кэптен (капитан 1-го ранга).


[Закрыть] ВМС, Уотертаун, Висконсин, 34 года

Роберт («Хут») Гибсон, лейтенант ВМС, Куперстаун, Нью-Йорк, 31 год

Фредерик Грегори, майор ВВС, Вашингтон, 37 лет

Дэвид Григгс, гражданский, Портленд, Орегон, 38 лет

Ричард Кови, майор ВВС, Файеттвилл, Арканзас, 31 год

Майкл Коутс, лейтенант-коммандер ВМС, Сакраменто, Калифорния, 32 года

Джон («Джей-Оу») Крейтон, лейтенант-коммандер ВМС, Орандж, Техас, 34 года

Джон Макбрайд, лейтенант-коммандер ВМС, Чарлстон, Западная Вирджиния, 34 года

Стивен Нейгел, капитан ВВС, Кантон, Иллинойс, 31 год

Фрэнсис («Дик») Скоби, майор ВВС, Кле-Элум, Вашингтон, 38 лет

Дональд Уильямс, лейтенант-коммандер ВМС, Лафайетт, Индиана, 35 лет

Дэвид Уокер, лейтенант-коммандер ВМС, Коламбус, Джорджия, 33 года

Фредерик Хаук, коммандер ВМС, Лонг-Бич, Калифорния, 36 лет

Брюстер Шоу, капитан ВВС, Касс-Сити, Мичиган, 32 года

Лорен Шривер, капитан ВВС, Джефферсон, Айова, 33 года

Военные специалисты полета

Гийон («Гай») Блуфорд, майор ВВС, Филадельфия, Пенсильвания, 35 лет

Джеймс Бучли, капитан Корпуса морской пехоты, Нью-Рокфорд, Северная Дакота, 32 года

Дейл Гарднер, лейтенант ВМС, Фэрмонт, Миннесота, 29 лет

Майкл Маллейн, капитан ВВС, Уичито-Фолс, Техас, 32 года

Эллисон Онизука, капитан ВВС, Кеалакекуа, Гавайи, 31 год

Роберт Стюарт, майор Армии США, Вашингтон, 35 лет

Джон Фабиан, майор ВВС, Гускрик, Техас, 38 лет

Гражданские специалисты полета

Джеймс («Окс») ван Хофтен, Фресно, Калифорния, 33 года

Шеннон Люсид, Шанхай, Китай, 35 лет

Рональд Макнейр, Лейк-Сити, Южная Каролина, 27 лет

Джордж («Пинки») Нельсон, Чарлз-Сити, Айова, 27 лет

Салли Райд, Лос-Анджелес, Калифорния, 26 лет

Джудит Резник, Акрон, Огайо, 28 лет

Кэтрин Салливан, Патерсон, Нью-Джерси, 26 лет

Маргарет Рей Седдон, Мёрфрисборо, Теннесси, 30 лет

Норман Тагард, Марианна, Флорида, 34 года

Анна Фишер, Нью-Йорк, 28 лет

Терри Харт, Питтсбург, Пенсильвания, 31 год

Стивен Хаули, Оттава, Канзас, 26 лет

Джеффри Хоффман, Бруклин, Нью-Йорк, 33 года

На самом деле я стоял в одном ряду с 34 остальными кандидатами в астронавты. Наша группа, которая в конечном счете войдет в историю под названием «35 новичков», или TFNG (Thirty Five New Guys), стала первой, члены которой имели перед должностью «астронавт» приставку «кандидат». До того как к нам приклеилось обозначение TFNG, мы были известны как асканы – Ascans. (Одна из следующих групп взяла себе название Ashos, что означало Astronaut Hopefuls – надеющиеся и подающие надежды стать астронавтами.) К моменту нашего прихода NASA на горьком опыте узнало, что само по себе звание астронавта воспринимается как знак отличия. В одном из наборов эпохи «Аполлона» разочарованный ученый покинул программу, не слетав в космос, и написал книгу, весьма критичную по отношению к агентству[27]27
  Скорее всего, Маллейн имеет в виду Брайана О'Лири, ученого из шестого набора астронавтов (1967 г.), описавшего свой опыт недолгой работы в NASA в книге «Как стать экс-астронавтом» (The Making of an Ex-Astronaut, 1970).


[Закрыть]. Поскольку его должность официально именовалась «астронавт», издатель на вполне законном основании сопроводил имя автора на обложке впечатляющим титулом. Теперь же NASA решило подстраховаться. В течение двух лет членам нашей группы предстояло быть кандидатами на испытательном сроке. Если бы кто-то из нас решил уйти и опубликовать какую-нибудь чернуху, NASA могло заявить, что это всего лишь кандидат, а не настоящий астронавт. Лично я воспринимал это как семантическое упражнение. В моем сознании невозможно было стать астронавтом, если ты не взлетел на ракете, что бы там ни говорилось в пресс-релизе космического агентства или в приказе по личному составу.

Нас приветствовал директор Центра Джонсона д-р Крис Крафт. В юности я видел его фотографии в статьях Life о программе «Аполлон». Теперь он поздравлял меня со вступлением в семью NASA. Ущипни меня, сказал я своему ангелу-хранителю.

