Текст книги "Почти идеальные люди. Вся правда о жизни в «Скандинавском раю»"

Исландия

15 Хакарль

Возможно, вы скажете, что Исландии вообще не должно быть в этой книге. Сами исландцы наверняка так и подумают. Ведь их государство было основано людьми, которые хотели сбежать из Скандинавии, и пережили ради этого массу неудобств. Тащить их обратно было бы нечестно. Вдобавок Исландия расположена на полпути между Европой и Северной Америкой, и больше торгует с Германией, США и Великобританией, чем с любой из скандинавских стран.

Кстати, исландцев всего 319 000[41]41
  По оценочным данным за 2016 год, население Исландии составляет 332 529 человек (прим. ред.).


[Закрыть]. Я не собираюсь посвящать отдельную главу Гетеборгу или, скажем, Орхусу, в которых живет примерно столько же народу, – так почему же именно Исландия? Почему не Гренландия или Фарерские острова с их не менее самобытным населением? Если задаться целью изучить скандинавскую исключительность, то единственная исключительность исландцев – это исключительный бардак в их экономике. А это не совсем то, что нам нужно.

Однако есть несколько причин, ради которых нам стоит навестить этих специфических людей и увидеть их завораживающие пейзажи. В целом Исландия – более скандинавская страна, чем все страны Скандинавии. В ней селились беглецы (скажем прямо – изгнанники) с запада Норвегии со своими подобранными по пути шотландскими и ирландскими секс-рабынями. До сих пор там говорят на одной из версий древнескандинавского языка, которая гораздо ближе к языкам прошлого, чем любой другой из современных языков Северной Европы. Генетики со всего мира валом валят в Исландию изучать местных жителей из-за их этнической однородности (злопыхатель скажет, что вообще все они – кровные родственники).

Далее: Исландия на протяжении 682 лет находилась под датским правлением и, как мы увидим дальше, поддерживает тесные и несколько запутанные отношения со своими бывшими суверенами из Копенгагена. А еще она – член Северного Совета[42]42
  Северный Совет (Nordic Council) – организация сотрудничества между парламентами североевропейских, в первую очередь скандинавских стран (прим. пер.).


[Закрыть], что в большой степени служит ответом на вопрос о ее принадлежности к числу скандинавских стран.

Исландия достойна нашего внимания еще и потому, что ее недавние финансовые авантюры – убедительный пример опасностей классической модели североевропейского общества: небольшого, однородного и тесно спаянного. Оказывается, страна действительно может быть чересчур скандинавской.

Для начала – краткий экскурс в «новейшую экономическую историю Исландии». В период с 2003 по 2008 год три основных исландских банка – Glitnir, Kaupthing и Landsbanki – заняли 140 миллиардов долларов. Эта цифра равнялась десяти ВВП страны, а резервы ее центрального банка в размере 2,5 миллиарда долларов на этом фоне выглядели просто смешно.

Горстка предпринимателей, подбодряемая тогдашним правительством страны, ринулась осваивать полученные средства. На международном рынке скупалось все подряд, от датских универсальных магазинов до британского футбольного клуба «Уэст Хэм». Значительная часть населения ударилась в нелепые финансовые операции на уровне нигерийских «писем счастья». Кредиты почему-то брались в японских иенах, а ипотеку оформляли, скажем, в швейцарских франках. Только вчера исландцы сидели по пояс в рыбьей чешуе, а уже сегодня они с важным видом выбирают опции для своих новых Porsche Cayenne.

Историй о местных излишествах более чем хватает. Элтон Джон прилетал, чтобы спеть одну песню на дне рождения; частные самолеты вызывали, как такси; люди, не задумываясь, отдавали по 5000 фунтов за бутылку односолодового виски или по 100 000 фунтов за охоту в английском поместье на уик-энд. Глава лондонского офиса банка Kaupthing арендовал под вечеринку Музей естественной истории, его гостей развлекал Том Джонс, и все указывает на то, что к обычному снегу в Рейкьявике подмешивался «снежок» колумбийского происхождения.

