Текст книги "Верхом на ракете. Возмутительные истории астронавта шаттла"

Мы дали их часом позже в его кабинете – мы сказали правду: «Я позволил Майку совершить посадку, Джон». После такого признания было очевидно до боли, что нам потребуются новые задницы. Янг задал нам хорошо заслуженную порку: «Я постоянно сражаюсь с Вашингтоном за то, чтобы сохранить 38-е, а такие фокусы ставят под угрозу всех нас. Эмэсы – не пилоты. Разрешить Маллейну посадку было одной из самых больших глупостей, о которых я слышал за долгое время.

Пока он поджаривал нас на рашпере, я поражался тому, насколько неуютно Янг себя чувствует как командир. Как и в своем вступительном слове, он не шел на зрительный контакт. Он опять смотрел на ботинки. Он смотрел на бумаги на столе. Он смотрел в окно. Куда угодно смотрел, только не нам в глаза. В любом разносе, который я получал от своих командиров прежде (а их было немного), их глаза были страшнее всего. Они пронзали меня до глубины души и наполняли ужасом. Я вспомнил, как песочил меня и моего пилота последний из них, полковник Джим Гленн, за то, что мы не выполнили предусмотренное инструкцией требование сбросить боеприпасы, прежде чем идти на аварийную посадку. Полковник Гленн впился в нас взглядом кобры. Теперь я испытывал неловкость за Янга и его бегающие глаза. Он чувствовал себя неуютно, и это было заметно. В конце концов он отправил нас по местам поволноваться о том, удастся ли нам теперь полететь в космос.

Эта лопнувшая шина не повредила карьере Брюстера. В действительности он полетел еще до Уокера, на STS-9, причем – заметьте – пилотом у Джона Янга! Могу только предположить, что Янг так и не понял, что Брюстер облажался из-за того, что он никогда не смотрел ему в лицо.

Было еще одно обстоятельство, которое беспокоило меня в полетах на T-38. Как гражданские будут переносить укачивание? Я не сомневался, что некоторые из них окажутся подвержены воздушной болезни. Я помнил начало своей летной карьеры в ВВС. Пока я переучивался на F-4, меня вывернуло столько раз, что хватило бы на целую эскадрилью. А что, если с этим столкнется кто-нибудь из гражданских? Не сдадутся ли они? Судя по рассказам, некоторые из них страдали примерно как я. Ходили слухи, что плохо приходилось Рей Седдон, и Хут Гибсон вывозил ее специально, чтобы помочь адаптироваться. Она не сдалась, и никто из гражданских не отступил, и я восхищался ими. У нас был общий опыт, и он стал еще одним уроком для меня: гражданские в группе 35 новичков вовсе не были тряпками, как я думал о них раньше.

Глава 13
Обучение

Подготовка, которой мы все ожидали с наибольшим нетерпением, – как управлять шаттлом и летать на нем – началась всерьез в 1979 году. Эта была программа обучения, которая продолжалась в течение всей нашей карьеры. В кабине шаттла установлено больше тысячи тумблеров, органов управления, приборов и выключателей, как механических, так и программных. До первого полета нам необходимо было освоить назначение каждого из них.

Сердцем программы была имитация. Все имеющее отношение к космическому полету, что могло быть смоделировано, имитировалось. Были тренажеры для отработки локальных задач, на которых имитировались отдельные системы: гидравлическая, электрическая, система жизнеобеспечения, система маршевых двигателей, система ориентации, система орбитального маневрирования и все остальные системы, которые в сумме составляют шаттл. Мы по очереди занимались на этих тренажерах снова и снова, пока не приобрели практические знания по каждому переключателю и дисплею для данной конкретной системы. После этого мы отрабатывали аварийные процедуры по каждой системе.

