Текст книги "Пуля для адвоката"

Глава 17

В центре мы свернули на автомагистраль и двинулись на запад, в сторону Малибу. Я сидел сзади, положив компьютер на откидной столик. Пока он загружался, я рассказал Хенсону о своей работе.

– Кабинета у меня нет уже лет двенадцать, с тех пор как ушел с госслужбы. Сейчас мой офис – автомобиль. У меня есть еще два «линкольна», точь-в-точь как этот. Пользуюсь ими по очереди. В каждом имеются факс, принтер и беспроводная связь. Все, что люди обычно делают в офисе, я могу делать по дороге. В округе Лос-Анджелес более сорока судебных зданий. Быть мобильным – лучший способ вести бизнес.

– Круто, – кивнул Патрик. – Я тоже не люблю офисы.

– И правильно делаешь. Мало воздуха.

Компьютер загрузился. Я открыл файл с шаблонами документов и стал составлять ходатайство о досудебном исследовании доказательств.

– Я как раз работаю над твоим делом, Патрик.

Он взглянул в зеркало заднего обзора:

– То есть?

– Просмотрев твои материалы, я решил сделать одну вещь, которую упустил Винсент. Полагаю, она нам поможет.

– Что именно?

– Надо провести независимую экспертизу украденного ожерелья. Его оценили в двадцать пять тысяч, что попадает в категорию крупных краж. Но можно оспорить правильность оценки.

– Выходит, если бриллианты фальшивые, это уже мелкая кража?

– Да. Но я подумал о другом.

– О чем?

Я достал из сумки папку и полистал ее в поисках фамилии.

– Ответь мне на один вопрос, Патрик. Что ты делал в том доме, где произошла кража?

Он пожал плечами:

– Встречался с младшей дочерью хозяйки. Мы познакомились на пляже, я давал ей уроки серфинга. Потом у нас было несколько свиданий, мы гуляли вместе. Как-то у них в доме устроили вечеринку в честь дня рождения, меня тоже пригласили, и там мать подарила дочке ожерелье.

– Ты знал, что оно дорогое?

– Да, отец сообщил, что в нем бриллианты. Он очень гордился подарком.

– И, придя в дом в следующий раз, ты украл ожерелье.

Хенсон промолчал.

– Это не вопрос, Патрик, а факт. Я твой адвокат, и мы должны обсудить детали. Но не вздумай мне врать, иначе я не стану защищать тебя.

– Ладно.

– Значит, придя в дом в следующий раз, ты украл ожерелье?

– Да.

– Расскажи мне об этом.

– Мы находились у бассейна, и я сказал, что мне надо в туалет, а сам хотел найти аптечку. Меня мучила боль. В туалете аптечки не оказалось, и я поднялся наверх. Там лежала коробочка для драгоценностей, я заглянул в нее и увидел ожерелье. Ну… и взял его.

Он сокрушенно покачал головой, и я догадался, о чем он думает. Ему было стыдно – стыдно за все, что натворил. Я сам побывал в его шкуре и знал, что на трезвую голову смотреть в свое прошлое порой так же жутко, как и в будущее.

– Все нормально, Патрик. Спасибо за честность. Что тебе сказали в ломбарде?

– Оценщик заявил, что даст мне только четыре сотни, поскольку цепь золотая, а бриллианты фальшивые. Я обозвал его идиотом, но что я мог поделать? Забрал деньги и поехал в «Тиджей». Мне нужны были таблетки, поэтому я взял то, что дали. История так выбила меня из колеи, что мне было все равно.

– Как зовут девушку? В досье нет сведений.

– Мандолина – как музыкальный инструмент. Родители называют ее Мэнди.

– Ты встречался с ней после ареста?

– Нет, какое там. Мы расстались.

Я заметил в его глазах уныние и боль.

– Дурак, – пробормотал Хенсон. – Я вел себя очень глупо.

Помолчав немного, я достал из кармана поляроидный снимок. Протянув его через сиденье, я постучал им по плечу Патрика.

– Посмотри.

