Текст книги "Люди Волка"

Майкл ГИР, Кэтлин О’Нил ГИР
ЛЮДИ ВОЛКА

ВСТУПЛЕНИЕ

Пикап стал оседать, забуксовав в зарослях высохшей осоки. Шипованные шины – специально для скверных дорог, – тяжело вращаясь, расшвыривали красноватую землю. Автомобиль с четырехколесным приводом, скрежеща и взрыхляя почву, пролагал себе путь по разбитой террасе, то и дело кренясь на сторону, пригибая к земле голубовато-зеленые побеги полыни. Он двигался к противоположному склону холма. Там стояли под навесом желтые машины.

Водителя окружал сладковатый аромат раздавленного шалфея и клубы горьковатой, пьянящей пыли. Под навесом ждали два трактора с прицепами, экскаватор и трубоукладочная машина, все с заглушенными двигателями. Неумолкающий шорох ветра в осоке смешивался с негромкими людскими голосами.

Водитель с шумом открыл болтающуюся на ветру дверь кабины и выпрыгнул, разминая затекшую спину. Из траншеи высунулись чьи-то головы. Шлемы людей особенно ярко желтели на фоне темной после дождя земли.

– А, вы здесь! – Старший, должно быть мастер, подтянувшись на руках, выбрался из траншеи. – Надо потолковать. Насчет времени. Вы, чертовы археологи, в копеечку мне выходите! Мы должны проложить эту траншею к десятому декабря, и каждый день проволочки обойдется компании в десять тысяч долларов. Водитель пожал мастеру руку и кивнул рабочим.

– Ну ладно, посмотрим, как у нас здесь обстоят дела… На таких намытых дождем плато особых находок, конечно, ждать не приходится… Да и потом, по геоморфологическим данным, этой террасе пятнадцать тысяч лет. Конец плейстоцена. Там, где вы копаете, могут быть и вулканические породы. Вдруг здесь есть какие-нибудь могильники – кто знает?

Водитель подошел к багажнику и, потянув за ремень, извлек старую армейскую сумку и сто раз порванный и заштопанный портфель.

Вдвоем они пробрались сквозь шишковатые полынные кусты к траншее и посмотрели вниз – туда, куда ковш экскаватора сбрасывал выкопанную землю. Внизу стояла маленькая, на одного работника, археологическая сортировочная сетка; ее поддерживал конический столбик земли.

– Доктор Когс? – окликнула его из траншеи, задрав голову, загорелая молодая женщина.

– Ну, Энн, что ты тут нашла? – И водитель спрыгнул в траншею.

Женщина сурово посмотрела на землекопов и трубоукладчиков и указала на уходящий в сторону от тоннеля ход, прикрытый черным пластиковым листом.

– Всего лишь одиночное захоронение, доктор Когс. – Она отерла грязь с лица. – Я велела им копать здесь… Им это не очень-то пришлось по душе. Наконец один землекоп откопал руку. Вот видите – локтевая кость и кусочки лучевой… Тогда я закрыла этот ход.

– Порода вулканическая? – спросил он, краем глаза видя, как помрачнел и скрестил руки на груди мастер трубоукладчиков.

– Ничего подобного. Эта женщина, которую мы откопали, оказалась здесь – и ее чем-то накрыло… В той страте, где ее нашли, в основном гравий. Если уж строить какие-то догадки, я бы сказала, что она скорее всего утонула во время паводка.

– На плейстоценовой террасе? – спросил он, коснувшись рукой заградительного щита.

– Да, – ответила Энн. Судя по ее голосу, находка была стоящей. – Хотите взглянуть?

Когс с помощью Энн поднял пластиковый щит. Помедлив, он прикоснулся к скелету. Судя по тазовым костям, это и впрямь была женщина. Одну руку ей оторвало в момент гибели. Разрозненные желто-белые, отполированные временем кости валялись на земле так, как выкопал их ковш экскаватора. Он склонился над черепом:

– Старая… Зубов почти не осталось – только резцы. Рубцов на черепе, кажется, не видно – только чешуйки. Ей было по меньшей мере под семьдесят. А может, и больше. Смотри, какой артрит в позвоночнике. Должно быть, адски болело.

