Текст книги "День мертвых"

– Давай не здесь, Скелли.

Но тот, конечно, уже выруливал задним ходом на стоянку, стараясь встать подальше от мотоциклов. Мардер не стал даже утруждать себя пререканиями. Вместо этого он наведался в прицеп и вышел оттуда во фланелевой рубашке навыпуск.

– Знаешь, – проговорил Скелли, – тут у них вряд ли есть дресс-код.

– Я замерз, – отозвался Мардер, и его спутник походкой нахального коротышки двинулся по стоянке, махая рукой и покрикивая озадаченным байкерам: «Добрый вечер, добрый вечерочек, джентльмены». То же повторилось и внутри, в помещении с низким потолком, пропитанном табачной вонью и застарелым пивным духом. В задней части бара бильярдный стол, из музыкального автомата гремит песня Мерла Хаггарда, за стойкой – мужеподобная крашеная блондинка, вся в татуировках, а над ней – большой конфедератский флаг.

Заходя в незнакомый бар в незнакомом месте, чувствуешь себя не в своей тарелке… И вновь без спроса пробудилась память – воспоминание о том, как они впервые встретились со Скелли. Это случилось в баре, который они разыскали в городишке километрах в сорока от периметра авиабазы – большой открытой хибаре, возвышавшейся над землей на столбах. Ржавая жестяная крыша, разбитый бамбуковый пол, в воздухе – сладкий душок рисового вина и те характерные кухонные запахи, которые в этой части Азии были повсюду: древесного угля, рисового отвара, запеченного мяса, маслянистых приправ. Цветные фонари едва разгоняли мрак. Когда они трое вошли, на них посмотрели все присутствующие, и далеко не дружелюбно. Обстановка заведения состояла из стойки – точнее, тиковых досок, уложенных на бочки из-под нефтепродуктов, – пары круглых столов, переделанных из кабельных барабанов, и горстки разномастных ротанговых табуретов. За одним из столов сидели четверо мужчин, трое – щуплые, низкорослые, смуглые, коротко подстриженные. Одеты они были в поношенные клетчатые рубашки и шорты, сделанные из маскировочных костюмов.

Монтаньяры, подумал он. Вживую он их видел в первый раз, но кое-что слышал – это были представители горных племен, сражавшиеся под началом ЦРУ и спецвойск. Об этом красноречиво говорили латунные браслеты у них на запястьях. На рынках в Сайгоне продавались грубые копии, их носили многие американские солдаты, но эти браслеты походили на подлинные – тонкие, с затейливой гравировкой. Четвертый оказался американцем – низенький парень с толстым приплюснутым носом и внушительными мускулами, явно солдат, хотя он и отпустил волосы длиннее, чем принято в армии. На нем была форменная светло-зеленая рубашка, каких Мардеру еще не доводилось встречать, с обрезанными и уже расползающимися рукавами. У него тоже имелся браслет.

Незнакомец коротко взглянул на троих вошедших, в полной тишине произнес какую-то фразу на гнусавом щебечущем языке, и бар взорвался смехом. Смеялись две официантки, смеялась, разевая черную дыру рта, беззубая женщина за стойкой, смеялись монтаньяры и все прочие мужчины, и всем это казалось ну просто уморительным. Мардеру хотелось знать, в чем суть шутки, но он слишком смутился, чтобы спрашивать. Один из спутников, оценив ситуацию, потянул его за рукав. Может, не стоит…

Однако Мардер смело прошел к стойке, показал три пальца, сказал: «Бир хап», и женщина, хихикая в кулак, извлекла на свет три бутылки «Сингхи». Попивая пиво, Мардер то и дело посматривал на американца. Хотя тот не шумел и не буйствовал, все внимание в баре было сосредоточено на нем. Официантки ловили каждое его словечко; три монтаньяра со всей очевидностью считали его солнцем, вокруг которого вращаются они сами. Мардер никогда еще не сталкивался с подобным человеком, но читал о таких – прирожденных лидерах и бойцах, ничуть не похожих на его собственных начальников, которые больше напоминали мелких бюрократов. Лоуренс Аравийский из фильма привел его когда-то в восхищение – и вот он в реальной жизни.

