Текст книги "Правда зеркала"

Глава седьмая

За то время, что пройдет с того момента, когда вы впервые увидите, что Отражение не повторяет ваши действия за вами, и до того мига, как вас, кричащего, затащат в зеркало, вы не познаете ни минуты покоя.

Им Шпигель, зеркальщик

Бедект и Цюкунфт заняли столик в таверне «Ляйхтес Хаус» в Зельбстхасе. Штелен села бы напротив, чтобы иметь возможность наблюдать, что происходит у Бедекта за спиной. Цюкунфт же села рядом с ним. Она даже стул придвинула почти вплотную, и тепло ее тела опаляло его руку. Если бы он отодвинулся, она бы спросила почему, и поэтому он оставался на месте, чувствуя себя крайне неуютно и непрерывно потея, хотя нельзя было сказать, что в таверне было так уж жарко.

Цюкунфт не обращала на него никакого внимания. Судя по всему, она даже не подозревала, что поставила старого воина в неловкое положение. Она сидела, сгорбившись, над зеркалом, которое купил Бедект. Себе она купила новую рубашку и платье, более подходящие для прохладной погоды и не испачканные в крови. И то и другое – такого же зеленого цвета, как и платье, что она носила в Послесмертии.

– Ты их видишь? – спросил Бедект.

– Шшшш…

Когда он отослал Вихтиха и Штелен, собираясь свалить из Послесмертия, он велел им встретиться с ним здесь, в этой таверне, предположив, что ее аналог существует в Послесмертии. Это была единственная таверна в Зельбстхасе, известная ему. Если Морген собирается отправить их в погоню за Бедектом, то именно здесь он, скорее всего, их и перехватит.

«Пытаться предсказать поведение безумцев, опираясь на здравый смысл, – безумно само по себе».

Знание, где и когда они выйдут из Послесмертия, не имело решающего значения для плана Бедекта, но избыток информации никогда не повредит, в отличие от нехватки.

«Если они не придут сюда, ты так и не узнаешь, идут они по твоему следу или нет».

– Нашла, – сказала Цюкунфт, не отводя взгляда от зеркала. – Они будут здесь завтра.

Бедект удовлетворенно ухмыльнулся, показав обломки зубов. Как по заказу! Подавшись вперед, он заглянул Цюкунфт через плечо. В зеркале кружились разноцветные смутные фигуры, ничего полезного он среди них не заметил.

– Выглядит так, словно кто-то насрал кровью в водоворот, – сказал он.

Цюкунфт фыркнула.

– Я вижу только то, что она хочет, чтобы я увидела.

Опять эта загадочная «она». Бедект решил не переспрашивать. Она все равно ему не скажет. Однако то, что зеркальщица считает, что в зеркале есть кто-то еще, кто контролирует то, что она видит, не предвещало ничего хорошего.

– А мне она позволит увидеть то, что показывает тебе?

Цюкунфт прикусила нижнюю губу, взглянула на Бедекта.

– Я спрошу.

Она ничего не говорила. Бедект ждал, глядя в зеркало.

– Симпатичный ли он? – спросила она. Бросила еще один взгляд на Бедекта, рассмеялась и снова сосредоточилась на зеркале. – Нет, не думаю.

Пока она всматривалась в зеркало, внимательно прислушиваясь к чему-то, чего он не мог слышать, Бедект заказал еще одну пинту, четвертую. Эль в Послесмертии никогда не был таким вкусным. Цюкунфт заказала всего одну кружку пива и до сих пор не прикоснулась к ней. Мысль, что хорошее пиво так и останется не выпитым, беспокоила его.

– Я что? – удивленно спросила Цюкунфт у зеркала. – Нет. Посмотри на него как следует. Он же старый.

– Спасибо, – сказал Бедект.

– Он напоминает мне о… нет, я знаю, что он никогда таким не был. Больше похож на то, каким мог бы быть папа.

«„Папа“? Черт возьми, нет».

– Забудь, – сказал Бедект. – Не нужно мне видеть, что там, в зеркале.

Цюкунфт повернула зеркало так, чтобы Бедект мог лучше видеть отражающую сторону.

– Она говорит, что ей есть что тебе показать.