Оценок и контрольных работ в ходе обучения не было. У нас была намного более сильная мотивация, чем та, которую дает любая письменная работа, – мы сами. Кредо военного летчика говорило само за себя: «Лучше смерть, чем позор». Никто не хотел позориться перед коллегами. Мы набрасывались на учебу так, словно от этого зависело нечто большее, чем жизнь, нечто более важное – наше эго.

Окончив курс обучения на тренажерах, имитирующих локальные задачи, мы перешли к SMS (Shuttle Mission Simulator) – устройству, воспроизводящему полет шаттла в целом. Их было два, и каждый был основан на точной копии кабины корабля. Вариант «с неподвижным основанием» в соответствии со своим названием был зафиксирован. На нем отрабатывали орбитальную часть полета. Вариант «с подвижным основанием» применялся для имитации выведения на орбиту и возвращения. Его кабина была смонтирована на шести гидравлических «ногах», которые могли наклонять ее вправо-влево и вперед-назад, а также трясти, имитируя маневры при запуске и посадке. Тренажер напоминал гигантское насекомое – мутанта из научно-фантастического фильма. В обоих тренажерах SMS на окна проецировалась компьютерная графика, демонстрировавшая грузовой отсек, манипулятор, полезные грузы, цели для сближения или посадочную полосу. Тренажеры были связаны с Центром управления полетом (ЦУП) для проведения комплексных тренировок; таким образом, экипаж отрабатывал работу на орбите с той же командой в ЦУП, которая позднее должна была наблюдать за ним в реальном полете.

Работой на тренажере руководили главный оператор – сокращенно «симсуп» (Simulator Supervisor) – и его команда. Сидя за компьютерными экранами в отдельной комнате, эти инженеры могли имитировать сбои в работе оборудования и следить за тем, как реагируют на них экипаж и ЦУП. Симсупы были настоящими исчадиями ада. Астронавты шутили, что главный оператор в течение нескольких недель перед тренировкой соблюдает обет безбрачия, носит ботинки на размер меньше своего и крахмалит нижнее белье, чтобы почувствовать себя жалким и несчастным.

Через несколько секунд после условного старта оператор имитировал неисправности, которые требовали от экипажа борьбы с отказавшим двигателем, перегревшимся гидравлическим насосом, утечкой в системе реактивного управления или коротким замыканием в электрической системе. Астронавты, обучавшиеся навыкам выведения на орбиту, в шутку переиначивали Ascent Skills (навыки выведения на орбиту) в Ascent Kills (выведение на орбиту убивает). Это было преувеличение. Цель имитации состояла не в том, чтобы «убить» экипаж. Если «полет» заканчивался катастрофой, это означало, что сценарий либо плохо продуман, либо плохо выполнен. Симсупы и их команды придумывали задания, которые доводили астронавтов и ЦУП до предела возможностей. Их мудрость и упорство проявились затем в полетах. Ни один экипаж не был потерян в полете оттого, что не был должным образом подготовлен. Ни в одном полете не было сорвано выполнение полетного задания из-за недостатков наземных тренировок.

Занимаясь в первый раз на тренажере, моделирующем полет, я живо вспомнил день прибытия в Вест-Пойнт. Там один старослужащий велел мне расслабиться и посмотреть вокруг, чтобы оценить очарование кампуса. «Мистер Маллейн, посмотрите хорошенько. Вот мыс Трофеев и великолепная река Гудзон, а вот знаменитая протестантская церковь. Запомните эту картину… потому что в ближайшие 11 месяцев вы этого не увидите. С этого момента вы умерли и попали в ад. Головой не вертеть, смотреть прямо вперед, мистер!»