С крахом американского инвестиционного банка Lehman Brothers в конце 2008 года суммы исландских долгов, в какой-то момент составлявшие 850 процентов ВВП страны (для сравнения: у США это 350 процентов), стали достоянием гласности. Последовала цепная реакция, в результате которой произошел почти двукратный обвал кроны. На этом этапе исландские банки выдавали своим владельцам кредиты на покупку… акций самих этих банков. Я, конечно, не Пол Кругман[43]43
  Известный американский экономист, лауреат Нобелевской премии (прим. пер.).


[Закрыть], но даже мне понятно, что это не очень устойчивая бизнес-модель.

Денег на покрытие банковских долгов у правительства не было. Ему пришлось вывести крону с валютных рынков и занять в общей сложности 4 миллиарда долларов в МВФ и у ряда иностранных государств. Даже крошечные Фарерские острова отстегнули на это дело 33 миллиона долларов, что выглядело особенно унизительным для исландцев. Ставки кредитования взлетели до 18 процентов годовых. Фондовый рынок просел на 77 процентов. Инфляция достигла 20 процентов. Крона упала на 80 процентов. По разным источникам, внешний долг страны составлял от 13 до 63 миллиардов фунтов стерлингов, или от 38 000 до 210 000 фунтов стерлингов на каждого исландца.

За считаные недели взлетел уровень безработицы (прежде работу получали все желающие, кроме умственно отсталых и злостных тунеядцев). Инфляция разгонялась со скоростью Веймарской республики[44]44
  Гиперинфляция начала 1920-х годов в Германии (прим. пер.).


[Закрыть]. Стоимость займов в иенах и ипотек в швейцарских франках возросла более чем вдвое и превысила цену купленных на них домов и машин. В новостях показывали сюжеты о бутылках с оливковым маслом по цене, эквивалентной 130 фунтам стерлингов. Неудивительно, что треть исландцев заявила о желании эмигрировать. Как гласил один из заголовков в The Times, Исландия стала «Маленькой неслучившейся экономикой».

Я впервые посетил Исландию вскоре после краха – мне было интересно, как живет страна на грани полного банкротства. «Когда рухнули эти три банка, это было как гром среди ясного неба, – рассказывал мне профессор антропологии Университета Исландии Гисли Палссон. – Но все каким-то образом продолжало функционировать – и социальные службы, и даже банки. В первые недели царила полная неопределенность: не будет ли дефицита продовольствия? Очень опасались массовых беспорядков. Было страшновато. В Рейкьявике значительно выросла преступность. В домах стали устанавливать сигнализацию. Кто-то поджег парламент и побил в нем окна. Людей захлестывал гнев. Это было похоже на всеобщую депрессию – многие просто не видели выхода, теряя свои машины, работу и дома. Я знаю тех, кто находился в ужасном состоянии. Я сам должен пару миллионов, и на меня это сильно давит».

В январе 2009 года произошла так называемая революция столовых приборов: две тысячи демонстрантов собрались у парламента, гремя кухонной посудой и забрасывая его банками skyr (более прозаическое применение этой исландской разновидности йогурта – набить желудок перед традиционной попойкой в пятницу вечером). В этот день исландская полиция применила слезоточивый газ впервые с 1949 года, когда происходили массовые протесты против вступления страны в НАТО. Правая коалиция, находившаяся у власти с 1940-х годов, была изгнана: 26 января премьер-министр Гейр Хорде объявил об отставке правительства. Хорде, обвинявший во всем «глобальную финансовую бурю», в итоге уступил власть коалиции Социал-демократического Альянса под руководством шестидесятивосьмилетней Йоханны Сигурдардоттир – бывшей стюардессы, матери двоих детей и бабушки шестерых внуков. Она стала первой в мире главой правительства – открытой бисексуалкой.