– Зачем?

– Я думаю, это проверка, – ответила Цюкунфт.

«Свихнуться можно. Меня проверяет какая-то сущность, про которую эта сумасшедшая девчонка думает, что видит в зеркале».

– Показывай.

Поверхность зеркала вспенилась водоворотом крови, дерьма и рвоты. По мере того, как он всматривался, расплывчатые неверные силуэты приобретали форму. Он увидел сломанные конечности, искривленные под невозможными углами, торчащие из истоптанной грязи. Глаза, яркие и голубые, смотрели на него. Морген.

«Я знаю, что это».

Жирный Поработитель пытал мальчика, пытаясь сломить волю бога.

– Это прошлое, – сказал Бедект.

– Нет, она видит только будущее.

– Я видел это раньше.

Цюкунфт покачала головой и повернула зеркало к себе. Уставилась в него.

– Есть семья. Банда гайстескранкен – их возглавляет зеркальщик, который думает, что говорит через свое зеркало с Единым Истинным Богом – поймает их. Гайстескранкен заставят отца смотреть, как они насилуют и убивают его жену и сына.

– Единый Истинный Бог? – Бедект припомнил, как слышал что-то такое давным-давно в Гельдангелегенхайтене.

– Они Тойшунг, – сказала она так, как будто это все объясняло.

Бедект узнал название.

– Что за чушь? Тойшунг – одна из тех зашуганных религий, где верят в мирное, спокойное Послесмертие. Они заявляют, что как только все будут верить в то же, что и они, мы все Вознесемся, станем богами или еще каким таким дерьмом.

– Она говорит, что это ложь, которую они говорят, чтобы скрыть злое безумие в сердце религии.

Вот опять «она».

– Она говорит, что они верят, что вот эта реальность, меняющаяся под наши убеждения, – тюрьма. Что страдания освободят нас. Они набредили свой собственный ад, он является воплощением массового безумия. Он называется Сонм. Для того, чтобы души людей наверняка оказались в аду Тойшунг, их в том числе и пытают.

Логики здесь было столько же, сколько и в любой другой религии. Может быть, Морген и его Геборене были не так уж и плохи. По крайней мере, мальчик хотел, чтобы все имело смысл. Бедект мог это оценить, даже если методы парня ему не нравились.

– А что этот Единый Истинный Бог? – спросил он.

– Благодаря ему работают правила нашей реальности. Предполагается, что он – наш тюремщик, но одновременно они считают, что он никогда ни во что не вмешивается, – Цюкунфт пожала плечами. – Как по мне, это все не имеет особого смысла.

Она тихо рассмеялась, положила руку на его правую руку и погладила большим пальцем толстый выпирающий шрам.

– Так что это и впрямь религия.

Штелен, даже пьяная, никогда бы не заблокировала его правую руку. Это была его все еще целая рука, она должна была всегда оставаться свободной, как и пространство вокруг нее, чтобы в любой миг, едва возникнет такая необходимость, ею можно было выхватить оружие. Что за жизнь вела Цюкунфт, если могла позволить себе быть настолько блаженно бездумной?

«Не каждый в любой миг и в любой день готов к тому, что именно сейчас придется кого-нибудь прикончить».

Бедект высвободил руку, и Цюкунфт надулась, делая вид, что опечалена.

– Какие-то безумные говнюки будут пытать людей, которые оказались достаточно глупыми, чтобы попасться им, – сказал Бедект. – Зачем показывать это мне?

– Твой список.

Какого черта он сказал ей? Это было глупо.

– Это список вещей, которые я не буду делать. В нем нет ни слова насчет того, что я должен мчаться и спасать каждого проклятого идиота. Наш мир – дерьмо. И дерьмо часто случается.

Он снова увидел Моргена, его переломанные конечности, торчащие из грязи. Вспомнил и собственную ярость, охватившую его при мысли о том, что кто-то позволил себе сотворить такое с настолько чистой душой.

«И чем это обернулось?»

И однако же при этом воспоминании ярость снова вспыхнула в нем. Бедект стиснул зубы, и Цюкунфт чуть отодвинулась вместе со стулом.

– Ты сказал, что не причиняешь вреда детям.