Мой первый «полет» на псевдочелноке был похожим. Оператор позволил нам насладиться прописным вариантом выведения на орбиту. Мы чувствовали грохот двигателей (имитируемый тряской гидравлических опор), увидели на компьютерной картинке, как уходит вниз башня обслуживания, ощутили рост перегрузок (его имитировал увеличивающийся наклон кабины), испытали удар и вспышку при отделении ускорителей и с удовольствием дошли до момента отсечки маршевых двигателей (Main Engine Cut-Off, MECO). После этого, перезапуская свой компьютер, симсуп сказал: «Надеюсь, вам понравилось. Вы видели эту красоту в последний раз». Он был почти прав. За свои 12 лет в NASA я видел на тренажере штатное, без неисправностей, выведение только трижды. Всякий раз это происходило непосредственно перед отлетом в Космический центр имени Кеннеди для участия в реальном полете. Несмотря на то что о них рассказывали обратное, у симсупов было сердце. Они хотели, чтобы мы шли в реальный полет с хорошим настроением, увидев то, что, как можно надеяться, мы увидим и через несколько дней при старте, – полностью штатный подъем в космос.

Были и другие тренажеры помимо SMS. Астронавты готовились к выходам в открытый космос в огромном крытом бассейне, предназначенном для отработки операций в невесомости (Weightless Environment Training Facility, WETF)[74]74
  Название подобрано так, что начальные буквы его первых трех слов образуют прилагательное wet – «мокрый».


[Закрыть]. В бассейне были установлены копии шлюзовой камеры шаттла, его грузового отсека и полезных грузов. Мы одевались в скафандры весом 135 килограммов, и кран опускал нас в воду; аквалангисты добавляли балласт с таким расчетом, чтобы мы висели в воде на заданной глубине. Это состояние «нейтральной» плавучести было неплохой имитацией того, что человек чувствует при реальном выходе в открытый космос, когда приложенное к инструменту усилие порождает равную по величине и противоположную по направлению реакцию. Тренажер WETF способствовал проектированию инструментов, поручней, средств фиксации для ног, без которых делать работу в невесомости невозможно.

Был тренажер для приобретения навыков работы с изготовленным в Канаде дистанционным манипулятором (Remote Manipulator System, RMS). Лаборатория, в которой происходили эксперименты с манипулятором (Manipulator Development Facility, MDF), состояла из макета грузового отсека в натуральную величину (18 метров в длину и 4,5 метра в диаметре) и полностью функциональной 15-метровой роботизированной руки. Гигантские наполненные гелием шары изображали «невесомые» полезные грузы. Эмэсам надлежало стоять перед копией пульта в задней части кабины шаттла, смотреть через задние иллюминаторы в грузовой отсек и управлять манипулятором. Мы поднимали из грузового отсека эти гелиевые шары и / или помещали их в грузовой отсек, отрабатывая соответствующие операции на орбите.

Работа с роботизированной рукой было настоящим испытанием. С камеры на ее конце изображение шло на экран в кабине. Глядя на эту картинку и используя одновременно две ручки управления, мы старались довести рабочий орган манипулятора до успешного захвата объекта. Одновременно действовать двумя руками и отслеживать движение цели на дисплее (как мы предположительно должны были захватывать свободно летящий спутник) – все равно что одной рукой похлопывать себя по голове, а другой делать круговые движения по животу. Это требует практики. Чтобы помочь нам наработать навыки отслеживания цели, инженеры обеспечили движущуюся мишень, свисавшую с потолка здания.

На одной из тренировок с манипулятором я применил вновь полученные навыки, чтобы подразнить Джуди Резник. Из расписания я знал, что она следующая в очереди, и ждал, когда Джуди войдет в здание. Когда она сделала это, я повернул конец руки робота с камерой так, чтобы та следила за Джуди. Девушка посмотрела вверх и увидела огромную лапу, которая ныряла, качалась и поворачивалась, отслеживая каждый ее поворот, и поняла, что это я. Джуди остановилась, и я подвел руку, будто собирался схватить ее, а потом медленно развернул кисть так, чтобы камера сканировала Джуди с головы до ног. Войдя в кабину, она улыбнулась и сказала: «Свинья ты, Маллейн». Я тоже улыбнулся и сделал вид, что не понимаю, о чем речь, но, конечно, Джуди была права.