Дальнейшие акции протеста привели к замене главы центрального банка, в прошлом премьера, Давида Оддссона норвежским экономистом Свеном Харальдом Ойгардом. Сигурдардоттир объявила о 30-процентном сокращении государственных расходов, подняла налоги и попыталась продать по дешевке несколько посольских зданий.

Похоже, что кризис был преступлением без преступников. Представший перед уголовным судом Landsdomur по обвинению в халатности Хорде стал первым политическим лидером мирового уровня, призванным к ответу за то, что произошло в 2008 году. За свою роль в разоривших Исландию широкомасштабных финансовых махинациях он мог получить до двух лет тюрьмы, но был признан невиновным.

Президент Оулавюр Рагнар Гримссон остается, как это ни удивительно, на своем посту: в 2012 году он был переизбран на новый срок. Своей неувядаемой популярностью Гримссон, возможно, обязан тому, что налагал вето на все попытки исландского парламента рассчитаться с иностранными кредиторами.

Рейкьявик был похож на дом, где накануне отгремела грандиозная вечеринка. Я же чувствовал себя человеком, который застал хозяев за вытряхиванием пепельниц в мусорные мешки и сбором в кучку бесхозных предметов нижнего белья. Те, с кем я говорил, выглядели усталыми, ошарашенными, раздраженными, а то и вовсе пришибленными.

Когда-то этот город славился своими замечательными видами на фьорд и горы на горизонте, но сейчас их закрыли офисные и жилые высотки, выросшие вдоль побережья. Новенькие, красивые и необитаемые здания напоминали стопку футляров от драгоценностей, только что унесенных грабителями. Краны на стройплощадках Рейкьявика были неподвижны, за исключением тех, что возводили экстравагантный концертный зал Harpa, – его начали строить на пике исландского экономического самолюбования. Меня заверили, что оставить его недостроенным стоило бы намного дороже.

Зато милая дама в туристическом бюро рассказала мне, что благодаря рухнувшей кроне возросло количество приезжих, тогда как практически во всем мире туризм резко упал. Исландия всегда считалась одной из самых дорогих стран (журнал The Economist называл ее самым дорогим туристическим направлением), но при курсе 200 крон за фунт она стала если не совсем дешевой (исландцам по-прежнему приходится импортировать все, кроме электричества и рыбы), то как минимум сопоставимой с Лондоном. «Рейк», как называют знаменитый загул по барам по пятницам и субботам, стал намного дешевле – пинта пива стоила примерно 600 крон. Видимо, поэтому подавляющее большинство посетителей баров и ресторанов в центре Рейкьявика составляли иностранцы.

Были и другие признаки, что недавно что-то пошло не так. Прогуливаясь по Лаугавегюр, главной торговой улице города, я увидел в витрине футболку с надписью «Brown is the Colour of Poo» («Коричневый – цвет какашки») с фотографией тогдашнего британского премьера Гордона Брауна (Gordon Brown). Он стал объектом ненависти местных жителей, после того как предложил объявить Исландию террористическим государством и заморозить ее иностранные активы. («Шлюхи вы процентные, и больше никто!» – проворчал в мой адрес один исландец.)

В свой первый день я пообедал, сидя между чилийской парой и французом, в ресторанчике Saegrefinn («Хозяин морей») – небольшой рыбацкой хижине, приткнувшейся меж портовых складов. Мы сгрудились вокруг общих столов, поставленных на голубые бочки из-под рыбы, уткнувшись в миски с горячим Humarsupa (суп из лангустинов – один из шедевров исландской кулинарии). Другим знаменитым исландским деликатесом является hakarl (хакарль).

Я не прочь еще раз отведать humarsupa, но буду сражаться до последнего, чтобы в мой организм снова не попал хакарль. Известно, что мясо акул, выловленных в этих краях, в свежем виде ядовито. Но вместо того чтобы отказаться от употребления акул в пищу, эти ребята придумали закапывать их в землю на срок от полутора до четырех лет, пока они не догниют до съедобного (в очень и очень сомнительном смысле этого слова) состояния. Это и есть хакарль.