– Так этому пацану я никакого вреда и не причиняю.

– Ты позволишь причинить боль именно ему. И твое бездействие обречет его душу на ад Тойшунг.

– Я не могу спасти всех.

Безумие и крах ждали его, вздумай он выбрать этот путь.

– А тебе про всех и не известно. И шансов спасти всех у тебя нет, – Цюкунфт не сводила с него зеленых глаз.

«Ну и пусть сдохнут. Не моя проблема».

– Это, – Бедект кивнул в зеркало, – это точно произойдет?

– В происходящем задействовано слишком много людей, им всем надо будет принять слишком много решений, чтобы можно было что-то точно сказать.

– Значит, этого может и не случиться?

Цюкунфт уставилась на него.

«К черту эту семейку».

– Мы должны идти в Готлос, – сказал Бедект.

– А это почти по дороге, – сказала Цюкунфт.

Почти. Бедект вспомнил, как обезумевший от боли Морген умолял прикончить его. Рядом с тем пацаном не окажется никого. Он никогда не поймет, почему эти люди так ужасно обошлись с его семьей. Он стиснул изувеченную руку в кулак, хрустнули костяшки пальцев.

Цюкунфт вроде сказала, что это – проверка?

«Дерьмо».

И тут до него дошло.

«Если я этого не сделаю, она не будет помогать мне».

– Если мы выдвинемся прямо сейчас, мы сможем это прекратить? – спросил он.

– Возможно.

Она хочет, чтобы он поставил под угрозу свой и без того шаткий план ради чертового «возможно»? С другой стороны, без Цюкунфт и ее Отражения никакого плана и не будет. Она обещала показать Бедекту, как остановить Моргена, и это было все, что он пока знал. Вполне возможно, что этот зигзаг, уводящий вроде бы прочь от плана, был частью того, что видело Отражение. Возможно, он должен был это сделать.

– Почему она, – Бедект снова кивнул в зеркало, – хочет проверить меня?

Цюкунфт отвела взгляд, уставилась на парочку за другим столом, погруженную в собственную беседу.

– Это не имеет значения.

Видение мальчика, сломленного и замученного, осталось с Бедектом.

«Мы не отправляемся в какую-то дикую погоню из-за того, что этот мальчик напоминает тебе Моргена».

– Ты видишь, что произойдет с Штелен и Вихтихом, если мы отправимся за этим пацаном? – И тут же проклял себя за то, что спросил.

– Они опередят нас, – ответила Цюкунфт.

Это было не так уж плохо. Следовать за Штелен и Вихтихом на самом деле может быть лучше, чем иметь их на хвосте. И на тот момент, когда они наконец встретятся, Бедект был совершенно не против иметь как можно больше контроля над ситуацией. Если Штелен найдет его раньше, чем он будет к этому готов, она может убить его прежде, чем он успеет объясниться.

«Да она в любом случае может тебя грохнуть».

– Скажи мне, кто она, – Бедект указал на зеркало.

– Сейчас – это еще не то время, когда я скажу тебе.

– Ты знаешь, когда скажешь мне?

Цюкунфт покачала головой.

Проклятая богами гайстескранкен.

«И все же ты продолжаешь брать их себе в попутчики».

Их можно было использовать, но безумие сделало их непредсказуемыми. Без способности Цюкунфт заглядывать в будущее план Бедекта просто не существовал. Если она – или кто там Цюкунфт виделся в зеркале – хотела, чтобы он отправился на выручку этому пацану, возможно, это именно то, что он должен сделать. Цюкунфт была нужна ему, а если было нужно именно это… что бы там ни было… Что ж, можно было и дать это ей.

«Уверен, что все эти рассуждения – не попытки оправдать плохое решение?»

Бедект допил свое пиво.

– Ты собираешься это пить? – спросил он, глядя на кружку Цюкунфт, к которой она так и не прикоснулась.

– Нет.

«Тогда какого черта ты это заказала?»

Он взял кружку изувеченной рукой и одним долгим глотком осушил ее.

– Эль делает тебя толстым, – сказала она.

Бедект взглянул вниз на живот, нависавший над поясом.

