Текст книги "Русская фантастика 2015"

Глава 5
Взлом и проникновение

1

Ключ к успеху в планировании, и я тщательнейшим образом обдумываю свой план. Прежде всего, стараясь не привлекать к себе внимания, осматриваю подозрительную дверь и не обнаруживаю никаких ведущих к ней проводов. То есть никакой сигнализации. Очевидно, руководители «Гармо-мамы» сочли, что одного охранника на входе будет достаточно. И кстати, этому охраннику, несомненно, показалось бы подозрительным, что сигнализация проведена в помещение, которое не обозначено на плане. Так что тут мне повезло.

Поскольку охранник здесь главный, я сосредотачиваюсь на нем. Это означает, что, надевая куртку и сапоги, стараюсь оказаться поближе к нему и наблюдаю. Поначалу мне кажется, что он филонит – спит или занимается своими делами, и я радуюсь, думая, что обойти его будет несложно. Но это только до тех пор, пока я не взглянула на него. А взглянув, ясно вижу, что периодически, с частотой в две-три минуты, электрическая активность в его латеральных отделах больших полушарий головного мозга усиливается и одновременно увеличивается ритмичность и синхронизация в медиальных и базальных структурах мозга – классические признаки активации ориентировочного рефлекса. Присмотревшись к нему повнимательнее, на этот раз обычным зрением, я вижу на правом запястье узкий ремешок, от которого идет провод куда-то под стол. Итак, охранник привязан к своей будке как цепная собака, и он бдит. Больше ничего ценного мне заметить не удается.

С этой информацией я иду к Кате и прошу ее найти среди своих друзей специалиста по охранным системам, который меня проконсультирует. Говорю, что у нас собираются на работе обновить систему, и я хочу знать, чем мне это грозит. Специалист находится без труда: у театра тоже есть охрана. Я рассказываю ему о «поводке» и добавляю с нервным смешком:

– По-моему, они превратили его в киборга.

Специалист смеется:

– Нет, что вы! Это старая система, еще из прошлого века, просто сейчас нашли возможность ставить производство на поток, и она здорово подешевела. Под потолком помещаются четыре ленты, а на них в тонком слое питательного раствора слои гигантских зрительных клеток-палочек, реагирующих на перепад освещенности, то есть на движение. Если в помещении появляется человек, клетки фиксируют его, и сигнал передается на центральный компьютер, а оттуда на браслет, и охранник чувствует легкое покалывание. Дальше он смотрит на экран и решает, что делать.

– И обмануть систему сложно?

– Теоретически – не очень. Собственно, сами клетки, если они исправны, обмануть невозможно, но информация проходит обработку, а это всегда слабое место. Смотрите: клетки на разных стенах активируются попеременно. На то, чтобы просканировать комнату, им требуется определенное время. Следовательно, если вы будете двигаться вдоль стены в тот момент, когда работают клетки на этой стене, и замирать, когда вас могут просканировать остальные клетки, велика вероятность, что система сочтет вас просто частью «белого шума». Но, увы, практически это неосуществимо. Невозможно определить, когда начинается цикл возбуждения-торможения у конкретных клеток и сколько он будет длиться. Это зависит от размеров помещения и от индивидуальных особенностей лент. Биотехнологии очень трудно стандартизировать.

– Ага. Что ж, очень жаль.

Когда мы выходим из театра, Катерина говорит мне:

– Ох, Душка, что-то ты мухлюешь!

– С чего ты взяла! – возмущаюсь я.

– За последние два месяца ты уже три раза обращалась ко мне с просьбами.

– Больше не буду.

– Да я не о том. Просто до этого почти два года ты меня просила разве что купить хлеб или поливать цветы, когда ты уезжаешь.

– Я расширяю свою социальную активность.

– Оно и видно.

2

Скоро «новогодние каникулы», когда центр будет закрыт на десять дней. Учитывая этот факт, я окончательно отшлифовываю свой план и пишу Максиму. Мне кажется, будет справедливо, если он увидит все собственными глазами. Адрес его я нашла без особого труда: точнее, нашла адрес Лизы на сайте университета и бросила письмо – я была уверена, что Максим просматривает ее электронные ящики. И не ошиблась. Максим позвонил мне на следующий день с раннего утра:

– Вы с ума сошли? Я же велел вам туда не соваться.