Он достал из армейской сумки мастерок, зачерпнул немного гравия и попробовал породу на вкус. Затем он отер губы и кивнул:

– Да, пожалуй, так и есть. – Он обернулся к Энн:

– Паводок? Конечно, почему бы и нет? Тогда понятно, почему кости так хорошо сохранились.

– Не так много мы находили палеоиндейских захоронений, – напомнила Энн.

– Таких находок, как эта старуха, вообще раньше не было. Я сам не верю… – Он нагнулся и начал рыть мастерком гравий вокруг грудной клетки скелета.

– Не стоит, наверное, дальше копаться, – заметила Энн. – Учитывая возраст этого захоронения… Что это? Мастерок Когса зацепил что-то красновато-рыжее.

– Ты видела какие-нибудь артефакты в других местах?

– Кусок обточенной ветром раковины. Судя по всему, от какого-то моллюска. Ума не приложу, что это может значить. – Она достала щеточку и стала счищать с находки грязь. Показался длинный кроваво-красный выступ.

– Господи Боже мой! – выдохнул он. – Погляди-ка на это!

– Что такое? – Мастер и рабочие тоже прибежали посмотреть.

– Кловис! – выдохнула Энн. – Настоящее Кловисовское захоронение. – Она начала нетерпеливо откапывать другой конец новонайденного предмета. – Прекрасная работа! Посмотрите – желтый известняк с красной инкрустацией. Удивительно!

– Да, это верная примета Кловиса. – Он рассматривал находку, пока ловкие руки Энн торопливо счищали с нее землю. – Редкие мастера! В работе по камню им не было равных…

Она кивнула:

– А это – лучшая вещь из всех, что я видела. Когс задумчиво наморщил лоб:

– И старуха носила это с собой? Это кое-что говорит об их социальной структуре. Видно, она была в своем племени вождем, предводительницей… Конечно, после находок в Орегоне…

– Эй, ребята, а с трубопроводом что будет? – вмешался мастер. – Что это за Кловис такой?

– Первые американцы. Старейшая культура в Северной Америке, – ответил Рабс, отирая пот со лба. – Никто прежде не находил таких захоронений. Слышите – никто!

– Мне что, теперь платить десять штук в день за груду старых костей? Да я своему конгрессмену напишу, вот что! Какого хрена…

Когс сердито вздохнул:

– Можете копать свой тоннель. – Да? – Голос мастера заметно смягчился. Он опять натянул шлем на голову. Археолог кивнул.

– Мы тут возьмем кое-какие пробы – ну покопаем еще, чтобы убедиться, что больше нет захоронений. Но я не думаю, что кроме найденного есть еще какое-нибудь. По стенам тоннеля видно, что здесь были паводки… – Он покачал головой:

– Поглядите-ка на ее правую ступню. Видите, на всех костях «шпоры»? Она как-то сломала лодыжку – за много дет до смерти. Должно быть, ходить на такой ноге – дьявольски больно. И боль никогда не утихала.

Мастер подошел поближе:

– Фу, мерзость какая. Сколько дней вам надо на ваши чертовы опыты?

– Денька два.

– Интересно, кто она была такая…

ПРОЛОГ

В ямке в полу пещеры потрескивал огонь, кверху поднимались струйки дыма. Черная сажа жирным бархатистым слоем ложилась на окаменелую землю. Разложенные у стен ивовые ветки и сухая трава не пускали в пещеру холод. Висящие в два слоя, потемневшие от дыма шкуры карибу надежно защищали от ледяных дуновений Ветряной Женщины. По углам белели черепа Дедушки Белого Медведя, Карибу, Волка и Белой Лисы. Их пустые глазницы сурово глядели на мерцающий огонь. На белых костях начертаны были цветные знаки – символы Силы шамана.

Женщина устало потянулась вперед, и длинные пряди жирных черных волос свесились по обеим сторонам ее лица; огонь оставлял на них голубоватые отсветы. Она терпеливо постукивала по лежащему под ее ногами потрескавшемуся граниту. Из ниш и трещин пещеры смотрели идолы, укутанные в темно-коричневую, древнюю, потемневшую от дыма священных огней ивовую кору.

– Я все еще здесь, – прошептала она. – Я жду. Ты же не думаешь, что я ушла, правда?