Я впервые ел его в баре в центре Рейкьявика. Привыкшая к просьбе туристов «просто попробовать» официантка принесла мне два маленьких, размером с сахарный кубик, кусочка сероватого, неаппетитного на вид мяса в запечатанной баночке. «Не бойтесь, он не такой невкусный, как кажется по запаху, – улыбнулась она. – К запаху надо просто привыкнуть, это самое трудное».

Она лгала. Действительно, когда она открывала баночку, раздавшийся оттуда запах был просто омерзителен – благоухание лестницы многоярусной парковки жарким летним днем с яркими нотками мочи и рвотных масс. Но это было не самое ужасное. Много, много хуже оказался нестерпимый вкус рыбной блевотины. Я решил, что название «хакарль» – звукоподражание. Такой звук должен издавать человек, который это ест.

На этом фоне продегустированные мной в Рейкьявике суси из кита, кайра и копченый буревестник показались довольно вкусными. Но хакарль заставил меня задуматься об исландцах. Что же это за люди, если, окруженные со всех сторон величайшими запасами свежей рыбы и льдом, на котором ее можно хранить, они вместо этого едят протухшую ядовитую акулу? Похоже, что это демонстративное проявление их выдающейся упертости.

Я стал изучать историю страны. Чтение оказалось довольно коротким, но мрачным.

Древняя Исландия была территорией беззакония, населенной беглыми норвежскими изгоями и их шотландскими и ирландскими сожительницами. Человеческие жертвоприношения ради задабривания ужасных сил, бушевавших под тощими землями острова, случались не так редко. У них не было ни короля, ни армии, ни исполнительной власти – лишь горстка обычаев, в основном касавшихся актуальной проблемы кровосмешения. В XIII веке уставшие от невозможности себя контролировать исландцы попросили вмешаться норвежцев. Тамошнему королю Олафу кое-как удалось обратить их в христианскую веру, хотя в лучшем случае они лишь вяло участвовали в ритуалах.

Эпидемии, пираты, извержения вулканов и беспощадность местного климата удерживали население Исландии на уровне нескольких десятков тысяч человек большую часть второй половины прошлого тысячелетия. Можно представить себе, как могла бы выглядеть музейная диорама этих веков: тут оспа, там бубонная чума, вот тут голодомор. Здесь все засыпало вулканическим пеплом, а там земля усеяна трупами скота. Время от времени рубят головы каким-нибудь епископам или в бухту заплывает айсберг, на котором сидит такой же невезучий белый медведь (такое иногда случается и в наши дни).

Самым страшным катаклизмом было извержение вулканической трещины Лаки, которое в 1783 году привело к похолоданию на большей части территории Северной Европы. Последовавший за этим голод погубил примерно четверть жителей Исландии. Дания, к тому времени захватившая Норвегию и Исландию, серьезно рассматривала возможность эвакуации в Ютландию всех выживших. В этом случае остров остался бы в распоряжении живущих на нем 10 миллионов буревестников. К началу 1700-х годов в Исландии жили 50 358 человек. Столетие спустя их было 47 240. Население почти всех остальных европейских стран в этот период росло очень быстро.

В XIX веке исландцы наконец стали предпринимать робкие попытки создать освободительное движение. Как мы уже знаем, независимость они получили благодаря самому невероятному из освободителей – Адольфу Гитлеру. Как писала в то время The Times: «Никого из 120 000 жителей Исландии не огорчило известие о пленении Адольфом Гитлером Его Величества Кристиана X, Короля Датского и Исландского».

Вскоре датчан сменили другие державные полуоккупанты. Американские военные держали здесь базу до 2006 года. Исландия была беднейшей страной Европы, но все изменили деньги плана Маршалла и крупные инфраструктурные проекты. Страна начала расцветать и приобретать уверенность в себе.