Он мне велел! Нет, вы слышали? Я презрительно фыркаю.

– Макс! Вы идете со мной или нет?

– Иду.

– Тогда запоминайте. Адрес – Тополиная аллея, дом 5. Здание во дворе – бывшая школа. Центр на первом этаже. Подойдете двадцать четвертого декабря, к одиннадцати часам, увидите, в каком окне горит свет. Придется влезть в окно. Но там невысоко.

3

В первый день новогодних каникул, в одиннадцать часов, я прихожу в пустой и темный центр. Примерно за две недели до начала каникул я завела привычку здороваться с охранником и перебрасываться с ним парой слов, поэтому он без труда узнает меня.

– Анна Владимировна? А сегодня никого нет. Вы что-то забыли?

– Я оставила в раздевалке купальник. В прошлый раз. Можно, поищу?

– Идите.

– С наступающим вас, Виктор Сергеевич. Я вам пунша принесла, чтобы веселее было. – Я протягиваю термос.

– Что вы, Анна Владимировна! Не надо! Нам не положено.

– Берите-берите! Он безалкогольный! Только чай с пряностями и апельсиновый сок. Я всегда такой делаю на Рождество.

– Ну, если безалкогольный… Спасибо.

Я бегу в женскую раздевалку. Включаю свет. Меньше чем через минуту в стекло стучит Максим. Я открываю окно и говорю ему:

– Подождите.

Снова бегу на пост.

– Виктор Сергеевич, там сыро и воняет чем-то. Я окно открыла.

Он пожимает плечами.

– Ну ладно.

Кто же станет спорить с беременной!

Краем глаза я замечаю у него на столе мой термос. Интересно, пил он уже или нет? В пунш добавлена хорошая доза мочегонного – в качестве дополнительной страховки.

Возвращаюсь в раздевалку, впускаю Максима.

В темноте плещет вода в бассейне. Тоже дополнительное прикрытие.

Мы встаем на пороге раздевалки. Я смотрю на сенсорные ленты под потолком. Вот загорелись синие огни на противоположной стене. Вот погасли – и загорелись сбоку. А вот сейчас вспыхивают клетки вдоль «нашей стены». Я, стараясь двигаться плавно и без рывков, иду, прижимаясь к кафелю. За мной Максим.

– Раз, два, три, четыре, пять – стой!

….

– Четырнадцать… пятнадцать… пошли.

….

– Четыре, пять – стой!

….

– Четырнадцать… пятнадцать… пошли.

Так мы приходим к заветной двери. Максим достает кредитную карточку и в момент очередного «мертвого сезона» вскрывает замок. Это у него получается с первой попытки – сразу видно, что человек опытный.

За дверью лестница.

Мы спускаемся в «подвал Синей Бороды», и я решительно щелкаю выключателем.

4

Перед нами действительно около дюжины медицинских аппаратов. Некоторые прикрыты пленкой, другие стоят просто так, открытыми, на контактах еще остались следы геля. Мы с Максимом идем вдоль стен, внимательно изучая каждый прибор. Один напоминает старинную радиостанцию с огромными наушниками, другой имеет манипулятор, больше всего напоминающий пистолет, третий вообще соединен с надувным костюмом, способным надежно обездвижить пациента. И чем дольше я смотрю, тем лучше понимаю, как я опростоволосилась.

Максим мрачно созерцает всю эту средневековую пыточную камеру.

– Вы можете разобраться, что тут к чему?

Я не знаю, куда девать глаза от стыда.

– Да, могу. Я ведь медсестра по образованию. И… Максим, извините, я обманула вас. Не нарочно, но…

– Что значит обманули?

– Это не лаборатория доктора Франкенштейна. Это – кабинет аппаратной косметологии.

– Что?

– Да. Просто я не знала. Может, они не хотели регистрировать его, потому что это чертова уйма бумажек и денег, а может, просто еще не успели.

– А он так и должен выглядеть? – спрашивает Максим с подозрением. – Вот эта, например, штука. – Он тыкает пальцем в костюм. – Она безопасна? Сюда добровольно ложатся?

