Текст книги "Правда зеркала"

Глава третья

Зеркало показывает меня толстым, уродливым и волосатым. Как бы мало я ни ел и сколько бы времени ни проводил на солнце, Отражение показывает мне пухлое и бледное лицо, глаза полны страдания. Друзья говорят, что я уже очень худ, что от меня осталась бледная тень, но я вижу разочарование и отвращение в их глазах. На этой неделе буду меньше есть и бриться тщательнее, расцарапаю все лицо до крови, до мяса, если понадобится. На этой неделе я буду проводить на солнце больше времени.

Шпигель Люген, зеркальщик

Морген отправился гулять по городу в поисках грязи и беспорядка. Через пару мгновений истаял и Нахт, его Отражение.

– Все прошло хорошо, – Крах ухмыльнулся Кёнигу, все еще распростертому на полу.

Все еще хрипя, Кёниг перекатился на спину.

– Я уж думал, что Нахт ему все расскажет. Когда он сказал, что на Бедекта будут охотиться…

– Отвлекающий маневр, – ответил Крах, скрывая ненависть к новому Кёнигу.

Отражение использовало доппелей Краха (истинным Кёнигом был он), чтобы вырваться из зеркала и занять его место. Но доппели, каждый из которых воплощал какой-то из страхов Кёнига, все погибли – и вместе с ними исчезли и слабости, которые они олицетворяли.

Кёниг, скривившись, поднялся на ноги. Руку он крепко прижимал к ребрам и хватал воздух короткими глотками.

Крах понимал, как его Отражениям удалось перехитрить его доппелей. Отражения видели отрывки возможных будущих, а это любому даст преимущество, какие бы действия ты ни планировал. Однако он все еще испытывал глубокое отвращение к самому себе за то, что не смог предотвратить заговор против себя и пал его жертвой.

Он отомстит, всем и каждому. Но сначала нужно расставить все фигуры по местам, а для этого ему нужно было его Отражение.

«Нет. Я – отражение. Он настоящий. Он и есть Кёниг».

Кредо воина: павшие от твоей руки будут служить тебе в Послесмертии. Если же убить человека, который, в свою очередь, убил десять других, эти десять также будут служить тебе. Большую часть Послесмертия населяли армии бродячих убийц, связанных Кредо. И это стало бы спасением для Краха. Бедект убил Моргена и, когда умер сам, мог повелевать юным богом, хотя воин ни разу не сделал этого. Почему нет, Крах не мог даже представить. Но теперь Бедект снова был жив, и это значило, что старика снова можно убить. Конечно, убийство Бедекта не гарантировало, что Морген снова окажется связан Кредо и будет служить тому, кто убил Бедекта. Все зависело от того, во что верит большая часть людей. До жителей других городов-государств Крах дотянуться не мог, но население Зельбстхаса находилось в полной его власти.

«И они прекрасно обучены верить».

– Мне нужно переговорить со всеми священниками высоких рангов, которые все еще находятся в городе.

– Зачем? – спросил Кёниг.

– Нам нужно твердо знать – каждый житель Зельбстхаса оповещен, что человек, который убил их бога и помог ему вознестись, бежал из Послесмертия.

– Не понимаю зачем…

– Жрецы доведут до сведения всех и каждого, что тот, кто убьет его, будет иметь власть над их богом.

– И ты правда веришь, что…

«Идиот».

– Неважно, во что я верю. Когда все в Зельбстхасе – центре власти Моргена – поверят в то, во что я хочу, это станет правдой.

– Не думаю, что это сработает, – ответил Кёниг, потирая подбородок.

«А уж что ты там думаешь, вообще не играет роли».

– Сработает. Пожалуйста, собери священников, чтобы я мог поговорить с ними.

Кёниг ухмыльнулся очень некёнигской ухмылкой.

– Полагаю, я могу сделать тебе такое одолжение.

Крах низко поклонился.

– Спасибо.

Он наблюдал, как Кёниг наслаждается своей маленькой – и притом иллюзорной – победой.

«Они думают, что я в ловушке и беспомощен».

И во многом так оно и было. Но это ненадолго.