Ответа не было, и Цапля вновь откинулась назад и прислонилась к холодной каменной стене, что-то бормоча себе под нос. Ее платье, сшитое из шкур, украшал узор – когда-то яркий, а ныне полустершийся. Глядя прямо в багровое, пульсирующее око пламени, она чертила в воздухе перед собой знаки Вещей Силы. Она собрала горсть сухой ивовой коры и положила ее в кожаную сумку для воды, висевшую на треножнике справа от нее. Встряхнув кору, она бросила ее в огонь. Дерево зашипело, поднялся столбик дыма. Она четырежды повторила это; теплый влажный дым густым столбом валил в отверстие для тяги проделанное высоко в стене пещеры.

– Ты там, – прошептала она, шаря глазами по покрытой рыжеватыми отсветами стене. – Я слышу твой зов. Я найду тебя.

Она склонилась над огнем, что-то бормоча, и закрыла свои сверкающие, все еще чарующие темные глаза. Ничего более не осталось от ее некогда прославленной красоты без остатка съеденной неумолимым временем. Острый аромат горящих ивовых ветвей пронзил ее плоть.

Четыре дня она голодала, пела священные гимны, совершала омовения в теплых водах, выходящих из земли, и выбиралась наружу из своего жилища, только чтобы вдохнуть холодный зимний воздух. Она молилась и очищала свою плоть от скверны дурных мыслей и нечестивых деяний.

Но никаких образов не появлялось в облаке пара.

– Ну что ж… – пробормотала она. – Не вышло. Попробуем кое-что еще.

Она колебалась, страшась предстоящего обряда, – но зов преследовал ее. Она сделала глубокий вдох, а потом выдохнула, не отводя взгляда от узелка из лисьей кожи.

– Да, – шептала она, – я боюсь твоей Силы. Сила – это знание… и смерть. – Она облизала пересохшие губы.

Зов послышался вновь – настойчивый, сотрясающий душу. Цапля решилась.

Дрожащими пальцами она подняла с пола второй узелок и, отогнув дубленую лисью кожу, достала оттуда четыре горстки каких-то маленьких грибов. Каждую горсть она четыре раза пронесла через горячий дым от ивовой коры – в каждую сторону света. На восток, откуда приходит Долгая Тьма. На север, в глубину Долгой Тьмы.

Запад, где возрождается мир. На юг, обитель Долгого Света, дающего жизнь всему живому. Она запела священную песнь, обратив свою душу к Единому, дабы оградить себя от суеты и ничтожества, лежащих по другую сторону вещей.

Один за другим она очищала грибы и клала их в рот, медленно разжевывая. Горечь стояла у нее на языке. Она сглотнула слюну и отклонилась назад, упершись руками в колени.

Дым вился перед ней, как туман над соленой водой. Призрачные образы двоились и исчезали, вспыхивали и гасли, словно исполняя причудливый танец.

Карие, слезящиеся от старости глаза Цапли не мигая глядели в это дымное облако. Несколько минут она сидела неподвижно, морща лоб от напряжения.

– Кто?..

И в тумане возник образ – волны, яростно ударяющиеся об отвесные черные скалы. Пена поднималась ввысь, в небо. На утесе мелькнула скорчившаяся женская фигура: женщина собирала на скале моллюсков и складывала их в кожаный мешок. Она, казалось, не страшилась яростных волн. Сверху, в небе, парили чайки и голуби. Когда прибой ударял особенно сильно, она пряталась за выступ скалы. Ее шаги спугнули краба, и он метнулся в сторону. Женщина – совсем юная, полная очарования – ловко прыгнула вдогонку и, подогнав краба хлыстом, ухватила его своими длинными тонкими пальцами и сунула в сумку.

А на вершине черной скалы сидел и ждал мужчина. Когда женщина, наполнив сумку дарами моря, поспешила прочь от бурных волн, он приблизился к ней.

Пояс из толстой мамонтовой кожи перетягивал его могучее тело. На плечах – накидка из шкуры полярной лисы. Узкий орлиный нос, иссиня-черные сверкающие глаза… Цапля сразу оценила скрытую в нем мощь. Да, это человек, обладающий Силой, провидец. «Он видит Сон – даже сейчас».