– Да, это аппарат для лечения целлюлита. Кавитация ультразвуком в сочетании с вибрацией. Выглядит, правда, устрашающе, но абсолютно безопасно.

– Вы точно знаете?

– Максим, у меня вторая специализация – массаж и физиотерапия. И увы – здесь совершенно стандартные конфигурации. То есть не увы, конечно, но…

– А это? – Он тычет в «радиостанцию».

– Ультразвук высокой частоты.

– А если наложить электроды на виски?

– Пожалуйста. Мы в училище так баловались. Говорили, успокаивает и помогает от отупения. Но это, скорее всего, эффект плацебо.

– А это что?

– Дарсонваль. Импульсные токи. В ходу с двадцатого века.

– И больше ничего?

– Из того, что нас интересует, ничего.

– Понятно.

Он сует руки в карманы пальто и отворачивается от меня, не в силах скрыть своего разочарования.

Я снова покаянно тяну:

– Максим, простите!

– Да ладно, – отвечает он, не поворачиваясь. – Сам виноват, дурак. Устроил тут теорию заговора, еще и вас втянул.

И выходит. Я бросаюсь следом, захлопываю дверь, хватаю Максима за плечо, прижимаю к стене. И вовремя – вбегает охранник.

– Это еще что? Что вы тут делаете?

Максим, мгновенно оценив ситуацию, взасос меня целует.

– Вот те на! Вот охальники! – Охранник так возмущен, что переходит, вероятно, на лексикон собственной бабушки. – Нашли место лизаться! А ну пошли вон, пока я полицию не вызывал.

Я судорожно извиняюсь, Максим сует ему купюру, и мы сбегам.

Глава 6
Тайна Лизы

1

Мы сидим в каком-то кафе, ближайшем к месту нашего позора. Я пью чай. Максим взял какой-то алкогольный коктейль, но не притронулся к нему. Только ткнул пальцем в панель голографических программ, и теперь наш столик плывет в корзине воздушного шара над полноводной мутной рекой (кажется, Амазонкой или Меконгом), полускрытой тропическими зарослями, под пронзительные крики обезьян, устроивших перепалку на вершине огромного дерева. Но Максим едва ли замечает эту экзотику – вестибулярная зона его коры почти не реагирует.

– Итак, много шума из ничего? – В его голосе столько презрения к себе, в его синапсах столько адреналиновой тоски, что меня передергивает.

– Максим, это естественная ошибка. Психологи называют это «феномен справедливого мира», мы не можем поверить, что происшествие, разрушившее нашу жизнь, беспричинно… и ищем здесь злой умысел, чью-то вину.

– По-моему, это называется паранойей.

– Знаете, говорят, что и у параноиков бывают враги.

– И одним из моих врагов будете теперь вы. После того, как я втравил вас в этот фарс…

– Что вы! Это был ценный опыт, неожиданный, конечно… но…

Он наконец поднимает глаза:

– А вы смелая… Я вас запугал до колик, наверное, своей манией преследования… Но вы всё же пошли работать под прикрытием…

Я с ужасом вижу, как в области гипоталамуса разгорается огонек сексуального возбуждения. Конечно, Лиза ему уже несколько месяцев не партнерша, а он, похоже, моногамен, и при любом намеке на «душевную близость» и мало-мальский общий опыт мозг должен просто вцепляться в образ… Вот загораются задняя инсулярная и средняя опоясывающая кора, обеспечивая легкую эйфорию, удовольствие от общения с оттенком флирта, навстречу идет поток от оптических и слуховых центров… Сейчас возбуждение доберется до наружного отдела височно-затылочной коры, где «моделируется» эротический образ, а затем придет черед орбитофронтальной, центра ожидания наград и формирования предпочтений, и премоторной – активация моторно-поведенческих реакций…

– Вы правы в одном… – быстро говорю я первое, что пришло в голову. – Причина, несомненно, была. Но она необязательно связана с людьми…

– Нет! – сексуальное возбуждение гаснет, начинает загораться гнев. – Я понимаю, на что вы намекаете, но если бы это была болезнь, она бы развивалась медленно. А Лиза изменилась в одночасье. И это произошло на даче у Тамары.