– Он делает меня счастливым, – и хмуро посмотрел на девушку. – А пустая трата денег делает тебя бедным.

– Конечно, папочка, – ответила она.

«Папочка»?

«Ты же не думал, на самом деле не думал, что нравишься ей?»

Бедект взрыкнул и поднялся. Колени захрустели, а поясницу словно кто-то сжал тисками.

– Нам нужны лошади.

О боги, как он скучал по Лаунишу, своему старому боевому коню. Какой это был прекрасный зверь. На мгновение ему пришла мысль спросить Цюкунфт, не может ли она глянуть, где Лауниш сейчас, но все же Бедект решил не делать этого. Они уже и так слишком сильно отвлекались на всякую ерунду.

Торговец лошадьми знал, что Бедект спешит, и воспользовался этим в полной мере. Проклиная его и всех его потомков до десятого колена, Бедект ушел от него с двумя клячами, которые едва волочили ноги, седлами, выглядящими старше, чем он сам был, и очень небольшим количеством монет.

Они двинулись через Зельбстхас к южным воротам. По мере приближения к ней колоссальная городская стена выглядела все более впечатляюще. Ему это не нравилось. Вера определяет реальность, но это было невозможно. Он был мертв всего две недели, и этого времени не хватило бы, чтобы заставить все население города поверить в существование такой стены. Даже в этой реальности, охотно воплощавшей самые безумные убеждения, люди строили стены руками. Вера – слишком изменчивая субстанция, имея дело с ней, трудно вообще что-либо гарантировать. Возводить сооружения из дерева и камня гораздо легче, чем из веры.

И все же никто не обращал на стену никакого внимания.

«Тогда она должна возвышаться здесь уже много лет».

Бедект подъехал к торговцу, торгующему фруктами, Цюкунфт последовала за ним.

Он указал на стену тем, что оставалось от его левой руки.

– Как давно она здесь?

Торговец сморгнул, глядя на Бедекта – тот и не подумал спешиться, – и решил, что ответ – самый быстрый путь, чтобы избавиться от этого отморозка.

– Стена? Да уж лет восемь.

Бедект развернул лошадь и снова двинулся по улице. Восемь лет. Это было невозможно. Он был здесь меньше месяца назад, и никакой стены тут не было.

Доказательство, что его вера ошибочна, возвышалось над ним, и Бедект, самый здравомыслящий человек из всех, когда-либо ходивших по земле, принял представленные ему доказательства. За то короткое время, что он провел в Послесмертии, здесь каким-то образом прошли годы. Он ухмыльнулся. Вихтих придет в бешенство, узнав, что его репутация лучшего фехтовальщика, без сомнения, поблекла, а может быть, его даже полностью позабыли.

Одни боги знают, что тут могло измениться за это время, какие безумные новые религии – порождение горячечного бреда людей – могли успеть появиться. Это означало, что Зельбстхас готовится к войне дольше, чем он думал. Это также означало, что у Моргена было больше времени укрепить свое могущество, чем хотелось бы Бедекту. На какие еще города-государства уже распространилась власть Геборене?

Толпа пешеходов редела, и Бедект видел все больше и больше вооруженных священников, часто – целыми отрядами. Город выглядел спокойным, умиротворенным. Он не мог себе представить, чем занимаются отряды вооруженных священников, шатающихся по улицам. Он не видел никаких признаков религиозного раскола или нищеты. Даже в Гельдангелегенхайтене, где они все посходили с ума по богатству, были бродяги и нищие. Здесь же на глаза Бедекту не попался ни один человек, который не выглядел бы сытым и хорошо зарабатывающим.

Солнце стояло высоко, заливая улицы своим светом, и они едва не сияли в нем – ослепительно белые и невероятно чистые (учитывая, сколько людей спешило по ним). Бедект почувствовал себя грязным, он будто пачкал этот прекрасный город одним своим присутствием. Судя по взглядам, которыми его одаривали горожане, многие из них разделяли это чувство. Какой-то части его души захотелось поцарапать мостовую сапогом, а затем спрятаться где-нибудь, чтобы увидеть, кто придет ее отполировать и как быстро эти люди явятся.

– Великолепный город, – сказала Цюкунфт, ехавшая рядом с Бедектом.