Скоро Крах заставит служить себе трех самых могущественных гайстескранкенов Моргена, лишит их воли своей силой гефаргайста. Овладеет ими. Эрдбехютер и Унгейст были ванистами, хотя безумие их имело совершенно разную направленность. Эрдбехютер ненавидела человечество, считала людей тараканами, пачкающими идеальный мир. Она думала, что говорит от имени земли, верила, что может вдохнуть жизнь в камень и с его помощью очистить землю от этой заразы. Унгейст провозгласил себя Экзорцистом Геборене. Он верил, что внутри каждого человека есть семя зла, демонический дух. Таким образом, он освобождал этого демона, вызывал его и помогал выбраться из узилища плоти. Это был кровавый процесс. Драхе, териантроп, была откровенной психопаткой, хладнокровной, как рептилия.

Кёниг расхаживал по комнате, правой рукой подперев подбородок, а другой обхватив локоть правой.

«Дурачок делает вид, что думает и планирует».

Крах знал, что это все чистой воды притворство. Его Отражение, вырвавшееся из зеркала, было беспомощно. Он бы рассмеялся, если бы не застрял в зеркале, как самое ничтожное Отражение, если жизнь – его жизнь! – не проходила бы сейчас мимо него. Быть так близко к жизни и все же не иметь возможности прикоснуться к ней – какая же это пытка.

«Я стану свободен».

Крах прижал руки к стеклу зеркала, глядя на огромный мир за пределами своей тюрьмы. Его Отражение и его непокорный бог-мальчишка снова подчинятся ему. Зельбстхас и Геборене Дамонен снова станут принадлежать ему.

Призрак улыбки скользнул по его губам, сморщился и растаял.

Гехирн отправили в Гельдангелегенхайтен, освятить новую церковь Моргена, и в ее отсутствие Крах легко и быстро приберет к рукам троих самых могущественных гайстескранкенов во всем Зельбстхасе. Он использует их, чтобы прикончить этого сумасброда Бедекта. Пусть Морген и Нахт размышляют, даст ли убийство Бедекта кому-то контроль над богом. Крах в этом ни секунды не сомневался. Реальность же всегда становилась такой, какой он представлял ее себе. То, что он был заточен в зеркальной тюрьме, никак не повлияло на состояние его рассудка. Его безумие всегда воплощалось в жизнь.

«Я освобожусь. Я стану настоящим».

Кёниг коротко взглянул на него так, словно прочел его мысли, и поспешно покинул комнату. Он был жалок, в нем не было ничего из того, что возвысило Краха. Если этот новый Кёниг и был гефаргайстом, то слишком слабым, чтобы это можно было заметить.

Крах задумался о Бедекте. Что может какой-то разбитый старик сделать богу?

«Вся эта ахинея, которую Нахт нес насчет того, что у Бедекта есть способ остановить Моргена, должна быть отвлекающим маневром».

А Морген, дурачок, повелся на это.

Крах мог быть заперт в зеркале, но он все еще мог использовать свое могущество гефаргайста против тех, кто находился за пределами его тюрьмы. Он поработит Эрдбехютер, Унгейста и Драхе и заставит их убить Бедекта. Когда они вернутся, он будет повелевать Моргеном через них. Возможно, даже сможет приказать богу освободить его из этого зеркала. А когда он вернет себе свободу, посредники ему станут и не нужны.

Он придумал своего бога. Морген, может быть, располагал божественным могуществом, но все еще оставался наивным ребенком.

«Я создал его. Он мой».

* * *

Нахт наблюдал, как Кёниг препирается с Крахом, из крошечного осколка разбитого зеркала, плотно запихнутого в угол, где его вряд ли можно было найти или случайно убрать. Говоря Моргену, что многие последователи Геборене на самом деле поклоняются ему, Нахт несколько преувеличивал. Тех, кто находил в нем более подходящий аспект своего бога, было крайне мало, и они были разрозненны и не могли оказать никакого влияния на события. Однако и от них оставалась польза – например, когда надо было пристроить куда-нибудь осколок зеркала, через которое Нахт мог шпионить за происходящим.