Он замолкает, и возбуждение из его гипоталамуса активирует зоны в коре. Огненные узоры невероятной сложности и красоты вспыхивают, стремительно переливаются один в другой. Миндалина. Фронто-инсулярный отдел и передний отдел опоясывающей извилины – структуры, отвечающие, в частности, за чувство вины и возмущения несправедливостью. Воспоминания. Огонек решения в опоясывающей извилине. Теперь уже я чувствую сексуальное возбуждение. Я так люблю эти моменты, когда эмоции подогревают кору и она начинает бурлить, формируя мысли и побуждения к действию! Хорошо, что Максим этого так и не узнает. Он встает из-за стола, кидает на скатерть купюру.

– Едем!

– К Тамаре?

– Да. Если заговора не было, ей нет смысла ничего скрывать от нас. А вы будете проверять, правду она говорит или нет.

Я могла бы прочесть целую лекцию о том, какой это сложный и неоднозначный процесс – верификация. Но вместо этого говорю:

– Едем.

Наверное, я действительно смелая.

2

Машина несется по главному проспекту в сторону скоростного шоссе. Деревья, как всегда на Новый год, украсили разноцветными лампочками, и они вспыхивают в темноте золотым, алым, синим так, что узор ветвей мгновенно пропечатывается на сетчатке. Вспыхивают витрины, рекламы на дверцах и багажниках машин, отражатели на одежде прохожих. Город почти не виден, только море огней. Поэтому я не удивляюсь тому, что Максим надел защитные очки, которые передают ему картинку, очищенную от посторонних сигналов: только края дороги, дорожная разметка, знаки, светофоры и контуры машин.

– А мы не слишком поздно? Она спать не ляжет?

– Ляжет – встанет, – фыркает Максим. – Не в первый раз!

Я не решаюсь спрашивать, на что он намекает, но мне это не нравится. Похоже, меня втягивают в семейную разборку.

Максим, воспользовавшись тем, что машина движется по прямому участку с постоянной скоростью, сдвигает очки на лоб и через некоторое время произносит:

– Это вы так видите мир?

– Что? – потом я понимаю, о чем он говорит. – Не весь мир и не всё время, но да, похоже. А откуда вы…

– Поискал информацию. Должен же я был знать, с чем связываюсь.

И после паузы:

– Кстати, я узнал, как приобретают такие способности.

– Узнали и хорошо, – резко обрываю я – это не моя любимая тема для разговора. – Лучше расскажите, что у вас было с Тамарой. Роман?

– Всё-таки мысли читаете?

– Скорее интонации. Больно уж по-хозяйски вы о ней говорите.

– Ну да, был. Собственно, до того, как она меня с Лизой познакомила. Я к ним на факультет зашел, у Тамары сумка была тяжелая… Оказалось, что нам по дороге, Тамара попросила Лизу подвезти… ну и…

– Старая история.

Я пропускаю фразу «Значит, про книжный магазин вы соврали?» – тут всё и так ясно.

– Думаете, Тамара до сих пор ревнует?

– Вот мы ее и спросим. И думать не надо будет. А вы бы ревновали?

– Не было случая узнать.

– Ах да, я и забыл, что вы мысли читаете! Завидую: никаких сомнений, никаких волнений. Всё как на ладони.

– Нет, вы забыли, что я их не читаю…

Мы подъезжаем к кольцевой дороге. Максим загоняет машину на платформу лифта, ее подхватывают домкраты. Максим убирает колеса, выдвигает захваты. Лифт аккуратно опускает машину на полотно монорельса, на свободное место в колонне, и колонна начинает движение. Теперь до самой пересадочной станции можно отдохнуть и не думать об управлении.

– Люблю, когда она спит… – неожиданно говорит Максим. – Кажется, что всё нормально, что всё померещилось. Кстати, спать она стала гораздо лучше. Восемь часов как по нотам, и встает свежая, румяная, сразу еду просит. А раньше мучилась бессонницей. Говорила: «Где ж ты видел преподавателя с чистой совестью? Меня призраки замученных студентов преследуют». Уходила в ванную, чтобы меня не будить. Или смотрела в гостиной сериалы.

– Классику?

