Текст книги "Пророк"

14

Родни Бова – имя призрака, приложение к туманным воспоминаниям, постепенно стирающимся с годами. Он был одним из тех мальчишек, которые появлялись на периферии жизни Адама, но так и не попали в фокус.

В памяти Родни сохранился только благодаря слухам и сплетням. Адам не мог вспомнить его лицо, голос, семью или даже позицию, на которой он играл. О парне по имени Родни Бова помнилось лишь две вещи – тот недолго пробыл в команде, потому что его отправили в колонию для малолетних правонарушителей. Летом перед выпускным классом его арест какое-то время оставался главной темой разговоров в команде. Это было в первую неделю августа, когда они выезжали в тренировочный лагерь; тренировались дважды в день, а ночевали в спальных мешках на полу спортзала – метод сплочения команды, придуманный Уолтером Уордом. Адам вспоминал, что Бова не приехал в лагерь, и все гадали почему, но до кого-то дошли слухи. Адама это почти не интересовало – Бова был на два года младше его, новичок в команде. Другое дело, если б арестовали ценного игрока, если б они потеряли разыгрывающего. Но Бова был никем, и его слава быстро угасла.

Родни Бова, поддерживавший порядок в доме 7330 по Шедоу-Вуд-лейн…

Возможно, на это не стоило возлагать таких надежд. Возможно, разум заставлял его придавать значение этой зацепке просто потому, что она была единственной – неожиданная ниточка к его прошлому и к преступлению. Возможно, следовало просто позвонить старине Родни и задать несколько вопросов – когда он приезжал на Шедоу-Вуд этим летом, кого видел, кто из соседей не прочь поговорить, кто отличается подозрительностью.

Но почему-то Адам поступил иначе.

Голос, звучавший в его голове, когда он охотился за сбежавшими из-под залога, голос, который обычно не ошибался, нашептывал, что нужно проследить за Родни Бовой, причем не привлекая внимания.

По крайней мере, поначалу.

* * *

В начале тренировки команда не могла сосредоточиться, и хотя Кент все понимал, это требовалось исправить.

Их мысли были заняты убийством Рейчел Бонд, он это знал. Все разговоры в школе теперь бесконечно вращались вокруг четырех главных тем. Для нескольких человек в команде – в первую очередь для Колина Мирса – это была настоящая трагедия, глубоко личная. Для многих она становилась личной. Трагедия почему-то притягивает людей. Кенту это было слишком хорошо известно – и давно. Ученики школы, и словом не перемолвившиеся с его сестрой, начали вспоминать проведенное с ней время. Незнакомые жители города со слезами на глазах подходили к нему в продуктовом магазине, в Макдоналдсе или на улице. Зачастую они хотели дотронуться до него, выражая соболезнования. Кент был удивлен, как часто это происходило, – поглаживание руки, похлопывание по спине, неловкие объятия. Желание прикоснуться к трагедии – естественно, лишь краешком. В минимальной степени. Как будто получить прививку. Разумная степень контакта, правильная доза страха и ужаса в их сердцах – и они защищены.

Необходимо найти убежище. Нечто неизменное и надежное в этом сошедшем с ума мире. Для Кента таким убежищем стало футбольное поле. Уолтер Уорд понимал то, что не понимали другие: Кент и Адам нуждались в определенной дозе нормальности. Она был им необходима. По крайней мере, Кенту. Адам начал пропускать тренировки. Игры он не пропускал, и никогда его игра не была такой блестящей, как после смерти Мэри, но до ввода мяча в игру парень не проявлял к футболу никакого интереса. В отличие от Кента. Тот тренировался еще упорнее, смотрел еще больше видеозаписей. Погрузился в игру. Уорд помог ему в этом.

Теперь, по прошествии двадцати двух лет, Кент смотрел на Колина Мирса на позиции ресивера, видел, как юноша оглядывается, и проследил за его взглядом. Трое игроков о чем-то увлеченно шептались. Кент мог догадаться если не о деталях, то о теме их разговора.