Он взял фото и положил его перед собой на руль, чтобы разглядеть получше.

– О боже, что с вами случилось? – спросил он.

– Я споткнулся о порог дома и расквасил себе лицо. Сломал нос и зуб, чуть не раскроил череп. В неотложке мне сделали снимок на память.

– На память? О чем?

– За минуту до падения я вышел из машины, на которой вез свою одиннадцатилетнюю дочь. В то время я ежедневно принимал по триста двадцать миллиграммов оксиконтина[7]7
  Оксиконтин — версия препарата, которая наряду с оксикодоном относится к опиоидам.


[Закрыть]. Собственно, с этого начиналось мое утро, вернее, день, потому что вставал я к обеду.

Я помолчал, чтобы он как следует усвоил информацию.

– Ты говоришь, что сделал глупость, Патрик? А как назвать то, что я вез свою дочку, по уши нагрузившись героином? – Я покачал головой. – С прошлым ничего нельзя поделать, Патрик. Его надо просто помнить.

Хенсон внимательно смотрел на меня в зеркало.

– Я собираюсь помочь тебе в суде, – продолжил я. – Но остальное зависит от тебя. Тебе будет очень нелегко. Впрочем, ты уже понял.

Он кивнул.

– Так или иначе, я вижу в твоем деле луч надежды. Нечто такое, чего не видел Джерри Винсент.

– И что же?

– Ожерелье жертвы было куплено ее мужем. Его зовут Роджер Воглер, он поддерживает избирательные кампании многих важных людей в нашем округе.

– Ну да, он крутой политикан. Мандолина мне рассказывала. Устраивает благотворительные акции и все такое.

– Если бриллианты в ожерелье – подделка, то Воглер не захочет доводить дело до суда. Особенно если его жена не в курсе.

– Но как он это сделает?

– Воглер – спонсор. На его деньги избраны по меньшей мере четыре члена окружного совета. Окружной совет контролирует бюджет окружной прокуратуры. А прокуратура занимается твоим делом. Как видишь, все взаимосвязано. Если Воглер решит вмешаться, то можно не сомневаться, что у него все получится.

Хенсон кивнул. Он тоже увидел луч надежды.

– Ходатайство, которое я сейчас составляю, позволит нам пригласить независимого эксперта и провести оценку вещественных доказательств – точнее, ожерелья. Слово «оценка» иногда способно творить чудеса. Все, что нам останется, это сидеть и ждать последствий.

– Мы поедем в суд и подадим ходатайство?

– Нет, я напишу его на компьютере и отправлю по электронной почте.

– Круто!

– Преимущества Интернета.

– Спасибо, мистер Холлер.

– Не за что, Патрик. А теперь верни мне фото.

Он протянул мне снимок через плечо, и я взглянул на фото. Нос у меня торчал куда-то набок, губа неестественно раздулась. На лбу чернела кровавая ссадина. Но хуже всего были глаза – пустые, мутные, тупо вытаращенные в камеру. Ниже этого я никогда не падал.

Я аккуратно убрал фотографию в карман.

Следующие пятнадцать минут мы провели в молчании; я написал ходатайство, подключился к Интернету и отправил его в суд. Это был сильный удар по обвинению, и я чувствовал заслуженное удовлетворение. «Лимузинный адвокат» вышел на тропу войны. Одинокий Рейнджер снова в седле.

Когда мы въехали в туннель, выходивший на магистраль Пасифик-Коуст, я поднял голову от компьютера и опустил стекло. Мне всегда нравился тот момент, когда вылетаешь из туннеля на свет и полной грудью вдыхаешь свежесть моря.

Магистраль вела на север в Малибу. Ослепительная синева за окном «офиса» мешала мне сосредоточиться. В конце концов я сдался и выключил компьютер.

Проезжая мимо устья каньона Топанга, я увидел на волнах серфингистов. Патрик тоже посматривал в их сторону.

– В досье сказано, что ты лечился в центре «Кроссроудс» на Антигуа, – заметил я.

– Да. Его основал Эрик Клэптон.

– Хорошее место?