В последние годы Исландия жила с гордо поднятой головой: в ооновском рейтинге «Индекс Человеческого Развития» она была на первом месте, занимая четвертую позицию по показателю производительности труда на душу населения среди европейских стран. Она стала одним из лидеров «Рейтинга Экономической Свободы»; по показателю валового национального дохода на душу населения давно уже обошла Великобританию, а в какой-то момент считалась пятой по богатству среди стран – членов ОЭСР. В Исландии была самая высокая рождаемость в Европе, и она давно стала образцом гендерного равноправия. Эта страна первой в мире в 1980 году выбрала президентом женщину, да еще и мать-одиночку, Вигдис Финнбогадоуттир. Исландские мужчины живут дольше всех в мире – средняя продолжительность их жизни составляет 78,9 лет, а исландские женщины еще долговечнее – со средним возрастом 82,8 лет. В пересчете на душу населения исландцы покупают больше книг, чем кто-либо еще в мире.

Но с kreppa (крахом) все эти замечательные достижения отошли на второй план, а сама Исландия превратилась в страну одной проблемы.

На тему того, что конкретно происходило с исландской финансовой системой в 2008–2009 годах, написано множество книг и статей, и я не хочу углубляться в детали. Но мне было интересно докопаться до главной причины, понять, почему именно все здесь пошло вкривь и вкось. Ведь успехи скандинавских стран приписывают действию трех основных факторов: их однородности, эгалитаризму и социальной сплоченности. Всего этого у исландцев было в избытке, причем в некоторых аспектах они даже превосходили своих нордических родственников.

Но что-то где-то не сработало. Утратила ли Исландия свою скандинавскую магию? Вскружили ли ей голову песни заморских сирен? Или она действительно не скандинавская страна?

16 Банкиры

Мы считаем их более или менее скандинавами – добрыми людьми, которые хотят, чтобы всего у всех было поровну. Но они не такие. В них есть некая дикость, как во взгляде лошади, которая только прикидывается объезженной.

Майкл Льюис из статьи в журнале

Vanity Fair, апрель 2009 г.

В 2009 году американский экономический обозреватель Майкл Льюис написал для журнала Vanity Fair ставшую знаменитой (в первую очередь своей нелицеприятностью) статью. В ней об Исландии было сказано все – от ее кредитного загула до грубости ее мужчин и, что весьма негалантно, невзрачности ее женщин. Льюис приходил к выводу, что Исландия – патриархальное общество агрессивных мужиков, предрасположенных к излишнему риску.

Льюис устанавливал прямую причинно-следственную связь между экономическим кризисом и введением рыболовных квот в начале 1980-х годов. Раньше исландцы рыбачили так же, как и все остальные: выходили на кораблях в море и пытали удачу. В какие-то дни они возвращались на берег с пустыми руками, в другие – с отличным уловом. Но в 1983 году после нескольких лет свирепой непогоды, особенно неудачных для рыболовного промысла, исландское правительство решило ввести систему квотирования.

Исландцы известны как особенно рисковые рыбаки, готовые выходить в море в любых погодных условиях. Предложенная система должна была с этим покончить. Правительство выдавало лицензии на вылов определенной части годовой квоты всем действующим судовладельцам. Лицензируемый на год объем добычи определялся пропорционально размерам каждого рыболовного судна.

Инициатива вызвала противоречивую реакцию. Критики считали, что правительство не имеет права ограничивать таким образом доступ к естественному ресурсу. В то же время предполагалось, что рыбаки станут меньше рисковать, если на вылов квотированного объема у них есть целый год.

Но истинный возбудитель кризиса обнаруживается несколько позднее, в 1991 году. Тогда рыбакам разрешили торговать своими квотами и использовать будущие уловы для обеспечения банковских кредитов. Как выразился один обозреватель: «Страну погубило одно-единственное решение двадцатилетней давности».