И вдруг видение, стоявшее перед глазами Цапли, подернулось рябью, а в себе она пробудила чувства, обуревающие этого человека: боль, неутоленную жажду любви, томительное ожидание. Все это донеслось до нее будто из глубин его души. И тут раздался какой-то щелчок, видение задрожало, как сухая листва при порыве ветра. Все пропиталось чувством горечи и утраты. Цапля отклонилась на спину, сама не понимая происходящего.

Женщина на берегу остановилась, закинув голову. Морской ветер раздувал ее черные волосы. И вдруг она встрепенулась, как заяц, застигнутый лисой, глаза ее расширились от страха – мужчина шел к ней с распахнутыми объятиями и горящим от страсти лицом.

Страх исказил черты женщины. Она бросилась бежать, надеясь ускользнуть от него; ее маленькие ступни оставляли в крупном сером песке светлые вмятины.

Он догнал и схватил ее. Она кричала, колотила его своими кулачками, а он только заливался смехом. Со сноровкой опытного охотника он повалил девушку на землю, заломив ей руки.

– Не давайся, девочка! Не давайся ему! – в ужасе закричала Цапля, сжав кулаки.

Женщина пыталась отбиваться от него ногами, но он, одержимый своим Сном, ловко уклонялся от ударов и в конце концов смирил ее сопротивление. Она лежала прижатая к земле, дрожа и задыхаясь от страха. Она кричала и извивалась, а он тем временем задирал ее плащ. Борьба была короткой – жертве не сладить было с могучим охотником.

Цапля покачала головой. Когда мужчина овладел женщиной на прибрежном песке, Сила, переполнявшая видение, вышла из берегов.

Мужчина поднялся на ноги. Выражение лица его было таким странным – словно он находился во власти неких потусторонних сил и не отдавал себе отчета в происходящем. Его пальцы дрожали, когда он завязывал шнурки своих высоких мокасин. Почти случайно его взгляд пересекся со взглядом всматривавшейся в туманное облако Цапли. Он сжался и что-то прошептал. Потом он перевел взгляд на женщину, распростертую на песке, – ив глазах его вспыхнул ужас. Изумленно покачав головой, он поспешил прочь.

Внезапно он обернулся и со жгучей ненавистью посмотрел прямо в глаза Цапле. Он поднял кулак. Его красивое лицо перекосилось от крика, слезы стекали по его щекам. Он как будто страстно убеждал кого-то в чем-то, спорил или оправдывался. Потом он отвернулся и побежал прочь, перепрыгивая через высокие камни. Его вопль разнесся по равнине и словно повис в затуманенном воздухе.

Облако пара закружилось, видение исчезло во мраке.

Опять послышался зов, громкий, настойчивый. Цапля устало провела по лицу мозолистой ладонью.

– Это не он. Нет… вовсе не он. Кто же тогда? Кто? Она потянулась к мешочку с ивовой корой и бросила еще горсть на пышущие пламенем угли, дабы последовать далее по тропе встреч, дарованных Единым.

И в волнистом тумане возникло другое видение. Женщина, которую Цапля видела на берегу моря, лежала нагая, со вздутым животом, в котором толкалось дитя. Поодаль стояли другие женщины; их глаза блестели при свете горящих березовых и ивовых веток. На лбу у роженицы выступил пот; он стекал в ложбинку между ее грудей на шкуру, на которой она лежала. Женщина сжалась в конвульсиях, расставив ноги, и другие склонились над ней, готовясь прийти на помощь.

Женщина скорчилась и закричала, тяжесть сдавила ей грудь. Стали отходить воды; они хлынули, заливая темно-багровые шкуры, на которых она лежала. Одна из старух кивнула. Роды проходили трудно. Наконец появился плод – красно-синеватый, измазанный выделениями лона. Одна из женщин – редкостно красивая – склонилась и перерезала пуповину, а другие тем временем приняли ребенка и отерли его тельце травой. Сердце Цапли содрогнулось, когда она узнала красавицу: это была Обрубленная Ветвь. Сжав кулаки, Цапля обратила к Отцу Солнцу молитву: да проклянет он во веки веков ее обидчицу, да лишит ее загробной жизни, чтобы душа ее тлела в земной грязи.

Она опять взглянула на младенца. Солнечный луч, пройдя сквозь отверстие в кровле, осветил новорожденного.