Работу на тренажерах SMS, WETF и MDF я всегда ждал с нетерпением, но был еще один, без которого я бы предпочел обойтись, – самолет для полетов в невесомости, прозванный «рвотной кометой» (Vomit Comet). Это был модифицированный «Боинг-707», из которого убрали бо́льшую часть кресел и обили мягким материалом внутренние поверхности салона. Стартовав с Эллингтон-Филд, пилот уходил в сторону Мексиканского залива и устраивал там «американские горки». При очередном взлете он отдавал штурвал вперед с таким расчетом, чтобы траектория самолета полностью определялась силой тяжести. В результате в течение примерно 30 секунд самолет находился в свободном падении, и все в нем в это время было невесомым. Освободившиеся от ремней астронавты летали в своей мягкой камере. В конце «нырка» пилот выводил самолет с двойной перегрузкой, прижимающей всех к полу салона. Затем он прибавлял газ, вновь поднимался на 10 000 метров и проделывал все сначала. В подобном полете обычно процесс повторялся около 50 раз.

Хватало одного полета на этом самолете, чтобы понять, за что его прозвали «рвотной кометой». Эта машина была фабрикой по производству блевотины. Уже при наборе высоты в воздухе ощущался легкий запах желчи. Подобно сигаретному дыму, который навсегда въедается в обои и портьеры в доме человека, привыкшего выкуривать по две пачки в день, запах желудочной жидкости пропитал сам алюминиевый скелет машины. Когда однажды ее состарившиеся кости продадут на металлолом и переплавят, даже новый алюминий будет сохранять аромат желудочного сока.

Я быстро понял, что видеозаписи для публики, где астронавты на «рвотной комете» улыбаются и кувыркаются, сняты на первой и второй «горках», потому что к десятой параболе невесомости кто-нибудь уже отступал в кресло, чтобы выложить содержимое желудка. Далее следовала цепная реакция, как при ядерном взрыве: запах свежей блевотины распространялся по салону, и еще несколько человек не выдерживали. Все больше людей сдавалось. Даже те, кто пытался устоять против запаха, дыша через рот, не могли защитить остальные органы чувств, так как издаваемые несчастными утробные звуки заполняли все пространство, подобно лаю своры немецких овчарок. К двадцатой параболе еще оставалось несколько улыбающихся лиц. К тридцатой некоторые уже желали, чтобы органы управления самолетом обледенели, а сам он грохнулся в море на скорости 1100 километров в час, прекратив их страдания. И все же оставалось счастливое, не подверженное укачиванию меньшинство – они продолжали улыбаться, радостно вопить и кувыркаться и просили еще и еще. Я их ненавидел.

Меня никогда не выворачивало во время полетов на «рвотной комете», но позывы были все время. Начиная с пятой «горки» съеденная пища подступала к горлу, и лишь сверхчеловеческими усилиями я заставлял ее там и оставаться. Я сосал горстями конфеты в надежде, что глотательные движения удержат желудок на месте. Я знал, что буду чувствовать себя лучше, если уйду в хвост самолета и проблююсь, но это было бы признаком слабости и нарушением правила № 1: «Лучше смерть, чем позор». Помимо всего прочего нечувствительными к этим маневрам оказались некоторые из наших женщин. Представить себе, что я сижу в хвосте, уткнувшись лицом в пакет, в то время как Анна Фишер или Джуди Резник продолжают крутить сальто в невесомости… Для моих мужских чувств было чересчур. Приходилось притворяться. Когда Джуди предложила делать синхронные сальто, я улыбнулся сквозь сжатые зубы и кивнул в знак согласия, одновременно проклиная себя за браваду.

Из всех тренажеров NASA ни один не врезался в память так, как тренажер бортового туалета. Он стоял в комнате рядом с неподвижным SMS, так что астронавты могли упражняться на нем параллельно с работой на «большом» тренажере. И такая практика определенно была нужна.