Гисли Палссон с начала 1980-х годов изучал исландское рыболовное сообщество и был первым ученым, зафиксировавшим последствия введения системы квотирования. «Я уверен, что связь существует (между крахом 2008 года и системой квотирования), – сказал он мне. – Обладатели первых квот мгновенно разбогатели. В конечном итоге все квоты оказались в руках примерно полутора десятков частных компаний с намеренно запутанными схемами владения. А затем их собственники начали перемещать прибыль из рыболовного промысла в банковский сектор».

Но почему никто не протестовал, когда эти бывшие рыбаки и будущие банкиры только начинали свои махинации? Ведь иностранные экономисты и обозреватели часто предупреждали об этом. «Это действительно трудно объяснить. Критикам затыкали рот, в том числе и здесь, в университете – это здание построено на деньги одного из миллионеров. – Палссон обвел жестом помещение, где мы находились. – Критиков клеймили как людей, неспособных радоваться успехам. Эти бизнесмены демонстративно финансировали науку, строительство общественных зданий, музеев, проведение фестивалей и все, что угодно».

«Это верно, через страну текли огромные деньги, – рассказывал мне журналист Бъярни Брюнъелфссон, издатель независимого журнала The Iceland Review. С ним мы встретились у него в тот же день. – Все рестораны были забиты банкирами. Но настоящего богатства не было, все кутили на заемные деньги. Понимаете, эти организации (банки) стали выше нашего понимания. Не думаю, что исландские банкиры делали что-то радикально отличное от иностранных банков. Но дело в том, что они переняли все эти методы поверхностно, не вникли в них, а потом стали творить что-то совсем уж невообразимое вроде встречного кредитования. Я наблюдал за ними и поражался, как эти парни только занимают и занимают и, похоже, никогда ничего не продают, кроме продаж самим себе. Свой капитал они на карту не ставили».

То, что случилось в Исландии в начале этого века, выглядело совершенно не по-скандинавски. Показательно, что финны, шведы и датчане присоединились к британцам в судебных исках о взыскании долгов по депозитам, которые исчезли на счетах Icesave – филиала лопнувшего банка Landsbanki. Концентрация бизнеса, медиаресурсов и политической власти в руках нескольких идеологов радикального толка, стремительное накопление нереально больших долгов, лимузины «Hummer» и частные самолеты – все это больше попахивало тэтчеровской Великобританией или Штатами, а не Скандинавией.

Как-то вечером я заглянул в один из самых экстравагантных ресторанов Рейкьявика – реликт веселых времен. Тут были и бархатные обои с отливом, и пластиковые кресла от Филиппа Старка (их обычно выбирают люди, желающие продемонстрировать свою мнимую искушенность в дизайне), и блюда вроде сочетания фуа-гра и ананаса или бургера «Новинка» под соусом тандури с камамбером и пармской ветчиной. «Даже шведам не пришло бы в голову соединять бургер с соусом тандури и камамбером», – подумал я, убегая со всех ног.

Из всех нордических характеров самый разительный контраст с исландцами составляют их прямые предки – норвежцы. Эти нянчились со своими нефтяными доходами внимательно и осторожно, как садовод с орхидеями. Исландцы же, будто сороки, хватали все сверкающие иностранные активы, которые попадались им на глаза. Футбольные клубы, отели и универмаги покупались на заемные деньги, полученные с опрометчивостью Антонио из шекспировского «Венецианского купца»[45]45
  Этот персонаж отдал в обеспечение по кредиту фунт собственного мяса (прим. пер.).


[Закрыть].

«Выглядело это так, как будто нам обязательно надо делать все лучше и эффектнее всех остальных, – говорил мне один бывший сотрудник банка, а ныне безработный. – Как будто тут у нас в Исландии народились какие-то супермены, которые сейчас покажут Европе и Британии, как дела делаются».