Живот роженицы был все еще вздут. Она вновь забилась в конвульсиях, расставив ноги. Две другие женщины держали ее лодыжки. Из лона стал выходить второй ребенок – ногами вперед. К роженице приблизилась какая-то старуха. Она поглядела на женщину и покачала головой. Шишковатые руки коснулись лона и раздвинули его. Роженица издала протяжный вопль, и второе дитя появилось на свет. Старуха покачала головой и что-то пробормотала себе под нос. Поморщившись, она подняла и перевернула ребенка. Роженица застонала, кровь хлынула потоком.

– Это уж чересчур, – сквозь зубы прошептала Цапля. Она знала толк в таких делах. У этой женщины что-то повреждено внутри. Кровь хлынула вслед за младенцем, когда его голова проходила сквозь кости таза. Такой крупный ребенок – он пробивает себе дорогу на свет, не обращая внимания на кровь матери, попадающую в его беззубый ротик. – Дурная кровь… Дурная, – страстно шептала Цапля, страшась за эту несчастную женщину.

Кровь роженицы заливала шкуры, дыхание ее становилось все реже. Старухи пели над ней целительную песнь, но это не помогало. Страдальческий блеск в ее глазах сменился мутной агонией. Лицо ее побледнело – всю кровь уносил этот бесконечный поток, вырывавшийся из ее лона.

Мальчики, оба мальчики. Новые охотники для Народа. Чьи-то осторожные руки перерезали пуповину второго ребенка и теперь безуспешно пытались стереть с его тела запекшуюся кровь. Наконец мальчика положили рядом с братом. И вдруг откуда-то сверху упало черное перо – прямо на младенца. Он с криком схватил его своим крохотным кулачком и смял.

Цапля вглядывалась в новорожденных братьев. Так вот они и лежали – один заходился в крике и сжимал в ладошке воронье перо, другой поеживался и дрыгал ножками в лучах солнечного света, с рассеянным взглядом, будто он все еще находился во Сне. Он моргнул, издал короткий крик, и на краткое мгновение его взгляд, казалось, сосредоточился на ней, словно он высматривал ее сквозь мглу видений.

«Ты? Ты тот, кто звал меня? – Цапля кивнула своей догадке, с облегчением облизала пересохшие губы и основания своих сточенных зубов. – Да, ты видишь Сон, дитя. В твоих глазах – Сила. Отныне я знаю тебя и буду тебя ждать».

Видение кончилось, струи дыма улетели сквозь дыры в камне и растворились в ночной прохладе. Цапля сжала кулаки, чтобы собраться с силами: ее все еще качало от съеденных грибов. И все же она заставила себя подняться на ноги и выйти прочь – за занавес из шкуры карибу. Холодный ночной воздух охватил ее со всех сторон, и она в изнеможении упала на колени. Жирный серный запах горячих источников щекотал ее ноздри. Она согнулась, и ее стошнило.

Голоса грибов перешептывались в ее крови, и в них таилась смерть. А она молила Единого, чтобы он усмирил грибы и заглушил их голоса.

Когда она замолкла и утерла рот рукавом, в ночи завыл волк, могучий, громогласный, свирепый, чем-то родственный ее давешнему видению.

1

Долгая Тьма все продолжалась – нескончаемая, съедающая души. Ветряная Женщина проносилась над ледяными сугробами, снежные вихри поднимались в полярной ночи. В ярости своей она разрушала жилища Народа – чумы из мамонтовых шкур. Билась и дрожала на ветру промерзшая кожа, под которой скрывался от холода человек по имени Бегущий-в-Свете.

Он лежал без сна и вслушивался в завывание бури. Вокруг крепко спали, завернувшись в кожаные плащи, его сородичи. Некоторые тихо посапывали. Холодно, как холодно… Бегущий-в-Свете не мог сдержать дрожь. Еще бы жиру, чтобы поярче разжечь огонь в яме, – да только где его взять! С тех пор как Бегущий-в-Свете родился, семнадцать раз миновала Долгая Тьма. Не так много силы успел он скопить в своих мышцах за это время, и ту высосал голод.

Даже старуха Обрубленная Ветвь и та говорит, что такой зимы прежде не бывало.

Ветер принес из-за чумов отзвуки воя. Какое-то животное царапает лед – ищет еды… Зря ищет. Все, что можно, давно уже выели люди. Что же это за зверь? Волк?