Он отвернулся, надвинул козырек бейсболки на глаза и впился зубами в свисток. Это был свисток для спасателей, из мягкой водостойкой резины, и Кент любил его, потому что мог впиваться в него зубами, как будто у него во рту снова капа, на голове шлем, он стоит на поле, за спиной ревет толпа, а в лицо светят прожекторы.

«Мы проиграем, – подумал он. – Проиграем».

Байерс рычал, расхаживал вдоль поля, сыпал проклятиями, но он всегда рычал, расхаживал вдоль поля и ругался, так что парни почти не обращали на него внимания. Кент смотрел, как тренируются его лайнбекеры, рассеянно толкая тренажер, отражая даже без намека на синяки, что привело его в ярость – на этом этапе, самом главном в сезоне, они избегали столкновений? Затем он повернул голову и стал наблюдать, как его нападающие якобы отрабатывают маневр, который назывался блокировкой зоны, – они были похожи на детей с завязанными глазами, убегающих от пчел. Он понимал, что это поражение.

Опять.

Как и в предыдущие годы.

Возможно, «Хикори Хиллз» у них не выиграют, даже если Чамберс перенесет свое безразличие из тренировки в игру. Но потом их ждала команда школы Сент-Энтони, у которой Кент еще ни разу не выигрывал. Ею руководил тренер по имени Скотт Блесс, у которого Кент также ни разу не выигрывал. Из всех команд штата именно эту он хотел победить больше всего. Сент-Энтони два раза участвовала в чемпионате штата – и два раза завоевывала трофей.

Кент с такой яростью жевал свисток, что у него заболела челюсть. Он повернулся к дальнему концу поля и посмотрел на ресиверов, отрабатывающих розыгрыш мяча; Стив Хокинс пытался сбить их с толку сменой темпа, так чтобы они прыгали только тогда, когда требовалось. Колин Мирс излучал энергию, участвуя в каждом розыгрыше, затем возвращаясь на линию, хлопал товарищей по шлему, требовал сосредоточенности, напоминал об обязанностях.

Кент дунул в свисток, и наступила тишина, но не полная. Далеко не полная. Защитники смеялись, и это был самый плохой смех, который только можно услышать на футбольном поле. Заносчивый смех. Он означал только одно: парни думали, что уже победили, поскольку добрались до конца сезона, не потерпев ни одного поражения.

– Вам смешно? – крикнул он, решительно направляясь к игрокам. – Тренировка перед игрой плей-офф вас забавляет? Я правильно понимаю?

В ответ раздался хор «нет, сэр», но Кент уже презрительно отворачивался от них.

– Колин, Лорелл, Деймонд! Идите сюда.

К нему подошли три лучших игрока штата, каждый на своей позиции. Когда он пристально посмотрел на них, никто не отвел взгляда; в глазах Колина Кент увидел вызов. Он понимал. Это очень мучительно, когда каждая пара устремленных на тебя глаз словно читает надпись на твоем лбу: ХРУПКОЕ: ОБРАЩАТЬСЯ С ОСТОРОЖНОСТЬЮ.

– Как вы оцените сегодняшнюю тренировку? – спросил Кент.

«Не особенно», – пробормотал Деймонд. «Плохо», – буркнул Лорелл. «Ужасно, сэр!» – почти выкрикнул Колин.

– Значит, никто из вас не впечатлен?

Все трое покачали головой.

– Думаете, мы готовы к победе с такой игрой?

– Нет, сэр.

– Ладно. Мы займемся этим здесь, на поле, а вы, как капитаны, пробегитесь по трибунам, чтобы личным примером показать, как нужно работать. Вперед.

Они пересекли поле, перемахнули через ограждение и начали бегом подниматься на трибуны – шесть ног в унисон грохотали по алюминию.