– Пожалуй, хотя они все примерно одинаковы.

– Как там насчет волн?

– Ничего особенного. В любом случае доски у меня не было. А вы где лечились?

– На Лорел-Каньон.

– Местечко для звезд?

– И недалеко от дома.

– Ну, я поступил как раз наоборот. Уехал подальше от дома, от друзей. Сработало.

– Собираешься вернуться в серфинг?

Он снова бросил взгляд в окно. По берегу бродили десятки мокрых серфингистов и готовили свои доски к новому заплыву.

– Вряд ли. По крайней мере, не в профессионалы. Плечо болит.

Я хотел спросить, при чем тут плечо, но Патрик объяснил сам:

– На доске надо грести, но самое важное – вставать. Из-за плеча я потерял ловкость. К тому же я следую правилу «маленьких шагов». Вас этому учили?

– Да. Но серфинг – это как раз маленький шаг, или, скорее, маленькая волна, разве нет?

Хенсон кивнул, и я заметил, что он смотрит на меня.

– Хочешь о чем-нибудь спросить, Патрик?

– Э-э-э… ну да, у меня есть вопрос. Вы видели мою рыбу, которую Винсент повесил на стене?

– Да.

– Я вот думаю, может, он и одну из моих досок куда-нибудь пристроил?

Я открыл папку и поискал отчет о распродаже. Там упоминались двенадцать досок и полученные за них суммы.

– Ты отдал двенадцать досок?

– Да, все, что были.

– Ими занимался ликвидатор.

– Кто это?

– Парень, который продает имущество клиента, чтобы оплатить адвокатские услуги: драгоценности, недвижимость, машины. В отчете сказано, что ликвидатор продал все двенадцать досок, взял себе двадцать процентов и вручил Винсенту четыре тысячи восемьсот долларов.

Патрик кивнул, но промолчал. Немного поразмыслив, я опять заглянул в досье. Во время нашего первого разговора по телефону Патрик говорил, что две длинные доски стоят больше остальных. Действительно, в списке значились две доски длиной десять футов. Обе изготовлены фирмой «Один мир» в Сарасоте, штат Флорида. Одну продали коллекционеру за тысячу двести долларов, вторую – на интернет-аукционе за четыреста. Разница бросалась в глаза, и я сообразил, что на аукционе ее купило подставное лицо. Скорее всего, ликвидатор продал доску самому себе. Затем он перепродаст ее втридорога и получит навар. У каждого свои маленькие хитрости. У меня тоже. Я знал, что, если он еще не продал доску, у меня есть шанс вернуть ее.

– А если я достану тебе одну из длинных досок? – спросил я.

– Это было бы здорово! Вернуть хотя бы одну.

– Ничего не обещаю, но попробую.

Я решил заняться этим делом позже, подключив к нему своего детектива. Если Сиско появится у ликвидатора и начнет задавать вопросы, тот наверняка станет сговорчивее.

Оставшуюся часть поездки мы почти не разговаривали. Минут через двадцать Хенсон свернул к дому Уолтера Эллиота. Это было большое здание в мавританском стиле, с белыми стенами и коричневыми ставнями на окнах. Над фасадом, четко вырисовываясь в синем небе, поднималась высокая надстройка в виде башни. На брусчатке перед входом стоял серебристый «мерседес». Мы поставили автомобиль рядом.

– Мне подождать вас здесь? – спросил Патрик.

– Да. Думаю, я ненадолго.

– А я знаю этот дом. Сзади он весь из стекла. Пару раз я катался в бухте позади него, но там сильное течение и здорово штормит.

– Открой багажник.

Выйдя из машины, я обошел ее сзади и взял свою цифровую камеру. Включив аппарат, проверил уровень зарядки и заодно щелкнул фасад дома. Камера работала исправно, значит можно было идти в дом.

Я поднялся на крыльцо, но дверь открылась раньше, чем я успел нажать кнопку звонка. На пороге, сияя приветливой улыбкой, стояла миссис Альбрехт.

Глава 18

Уолтер Эллиот обещал кого-нибудь прислать, но я не предполагал, что это будет секретарша.