В сердце Бегущего-в-Свете вспыхнула надежда. Его окоченевшие пальцы потянулись к атлатлу – искривленному пруту с множеством прорезей, которым пользовались как луком, стреляя небольшими копьями с каменным наконечником. Он выбрался из-под толстой промерзшей шкуры и, переступая через закутавшихся в меха спящих товарищей, двинулся к выходу. Мороз забирался ему под одежду, пробирая до костей. Но даже на таком холоде запах, царящий в чуме, ударял в нос. Люди жили здесь месяцами, почти не выходя наружу.

Из-под одной из шкур подал голос ребенок Смеющейся Зари. Он плакал от голода. Острой болью отозвался этот плач в сердце Бегущего-в-Свете.

– Где же ты, Отец Солнце? – сурово спросил он, до боли сжав в кулаке рукоятку своего атлатла. А после он быстро, как чайка в оледенелое гнездо, нырнул за низкий подог чума – на свежий воздух. Ветряная Женщина налетела с затянутого тьмой северо-запада, ударив его в спину. Он прислонился к стене чума. Снежные кристаллы безмолвно блестели на толстом слое льда.

Снова раздались глухие звуки: это волчьи когти царапались в снегу.

Бегущий-в-Свете сделал круг, прячась за изгиб сугроба. Только бы Ветряная Женщина скрыла его запах от чутких волчьих ноздрей! На четвереньках он заполз на вершину холма, лег на живот и всмотрелся. Тьма окутывала снега. Волк пытался откопать из-под ледяной корки вмерзшее в нее тело Летящей-как-Чайка.

Бегущий-в-Свете печально покачал головой.

Неделю назад он нашел свою мать, окоченевшую насмерть. Навсегда остались в его памяти ее рассказы. Голос ее становился теплее, когда она рассказывала ему о путях Народа. Он печально улыбнулся, вспомнив, как загорались ее глаза при упоминании о великих Сновидцах: Цапле, Солнечном Страннике и других легендарных героях Народа. Как нежно и заботливо поправляла она меха вокруг продрогшего личика Бегущего-в-Свете! Да, тогда он был моложе и счастливее.

Холодной горечью наполнилась его душа, когда он увидел ее остекленевшие глаза, ее мертвый беззубый

Сколько народу умерло от голода! Люди слишком ослабели, чтобы уходить далеко от чумов, и потому тело Летящей-как-Чайка похоронили здесь. Здесь, во льду, оставили ее лежать глядя в небо, здесь отпели ее и посвятили ее душу Звездному Народу. Ветряная Женщина занесла ее тело снегом. И вот волк пришел за свежей поживой…

Бегущего-в-Свете охватила ярость. Больше всего хотелось ему перепрыгнуть сугроб и отогнать зверя. Но он сдержал себя. Пища. Волк – это пища.

Отец Солнце отворачивает свои очи, когда охотник от голода нападает исподтишка на другого охотника. Но чем же они провинились, что он вынуждает их делать это?

Бегущий-в-Свете глубоко вздохнул и медленно поднялся на колени, оценивая взглядом расстояние.

Волк задержал дыхание и поднял голову, настороженно оттопырив уши. Бегущий-в-Свете старался не шевелиться, следя за изменениями ветра. Только бы истощенное тело не подвело его в решительный миг!

Волк повернул голову, принюхиваясь, шевеля тощими ребрами. Он явно ощущал беспокойство.

Бегущий-в-Свете собрался с мыслями и перевел взгляд немного в сторону. Он легко вздохнул, расслабился… Главное – чтобы иссушающее чувство голода не помутило его рассудок. Он по себе знал это ощущение, когда на тебя смотрят в упор. Надо подождать, пока волк успокоится и его серый нос опять начнет обнюхивать мертвое тело.

Бегущий-в-Свете изо всех сил натянул тетиву атлатла и метнул копье. Он напряженно следил за его полетом. Благодарение Вещей Силе, оно попало как раз между ребер волку.

Зверь взвыл, отпрыгнул в сторону и, припадая на все четыре лапы, убежал в ночь.