Взглянув в очередной раз в сторону американца, Мардер обнаружил, что тот тоже смотрит на него. Голубые глаза, но взгляд блеклый, непроницаемый, как у его спутников; равнодушный, чуть враждебный, но только чуть, словно чтобы показать, что Мардер слишком незначительная фигура и не стоит тратить на него силы. Почувствовав, что краснеет, Мардер сосредоточился на пиве и тихой нервной болтовне своих приятелей. Быстро прикончив бутылку, он без труда убедил их поискать какое-нибудь более гостеприимное заведение.

Как выяснилось, из еды в байкерском баре подавали только фасованные шкварки и орешки, а также содержимое больших стеклянных емкостей, заполненных мутной жидкостью, в которой плавали маринованные яйца и свиные ножки. Скелли принялся восполнять потраченные калории пивом «Джекс» и стопками «Джима Бима». Мардер посасывал выпивку из собственной бутылки, в душе готовясь к неизбежному. Полдюжины байкеров играли в бильярд, еще с десяток сидели у стойки или за столами. Чужаков они игнорировали, но не выпускали из виду, поджидая подходящего случая. Громила в усеянной заклепками джинсовой жилетке, восседавший на соседнем табурете, то и дело подталкивал Мардера. То же самое, скорее всего, творилось и со стороны Скелли – там сидел косматый пузан с татуировкой в виде эсэсовского черепа на загривке. Перейти к активным действия будет совсем не сложно.

– Мадам, а что это у вас за флаг такой? Что он символизирует?

Скелли указывал на знамя конфедератов; говорил он громко и с рафинированными интонациями выпускника элитной школы с Восточного побережья – как ни удивительно, он и в самом деле им был.

– Это флаг повстанцев. – Стих перестук бильярдных шаров; начали подтягиваться люди из задней части помещения, так что аудитория у Скелли набралась солидная.

Мардер достал из кармана сотенную купюру, сложил ее, подсунул под пивную бутылку и потихоньку двинулся к выходу.

Скелли изволил полюбопытствовать, с чего бы это приличному питейному заведению выставлять напоказ символ ужасной измены, более того – символ богатеев, считавших себя вправе трахать беспомощных рабынь, пускай кожа у многих из них была белее, чем у людей в этом баре, а потом продавать прижитых дочерей в бордели – хотя нет, сначала они давали попользоваться сводными сестрами своим сыновьям. Да, пусть же гордо реет славное знамя – символ права трахать собственных сестер, – напоминая о том, что бедных идиотов обманом заставили проливать кровь за это право; по мнению Скелли, Бобби Ли[9]9
  Роберт Эдвард Ли (1807–1870) – главнокомандующий армии Конфедерации, одна из важнейших фигур Гражданской войн-ы.


[Закрыть] и всех прочих предателей в чине выше майора следовало бы вздернуть на самом высоком…

Первым замахнулся мистер Череп. Мардер не раз видел Скелли в деле и всегда поражался, насколько же тот быстр – он и сейчас оставался идеальной машиной для причинения боли. Просто для Скелли время бежало чуть стремительней, чем для всех остальных, и – до определенных пределов – алкоголь его не замедлял.

Удар пришелся в воздух, потому что Скелли уже пригнулся и вогнал кулак байкеру в пах. Тот с воплем повалился набок, эпично извергая содержимое желудка. Мистер Жилет попытался вцепиться Скелли в шею, но вместо этого загадочным образом оказался в воздухе и обрушился на соседний стол. К этому моменту барменша вытащила из-под стойки обрезанную бейсбольную биту и нацелилась на голову Скелли. Тот отвел удар левой рукой, тут же перехватил биту и рванул женщину на себя. Ее лицо с ужасным хрустом впечаталось в стойку, брызнула кровь, окропив оставленную Мардером сотню, а у Скелли теперь была бита.

Он просто пошел с ней на толпу – то есть навстречу гибели, потому что там было не меньше дюжины людей, вооружившихся киями, стульями, бутылками, в одном случае даже толстой велосипедной цепью, но тут Мардер достал из-за пояса свой навороченный пистолет и пальнул в потолок.