Для того чтобы сесть верхом, ей пришлось задрать юбку, и теперь взгляду Бедекта представала гораздо большая часть бедра, чем тот был готов увидеть.

– Я никогда нигде не видела настолько… чистого.

– Это все их проклятый божок. Он одержим чистотой. Он руки моет каждую минуту, скребет до крови – по крайней мере, раньше так делал.

Бедект подумал, какое впечатление новый Зельбстхас произведет на Штелен, и сплюнул на улицу, заработав новую порцию презрения и отвращения со стороны окружающих. Он расхохотался им в лицо, и они тут нашли что-то другое, на что можно было обратить свое презрение. Ему захотелось всего лишь поцарапать камень в безупречной мостовой; Штелен захочет утопить это место в крови и грязи. Да сжалятся боги над каждым, кто окажется достаточно глуп, чтобы продемонстрировать ей свое неодобрение.

Отряд жрецов Геборене в чистых белых одеяниях с подозрением наблюдал за Бедектом и Цюкунфт из-под своих капюшонов. Путники миновали их, и ни один из жрецов не предпринял попытки помешать им. Бедект выдохнул. Это было бы чертовски типично для него – загреметь в тюрьму, не успев выбраться из города.

Бедекту представился Вихтих, произносящий: «Это стало бы довольно значительной помехой для воплощения твоего глупого плана, не так ли, старик?»

Что, черт возьми, он делает? Мчится черт знает куда спасать какого-то ребенка, чтобы…Чтобы что? Чтобы эта сумасшедшая зеркальщица продолжала помогать ему?

«Ты знаешь, что причина не в этом».

По крайней мере, не вся. Проклятый список.

«Почему бы тебе не вычеркнуть из него эти последние несколько вещей? Почему бы не принять, что ты являешься дерьмовым мерзавцем, и не признать, что нет такого преступления, которое ты не готов совершить?»

Тогда Штелен будет презирать его. Он знал, что она скажет:

«На самом деле ты боишься упасть в глазах обладательницы этой симпатичной задницы, если не спасешь мальчика. Ты совсем размяк»

И она назовет его идиотом, и не ошибется. Бедект заскрежетал зубами и зарычал себе под нос. Без Цюкунфт у него не было шансов остановить Моргена, не было шансов исправить вред, который он ему причинил. «Не было шансов…» – он оборвал эту мысль. По одному делу зараз. Спасти этого проклятого ребенка, чтобы она показала ему, что ему действительно нужно предпринять. Оставалось только надеяться, что она не сочинила всю историю от начала до конца. От этой мысли у него внутри все сжалось.

Цюкунфт не обращала никакого внимания на перепады в его настроении. Она поглаживала нос своей лошади на ходу и говорила ей всякие нежные глупости.

– Я назову его Прахтих, – сообщила она. – Как ты назовешь свою?

– Говна Кусок.

Цюкунфт поджала губы, словно обдумывая его ответ. В конце концов она кивнула и сказала:

– Отличное имя.

– У нас не так много денег, чтобы как следует закупиться провизией, – сменил тему Бедект. – Придется охотиться.

– А я-то думала, зачем ты купил короткий лук, – сказала Цюкунфт. – Ты хороший стрелок?

Ни в коем случае Бедект им не был. Чертовы луки он ненавидел всей душой. Чаще всего они ломались еще до того, как он успевал кого-нибудь пристрелить, или тетива отсыревала, или же растягивалась. Тот, который купил Бедект, выглядел скорее как гнутая палка, чем как настоящий лук, но стрелять из него можно было. Стрелами к нему – просто заточенными палочками – можно было бы убить разве что тощего кролика. Притом хотелось бы прикончить его одним выстрелом; мысль о том, чтобы гоняться за раненым животным, не вызывала у Бедекта никакого энтузиазма. Однако настоящий лук и стрелы с железным наконечником были им не по карману.

– Я буду охотиться, – сказал Бедект. – А ты – готовить.

– Я? Почему?

– Я думал…

– Думал что? – с самым безмятежным видом переспросила она.

– Готовка – это занятие для женщин.

Она наклонила голову набок, рассматривая его, как будто он был чем-то неприятным, во что она только что вступила.