– Как поживаете, миссис Альбрехт?

– Спасибо, очень хорошо. Я только приехала и боялась, что мы разминулись.

– Все в порядке. Я сам только приехал.

– Входите, прошу вас.

Дом начинался с двухъярусного вестибюля, расположенного прямо под башней. Задрав голову, я увидел свисавшую с потолка люстру из кованого чугуна. На ней болталась паутина – то ли домом очень редко пользовались, то ли люстра висела слишком высоко и до нее трудно было дотянуться тряпкой.

– Сюда, – пригласила миссис Альбрехт.

Я проследовал за ней в главный зал. Он занимал больше места, чем вся моя квартира. Абсолютно непрактичное помещение со стеклянной стеной, выходившей на Тихий океан, который бушевал чуть ли не внутри дома.

– Красиво, – одобрил я.

– Да. Хотите посмотреть спальню?

Я поднял камеру и сфотографировал гостиную и вид из окна.

– Кто-нибудь бывал тут, после того как уехала полиция? – спросил я.

– Практически никто. Насколько я знаю, мистер Эллиот здесь не появлялся. Один раз заглянул мистер Винсент, затем его детектив. Дважды приезжали полицейские – уже после того, как дом вернули мистеру Эллиоту. У них были ордера на обыск.

Копии ордеров хранились в деле. Оба раза они искали орудие преступления. Все улики против Уолтера носили косвенный характер, включая частицы пороха на его руках. Чтобы прижать Эллиота к стенке, им требовалось орудие преступления, а его не нашли. В досье было сказано, что после убийства ныряльщики двое суток обследовали дно, но ничего не обнаружили.

– Как насчет чистильщиков? – поинтересовался я. – Кто-нибудь приходил убираться в доме?

– Нет, никого не было. Мистер Винсент попросил нас оставить все как есть – на тот случай, если дом пригодится ему во время суда.

В деле Эллиота об этом не упоминалось ни слова. Любопытно, как Винсент собирался использовать дом во время процесса? Я бы не хотел, чтобы присяжные появились даже рядом с этим местом. Непомерная роскошь особняка могла лишь подчеркнуть богатство Эллиота и настроить против него присяжных. Все бы сразу смекнули, что он им не ровня, а человек из другого мира.

– А где спальня?

– Там, на верхнем этаже.

– Тогда наверх.

Пока мы поднимались по винтовой лестнице с перилами оттенка океанской синевы, я спросил миссис Альбрехт, как ее зовут. Объяснил, что мне неловко обращаться к ней так формально, тем более что с ее боссом мы почти на «ты».

– Можете звать меня Ниной.

– Хорошо. А вы зовите меня Микки.

Лестница привела нас к двери, за которой располагалась спальня размером с судебный зал. При таких масштабах для отопления понадобилось целых два камина, с северной и южной стороны. Внутри помещения выделялись спальная зона, нечто вроде гостиной и два туалета, мужской и женский. Нина Альбрехт нажала кнопку возле двери, шторы на западной стене поползли в стороны и открыли стеклянную стену с видом на Тихий океан.

Кровать ручной работы раза в два превосходила по размерам обычную. На ней не было ни матрасов, ни подушек, ни постельного белья – наверное, все забрали для анализов в лабораторию. В гигантском ковре зияли два квадратных выреза в шесть футов, взятых, очевидно, с той же целью.

На стене возле двери виднелись пятна крови, обведенные чертой и помеченные кодовыми значками оперативников. Никаких других следов преступления в спальне я не обнаружил.

Подойдя к стеклянной стене, я оглядел комнату со стороны окна и сделал несколько снимков под разными углами. Нина раза два попала в кадр, но это не имело большого значения. Снимки не предназначались для суда. С их помощью я хотел освежить свою память, когда стану работать над стратегией защиты.