Все застыли, и на секунду в баре стало тише, чем в музее изящных искусств. Скелли обернулся и вопросительно посмотрел на друга, слегка нахмурясь, – как ребенок в песочнице, которого позвали домой. Мардер подскочил к нему, обхватил свободной рукой и крикнул:

– Простите моего друга, у него до сих пор башку клинит после Вьетнама. Вьетнама, мать его! На стойке деньги, мы угощаем. Извините за неудобства.

Он потащил Скелли к двери. Люди на стоянке попятились, увидев пистолет, но Мардер был уверен, что хотя бы у одного тоже найдется пушка и воспользуется он ею с минуты на минуту.

Раздался первый выстрел, мимо прожужжала пуля. Мардер в ответ разнес обе неоновые вывески. Байкеры бросились врассыпную. Он отпустил Скелли, они вместе добрались до кемпера и укрылись за ним от толпы.

– Давай ключи, – сказал Мардер.

– Я тебя умоляю! – откликнулся Скелли, после чего нырнул в кабину с пассажирской стороны, перебрался на водительское сиденье и завел мотор. Мардер шмыгнул следом, и машина сорвалась с места. Послышались новые выстрелы, в бока и зад кемпера заколотили пули.

Потом Скелли дал по тормозам и с силой крутанул руль, заставив «Форд» одним махом развернуться. На кошмарное мгновение автомобиль завис в неустойчивости, затем все четыре колеса врезались в асфальт, и они снова рванули в сторону бара, набирая скорость. Ветровое стекло пробила пуля, но Скелли протаранил защитной решеткой шеренгу «Харлеев», и те повалились, как костяшки домино, – одни отбросило прочь, другие угодили под увесистые колеса пикапа. Стрельба возобновилась: Мардер слышал, как пули стучат по его новенькому кемперу.

Скелли сделал еще один разворот, вылетев на шоссе и попутно сбив дорожный знак. Мардер сполз на коврик и закрыл голову руками. Снизу – жуткий металлический скрежет, сверху – пальба. Мардер в буквальном смысле начал молиться, одновременно смеясь – про себя – над абсурдом происходящего.

Теперь они мчались в направлении автострады. В зеркале заднего вида полыхало пламя – вероятно, рванул бензобак у одного из мотоциклов. Поразительно, но никому не удалось продырявить им шины, никто не угодил в них самих, в бензобак или баллон с пропаном. Мардер принял нормальную позу. Скелли сказал:

– Черт, а знаешь что? Жрать хочется. Я бы заглянул в «Хардиз». Что думаешь?

– «Хардиз» был бы самое то, – ответил Мардер. – Я не против.

Его разбудило солнце, бьющее в глаза. Точнее, луч – яркий и тонкий, как лазер, он проникал в прицеп через пулевое отверстие. Мардеру не сразу удалось вспомнить, где он и как тут очутился. Машина не двигалась. Слышно было только завывание ветра и, где-то вдалеке, бренькающее кантри. Он слез с кровати и спустился в основной отсек. Ну что ж, вот тебе и покупка – хорошо же он вложил четырнадцать тысяч. Почти все окна оказались разбиты, мебель – в выбоинах от пуль. Пол был усеян осколками стекла, щепками и розовыми клочками изоляции. Если же забыть про косметический ущерб, то функциональных повреждений трейлер не понес: освещение работало, холодильник холодил, унитаз поглощал мочу, душ давал воду. Мардер скинул одежду и сполоснулся.

Облачившись в чистую футболку, джинсы и потертые кожаные гуарачи, он вышел на улицу. Оказалось, что кемпер припаркован на небольшой стоянке с видом на общественный пляж или что-то подобное. Должно быть, маслянистая зеленоватая зыбь волн, накатывающих на берег, – это Мексиканский залив. Вдоль горизонта серой кляксой полз большой военный корабль. Скелли было не видать.