Он был Отражением, то есть мог пробраться только туда, где имелась хоть какая-то отражающая поверхность, из которой он мог выглянуть. Люди думали, что если они не видят его в латунном зеркале, то значит, его там и нет. Он пытался выйти от зеркала, но это оказалось все равно что броситься в океан. За пределами мира отражений он задыхался и тонул в реальности. Однажды это изменится. Однажды он станет настоящим богом Геборене, а не просто Вознесенным Отражением.

Но сначала Морген должен пасть.

И для этого Нахту нужно было вытащить его из Зельбстхаса, центра его власти.

Одурачить его, заставить броситься в погоню за стариком в Готлос во главе своей армии, будет несложно. Морген все равно хотел направиться именно туда. Иначе зачем он при жизни столько времени провел, играя со своими глупыми игрушечными солдатиками? Морген поведет свою армию на юг. Пятнадцать тысяч солдат и тысячи лошадей, и все будут жрать, гадить и просто жить. Они опустошат его прекрасные и безупречные холмы.

«Я покажу ему ужасы войны. Я покажу ему насилие, смерть и грязь».

Бог Геборене не сможет принять это как изъян в своем безупречном плане – он сочтет это ошибками природы и начнет бороться за их исправление, отчаянно и яростно. Здесь и затаился шанс Нахта на побег и на победу. Одержимость чем бы то ни было являлась безумием, а принятие своего безумия – полностью – вело к Вершине. Морген считал себя истинным богом, что стоит выше законов, управляющих реальностью. Но он им не был. Он был измученным и сломленным маленьким мальчиком, одержимым чистотой, порядком и совершенством.

Мрачный голос напомнил ему, что он тоже сломленный маленький мальчик, но Нахт пропустил его слова мимо ушей.

«Я дам ему такое могущество, которое ему и не снилось, и чем отчаяннее он будет стремиться к совершенству, тем глубже будет его падение».

Нахт посмотрел на спорящих друг с другом Кёнигов и усмехнулся. Когда Морген досыта насмотрится на бойню и разорение, он обратится к своему Отражению.

«Ему не вынести жестокой правды о войне; он отдаст мне свою армию. Он попросит меня сделать грязную работу за него».

Убедить Моргена, что Бедект должен умереть, оказалось легче, чем ожидал Нахт. После его намеков, что своим священникам Морген доверять не может, было ясно как день, кого юный бог пошлет по следу старика. Обратиться к Штелен Нахт не рискнул бы, она была слишком непредсказуема, но Вихтиха легко будет склонить на свою сторону.

Бедект. Что, черт возьми, задумал старик?

Зеркальщице, с которой путешествовал Бедект, каким-то образом удавалось заблокировать способности Нахта. У него не получалось заглянуть дальше, чем на несколько дней вперед, и все, что он там видел – развалины какого-то крестьянского дома. То, что она была способна спрятать будущее от самого Нахта, говорило больше чем достаточно о силе ее безумия. И хотя деталей он рассмотреть не мог, Нахт был уверен, что именно там, по руинам крестьянского дома, пролегает путь, ведущий к падению Моргена.

Нахт скользил от зеркала к зеркалу, пробираясь по вариантам будущего, пока не оказался в осколках разбитого окна. Он осмотрел развалины. Дом был явно оставлен очень давно. Тишина и спокойствие. Пустое здание, оплетенное пыльной паутиной, готовое рухнуть под собственным весом. Выглянув из осколков окна наружу, Нахт увидел грязные, усеянные камнями поля Готлоса. Небо висело низко, зловещие тучи грозили вот-вот пролиться дождем. Как бы он ни старался, в итоге он всегда оказывался здесь.

Неужели нет других возможных вариантов будущего?

«Ерунда какая-то».

Отражение твердо знало – будущее не определено, этого просто не может быть. На развитие событий оказывали влияние решения всех, кто был в них вовлечен; как могли решения, которые примут Морген, Бедект, Штелен, Вихтих, Кёниг, Крах и пятнадцать тысяч солдат Геборене, привести к одному-единственному возможному будущему?

Может быть, это зеркальщица Бедекта постаралась?

«Нет, она не может быть настолько могущественна».