– Ты знаешь, как построить дом?

– Что? Нет.

– Но это занятие для мужчин.

– Я не из таких мужчин.

– Ну, а я не из таких женщин.

Бедект решил не уточнять, из каких же она тогда женщин.

– Значит, я буду охотиться, потрошить добычу и готовить еду?

– Ага.

– А ты?

– Я буду смотреть, – она мило улыбнулась. – И критиковать твою стряпню. Если речь идет о красном мясе, я предпочитаю среднюю прожарку.

– Ты умеешь разводить огонь?

Цюкунфт подняла руку, изящно наклонила кисть.

– Нужно позвонить.

Она сделала вид, что трясет маленьким колокольчиком.

– Что?

– Придет слуга, и тогда нужно приказать ему развести огонь.

Она шутит, что ли? Бедект понятия не имел. Он ничего не знал о ее прошлом. Цюкунфт вполне могла происходить из богатой и состоятельной семьи. Это, безусловно, многое объяснило бы.

Стражники-жрецы Геборене у южных ворот дали им выехать из города, не задав ни единого вопроса, и, судя по всему, даже обрадовались тому, что такие гости, как Бедект и Цюкунфт, покидают их город.

Южная дорога вела в Унбраухбар, дерьмовую дыру на готлосской стороне Флусранда. Однажды Бедект уже там бывал. Именно в Унбраухбаре ему пришло в голову отправить свою жалкую банду – если Штелен и Вихтиха можно назвать бандой – в Зельбстхас для того, чтобы выкрасть ребенка – будущего бога Геборене. План состоял в том, чтобы теократ выкупил мальчика за кругленькую сумму. Как и в случае с большинством планов Бедекта, воплощение сильно отличалось от задумки. Украсть мальчика им удалось, однако во время побега из города Бедект чуть не умер. И это было только начало. Вихтих, эгоцентричный идиот, решил использовать Моргена, чтобы осуществить свою мечту стать величайшим фехтовальщиком в мире, и пытался манипулировать им. Затем, вместо того чтобы попытаться выкупить мальчика, теократ Геборене послал своих наемников убить его. При этом погиб Вихтих, но Морген, применив те силы, которые ему давало его личное безумие – Бедекту страшно было даже думать, какие неврозы бушуют в разуме мальчика, – вернул фехтовальщика из Послесмертия. После чего Штелен предложила двинуть на юг, проявив противоестественную для себя доброту. Но тогда, при виде Вихтиха – живого, пусть и в очередной раз запутавшегося в его мелких гефаргайстских махинациях, в голове Бедекта зародилась идея.

Смерть, знал Бедект, не за горами. Он умер еще в Найдрихе, во время похищения ребенка – будущего бога. Морген воскресил его из мертвых. Увидев, как еще кого-то вернули в мир живых, зная, что это возможно, Бедект, не дожидаясь момента, когда он сам снова погибнет, начал строить планы собственного возвращения из Послесмертия.

Теперь все зависело от этой женщины, от этой зеркальщицы. Какой бы здравомыслящей она ни казалась, Бедект напоминал себе, что это не так. Она была сломленной сумасшедшей. Она была безумна. Она верила в невозможное, и ее безумие воплощалось в реальность. Все ее бредовые идеи касались зеркал. Бедект гадал, означает ли это, что она является коморбидиком и, вероятно, тогда уже приближается к Вершине, или все ее идеи аккуратно вписывались в классификацию зеркальщиков.

Первой частью его плана было найти зеркальщика, который будет верить, что зеркала являются воротами между жизнью и Послесмертием. Бедект ожидал, что на поиски уйдут месяцы или даже годы. Он еще и неделю не был мертв, когда Цюкунфт заявилась к нему.

– Я – та, кого ты ищешь, – сказала она.

Думая, что она шлюха – и на удивление симпатичная, – он сделал довольно непристойное предложение. Она засмеялась и объяснила, что знает будущее и может привести его к зеркальщику, чье зеркало ведет в мир живых.

– Я могу привести тебя к тому, что ты ищешь, – сказала она. – Я могу показать тебе, как исправить ущерб, который ты нанес.