Туалет на шаттле по сути представлял собой пылесос. (Не пробуйте проделать это дома!) Мочеприемником служил шланг с отсосом с разными съемными воронками для женщин и для мужчин. Из-за сильного всасывания в правилах использования было предупреждение: мужчины не должны допускать, чтобы наиболее дорогая им анатомическая деталь входила в воронку слишком глубоко. Если бы астронавт по невнимательности допустил засасывание причиндала в трубу, ему смело можно было присвоить квалификацию циркового фрика, выступающего под баннером «Смотрите все на самый длинный и тонкий пенис в мире!»

Моча собиралась в бак и раз в несколько дней сбрасывалась в космос. Позднее мне предстояло узнать, что эти сбросы являют собой великолепное зрелище. Жидкость замерзает тысячами ледяных кристаллов и улетает в космос, подобно трассирующим пулям.

Приспособление для сбора твердых отходов жизнедеятельности также использовало поток воздуха как средство очистки. Пластиковое сиденье устанавливалось на «транспортировочную трубу» диаметром около 10 сантиметров и длиной примерно 5 сантиметров. Пользователь садился, пристегивал ремни и подтягивал рычаг, открывающий крышку транспортировочной трубы и включающий вентиляторы. Экскрементам надлежало попадать в большой контейнер в форме луковицы непосредственно под пользователем. Твердые отходы не выбрасывались за борт, а оставались внутри туалета – несомненно, к большому облегчению остального человечества. Если бы их стали сбрасывать в космос, это придало бы новый смысл явлению метеоритного дождя.

Одна особенность конструкции туалета делала его крайне сложным в эксплуатации – узкое отверстие транспортировочной трубы для твердых отходов. Это было вынужденное инженерное решение, так как иначе не получалось эффективного воздушного потока в нужном направлении, но оно требовало точного прицеливания в трубу для успешного удаления отходов. Пользователь, которому не удавалось точно приладиться к центру трубы, мог обнаружить, что фекалии прилипли и размазались по ее стенкам. Чтобы помочь астронавтам находить собственные отверстия, в тренажере на дне транспортировочной трубы NASA установило камеру, а подсветка обеспечивала хорошую видимость той части тела, которая обычно не выставляется на солнце. Непосредственно перед устройством был установлен монитор с перекрестием, обозначающим геометрический центр трубы. В ходе тренировки мы должны были зафиксироваться на сиденье и поерзать на нем, добиваясь точного совмещения картинки с прицелом. Добившись этого, следовало запомнить положение бедер и ягодиц по отношению к фиксаторам и другим деталям сиденья. Воспроизведя эту позу в полете, мы могли быть уверены, что точно накроем цель, как говорили по аналогичному поводу летчики бомбардировочной авиации. Нет необходимости говорить, что эти тренировки изрядно уменьшали очарование профессии астронавта.

Проектирование туалета было, в сущности, завершено к тому времени, когда члены TFNG приступили к тренировкам по обращению с отходами, однако пилот «рвотной кометы» с базы Эдвардс рассказал мне кое-что о начальном периоде работы над его конструкцией. В ней участвовали медсестры-добровольцы, которые выполнили сотни параболических полетов на невесомость. Они выпивали целые галлоны холодного чая и в ходе параболических полетов опорожнялись в ассенизационные устройства различного вида. Среди добровольцев по испытанию устройства для сбора твердых отходов жизнедеятельности была одна женщина в звании лейтенанта ВВС. «Рвотная комета» стояла на рулежной дорожке со всем оборудованием в полной готовности к взлету, словно ядерный бомбардировщик в разгар холодной войны. И, подобно экипажу тех бомбардировщиков, пилоты «рвотной кометы» находились в постоянной готовности к зашифрованному боевому приказу… нет, не от президента Соединенных Штатов, а от лейтенанта, почувствовавшего характерный дискомфорт в организме: «Я готова!» И тогда все бежали к самолету, запускали двигатели, и самолет, взревев, уносился ввысь. Он начинал свои параболы, и испытуемой предоставлялось множество 30-секундных интервалов невесомости, чтобы очистить кишечник. Где бы мы могли найти мужчину, способного на такое?