Или же тут были задействованы какие-то иные силы? Старшие боги? Те, кто следит за тем, чтобы реальность следовала собственным правилам? Кто еще мог быть всерьез заинтересован в исходе этой мелкой, пусть и безумной схватки за власть? А зачем бы это им? Не происходило ничего принципиально нового, ничего такого, что уже не случалось бы тысячу раз.

Нахт осмотрелся в поисках других вариантов будущего – тысячи отражений промелькнули перед ним, как если бы он оказался между двумя зеркалами. Эти развалины. Все решится здесь, меньше чем через неделю.

В дальней части дома хлопнула изношенная дверь, и Нахт вернулся в настоящее и в Зельбстхас. Ему никогда не удавалось увидеть, кто вошел в дом и что произойдет дальше.

Благодаря тому, что будущее никогда не было полностью определено, он привык видеть бесчисленный набор исходов ситуации. То, что он не может заглянуть в будущее дальше одного-единственного момента, пугало Нахта до колик в животе.

Неужели у него не было будущего или же какой-то другой зеркальщик блокировал его попытки заглянуть туда? Насколько могущественным – и насколько близким к Вершине – должен быть такой гайстескранкен? Если причина странной слепоты Нахта заключалась именно в этом, его противнику – противникам – скоро придет конец и их можно смело сбрасывать со счетов.

«Должен ли я попытаться провести Моргена другим путем?»

Нет. На этом пути было почти все, что Нахт мечтал найти. Застава на границе с Готлосом, штурм Унбраухбара. Грязь, тина – и все это на белых геборенских одеяниях. Безумие, хаос и насилие. Все это будет толкать Моргена в объятия его безумия, все ближе и ближе к Вершине. Бог Геборене превратится в то, что всю жизнь ненавидел всей душой.

«И если мне удастся все же заманить его в какое-то другое место, там я буду слеп».

Нахт не видел никаких других возможных будущих. Тот вариант, который он видел, действительно мог быть единственным – или же нет, – но в этом будущем его ждало все, что он только мог пожелать. Что его по-настоящему пугало – что он не мог заглянуть дальше. Ему казалось, что он сломя голову мчится к непроницаемой стене тумана.

«Это будущее ломает Моргена, так что я рискну броситься в неизвестность».

В конце концов, все остальные так и жили – не в силах заглянуть даже на несколько минут вперед. Он тоже сможет. Хотелось бы, конечно, увидеть момент, когда юный бог сорвется с нарезки.

«Это должно случиться где-то рядом с тем крестьянским домом».

Нахт подождет. Когда Морген лишится контроля над своим разумом, Отражение выхватит его из слабеющих рук одержимого мелкого засранца. И он применит силу Моргена по назначению. Разложение и хаос, смерть и разрушение. Таков естественный ход вещей. Чистота и совершенство долго не живут. Теократия Моргена была обречена. Нахт был всем, чем не был Морген; на этом фундаменте Геборене простоит долго. Уж он об этом позаботится.

«Когда я стану настоящим, когда я заберу у Моргена все, что у него есть, и присвою себе, меня ничто не остановит. Ни один бог или зеркальщик не встанет у меня на пути».

Глава четвертая

Убитые вами будут должны служить вам в Послесмертии. Соберите под своим началом армию мертвецов, ибо вас не ждет ничего, кроме бесконечной войны.

Кредо Воина (версия Фершлингеров)

Последствия опрометчивых решений, которые Вихтих принял при жизни и после смерти, гнали его на восток. Он мчался в Зельбстхас, вотчину Геборене Дамонен и бога, который его убил, опережая последствия своего последнего необдуманного решения лишь на самую малость – и расстояние это неумолимо сокращалось.

Лошадь Вихтиха, серая кобыла спокойного норова и отсутствующего интеллекта, все время поворачивала морду назад, словно бы для того, чтобы заглянуть себе за плечо и убедиться, что Штелен там нет.

– Все в порядке, – сказал Вихтих, похлопывая ее по шее. – Мы оставили мерзкую шлюху в Найдрихе.