Откуда она знала? Он потребовал от нее подробностей, и она улыбнулась той загадочной улыбкой, которой улыбаются женщины, когда знают больше, чем ты, и хотят тебе это показать. Несколько раз он успевал перехватить ее взгляды – Цюкунфт исподтишка наблюдала за ним.

Бедект спросил, почему, если ей известен такой зеркальщик, она сама все еще находится в Послесмертии, но Цюкунфт снова отказалась отвечать. Пришлось закрыть тему – да и у него не было особого выбора. Но это не означало, что он успокоился. Что она искала для себя в этой авантюре? Зачем она его нашла? Почему она предложила свою помощь? Мотивы были важны, но она отказалась обозначить свои. Хотя, надо признать, он и о своих не особенно распространялся. Казалось, ее это и не интересует. Она никогда не спрашивала, никогда не пыталась выведать его собственные мотивы, почему он в это все ввязался. Означало ли это, что они были ей уже известны – или что ей это безразлично? Ни один из этих вариантов Бедекту не нравился.

Их отношения менялись по ходу общения. Когда до Бедекта дошло, насколько она молода, его начали мучить сомнения. Она была ребенком, а люди, оказавшиеся рядом с ним, как правило, умирали. «Как правило?» Бедект не смог припомнить ни единого человека, который остался бы в живых после того, как связался с ним. На этот раз, поскольку его противником был бог, Бедект логично предположил, что смерть будет рыскать вокруг него с гораздо большим усердием, чем обычно. Он отослал бы Цюкунфт прочь, если бы так отчаянно не нуждался в ее помощи.

Проклятый список.

«У таких людей, как ты, не должно быть никаких списков, кодексов этики или морали».

Жизнь, которую он вел, была слишком сурова; было попросту опасно иметь какие-то эфемерные кодексы и списки. Если истинные боги – нечто большее, нечто в корне иное, чем безумные Вознесенные люди, – и существовали, их, похоже, не очень волновало, какие отвратительные преступления люди совершают друг против друга.

Такие люди, как Бедект, использовали слабых, воровали у богатых и глупых, их путь устилали трупы. Боги, сколько людей он убил без всяких раздумий. Чувство вины? Он только смеялся над этим. Чувство вины было инструментом для управления идиотами, не более. Он бросил взгляд на Цюкунфт – как двигаются ее бедра, когда она покачивается в седле, как колышется грудь и чуть развеваются падающие на плечи волосы.

Проклятый список.

Поэты и сочинители, не жалея красок, живописали ужас первого убийства, как память о нем годами преследовала людей. Ничего, кроме хохота, эти россказни у Бедекта никогда не вызывали. Что за чушь. Убийство ничего не значило. Конечно, он навсегда запомнил свое первое убийство, но только потому, что первой жертвой стал его отец. Старый ублюдок не понял, что его маленький мальчик стал уже совсем большим, и в очередной раз схватился за ремень.

При этом воспоминании Бедект фыркнул, и Цюкунфт улыбнулась ему своими полными губами, сверкнув зелеными глазами. Он проигнорировал ее, сделав вид, что не заметил улыбки.

Ни разу за все прошедшие с тех пор несколько десятков лет он не почувствовал ни капли вины за свое первое убийство. В любом случае, решил Бедект, благодарность – вот правильное чувство. Первое убийство научило его, что убивать – это очень легко. Также благодаря ему Бедект понял, что насилие не является последним доводом дураков, а скорее, последним средством, к которому прибегают люди, просто не желающие остаться в дураках. Те, кто отказался драться, проиграли. Ими пользовались, их избивали и грабили. Они стали слабыми, стали жертвами.

И жертвой Бедект больше не собирался быть. Никогда. Он доказал это своему отцу. Он доказал это самому себе.

«Она использует твой проклятый список, чтобы манипулировать тобой. Разве это не делает тебя жертвой?»

– О чем думаешь? – спросила Цюкунфт.

– Я думал о том, сколько времени пройдет, прежде чем ты спросишь, о чем я думаю.

Она засмеялась и подъехала поближе.

– Ты принял решение? Куда мы двигаемся?

– Мне нужно больше информации. Ты можешь смотреть в зеркало, не слезая с седла?