– Нет, детективы про судмедэкспертов. Она рассказывала: летом ее возили к бабушке и дедушке, на Волгу, в степь. В маленький городок. Бабушка как раз была судмедэкспертом, а дедушка просто патологоанатомом в морге при больнице. «Так что когда слышу: «На этот вопрос я смогу ответить только после вскрытия», – словно возвращаюсь домой». Говорила: бабушка всё время трунила над дедушкой, что она боится настоящей крови, поэтому и вскрывает только тех, кто своей смертью умер. Говорила: они и привили мне любовь к Шекспиру, через любовь к расчлененке.

– Расчлененке?

– Да, она любила старинный жаргон. Со смаком. Никогда не забуду, как она сказала на лекции, что в девятнадцатом веке хорошая жена, дворянка, должна была не только быть хорошей хозяйкой и красавицей, но и музицировать, петь, поддерживать разговор о поэзии – словом, делать мужу интеллектуальный минет.

– Какой пассаж! – Я вспоминаю эту фразу и радуюсь: очень к месту!

– Вот именно. Скандал на всю кафедру. А она: «Простите, увлеклась!» – и улыбается. «Может быть, – говорит, – студенты, которые услышат это слово в первый раз, решат, что это фигура танца или разновидность галстука. На это вся надежда».

– Язва!

– Да уж, не зайчик пушистый. Она просто… Она считала, что выбрала английскую литературу из трусости. Подальше от «свинцовых мерзостей жизни» – тоже ее слова. Что «есть тысячи вещей, которые людям нужнее, чем анализ Шекспира». Но боялась. И всё время себя за это корила.

– Может быть, она наконец что-то узнала и решилась?..

– Стоп. Это уже опять теория заговора. Давайте не будем строить предположений, пока не поговорим с Тамарой.

3

Лифт на пересадочной станции спускает нас с кольцевой трассы. Максим бросает через плечо:

– Уже скоро!

За городом дороги темные, только светится разметка да вспыхивают при нашем приближении билборды.

Наконец Максим сворачивает с трассы. Я жду долгого и скандального разговора по дальней связи, но ворота, появившиеся в свете фар, тут же расходятся перед нами.

– Надо же, – фыркает Максим. – До сих пор не обновила мне статус доступа. Вот растяпа!

Тамара открывает нам дверь через несколько минут, выглядит сонной и испуганной. Похоже, мы всё-таки вытащили ее из постели.

– Макс? – Она щурится от света и трет глаза. – Что случилось? И кто это?

– Она со мной, – представляет меня Максим.

Тут уж мне приходится вмешаться:

– Вообще-то меня зовут не «со мной», а Анна Владимировна. И я Лизин врач.

– С Лизой что-то случилось?

– Ничего нового, но я хочу, чтобы ты рассказала правду.

– А что такое? И где сейчас Лиза? Кто с ней?

Я чувствую укол совести. Хороша врач, нечего сказать! Ни разу с начала этой истории не поинтересовалась, кто сидит с Лизой, пока Максим разъезжает по городу и лазает в окна. А между тем при его паранойе вряд ли он нанял сиделку.

– С Лизой Маша, разумеется, – отвечает Максим. – Ты в дом нас пустишь или будешь рисковать здоровьем?

Я вхожу вслед за ними и передергиваю плечами. От бывших любовников так и бьет электричеством, только на сей раз это отнюдь не сексуальное влечение. Отпусти они тормоза, и здесь будет кошачья драка, что видно даже без способностей чтеца.

4

– Ты зря думаешь, что я могу что-то такое рассказать…

Дыхание Тамары неровное, близко слезы, она сидит в кресле, безвольно уронив руки на колени, смотрит мимо нас. Мне даже не нужно убеждаться, что ее гиппокамп горит синим огнем неподдельного горя – я помню по нашим встречам в «Гармо-маме», что Тамара не блистает актерскими способностями. Кроме того, она меня до сих пор не узнала – значит, не очень контролирует то, что происходит здесь и сейчас.

– Лиза приехала вечером, – продолжает рассказ Тамара. – Привезла бутылку коньяка, сказала: один из студентов подарил. Выпили, посидели. Лиза опьянела… немного. Смеялась. Потом пошла спать. А утром была уже такая. Я испугалась, позвонила Лене…

– Это руководительница «Гармо-мамы», – поясняю я.