Мардер достал «Айфон», чтобы определить свое местоположение. Проигнорировав многочисленные поступившие сообщения, он сверился с мобильной картой и обнаружил, что находится близ 90-й автострады, в парке недалеко от Паскагулы, штат Миссисипи. За ночь и утро Скелли проехал больше семисот миль. Сейчас, наверное, выжат как лимон – и где он, интересно?

Поскольку трейлер теперь не запирался, а оставлять деньги и оружие без присмотра было нельзя, Мардер занялся легкой уборкой. Он зарядил телефон. Вооружившись метелкой и совком, которые шли в комплекте с прицепом, очистил пол и прочие поверхности от стекла и другого мусора, приготовил себе кружку растворимого кофе на плитке и съел упаковку холодной жирной картошки фри, оставшейся с предыдущей ночи. Подкрепив таким образом силы, он разместился на пассажирском сиденье, включил радио и начал ждать.

Ждать Мардер умел. Собственно, этому он научился у Скелли, давным-давно. Скелли говорил, что выживание в бою во многом зависит от того, знаешь ли ты, когда можно двигаться, а когда нет. И не двигаться – то есть замирать и будто бы исчезать – было очень сложно, особенно крупным, беспокойным, пугливым американцам. Однако Скелли выработал в себе это умение, а вслед за ним и Мардер – под его усердным руководством.

Он ждал в грузовике. Жара еще только набирала силу – было рано, едва-едва забрезжила заря. Мардер получил приказ явиться к командиру части, подполковнику Хонусу Фолджеру по прозвищу «Хани». Фолджер практиковался на стрельбище Нахон-Фанома. Он придерживался установки, что каждый человек под его командованием должен хорошо стрелять и при исполнении служебных обязанностей всегда иметь при себе личное оружие, хотя вероятность того, что авиационщикам доведется отражать атаку на базу, была невелика – более того, смехотворна. Так или иначе, все пинбольщики служили под его началом, и всем им приходилось практиковаться, не исключая и самого командира. Вот и сейчас он стоял в стандартной позиции и палил из сорок пятого, а его порученцы благоговеющей кучкой выстроились позади огневого рубежа.

Когда он закончил, разрядил оружие и убрал его в изящную плечевую кобуру, адъютант властным жестом поманил Мардера; тот выскочил из машины, бодрым шагом подошел к офицеру, отдал честь и доложил о прибытии.

Смерив его взглядом, подполковник указал на кобуру с армейским сорок пятым у него на бедре.

– Умеешь стрелять из этой штуки, сынок?

– Так точно, сэр, – ответил Мардер.

– Тогда давай.

Техники установили на десятиметровой отметке новую мишень в форме человеческого силуэта, и после семи выстрелов Мардера в ее голове осталась единственная рваная дыра.

Мясистое красное лицо Хани озарилось улыбкой.

– Видите? Вот чего можно достичь, если потренироваться чуток, – с издевкой бросил он своим адъютантам, затем, понизив голос, обратился к Мардеру: – Ты же не в долбаных ВВС научился так стрелять, правда?

– Никак нет, сэр. Я в детстве стрелял. Много.

– Ты ведь из сельской местности?

– Никак нет, сэр. Из Бруклина.

Подполковник удивленно крякнул.

– Иди-ка сюда, мне надо с тобой поговорить.

Они прошли туда, где под полосатым зонтиком, явно не из военных запасов, стоял стол и нескольку стульев, и присели.

– Мардер, я уже давно поглядываю на тебя, – сказал Хани. – Ты парень смышленый и вроде бы не робкого десятка. У меня на такие вещи чутье. Ты не для того создан, чтоб всю войну протаращиться в экран. Я прав?

– Так точно, сэр.

– Тогда скажи мне, что ты думаешь, сынок. Имеется в виду, про «Иглу Уайт» и «Альфу». У нас в ВВС полагают, что это отличная программа, что она изменит ход войны. Чтобы вести бои на юге, чарли[10]10
  Прозвище вьетконговцев.