Он оглянулся через свое плечо, чтобы убедиться, что она не крадется где-то рядом. Ничего, напоминающего уродливую воровку, он не обнаружил, но она была клептиком такой силы, что он бы ее не заметил под собственным носом. Даже странно, что она не крутилась нигде поблизости, когда Бедект сказал ему ехать в Зельбстхас. Неужели они, наконец, освободились от этой кровожадной суки? Мысль, что он понадобился Бедекту для воплощения в жизнь его плана (каким бы тот ни был), а Штелен – нет, грела Вихтиху сердце, как маленький горячий уголек. Она там сейчас рвет и мечет, наверное. Мысль о ее бессильной ярости раздувала тот уголек в его сердце в жаркое пламя удовлетворения. Он хотел, чтобы она была здесь, тогда бы он мог насладиться еще и тем, как ее перекосит при его довольном виде.

– Как думаешь, лошадь, стоит найти ее, когда дело будет сделано?

Ухо животного дернулось – кобыла пыталась понять, что издает эти странные звуки.

– Глупая лошадь.

Вихтих изучающим взглядом смотрел, как перекатываются мышцы на ее плечах. Лошадка была и впрямь крепкая, надежная, какими могут быть только невероятно скучные создания, но он бы согласился на любой другой цвет. Послесмертие было миром серых. Все, от фермерских полей до шлюх в таверне, которых Вихтих даже не пытался уложить в постель, выглядело как размытые, лишенные жизни и цвета копии своих живых оригиналов.

Если подумать, как, черт возьми, лошади оказались в Послесмертии? Они отправлялись сюда все подряд или только те, кого убили последователи Кредо Воина?

Он слышал так много вариантов Кредо, что уже и не помнил, в какое именно из них он верил. В каждое?

– Лошадь, – сказал Вихтих, – ты же исчезнешь, если я оставлю тебя у серой стены. И это чертовски раздражающий способ лишиться лошади. Даже такой бестолковой, как ты.

Кобыла оглянулась через плечо. Она смотрела прямо на Вихтиха и не видела его. Она покрутила ушами, в очередной раз пытаясь определить, откуда исходят звуки.

– Я прямо здесь, идиотка, сижу на твоей спине.

Слабоумная тварь снова сосредоточилась на бескрайнем море серости вокруг них.

«Нашел чем заняться – разговариваю с проклятой тварью».

Дерьмовой сентиментальностью разило от этих разговоров – и именно этим Бедект все время занимался. Сколько бы он ни распространялся о своем очень коротком списке вещей, «на которые он никогда не пойдет», в глубине души старик был очень мягким. Жестоким, с ног до головы залитым кровью мягкосердечным вором и убийцей.

Когда Вихтих приблизился к городским воротам Зельбстхаса, ему преградил путь с десяток жрецов Геборене, все в белых одеяниях и до блеска начищенных доспехах. Все они до ужаса походили друг на друга, даже женщины. Не одинаковые, как две капли воды, какими иногда бывают мерере, но как члены одной семьи. Интересно, Морген их так специально подбирал, или же безумие бога извратило внешний облик его глупых последователей в соответствии с его предпочтениями?

– Откуда ты взялся? – спросил один из стражников.

– Из того, что осталось от Найдриха, – ответил Вихтих. – У них там есть этот удивительный бог-кот. Вы, ребята, реально должны…

– Что у тебя за дела в Зельбстхасе?

– Какие бы ни были, все – мои.

Стражники положили руки на мечи, кончики пальцев ласкали навершия в нетерпеливой надежде на драку.

«Дураки».

Без сомнения, в первый раз все эти идиоты погибли из-за своей непроходимой тупости. И вот они здесь и собираются повторить свои ошибки.

Что там такое Бедект всегда говорил о прошлом? Вихтих не смог вспомнить.

Он поиграл мускулистыми плечами. Ощутил тяжесть висящих там двух мечей. Рукояти заключали его идеальное лицо словно бы в раму. Ближайший стражник уставился на Вихтиха, самодовольно, с видом глубокого превосходства, усмехнулся и спросил:

– Имя?