Тамара пробуждается к жизни и бросает на меня тревожный взгляд.

– А вы ведь занимались у нас?

– Я шпионила, – сознаюсь я.

– Вот как…

Максим ее перебивает:

– Не отвлекайся. Позвонила Лене и что?

– Та прислала своего знакомого врача-нарколога.

– Почему нарколога?

Тамара вздыхает:

– Потому что у него была частная клиника, куда он мог взять Лизу анонимно. Кстати, заодно проверил ее на наркотики.

– И?

– Всё чисто.

– Разумеется. А что за коньяк?

– Какой коньяк?

– Который вы пили.

– «Реми Мартен».

– Нет, я имею в виду, что было в бутылке? Ты не отдавала на анализ?

– Макс, я сама пила. Даже больше, чем Лиза. И до сих пор жива.

– А почему меня не вызвала?

– Я тебя боялась…

– Меня?

– И правильно делала, между прочим! Мне Лена рассказала, как одному санитару спицу в руку вставляли, а постовой сестре зуб выбили, когда ты Лизу выкрадывал.

– Ну не прямо же я зуб выбил!

– Но за твои деньги!

– А что за студент был? За что благодарил? – Я считаю нужным вмешаться. – Всё-таки подарок дорогой.

Тамара качает головой.

– Не знаю, Лиза не рассказывала.

– А о чем вы вообще говорили?

– Да о ерунде! О прошлом в основном. Пытались вспомнить гимн нашего филфака. Лиза припомнила: «Даешь бесконечный continuous!» – Но дальше никак.

– Она не жаловалась? Не говорила, что ее кто-то преследует, угрожает?

– Да нет, нет… Я же… что ты думаешь? Я всё время тот вечер вспоминаю. Уже сколько раз перебирала – всё, как обычно.

– А утром? Может, она была еще в сознании? Может быть, что-то сказала? – То, как Максим это произносит, наклонившись вперед, сидя на краешке стула, буквально пытаясь разглядеть, что у Тамары в голове, окончательно убеждает меня, что он любит Лизу. По-настоящему. Даже сейчас.

Тамара дергает ртом и бледнеет.

– Нет. Когда я пришла, она уже была… такая. Сидела, играла пузырьком… смотрела на свет. Я, было, решила, что она дурачится… Говорю: «Славно посидели вчера…» А она… открыла рот и вот так: «А-ба-ва-ва-ба-га!»

Тамара съеживается в комок, снова переживая этот момент.

– Пузырьком? – спрашивает Максим.

– Это капли, против аллергии, успокаивающие. Она давно пользовалась. У нас на работе многие пользуются. Я отдала на анализ, ты не думай, – поспешно говорит Тамара. – Вот их как раз отдала, я же не дура.

– И что?

– Ничего. Капли против аллергии.

– Ты дура… – вздыхает Максим. – Рассказала бы сразу, кучу бы времени и нервов сэкономила. Всем.

5

Небо за окном начинает светлеть, а говорить больше не о чем. Мы уходим. Уже в прихожей Максим останавливается и берет в руки куклу, стоящую на подзеркальнике. Это Снегурочка в голубой шубке с белой меховой опушкой. У ее ног стоит елочка, на коленях сидит маленький дед-мороз. Кукла не фабричная, явно сшита руками. Глаза у снегурочки расставлены слишком широко, отчего у ее лица глупо-удивленное выражение. Когда Максим берет ее в руки, по прихожей начинают плыть волны запахов: еловые ветки и мандарины.

– Маша делала? – спрашивает Максим.

Тамара бледнеет, как будто боится заодно и таинственной Маши.

– Да, Лиза привезла в тот раз. Сказала: до Нового года еще далеко, если не забудешь – поставишь. Сказала: в горшке бактерии, ну… ген-симсы, которые запах вырабатывают. Нужно только водой полить. Я вот… не забыла.

– Получается, она к Маше заезжала до того, как к тебе ехать? Я этой куклы дома не видел.

– И что? Как будто она у нее редко бывала!

– А то, что Маша мне об этом не говорила.

– Так это же Маша!

– Не до такой же степени она Маша!

Я чувствую себя третьей лишней.