Особенно сложной инженерной проблемой было обеспечить средством сбора мочи женщину во время выхода в открытый космос. Использование катетера отвергли почти сразу – слишком опасно и неудобно. Памперсы – мало приятного. Самое экзотическое решение было плодом инженерной мысли одного гинеколога. Он предложил использовать для сбора мочи внутренний объем вагины. Перед облачением в скафандр женщина должна была ввести внутрь себя персональную форму, установив внешний мочеприемник с соответствующим уплотнением на мочеиспускательное отверстие. После чего мочу можно было аккуратно извлечь. Требовался испытатель для опробования конструкции, объявили поиск добровольцев. Откликнулась Кэнди.

Кэнди была беззаботной секретаршей службы управления полетами базы Эллингтон с отличным чувством юмора, которая спокойно относилась к выходкам астронавтов с задержкой в развитии. Однажды она подтащила кресло и присоединилась к нашей группе – мы ждали, когда поднимется туман, чтобы взлететь на 38-х. Несколько астронавтов из моряков соревновались в сочинении историй о странных татуировках, которые им приходилось видеть. Один из них вспомнил фотографию мужской промежности, выставленную в окне татуировочного кабинета на Филиппинах. На обоих бедрах были изображены огромные слоновьи уши, которые придавали пенису вид хобота. (Кто говорит, что мужчины не понимают собственных чувств?) Кэнди смеялась вместе с нами.

Уже позже, во времена нашей астронавтской карьеры, на какой-то вечеринке она вспомнила о том, как в качестве добровольца испытывала этот самый влагалищный контейнер для сбора мочи. Гинеколог изготовил устройство, и она пыталась его использовать, но с сомнительным успехом. В конечном итоге от этого варианта отказались, решив, что памперсы все же являются наилучшим решением. Кэнди закончила свой рассказ так: «А устройство осталось у меня и стоит дома на кофейном столике». Услышав это, я поперхнулся так, что пиво брызнуло через нос. Мне живо представился гость Кэнди, который берет этот девайс в руки и спрашивает: «А что это за странная финтифлюшка?» Я сказал Кэнди, что NASA должно было дать ей медаль или по крайней мере сделать для устройства красивую подставочку с подписью администратора NASA и со словами: «За службу не за страх, а за совесть».

В NASA есть тысячи безымянных мужчин и женщин, которые работали над тем, чтобы отправить астронавтов в космос и придать нашей жизни там некоторую долю уюта. Я слышал, как один астронавт сказал: «Мы встали на их плечи, чтобы достичь орбиты». В случае Кэнди и других испытателей ассенизационных устройств мы стояли на других частях их тел.

Во время наших примерок космического обмундирования мы столкнулись еще с одной деталью сбора отходов – настоящим кошмаром для мужчины. Нами занимались юные девицы в белых халатах, вооруженные измерительными лентами, штангенциркулями и планшетами. Они измеряли наши черепа, руки, конечности и ступни, чтобы правильно подобрать шлемы, перчатки и скафандры. Попав на эту процедуру, я был остроумен и очарователен, как актер Бёрт Рейнольдс. Я представлял собой новый бренд астронавтов, пригодных для скафандра. Бутылка текилы вряд ли могла принести мне больше удовольствия.

В завершение процесса одна особенно хорошенькая девица отвела меня к отгороженному углу комнаты: «Войдите и скажите мне, какой размер вам подходит».

Я отодвинул занавеску и смело шагнул вперед, ожидая попасть в помещение для примерки нижнего белья. Но я ошибся. Я вошел в ад для мужчин. Забудьте о том, что вы можете взорваться на шаттле. Это был настоящий ужас. Подобно обвинительным актам, на столике были выложены четыре кондома разного размера.