Что за нелепые потуги. На этом придурке была скучная белая роба, а Вихтих носил великолепную и дорогую одежду, которая всегда производила на встречных глубокое впечатление. То есть – самое глубокое впечатление, какое только возможно было в этом сером мире.

– Я Вихтих Люгнер, величайший фехтовальщик в…

– Хорошо, – стражники расступились, чтобы он мог проехать.

– Хорошо?

Они отвернулись, уже не обращая никакого внимания на него и его идеальную прическу. Он философски пожал плечами. По-видимому, слава о нем разошлась уже и по Послесмертию. Неплохо, учитывая, что он мертв всего две недели как. Возможно, столь стремительному укреплению его репутации поспособствовало то, что за это время он успел прикончить десяток или чуть больше мечников.

Вихтих въехал в Зельбстхас. Его хорошее настроение тут же улетучилось.

«Бедект всегда чувствовал себя в дерьме как рыба в воде; почему он назначил встречу именно здесь?»

Найдрих был гнусной дырой, которую почти опустошил Поработитель (Вихтих так и не узнал, как звали этого жирного слизняка), но встретиться даже там было бы гораздо лучше. С Зельбстхасом было связано слишком много неприятных воспоминаний. Здесь все начало идти псу под хвост.

Вихтих хмуро осматривал идеально прямые улицы, полностью лишенные мусора. Боги, они выглядят так, словно тут отскребли дочиста каждый проклятый булыжник. Мостовые здесь всегда были чистыми, но такая чистота уже была безумием. Впереди вынырнул и начал надвигаться храм – средоточие веры Геборене. Он теперь тоже выглядел иначе. Вихтих помнил громоздкое здание, внутри – лабиринт переходов, залитых кровью из выпущенных кишок. Он помнил, как бродил по запутанным коридорам в поисках Моргена, бога-ребенка, который потом ударил его ножом в живот. Тот замок выглядел так, словно был создан совсем не человеческими руками. Этот производил такое же впечатление, однако смотрелся гораздо более… упорядоченным. Неужели это Морген изменил его, исказил реальность своей навязчивой потребностью в порядке и чистоте?

«Может ли достигнуть безумных размеров желание оставаться в здравом уме?»

Эта мысль напомнила ему о Бедекте, и Вихтих отмахнулся от нее. Морген получит по заслугам. У Бедекта был план, и, погибнув от руки Бедекта, в Послесмертии Морген должен был служить старому седому козлу. Вихтих усмехнулся. Конечно, это еще не справедливое возмездие Моргену за то, что он зарезал его, Вихтиха, – но первый шаг в этом направлении. Скоро маленький поганец поймет, что Бедекту нельзя было доверять; Вихтиху не терпелось увидеть, как изменится при этом его лицо.

Что же у Бедекта на уме? Старый козел бормотал что-то невразумительное о побеге из Послесмертия. Неужели он не доверял Вихтиху?

«Да ну, не может быть».

Он, должно быть, просто опасался, что их подслушивает Штелен; у нее была привычка шпионить за своими друзьями.

Оставалось надеяться, что эта задумка Бедекта сработает лучше, чем остальные его планы.

Вихтих ехал по серым улицам. Этот Зельбстхас был лишен кипучей суеты жизни, которая переполняла его находящийся в реальности оригинал. Мертвые люди вокруг были заняты ежедневными привычными хлопотами, до странности схожими с хлопотами живых. Сгорбленные старушки покупали на рынке серые фрукты. Брюзгливые старики пили темный кофе и жаловались друг другу на боли в коленях. И так – в каждом сером кафе, что во множестве усеивали устрашающе чистые улицы. Вихтиху аж захотелось помочиться на стену, внести свежую струю в это скучное совершенство.

На одной из улиц, отходящих от главной, Вихтих заметил человек пять с ведрами, в белых одеяниях жрецов. Стоя на коленях, они отскребали мостовую.

«Я так и знал!»

Бедект назначил встречу в «Ляйхтес Хаус». Знакомое название. Вихтих доехал до улицы, которую вроде бы тоже узнал, сжал бока лошади коленями, заставив ее свернуть туда. Увидев таверну, он понял, почему название прозвучало знакомо. Когда они прибыли в Зельбстхас – в Зельбстхас живых, тогда они сами были еще живы – они остановились именно здесь. Вихтих вспомнил, как завалил в кровать ту ненасытную служанку, короткая ухмылка скользнула по его лицу. Как ее звали? Он не смог вспомнить.