– Когда они увидят, что вы стараетесь, – сказал Кент, поворачиваясь к остальной команде, но не понижая голоса, чтобы его слышали те, кто бежит по трибунам, – они вернутся и присоединятся к нам.

Увидев, как отворачиваются головы, а взгляды скользят в сторону, Кент пришел в ярость – неужели они по-прежнему не желают сосредоточиться? – но через секунду остыл, увидев у ограждения человека в полицейской форме. Это был Стэн Солтер.

– Тренер Байерс, подбодрите парней, – сказал Кент, а затем направился к Солтеру.

– Как команда, тренер?

– Могло быть и лучше. А как продвигается расследование?

– Могло бы и лучше.

Кент кивнул и выжидающе умолк. Солтер, на котором были темные очки, переводил взгляд с Байерса на гремящие трибуны. Деймон Риттер споткнулся, поскользнувшись на багровых листьях, беззвучно падавших на землю. Только этого еще не хватало, да? Лучший защитник Кента травмирует колено, когда бежит спринт, чтобы показать пример команде…

– Тот парень, Мирс, тоже бежит? – спросил Солтер.

– Да.

– Как он, справляется?

– Это ему поможет.

– Точно?

– Точно.

Солтер кивнул, набрал полную грудь воздуха и спросил:

– Вы говорили с братом?

– Нет. – Кент по-прежнему смотрел на трибуны.

– Я прошу помочь нам.

– Он не станет охотнее сотрудничать с вами, если я выступлю в роли посредника. Более того, это лишь затруднит дело.

– Как я понимаю, вы не знаете, что он расследует убийство Рейчел Бонд.

Кент повернулся к Солтеру и увидел свое отражение в солнцезащитных очках.

– Расследует?

Солтер кивнул.

– Сегодня мне позвонила женщина… которая может помочь расследованию. Судя по всему, брат разговаривал с ней вчера утром, а сегодня позвонил снова. Представился частным детективом. Ей это не показалось подозрительным, поскольку его имя ей ничего не говорило. Сегодня вечером она рассказала о нем подруге – и поняла, каким странным был ответ на вопрос, на кого он работает.

– И на кого же?

– На свою сестру. Именно так он ей сказал. Заявил, что действует по поручению своей сестры.

Кент прислонился к ограждению, крепко стиснув пальцами металлическую сетку.

– Так и сказал?

– Да.

Они долго молчали. Позади них тренеры выкрикивали указания, а парни пыхтели от усердия, и тренажеры хлопали и гремели на своих рамах. Рядом грохотали трибуны, а Колин Мирс громко подбадривал игроков: «Давайте, покажите им, покажите им, на что мы способны!» Сильные порывы ветра поднимали с земли оранжевые и бордовые листья.

– Я бы предпочел, – сказал Стэн Солтер, – чтобы ваш брат не мешал моему расследованию. Понимаю, что вы с ним не ладите. Но вы должны понять, что я не могу позволить ему делать то, что он делает.

– По поручению своей сестры, – повторил Кент. – Так он ей сказал?

– Да.

– А что хочет его сестра, лейтенант? – Его голос звучал глухо; в углу рта у него был зажат свисток, и зубы скользили по нему. – Вы знаете?

– Есть подозрения.

– Есть подозрения… – Кент кивнул. Выплюнул свисток. Отвел взгляд. – Знаете что, лейтенант? Я поговорю с братом.

– Похоже, вы не часто разговариваете.

– Не часто. Но теперь пора.

15

За прошедшие годы, превратившие его образ в туманные воспоминания, Родни Бова успел уехать из округа Чамберс, а затем вернуться, с остановками в трех тюрьмах и одной колонии.