Бегущий-в-Свете пустился за ним в погоню – по кровавым меткам, оставленным раненым волком на снегу. В голове его аукались какие-то гулкие голоса, рожденные голодом. Он остановился и опустился на одно колено. Чуть-чуть приподняв атлатл, он взрыхлил смоченный кровью снег, чтобы легче взять его в горсть. Он захватил эту горстку рукавицей, поднес ее к лицу и понюхал. Кровь из кишечника, – судя по запаху, копье пропороло зверю брюхо. Горячая кровь, – если волк много потеряет ее, он околеет на ходу.

Он шел от одного кровавого пятна к другому, и все дальше за спиной оставался лагерь. Дыхание Ветряной Женщины преследовало его, занося снегом его следы. Глаза Долгой Тьмы глядели на него не мигая.

Он поднял глаза к небу и сказал духам:

– Оставьте меня в покое! Я должен найти волка. Не ешьте мою душу… не ешьте…

Силы, сосущие его, отступили, но по-прежнему стояли в воздухе, ожидая, выдержит ли он испытание.

Спрятавшись за сугробом, он изучал следы. Здесь волк остановился и даже полежал какое-то время. Пятна крови на снегу здесь были потемнее.

Сжав дрожащими пальцами дротик, Бегущий-в-Свете отковырял каменным наконечником сгусток волчьей крови от ледяного наста. Он засунул его в рот и проглотил вместе с запекшимся в крови куском волчьей шерсти, лишь слегка поморщившись от горького привкуса кишечного сока. Пища. Впервые за четыре дня.

Четыре дня? Вещее число. Так говорила ему мать. Такой пост пробуждает душу…

Он стоял, вглядываясь в заснеженную равнину, и шептал:

– Ты здесь, волк. Я чувствую твой дух где-то рядом.

Во время Долгой Тьмы пустыню наполняло темно-синее мерцание, к вечеру на сугробы ложились багровые отсветы. Остроконечные пики ослепительно сверкали среди окутанных мглой северных равнин, когда Звездный Народ смотрел на них с небес.

Не сводя глаз с забрызганного кровью снега, Бегущий-в-Свете ощупал свое оружие: два копья, каждое длиной в человеческий рост, и атлатл, освященный кровью мамонта и Дедушки Белого Медведя. Он поспешил вперед, стараясь идти быстро, чтобы не замерзнуть. Голод шел за ним по пятам, как он – по пятам за волком.

Снег кружился на ветру, залепляя его слезящиеся глаза. Сколько он провел без сна? Два дня?

– Вещая Охота? – хрипло прошептал он, сам удивляясь этой мысли; голод и усталость странно искажали его мысли и чувства. Он шел шатаясь, и только сила воли удерживала его на ногах.

– Я должен поймать тебя, волк!

Пожирающие душу существа Долгой Тьмы приблизились к нему, их шепотки стояли у него у ушах. Он сжал челюсти.

– Народу нужно мясо, – крикнул он. – Слышишь, волк? Мы голодаем!

В памяти у него возник дребезжащий старческий голос: «Отец Солнце теряет свою силу. Облачная Мать обнимает Мужчину Голубого Неба и высасывает его теплоту…»

Старый шаман, Кричащий Петухом, глядел на него – один глаз у него был черный, второй затянут бельмом, ~ и он говорил Народу о наступившем голоде.

Перед глазами был только снег – бесконечные снега на много дней пути. Старый вождь пророчествовал:

– В этом году мамонты вымрут. Туры вымрут. Карибу уйдут далеко на юг, и бизоны тоже. Народ оскудеет числом.

Так все и вышло. Теплое время в середине Долгого Света было совсем коротким – всего один поворот лица Лунной Женщины. Облачная Мать накрыла небо. Бесконечные дожди и снегопады пришли с севера и убили Долгий Свет. Холода ударили как раз тогда, когда травы, ивовые кусты и другие тундровые растения могли бы вырасти и прокормить мамонтов.

Кричащий Петухом все время пел гимны, молясь о даровании Сна. Однажды старый шаман поймал чайку и четырежды вывернул ей шею. Сжимая птицу морщинистыми смуглыми руками, он вскрыл ей брюшко обсидиановым ножом. Его единственный глаз аж кровью налился – так он всматривался во внутренности птицы, желая узнать, какие вести принесла она с великих соленых вод на дальнем севере.

– Назад, – наконец произнес он. – Надо идти назад… Путем, по которому пришли.