Представитель пресс-службы NASA начал зачитывать наши имена, и аудитория из сотрудников агентства аплодировала. Среди нас было 15 пилотов-астронавтов, а я входил в число 20 будущих специалистов полета (MissionSpecialist, MS)[28]28
  Такое деление по специализациям было введено впервые для набора 1978 г. До этого существовало только два вида астронавтов, набиравшихся и готовившихся отдельно: пилоты (наборы 1959, 1962, 1963, 1966 и 1969 гг.) и научные специалисты (наборы 1965 и 1967 гг.) Из числа последних до 1975 г. успели слетать лишь четверо.


[Закрыть]. Нам, «эмэсам», не светило сидеть за штурвалом шаттла и за ручкой управления тягой. На самом деле большинство из нас даже не были пилотами. Наши будущие обязанности включали управление роботизированной «рукой» – манипулятором, выполнение экспериментов и выходы в открытый космос. Как и подсказывало название, нам предстояло специализироваться на орбитальных операциях и выполнении полетного задания.

По мере того как перекличка приблизилась к списку «эмэсов», мое сердце сделало попытку притвориться, что не имеет ко мне никакого отношения, и вырваться из моей груди. Я все еще не мог поверить, что все происходящее – не розыгрыш. Когда сотрудник начал перечислять нас, я ожидал, что, дойдя до моего имени, он остановится, посовещается с Крафтом и скажет: «Леди и джентльмены, в список вкралась ошибка. Пожалуйста, вычеркните Майкла Маллейна, он попал сюда случайно. Он не владеет обратным счетом семерками». После этого два дюжих охранника возьмут меня под локти и выведут за ворота.

Однако представитель прочел мое имя без колебаний. Он не споткнулся на нем и не стал совещаться с Крафтом. Он прочел его так, будто мне надлежало быть в списке. Теперь все действительно официально, подумал я. Придется в это поверить. Итак, я свежеиспеченный астронавт… кандидат.

На сцене Америка была представлена во всем ее разнообразии. Среди нас была мать троих детей (Шеннон Люсид), два астронавта иудейской веры (Джефф Хоффман и Джуди Резник) и один буддист (Эл Онизука). Были католики и протестанты, атеисты и фундаменталисты. Вполне возможно, что среди нас были и геи. В группу входили трое афроамериканцев, один человек азиатского происхождения и шесть женщин. Все камеры фокусировались на этой радужной коалиции, и в особенности на женщинах. Я мог бы показать прессе голую задницу – и этого бы никто не заметил. Белые мужчины из числа TFNG были невидимками.

Еще одно первенство этого набора состояло в его политической разнородности. Военные летчики, оплот предыдущих групп, почти всегда отличались консерватизмом. Хорошо образованные и самодостаточные, они мыслят критически и презирают либеральные идеи в духе «все мы жертвы системы». Однако присутствие на сцене большого числа гражданских астронавтов положило конец господству правых. Вероятно, среди них были и те, кто протестовал против войны во Вьетнаме, и те, кто считал, что лик Теда Кеннеди должен красоваться на горе Рашмор[29]29
  Тед (Эдвард) Кеннеди – младший брат Джона и Роберта Кеннеди, сенатор-демократ от штата Массачусетс. Гранитный утес горы Рашмор в Южной Дакоте превращен в скульптурную группу, изображающую четырех великих президентов США: Джорджа Вашингтона, Томаса Джефферсона, Теодора Рузвельта и Авраама Линкольна.


[Закрыть], и те, кто участвовал в маршах за права геев, за аборты, за гражданские права и права животных. Впервые в истории звание астронавта было присвоено защитникам лесов, рыбоедам, сочувствующим дельфинам, вегетарианцам и подписчикам The New York Times.

Гражданских отличала своя специфика – аура юношеской наивности. Хотя разница в среднем возрасте между военными и гражданскими астронавтами была не слишком велика (примерно пять лет), разница в жизненном опыте оказалась колоссальной. Некоторые из гражданских были «постдоками» – этот термин я впервые услышал в день нашей инаугурации. Они в самом буквальном смысле были вечными студентами, продолжая свои занятия в университетах даже после получения докторской степени. Среди нас были мужчины и женщины, которые всего несколько недель назад вели наблюдения за звездами в высокогорных обсерваториях и больше всего боялись получить за научную статью оценку «пять с минусом». Целые световые годы отделяли их жизни от судеб военных членов группы. Мы были ветеранами вьетнамской войны. Одного пилота-вертолетчика, выполнявшего задание по ракетному обстрелу противника с малой высоты, покромсало в клочья и бросило на лобовое стекло «вертушки», так что все оно было залито его кровью. Наш Дэн Бранденстайн был обладателем уникального сувенира северовьетнамских времен – это был кофейный столик, изготовленный из поврежденного огнем вражеской ПВО лобового стекла его штурмовика A-6 Intruder. Мы были летчиками-испытателями и инженерами-испытателями. И наши ошибки были не из тех, что на полях отмечает карандашом профессор, – малейший промах означал мгновенную смерть. Морской летчик Рик Хаук и пилот ВВС Брюстер Шоу едва не погибли, катапультируясь из потерпевших аварию боевых реактивных машин. У меня тоже был опыт катапультирования из такого самолета.