[Закрыть] требуется по триста тонн в день, и если мы задушим каналы поставки, то Вьетконг зачахнет и распадется. И нам это по силам, по силам! Если на какой-то точке Тропы пернет мышка, то я хочу об этом знать, и если это мышка-коммуняка, хочу сбросить на нее бомбу – и не куда-нибудь рядом, заметь, а прямо на нее. Так скажи мне, сынок, почему я до сих пор не могу этого сделать? Почему, черт побери, эти грузы до сих пор просачиваются к ним?

– Не могу знать, сэр. У нас в разведке я на самом конце пищевой цепи.

– Потому я тебя и спрашиваю, рядовой. Я хочу знать, как это выглядит из окопов.

– Что ж, сэр, – проговорил Мардер после некоторых раздумий, – первая проблема – это сама идея Тропы. Это ведь не тропа никакая, а целая сеть дорожных путей, которая постоянно расширяется и совершенствуется стараниями армии рабочих. Тут достаточно посмотреть на карты, сэр. Плюс датчики разбрасываются с самолетов – вроде бы над дорогами, но только приблизительно. Какие-то, теоретически, уходят в землю, как дротики; другие зацепляются парашютами за деревья и остаются там висеть. Но точно мы этого не знаем. Тут дело случая. А вторая проблема в том, что вьетконговцы не дураки. Они наверняка знают про датчики; может быть, даже разобрали их на части и выяснили, как они работают. Насколько можно судить, они нашли уже целую кучу и перенесли туда, где пользы от датчиков никакой. Ну и вообще, вы вот сказали «задушить». По сути, у нас тут наставлено компьютеров на миллионы долларов, и авиатехники не меньше, и все ради того, чтобы можно было сбросить бомбу на какой-нибудь русский грузовик времен Второй мировой и подорвать партию риса, которой цена тысяча долларов. Я что хочу сказать – а вдруг у нас кончатся деньги раньше, чем у них рис?

Подполковник нахмурился.

– А тебе не кажется, что это немножко выходит за рамки твоей компетенции, рядовой Мардер?

– Так точно, сэр. Как я и говорил, но вы сами попросили меня…

– Да, да, но в остальном ты, пожалуй, прав. Очень проницательно, Мардер. Вижу, я не ошибся на твой счет. А теперь позволь спросить вот что: как это исправить? Как добиться, чтобы мы знали положение каждой единицы техники в этой твоей сети? Что нам для этого нужно?

– Не знаю, сэр. Ежедневно обновляемый график поставок и маршрутную карту Центрального управления по делам Южного Вьетнама?

Фолджер расхохотался.

– Да, это все бы решило. Но раз уж так не получается, – сынок, сейчас я скажу тебе одну вещь, о которой в этих краях знает от силы человек десять, – есть у нас на уме кое-что не хуже этого. Наши разработали новый тип датчика, не больше стандартного софтбольного мяча. Его закладывают в землю прямо возле Тропы, и когда по ней проходит техника или живая сила, датчик отправляет данные о скорости и векторе движения. То есть точное местоположение объекта. Что думаешь об этом, Мардер?

– Звучит здорово, сэр. И кто же их будет закладывать?

– КОВПВ[11]11
  Командование по оказанию военной помощи Вьетнаму – структура, осуществлявшая в годы войны контроль над всеми силами США в Южном Вьетнаме.


[Закрыть] поручило это группе спецназначения – ты же слышал про так называемых «зеленых беретов» и их союзничков из джунглей? Я настаивал, что ВВС и сами способны проникнуть куда надо и разместить датчики, но мне, увы, отказали. В сущности, войну ведут наземные войска, и им позволяют поступать как им заблагорассудится. И все-таки в одном пункте мы добились своего. КОВПВ уполномочило группы связи ВВС США действовать совместно со спецназом – проверять аппаратуру по размещении и обслуживать ретрансляторы.

– Ретрансляторы, сэр?

– Да, это нечто вроде усилителей сети. У мячиков не особо большой диапазон, и по техническим причинам, в которые я не буду вдаваться, их сигнал необходимо переправлять на стационарные установки, а с них уже на EC-121[12]12
  Самолет дальней радиоэлектронной разведки, производившийся компанией «Локхид» с 1954 по 1982 г.