Забросив поводья на коновязь, Вихтих во всем своем блеске ввалился в таверну. Несколько скучающих посетителей глянули на него, но даже его фирменная улыбка не произвела на них никакого впечатления; они тут же потеряли к нему интерес и отвернулись.

«Серый – не мой цвет».

Это было единственное объяснение. Иначе как бы они могли с такой легкостью проигнорировать его потрясающую внешность и физическое совершенство?

Вихтих снял с плеч парные мечи, бросил их на стол и с удобством расположился на стуле. Глянул на парня за барной стойкой, на помогавших ему девиц. Все они выглядели серо – и знакомо. Да большинство посетителей казались смутно знакомыми. И тут до него дошло. Они действительно были знакомы ему, он видел их раньше. Перед тем, как он и Штелен покинули «Ляйхтес Хаус» в прошлый раз, унося с собой истекающего кровью, в полной отключке и уже стоящего одной ногой в могиле Бедекта, отвратительная клептик прикончила тут всех. Всех – работников и посетителей. Она сказала, что сделала это для того, чтобы замести следы, чтобы никто не смог их описать. Она солгала. Вихтих знал, что она убила всех этих людей, чтобы спрятать среди множества тел труп единственного человека, чьей смерти она страстно желала. Вихтих заметил горничную, с которой он переспал здесь в тот раз. Девушка как раз подавала выпивку мужчине – тот сидел на краешке стула, уронив голову на стол и обхватив ее руками.

Странное чувство стеснило грудь Вихтиха. Это могла бы быть вина, если бы гефаргайсты того типа, к которому относился и Вихтих, не использовали вину только для того, чтобы манипулировать другими. Штелен приревновала его. Что такое ревность, Вихтих мог понять – даже лучше, чем ему хотелось бы. Каждая женщина хотела его, как Штелен могла его не приревновать? Но убить десяток человек, только чтобы насолить ему? Он понятия не имел, что она так безумно влюблена в него. Он и сам чуть было не поддался искушению окучить эту кровожадную суку, но вскоре после того, как Штелен вырезала всех в «Ляйхтес Хаус», она поимела Бедекта в каком-то заблеванном переулке.

«Возможно, это была жалкая попытка заставить меня ревновать».

После чего отношения между Бедект и Штелен стали очень напряженными; старый козел прикончил ее, чтобы спасти Моргена, что отнюдь не разрядило ситуацию.

«Неужели у всех такие запутанные отношения?»

Скорее всего. Везде, где замешаны бабы, все становится очень сложным.

Подошла служанка. Красивая, даже пепельный цвет лица не портил ее. Ни малейшего намека на узнавание не промелькнуло в ее глазах. Губы и не подумали дрогнуть хотя бы в подобии теплой улыбки.

Вихтих проглотил обиду, бросил на нее долгий томный взгляд и сказал:

– Привет.

– Выпивка? Еда? – она не смотрела на него, мечи на столе приковали к себе взгляд мертвых глаз.

– Да и да, – ответил он.

Вихтих смерил откровенным взглядом ее задницу. Он помнил, как она упала к нему на колени в последний раз, когда он видел ее – смеясь, дразня его и хихикая.

– Можно было бы немного еще чего-нибудь.

– Жареный цыпленок и эль?

– Это настоящий цыпленок?

Она пожала плечами и отошла от столика.

Вихтих смотрел, как покачиваются ее бедра при ходьбе, но не мог заставить себя испытать ни капли вожделения.

«Смерть – лучшая профилактика от беспорядочных связей».

Надо будет завалить кого-нибудь чисто чтобы убедиться, что он все еще может это сделать. Жизнь – не-жизнь, поправил он себя – не стоило и длить, если в ней не будет восхищенно смотрящих на тебя баб.

Еду все не несли, а настроение у Вихтиха все падало. Когда все эти люди были живы, обслуживание тут было лучше. «Каких только отмазок не придумают для своей лени». Даже смерть сгодится.