Место преступления – нечто вроде карты. Если вы знаете, как ее читать, всегда можно найти верный путь. Ландшафт местности, поза жертвы, углы обзора, как падает свет, где нашли кровь, какова конструкция дома, как распределено пространство – все это важные элементы карты. Полицейские снимки далеко не всегда дают надежную информацию. Гораздо лучше, когда все увидишь собственными глазами. Поэтому я и приехал в этот дом – за картой. За географией убийства. Если я ее пойму, можно будет выступать в суде.

Я посмотрел на квадратный вырез, сделанный в белом ковре возле двери. Там застрелили Йохана Рилца. Мой взгляд скользнул дальше, к кровати, где лежало распростертое тело Мици Эллиот.

В материалах дела сообщалось, что обнаженные любовники, вероятно, услышали, как кто-то проник в дом. Рилц встал и открыл дверь, за которой уже стоял убийца. Рилца застрелили прямо на пороге, и преступник, перешагнув через его труп, вошел в комнату.

Мици Эллиот вскочила с кровати и оцепенела, выставив перед собой подушку. Детективы считали, что она знала убийцу. Наверное, умоляла его сохранить ей жизнь, а может, понимала, что это бесполезно. В нее два раза выстрелили через подушку с расстояния примерно трех футов, и она рухнула на кровать. Подушка, которой Мици пыталась закрыться, упала на пол. Затем убийца приблизился к кровати, прижал к голове женщины оружие и сделал контрольный выстрел.

Так звучала официальная версия. Оказавшись в спальне, я сообразил, что есть много необоснованных допущений, потом их можно будет обыграть в суде.

Я взглянул на стеклянные двери, выходившие на веранду перед океаном. В отчетах не упоминалось о том, были ли они закрыты или открыты в момент совершения преступления. Возможно, эта деталь не имела особого значения, но выяснить ее все-таки следовало.

Подойдя к дверям, я подергал ручки – заперто. Минуту я возился с ними, пытаясь понять, как они открываются. Наконец Нина помогла мне, нажав пальцем на специальный рычажок и одновременно повернув защелку. Дверь распахнулась, и в спальню хлынул шум прибоя.

Если двери были открыты, то грохот волн заглушил все звуки, которые мог издать злоумышленник, проникнув в дом. Это противоречило версии следствия, что Рилца убили на пороге спальни, потому что он якобы приблизился к двери, услышав шаги. Правда, возникал вопрос: что Рилц делал голым возле двери? Но для защиты это не важно. Мое дело озвучить факты и указать на несоответствия, которые вызовут сомнение в умах присяжных. Сомнение – ключ к успеху. Если не можешь уничтожить улики, попытайся хотя бы их скомпрометировать.

Я вышел на веранду. Не знаю, был ли в тот момент прилив или отлив, но вода находилась очень близко. Волны накатывали одна за другой и разбивались о волноломы, обдавая брызгами фундамент дома.

Гребни волн достигали шести футов, но я не заметил ни одного серфингиста. Я вспомнил, что Патрик говорил про волнение в бухте.

Вернувшись в спальню, я услышал, что у меня звонит телефон – до сих пор его заглушал грохот прибоя. На экране появилась надпись: «Неизвестный абонент». Многие из тех, кто работает в органах правопорядка, блокируют свои номера.

– Нина, мне нужно ответить. Вы можете сходить к машине и позвать сюда моего шофера?

– Конечно.

– Спасибо.

Я включил связь.

– Алло?

– Это я. Хотела узнать, когда ты приедешь.

«Я» – это моя первая бывшая жена Мэгги Макферсон. По пересмотренному договору об опеке я мог проводить с дочерью только каждый второй уик-энд и вторую половину среды. Раньше все было намного лучше, но я провалил наше первое соглашение, как и шанс наладить нормальные отношения с Мэгги.

– В половине восьмого. Днем у меня встреча с клиентом, она может затянуться.

Наступило молчание, и я понял, что Мэгги ждала чего-то иного.

– А что, у тебя свидание? – спросил я. – Когда ты меня ждешь?

– В половине восьмого я уже хотела уйти.

– Ладно, значит, я приеду раньше. Кто этот счастливчик?

– Не твое дело. Кстати, о счастье – я слышала, тебе досталась практика Джерри Винсента.