[Закрыть]. Установки эти переносные, их нужно будет закапывать в строго определенных точках дорожной сети, и эта задача естественным образом ложится на наши плечи. Строго говоря, на техников-добровольцев, которые проникнут в джунгли вместе со спецназовцами и их друзьями-монтаньярами и сделают что положено. Ты же понимаешь, что это означает? У нас наконец-то появится настоящая электронная сеть из датчиков, расположенных по всей протяженности сети в определенных позициях. И ничто уже не просочится на юг без нашего ведома. По сравнению с тем, что мы имеем сейчас, точность вырастет на порядок. Расколошматим этих сволочей к чертовой матери. И еще кое-что: техник обязан будет следить, чтобы установка МОТСов производилась должным образом.

– Мопсов, сэр?

– Модулей обнаружения транспортных средств. Мячиков. Нам ведь не надо, чтобы наши маленькие друзья разбрасывали их как попало?

– Никак нет, сэр. Так, поправьте меня, если я чего-то не понял. От этих техников-добровольцев требуется безо всякой поддержки отправиться в самое враждебное нам место на земле в компании самых опасных людей, какие у нас только есть, и внедрять там не опробованные толком технологии. Если технология сработает, то на этих добровольцах сосредоточится внимание всей Вьетнамской народной армии, и, кроме того, данным добровольцам будет поручено шпионить за самыми опасными людьми, какими мы располагаем, а эти самые люди будут защищать их от ВНА. Я нигде не ошибся, сэр?

Полковник смерил его долгим взглядом. Мардер ответил тем же.

– А ты, я вижу, откровенный сукин сын, Мардер.

– Так точно, сэр. Стараюсь. Это экономит время, и вообще, если б вам было надо, чтобы вам задницу лизали, то на это у вас есть вон те парни.

Он широким жестом обвел поджидавших статистов.

– И недалекий от наглости, что уже чревато.

– Так точно, сэр, но я пытаюсь не переступать этой грани. Вы мне показались прямым человеком, с которым можно поговорить начистоту. И вы, и я знаем, что это задание не сильно отличается от самоубийства. Если же о положительных моментах, то добровольцы, естественно, будут повышены в звании и получат надбавку за особо опасные условия службы.

– Естественно. Но еще прошу учесть, что если кто-то из этих добровольцев попадет в беду, на эвакуацию будут брошены все силы Седьмой воздушной армии.

– Отрадно слышать, сэр. В таком случае с радостью записался бы в добровольцы. Кстати говоря, у этой миссии есть название, сэр?

– Да, мы называем ее «Железный тунец», – сказал Хани Фолджер. Он встал; встал и Мардер. – Начальству немедленно докладываешь, что у тебя новый приказ, – добавил он, напряженно всматриваясь в горизонт, словно мог бы разглядеть ту самую Тропу, если б как следует постарался. – И вот еще что, Мардер. Чтобы, мать твою, никому ни слова.

Мардер воспроизвел этот разговор в памяти и остался приятно удивлен тем, что ему это еще по силам. Так ли все происходило на самом деле, он не смог бы сказать. Он помнил, как ощущались в руке те маленькие устройства, которые они сразу же окрестили «мопсами», помнил этот сизифов труд, тяжесть ретрансляторов на своей спине. Образ Хани Фолджера слился с другими: все в том же чине подполковника он уволился из ВВС в 1971-м и ушел в военную промышленность; устроившись в «Рейтеон»[13]13
  Промышленная компания, один из крупнейших поставщиков американского военного ведомства.


[Закрыть], сколотил состояние, баллотировался в конгресс от Аризоны, победил, а потом, как и многие сенаторы, пошел на дно из-за ссудосберегательного скандала[14]14
  Имеется в виду крупный политический скандал, разразившийся в 1989 г. на фоне общего кризиса ссудосберегательной сферы США. Пятеро сенаторов были уличены в получении взяток от руководства крупной компании, попавшей в поле зрения проверяющих государственных органов.