«Все идет от культуры викингов: ведь с детства все слушали истории об их былом величии, – считает британец Терри Ганнелл, уже несколько лет живущий в Исландии. – В сагах, если исландец куда-то приехал, он тут же без всяких заморочек направляется к королю. Приехали в Норвегию, и норвежский король сразу: «Здорово, ребята! Давайте ко мне!» Они и сейчас ощущают себя викингами, которые со всеми на «ты». С детства им говорили «Мы – маленькая страна, но мы ровня кому угодно». Исландия – маленький человек, который считает, что он важная персона. «Вы не можете оккупировать Ирак без нашего согласия», и все в таком духе».

У датчан есть про исландцев поговорка, которая появилась задолго до экономического кризиса, но как никогда уместна в наши дни: «Они ходят в башмаках, которые им велики, и путаются в шнурках».

Специалист по истории Скандинавии из Кембриджского университета, доктор Элизабет Эшман Роу, тоже полагает первопричиной экономических неурядиц исландцев психологические установки, оставшиеся со времен викингов: «Исландцы той эпохи были людьми, требующими уважения своих прав и не желающими, чтоб им указывали, что делать. Их система вознаграждала тех, кто был хитер и отважен. Отзвуки всего этого можно увидеть в причинах финансового кризиса».

Возможно, это врожденное чувство превосходства привело к тому, что вся критика в адрес исландского банковского сектора отметалась буквально с порога. Например, когда в 2006 году национальный банк Дании опубликовал доклад о гибельных рисках исландских банков, исландцы назвали это попыткой психологического давления и проявлением ревности.

Но реальность напоминала о себе все чаще. «Я начала работать в банке в 2007 году, а уже через три месяца в нем не стало денег, – рассказывала местная жительница Инга Йессен в одной из приятных, но пустующих рейкьявикских кофеен. – Мы даже не знали, заплатят ли нам. Начались увольнения. Помню одного коллегу, который каждый день приходил на работу со словами «Все в полной заднице!», и мы кивали: «Ну да», хотя на самом деле не верили, что это серьезно». Ингу, которая занималась управлением большими офисными центрами в Европе, уволили в конце 2008 года.

В начале 2009 года Майкл Льюис описывал Исландию как «полного банкрота». Он утверждает, что слышал в своем гостиничном номере, как взрываются «Рейндж Роверы», подожженные местными жителями, чтобы не выплачивать по ним кредиты. Он сыпал оскорблениями, как из пулемета, называя женщин «бесцветными и грузными», а мужчин неотесанными. «По четвергам, пятницам и субботам… кажется, будто полстраны считает своим профессиональным долгом напиться до беспамятства», – писал он.

Но кого следовало винить в экономическом бардаке? Когда я был в Исландии, пресса писала об акциях протеста группы рассерженных исландцев под названием Skapofsi («Ярость») против тех, кого они считали виновными. Они забрызгали красной краской дом бывшего председателя правления Kaupthing Bank Хрейдара Мар Сигурдссона. Затем та же участь постигла Hummer богатейшего человека Исландии Бьергольфура Тор Бьергольфссона.

Если вам нужно рекламное лицо исландских экономических злоключений, то Бьергольфссон отлично для этого подойдет. Он первый в истории Исландии миллиардер, внук ведущего исландского бизнесмена первой половины ХХ века Тора Дженсена и сын одного из самых колоритных исландских предпринимателей Бьергольфура Гудмундссона – экс-осужденного, экс-футболиста, экс-алкоголика и (по состоянию на июль 2009 года) банкрота. Вместе с сыном Гудмундссон неплохо заработал на поставках алкоголя в Россию и инвестировал нажитое в покупку в числе прочего футбольного клуба West Ham (который затем продал в 2009 году) и контрольного пакета акций Landsbanki. До краха исландцы считали Гудмундссона образцом великодушия: как и его отец, он много жертвовал на социальные и культурные проекты.

Гудмундссоны входили в число примерно пятнадцати семей, получивших коллективное прозвище «Осьминог» за мертвую хватку, которой они держали большую часть исландской экономики. Некоторые из них с позором бежали из страны, а оставшиеся предпочитают держаться в тени.