Цюкунфт кивнула.

– Когда мы встретимся с Вихтихом и Штелен?

Цюкунфт вытащила зеркало из седельной сумки, развернула его и уставилась на поверхность. После нескольких мучительно долгих минут она сообщила:

– Не знаю.

– В Послесмертии ты сказала, что видишь будущее.

– Не совсем верно, но достаточно близко.

– А именно?

– Я не могу видеть все, везде и когда угодно, – ответила она. – Я вижу только то, что она показывает мне.

– Она? – снова попытался прояснить вопрос Бедект.

Цюкунфт проигнорировала его слова.

– И то, что она показывает, меняется. Становится более точным.

Она разочарованно нахмурилась.

– Раньше она показывала мне больше. Она показывала почти везде и всегда, чтобы я ни захотела увидеть. Теперь… – Цюкунфт оценивающе посмотрела на него. – Она показывает мне тебя.

Он не хотел знать, что это значит. Проклятые гайстескранкен, в их действиях никогда не было ни капли смысла. Она, вероятно, влюбилась в него, нашла в нем отцовскую фигуру, и эта влюбленность сильно ограничила ее могущество как зеркальщицы. Он содрогнулся при мысли о том, что это говорит о ее настоящем отце.

– Ты можешь увидеть нашу встречу с Вихтихом и Штелен?

– Нет. Но я знаю, что если мы отправимся на поиски того мальчика, то они окажутся впереди.

– А если мы этого не сделаем?

– Тогда они будут позади.

Бедект зарычал от отчаяния. Ладно, подыграем ей.

– Если я спасу этого мальчика, покажет ли она, – он кивнул на зеркало в руках Цюкунфт, – то, что нужно мне?

Цюкунфт пожала плечами:

– Рано или поздно.

Он мысленно увидел отвращение на лице Штелен. Она бы сплюнула и сказала:

– Этот план пойдет по борозде очень быстро.

Бедект вспомнил то недолгое время, что он провел вместе с Цюкунфт в Послесмертии. Тогда ее видение будущего было подробным и точным. Она показала ему то, что ему было нужно сделать, чтобы вернуться в мир живых. А теперь она была почти бесполезна. Разве гайстескранкены не должны становиться все более могущественными по мере погружения в пучину собственного безумия? Сила Цюкунфт убывала – означало ли это, что рассудок почему-то возвращается к ней, и если да, то почему? Потому, что она общается с ним?

«Что за ерунда. Общение со мной еще никому психику не улучшило».

Или в глубинах ее души происходит нечто более важное, но незаметное? Может быть, его присутствие рядом с ней каким-то образом, которого он не мог понять, спровоцировало некий катастрофический крах ее способностей, как последний безумный рывок к Вершине?

Бедект вспомнил слова Моргена, что Отражения никогда не показывали ему его собственного будущего, и спросил:

– А свое будущее ты там видишь?

– Никогда.

Бедект вздохнул. Возможно, если он спасет того треклятого пацана, у той, кто, по мнению Цюкунфт, живет в зеркале, появится больше охоты помочь ему.

– А ты сама как думаешь, что нам стоит делать? – с любопытством спросил он.

– Нам стоит, по крайней мере, попытаться.

Он не стал выяснять почему. Цюкунфт уже поделилась с ним великой банальностью, в которую верила – сама попытка важнее, чем выигрыш. Что за несусветное дерьмо. Любая попытка, заканчивающаяся неудачей, являлась провалом – ни больше ни меньше.

«Какая забавная философская концепция сварливых стариков, так ведь, старик?» – раздался в его голове насмешливый голос Штелен.

Бедект хмыкнул.

«Просто дам ей то, что она хочет, и тогда мы сможем вернуться к плану».

– Куда направляется пацан?

В ответ она улыбнулась печальнее, чем он ожидал:

– На восток. Завтра мы догоним его.

– Мы идем на восток, Говна Кусок, – сказал Бедект.

– Извини?

– Разговариваю с моей лошадью.

Бедект развернул Говна Кусок. Цюкунфт последовала за ними, причмокивая губами и понукая лошадь, пока снова не оказалась рядом с Бедектом.