Так я узнал, что презерватив с отверстием на конце был частью мужского устройства для сбора мочи, надеваемого под систему водяного охлаждения скафандра. Один конец «резинки» надевался на пенис, второй соединялся с нейлоновой емкостью, закрепленной на поясе. Моча должна была проходить через кондом и через односторонний клапан в нейлоновую емкость. После запуска, посадки или выхода в открытый космос (три случая, когда бортовой туалет недоступен) комбинацию из кондома и емкости, или мочеприемник (Urine Collection Device, UCD), можно было снять и выбросить. Поскольку Господу было угодно жестоко пошутить, создав пенисы разного размера, NASA приготовило четыре разных кондома. Хорошенькая девушка по другую сторону занавески должна была записать мой размер к себе на планшетку, чтобы в моем личном шкафчике на шаттле, когда я наконец полечу в космос, лежали подходящие изделия.

С энтузиазмом заключенного, стоящего перед виселицей, я снял трусы. До этого за всю свою жизнь мне приходилось надевать презерватив лишь в те короткие периоды брака, когда жена прекращала принимать противозачаточные средства. Тогда, испытывая нетерпение и желание, я натягивал латекс универсального размера. Но не сейчас. Я посмотрел на свой прибор, который отказывался признать обрезание и пытался найти какую-нибудь неведомую доселе крайнюю плоть, чтобы там спрятаться.

Я выбрал самый большой кондом. Как известно, астронавты – самые рьяные соперники на свете. Начиная от автографа и кончая резинкой, мы должны быть лучше всех, быстрее всех, умнее всех… и больше всех. Если бы на этом столике лежал хулахуп, мужчина-астронавт схватил бы его с надеждой в душе.

Я вцепился в своего маленького съежившегося дружка и начал работать. «А нет ли у вас чего-нибудь побольше?» – нервно пошутил я, обращаясь к девушке за занавеской. Уверен, раньше ей не приходилось слышать такого вопроса.

«Почему они не могут поставить мужчину собирать эту информацию?» – подумал я и тут же решил: так было бы еще хуже.

Засовывать вялый пенис в презерватив – это примерно как пытаться запихнуть пасту обратно в тюбик. Наконец я сумел загнать животное в стойло и пару раз встряхнуть, чтобы убедиться, что резинка остается на месте. Она упала на пол, впору было отправиться за ней следом и моим тестикулам. Меня как будто кастрировали. Очевидно, мне не придется занять первое место в этом состязании. Конечно, я мог соврать и сказать, что мне нужен максимальный размер, но это означало бы напрашиваться на катастрофу во время выхода. Если кондом не подойдет, то он протечет или вообще свалится, и в этом случае костюм водяного охлаждения, как губка, впитает мочу. Мало того, что это очень неприятно – это наименьшая из проблем. Над несчастным астронавтам будут потешаться до конца его дней.

Наконец я подобрал подходящий вариант и назвал размер девушке, едва не добавив: «Но вы должны знать, что с этим я сделал троих детей!»

Много лет спустя астронавты пришли в ярость, когда медицинские данные одного из пилотов попали в прессу. Кто-то из газетчиков задавался вопросом, можно ли допустить к командованию важным полетом шаттла человека, которого лечили от камней в почках. Астронавты кипели от злости, уверенные, что эту личную медицинскую информацию как-то умудрился выдать Отдел летных врачей. Среди всего этого шума я сказал товарищу из числа TFNG:

– Мне наплевать, пусть они напечатают мою историю болезни в The New York Times. Я лишь надеюсь, что страница с размером моего кондома навсегда заперта в подземельях горы Шайенн.

Он меня понял. Есть вещи, прочесть которые в газете намного менее приятно, чем то, что у тебя был камень в почке.