Но большая часть обвинений пришлась на долю правоцентристской Партии независимости, которая бессменно правила Исландией с 1929 года. Досталось также бывшему премьеру и руководителю центрального банка Давиду Оддссону (сейчас он главный редактор крупнейшей исландской газеты Morgunbladid) и его преемнику на посту премьера Гейру Хорде.

Многие из этих политиков и бизнесменов были близкими друзьями со школьных времен (в основном по элитарной рейкьявикской школе Latin School) и проводили вместе свободное время. Это показательный пример главной ахиллесовой пяты Исландии. В стране, где живет всего 300 с лишним тысяч человек, все знают друг друга лично или через общих знакомых, а правящий класс – просто узкий междусобойчик.

«Эти кредиты (выданные исландскими банками своим акционерам на увеличение портфелей собственных акций) – еще одно омерзительное напоминание о том, насколько здесь все коррумпировано, – цитировала британская газета одного из исландцев вскоре после краха. – Это такая маленькая страна, что бизнесмены, регуляторы, СМИ и политики прекрасно сожительствуют друг с другом».

«Чтобы понять, как человек оказался сотрудником данной фирмы, достаточно посмотреть на его политические связи, – говорит известный исландский поэт и прозаик Синдри Фрейссон. – Если это не политика, то ищите родственников, а если и этого нет, то остается одно объяснение: Анонимные Алкоголики! Это очень компактная страна, поэтому в ней процветают семейственность и блат, ставшие частью общей экономической проблемы. На работу берут друзей по спортивной секции или родственников. Здесь это сплошь и рядом, и мы так к этому привыкли, что не называем коррупцией. Избежать подобного очень нелегко, а если дело доходит до правосудия, то возникают серьезные проблемы».

Похоже, единство общества, которое в других скандинавских странах помогает достигать долговременной стабильности, ответственности, равноправия и процветания, привело Исландию к прямо противоположным результатам.

Еще в 2001 году антикоррупционная организация Евросоюза «Группа государств по борьбе с коррупцией» (GRECO) предупреждала, что в Исландии «тесные связи между государством и бизнес-сообществом способны создавать коррупционные возможности». Хорошим примером тесного переплетения государства, СМИ и бизнеса в Исландии стала история с вето на законопроект о владении средствами массовой информации в 2004 году. Законопроект, направленный против монополизма частных компаний в сфере СМИ (в основном имелась в виду Baugur Group), был отклонен президентом страны Олафуром Рагнаром Гримссоном. Выяснилось, что бывший руководитель предвыборной кампании Гримссона – директор одного из телеканалов, подпадающих под ограничения нового закона, а его дочь работает на Baugur.

Идеалам меритократии и демократическим свободам всегда будет нелегко там, где кадровый резерв не превышает размеров населения города Ковентри (к чести жителей Ковентри – их до сих пор не обвиняли в уводе 4 миллиардов евро у голландцев). Вот почему исландцы – мастера на все руки в силу необходимости. Многие из моих собеседников подрабатывают таксистами или гидами. Раздвигаются рамки социальной иерархии: так, про бывшего премьер-министра говорят, что он поэт, а его министр иностранных дел работал физиотерапевтом.

Если бы исландцы были представителями фауны, то давно бы уже находились в Красной книге Всемирного фонда природы. То, что им удалось построить какую-то государственную инфраструктуру, замечательно само по себе. «Интересно, есть ли у них кардиохирурги, логопеды или преподаватели йоги? – подумал я. – Или хоть один переводчик с болгарского? Есть ли в природе такое явление, как исландский спортсмен-семиборец? (Оказывается, есть. Ее зовут Хелга Маргрет Торстейнсдоттир.) А как, скажите на милость, у них могут существовать местные телевизионные шоу талантов? Наверное, уже вся страна по разочку спела Halleluja для Симона Кауэлссонна?[46]46
  Намек на известного британского ведущего шоу талантов Саймона Кауэлла (прим. пер.).


[Закрыть]