Люди только с ужасом переглядывались, вспоминая тех, кто преследовал их, тех, кого они звали «Другие»: такие же, как они, охотники на мамонтов, они жестоко убивали людей Народа и согнали их с богатых зверем и рыбой северных мест. Как же можно идти назад? Опять в лапы к этим жестоким и могучим воинам?

Когда-то – так говорят старики – Народ жил на другой стороне огромного хребта на западе. Отец Солнце даровал им там прекрасные земли в долинах рек, поросшие густой травой, богатые дичью. Потом пришли Другие, согнали их с этих земель – на север и восток от Соленых Вод. Мудрый Отец Солнце даровал им новые земли в устье Большой Реки, где они видели, как Великий Ледник сползает в Соленые Воды. Другие пришли следом, прогнали Народ с богатых земель в устье реки, погнали их дальше к югу по длинной долине. Дорога шла в гору, с запада их теснили неприступные хребты, с востока – Великий Ледник. Что же им оставалось? А Другие все преследовали их, пока не загнали на каменистое плато, бедное дичью.

Народ отбивался от Других, а старики спорили, как выжить в этой каменистой стране, где почти нет сочных трав. Заходят ли сюда мамонты и карибу? И как быть, если нет?

А потом молодой охотник по имени Издающий Клич прибежал в лагерь и сказал, что нашел только трех мертвых мамонтов. Опять держали совет. Надо было идти дальше на юг, перебить как можно больше мамонтов, заготовить мяса, пока не пришла Долгая Тьма и не загнала Отца Солнце в его южный дом.

Но Кричащий Петухом был против. Он угрожал им, говорил, что Народ будет наказан голодом и мором, если пренебрежет пророчеством Чайки.

«Что важнее – не умереть с голоду или не ослушаться шамана?» – рассуждал Бегущий-в-Свете. Но Народ думал иначе; никто не пошел на юг, все остались на каменистом плато, объели даже маленькие мамонтовые косточки, высосали из них весь мозг. Из толстых шкур построили жилища: натянули их на каменные сваи и закрепили на острых обломках костей и бивнях. Но больше мамонты не приходили на молитвы Кричащего Петухом. А туры и карибу остались далеко на севере, у Соленых Вод.

А потом съели собак – сколько ни убеждала их не делать этого Обрубленная Ветвь. Сперва пошли на корм вьючные собаки, потом сварили ездовых. Это значило, что Народ дошел до последней крайности.

И мужчины, и женщины охотились, да только ничего им не попадалось, кроме льда и тьмы. Дедушка Белый Медведь убил охотника по имени Брошенная Кость, и уволок его тело к себе во тьму, и сожрал там.

А Народ голодал.

Ветряная Женщина трепала меха Бегущего-в-Свете и гнала его в сторону Великого Ледника и дома Отца Солнца – на юг, только на юг. Даже в это самое мгновение он бежал именно в эту сторону: от жилищ Народа – туда, куда сам Кричащий Петухом боится идти.

– Кричащий Петухом, – прошептал он, и ненависть пробрала его до самых потрохов. Старый шаман взял в жены Пляшущую Лису – взял, зная, что она предназначена ему, Бегущему-в-Свете. Но кто осмелится спорить с шаманом, да еще таким могучим, как Кричащий Петухом?

Какая горькая зима! Бегущий-в-Свете потерял сразу и мать, и женщину, от одного вида которой его сердце пело. Он печально покачал головой и сморгнул слезу. У него закружилась голова, и он с трудом удержался на ногах.

– Еще немного, – взмолился он Пожирателям Душ. – Еще самую малость…

Голод… страшный голод. По обычаям Народа, охотники должны были получать пищу в первую очередь. Иначе всему Народу придет смерть. Но он отдавал свою пищу Смеющейся Заре. У нее кончилось молоко, и дитя ее так жалобно плакало! А если он убьет волка, она снова поест и сможет покормить ребенка.

Бегущий-в-Свете вдохнул холодный воздух, и по телу его пробежала дрожь. Ноги плохо слушались его, но он продолжал погоню. Волк был рядом – раненый, свирепый, не желающий покорно умирать. /

Ноги охотника ступали по заледенелому склону холма. Он тяжело дышал, у него кружилась голова. Он опять нагнулся и понюхал снег, а после бросил взгляд на свое оружие и закрепил новый дротик на конце атлатла.