[Закрыть]. Мардеру вспомнилось, какое выражение – испуганного оленя в свете фар, как и у всех остальных, – было на его лице, заметно прибавившем в мясистости, когда он выходил из зала суда после оглашения обвинительного акта. Этот кадр врезался в память сильнее, чем встреча под полосатым зонтиком на стрельбище в Нахрен-Фене, которая изменила его жизнь.

На стоянке был припаркован еще один автомобиль – большой «дом на колесах», из которого чуть ранее и доносилась музыка. Постепенно прибывали другие машины, легковушки и кемперы. Мардер пытался вспомнить имена остальных добровольцев из своей группы – высокого бледного парня из Теннесси и итальянца из Провиденса, которого они звали Землекопом. Землекоп и?..

Пока он предавался размышлениям, распахнулась задняя дверь «дома на колесах», и на пороге возник Скелли, а вслед за ним – блондинка средних лет со взъерошенными волосами и загорелым лицом. Она нежно обняла Скелли, и над стоянкой разнесся ее звонкий смех, заглушив крики чаек. Затем вышла еще одна женщина – с такой же соломенной шевелюрой, но уже не похожая на хорька, даже хорошенькая, и немного моложе первой. Сестры, судя по всему.

Скелли помахал им на прощанье, сестры послали ему по воздушному поцелую и помахали в ответ. Усевшись на водительское место, он вставил ключ зажигания и поинтересовался:

– Как насчет завтрака, шеф? Я голодный, как лошадь.

– А что, завтрак не входил в пакет услуг?

Пикап взревел и пришел в движение.

– Нет, у нас нашлись другие занятия, – сказал Скелли. – Кстати говоря, это были сестры Кроумер из Амарилло. Санни и Банни. Тоже путешествуют по этому славному краю, совсем как мы с тобой.

– Так зрелые же не в твоем вкусе, разве нет?

– Вкус тут ни при чем, шеф. Тут скорее было одно из «деяний милосердных»[15]15
  В католицизме выделяют семь телесных проявлений милосердия (кормить голодных, посещать больных и т. п.) и столько же духовных (наставлять невежественных, увещевать грешников и т. п.).


[Закрыть], как говорите вы, католики. Думаю, эти леди уже какое-то время не имели удовольствия пребывать в обществе серьезного джентльмена. А еще они добрые христианки. Сколь же часто взывали они к имени Господню во время наших совместных трудов! Знаешь, надо было и тебя позвать. Отзывчивость этих дам растопила бы твое холодное-холодное сердце. Ого, а вот и «Панкейк-Хаус».

– Сильно же им приспичило, если согласились на старикашку, – заметил Мардер, когда они парковались на стоянке перед рестораном.

– Знаешь, Мардер, такое жестокосердие тебе не к лицу. По правде сказать, у них имелись все необходимые вспомогательные устройства и препараты; некоторые из них оскорбили бы чувства такого унылого консерватора и католика, как ты, так что лучше умолчу о них.

Они вышли из машины, и Мардер сразу направился к столику, с которого хорошо просматривалась стоянка. Усевшись, он заговорил:

– Кстати, о Санни и Банни. Я тут думал о старине Хани Фолджере. Помнишь такого?

Скелли наморщил нос.

– А, этот дурила. С чего ты вспомнил-то о нем? Ты же никогда не думаешь о войне.

– Не знаю. Может, из-за общения с тобой открылись шлюзы памяти. Только в ней полно всяких дырок. Взять вот тех двух ребят, с которыми я проходил подготовку. У одного была кличка Землекоп…

– Свинокоп Ласкалья. Эдвард Дж. Другой – Хейден, Форд Т. Его звали то Пеструшкой, то Пегим – из-за той белой фигни в волосах.

– А мне ведь кличку так и не дали, да? Ты вот вроде был Череп…

– Нет, кажется, не дали. Мы тебя звали просто Мардером. Ты для клички был слишком пресный, прятал все под пончо, если мне память не изменяет. Человек-загадка. И сейчас таким остался.

– В отличие от тебя – весь нараспашку, как южное небо.

– Именно так, – кивнул Скелли, а потом с ослепительной улыбкой обратился к официантке: – Да, мисс, мне черный кофе и стопку блинов – высотой с тебя, красавица.