Он откинулся на спинку стула. Усталость вдруг навалилась на него.

«Смерть вымывает из меня жизнь».

Возможно, несмотря на все, его талант поэта еще остался при нем. Если план Бедекта сработает и они вернутся к жизни, как ему использовать свой второй шанс? Стоит ли ему продолжить борьбу за звание величайшего фехтовальщика в мире? А может, двинуть в Траурих, найти жену и сына, вернуться к сочинению стихов и составить себе репутацию величайшего поэта?

«На этот раз я могу выбрать что-то другое. Я могу стать кем-то другим».

Что бы он ни делал, люди будут любить его за это; таков был его истинный дар. Придурки вроде Бедекта, которые не видят дальше собственного носа, считали его слабым гефаргайстом, но Вихтих знал правду. Он был талантлив и чертовски хорош собой. Его остроумие и обаяние притягивают к нему и мужчин, и женщин. Какую бы стезю он ни избрал, он найдет на ней множество поклонников.

«Почему же лучшие свои стихи ты написал после того, как эта сварливая баба, твоя женушка, выставила тебя вон?»

Вихтих отбросил эту мысль. Прошлое – бесполезно, оно всего лишь якорь, что тянет на дно в океане неуверенности в себе и взаимных обвинений. Ведь прошлое нельзя изменить, какой тогда смысл предаваться воспоминаниям?

«Проклятье. Да что там Бедект всегда говорил о прошлом?»

Те, кто живет прошлым, довольствуются тем, что преодолели его? Нет. В этом нет никакого смысла. Хотя, конечно, многое из того, что говорил старый козел, было бессмысленным дерьмом, подаваемым под видом глубокой мудрости.

«Боги, мне скучно».

Ему нужно было заняться чем-то, чем-то быть. Являлся ли он все еще величайшим фехтовальщиком мира, если он находился здесь, в Послесмертии? Как скоро живые позабудут его? При мысли об этом у него прошел от страха холодок по спине. Может ли быть что-то хуже, чем быть никому не известным?

На его столе наконец появились кружка с серым элем и тарелка с мясом, которое могло быть цыплячьим, если бы цыплята выглядели в основном как кошки, вокруг были беспорядочно навалены какие-то овощи… Вихтих приложился к кружке и скривился.

«Как, черт возьми, что-то может быть серым и на вкус?»

Отпихнув овощи на край тарелки – они выглядели так, как будто один раз их уже кто-то съел, – Вихтих вгрызся в цыпленка, на ходу выплевывая перья и когти.

«О прошлом сожалеют поверженные им бездари».

Ближе, но не совсем то. И слишком умно для Бедекта.

«Те, кто выдумывает себе прошлое…»

Хм. Над этим стоит еще покумекать.

Да где Бедект шляется?

Что, если он заявится вместе со Штелен, а та приволочет с собой Лебендих, огромную мечницу? Лебендих – кто она теперь для Штелен? Подруга?

Штелен зарезала мечницу еще в Найдрихе, когда они все были еще живы. Здесь, в Послесмертии, Лебендих была вынуждена служить той, что отправила ее сюда.

«Нет, ты только представь, что должен служить такой кровожадной суке, как Штелен».

Притворялась ли Лебендих, что Штелен ей нравится, в попытке устроиться наилучшим образом в той дерьмовой ситуации, в которой оказалась, – или же она действительно нашла в клептике что-то, что искренне оценила? Они выглядели счастливыми. Ну, Штелен такой счастливой раньше по крайней мере никогда не выглядела.

Он пожалел бы мечницу, но жалость, как и любое другое чувство, касающееся благополучия других людей, была лишена всякого смысла.

Размышляя о Лебендих, о том, что ей приходится служить Штелен, Вихтих осознал, что не так уж плохо устроился. Он всего лишь сидит в этом скучном городе, поджидая старика. По крайней мере, он был свободен, Кредо Воина не связывало его. Почему Морген освободил его, Вихтих даже предположить не мог. Не то чтобы это имело значение. Ни в коем случае он не собирался благодарить за это маленького поганца, который его прикончил.