В спальню вошли Нина Альбрехт и Патрик Хенсон. Он уставился на вырезанный ковер. Прикрыв трубку, я попросил их спуститься вниз и подождать меня. Потом снова вернулся к разговору. Моя бывшая жена работала районным прокурором в судебном округе Ван-Найс. Неудивительно, что она знала все новости.

– Да, – произнес я. – Меня назначили ему на замену, но я не уверен, что это счастливый случай.

– Дело Эллиота – лакомый кусок.

– Да, и я как раз стою на месте преступления. Очень милое местечко.

– Что ж, попробуй вытащить его из дерьма. Если не ты, то кто же, – усмехнулась Мэгги.

– Я на подобные выпады не отвечаю.

– Вот и хорошо, потому что я знаю все твои ответы. Надеюсь, сегодня вечером у тебя не будет компании?

– Ты о чем?

– О том, что случилось пару недель назад. Хейли говорила, что ты явился с женщиной. Кажется, ее звали Лейни? Девочка очень стеснялась.

– Не волнуйся, сегодня ее не будет. Это просто подруга, она ночевала в гостевой комнате. Но на будущее – я могу приводить с собой кого пожелаю. Потому что это мой дом, а в своем доме я могу делать все, что мне заблагорассудится, так же как и ты.

– Отлично, а я могу пойти к судье и заявить, что ты знакомишь дочь с наркоманками.

Я глубоко вздохнул, пытаясь сдержаться.

– С чего ты взяла, что она наркоманка?

– С того, что твоя дочь не так глупа и прекрасно слышит. Она рассказала мне, что там говорилось, и я поняла, что твоя… подруга – из центра реабилитации.

– А что, это преступление – дружить с тем, кто прошел реабилитацию?

– Конечно нет, Майкл. Просто мне не хочется, чтобы, оставаясь с тобой, Хейли общалась с толпой наркоманов.

– Уже с толпой? Я думал, что тебя волнует только один наркоман – я. – Мой голос прозвучал почти спокойно. Я знал, что, если выйду из себя, это отразится на мне позже, когда мы станем пересматривать договор об опеке. – Мэгги, речь идет о нашей дочери. Когда ты бьешь по мне, то можешь ударить и по ней. Ей нужен отец, а мне дочь.

– Об этом я и говорю. Ей нужен хороший отец. А водить дружбу с наркоманами плохо.

Я стиснул трубку так, что она чуть не треснула. Лицо и шея горели как в огне.

– Мне пора идти. – Слова застревали у меня в горле.

– Мне тоже. Я скажу Хейли, что ты придешь в половине восьмого.

Мэгги всегда так поступала – заканчивала разговор намеком, что я разочарую дочку, опоздав на встречу или не подбросив ее вовремя до школы. Она повесила трубку, не дожидаясь ответа.

В гостиной никого не было, но я нашел Патрика и Нину на нижней веранде. Я приблизился к Хенсону, который молча стоял у перил, глядя на воду. В голове у меня все еще вертелись фразы бывшей жены.

– Патрик, ты вроде упоминал, что пытался здесь кататься, но в бухте штормило?

– Верно.

– Ты имел в виду приливное течение?

– Да, тут толчея из волн. Это из-за формы бухты. Волна набегает с севера, но затем вся ее сила уходит в глубину и рикошетом отражается на юг. Внутренняя тяга идет вдоль берега всего заливчика и снова выходит в океан. Пару раз я попал в эту свистопляску. Меня утащило вон за ту скалу.

Я всматривался в бухту, слушая, как Патрик описывает то, что происходит под водой. Если в день убийства было приливное течение, оружие могло находиться совсем не там, где его искали водолазы.

Но теперь уже поздно. Если преступник выбросил оружие в воду, подводная тяга унесла его далеко в море. Я мог не опасаться, что орудие убийства выплывет на суде в качестве улики.

Для моего клиента это хорошая новость.

Я смотрел на волны и размышлял о том, как часто под тихой водой скрываются быстрые и тайные течения.