Первый раз – по крайней мере, из сведений, имевшихся в открытом доступе, поскольку все, что происходило с ним до совершеннолетия, было закрыто, – его арестовали в 1994 году за торговлю марихуаной. Отсидев тридцать дней в тюрьме Сандаски, Родни отправился дальше на восток, с остановкой в Кливленде, где его арестовали за передачу наркотиков заключенному в тюрьме округа Кайахога и приговорили к трем месяцам. Он вышел, вдохнул воздух свободы, решил, что он ему не нравится, и переехал в тюрьму округа Лорейн – его арестовали во время драки в баре и обвинили в нападении, хранении наркотиков и незарегистрированного огнестрельного оружия. В этом случае судья не проявил снисходительности к юному Родни и отправил в тюрьму на восемнадцать месяцев. Исправительное заведение Мэнсфилд было его домом с осени 1998 по весну 2000 года.

В то время там же отбывал срок Гидеон Пирс.

А впоследствии – Джейсон Бонд.

Когда Адам читал сведения об арестах и отсидках Родни, восстанавливая хронику его жизни, в его голове словно прозвенел звоночек. Нет, это было не дурное предчувствие. Вовсе нет. Просто как будто поднесли спичку к тому, что было готово загореться, жаждало огня.

Адам совсем запутался в паутине пересекающихся имен, дат и тюрем, когда зазвонил телефон. Он отклонил вызов, даже не взглянув на экран, но звонок раздался снова, нетерпеливый и настойчивый. Адам замер.

Звонил Кент.

Но Кент не звонит.

После пяти звонков включалась голосовая почта, и Адам выждал четыре, прежде чем ответить.

– Да.

– Это я.

– Вижу.

Молчание.

– Нам нужно поговорить, Адам, – наконец сказал Кент.

– Правда?

– Да. Желательно лично. – В голосе младшего брата слышались жесткие нотки. Интонации тренера, вот что это, наставника молодежи, капитана корабля, и Адам внутренне ощетинился. Как всегда. «Командуй своими мальчишками, Кент, но не мной», – не раз повторял он в те времена, когда они еще разговаривали.

– Я не дома.

– Отлично. Скажи, где ты.

– Занят.

– Это не место, Адам.

– Это состояние, Кент. Ты прав. Но это так.

– Я тоже занят. Завтра у меня игра, дома ждут жена и двое детей, и ко мне приезжала полиция, искала тебя. Я найду время, и ты тоже.

Адам подождал несколько секунд, обдумывая ответ.

– Скажи, где ты, и я тебя найду, ладно? Просто скажи.

– Пойдем в «Хаслем». – Это должно было привести Кента в ярость – Адам не мог удержаться, чтобы не воткнуть эту иголку в брата, даже когда очень старался.

– Я не буду встречаться с тобой в стрип-клубе.

– Тогда у меня дома.

Единственное место, которое понравится Кенту меньше, чем бар с голыми женщинами, это дом, в котором прошло их детство. Нельзя было не заметить, что его буквально корчит, когда он переступает порог. Сколько лет он не входил в дом? Адам не мог вспомнить.

– Ладно, – помолчав, согласился Кент, и Адам тут же отозвал свое предложение, как игрок в покер, пожалевший о блефе.

– Увы, я не дома. Знаешь что, тренер, я приеду в школу. Встретимся у тебя в кабинете. Займешься делом, пока ждешь.

– Я не хочу ждать.

– Тогда я выезжаю, – сказал Адам и отключился.

Он подкидывал телефон на ладони, глядя в стену, пока не почувствовал, что у него сводит челюсти – так сильно были стиснуты зубы. Потом положил телефон и открыл холодильник. В упаковке из двенадцати банок пива, купленной вчера вечером, осталось пять.

– Увидимся в пять, Франшиза, – вслух произнес он, открыл банку «Короны», взял в другую руку вторую и вышел на улицу, чтобы выпить на холодке.

* * *

Кент был рад, что Адам выбрал школу. Ему не хотелось гоняться за братом по злачным местам города, а также встречаться с ним в двух местах, которые он называл домом, причем один из них принадлежал замужней женщине, муж которой сидел в тюрьме, а второй – мучительным воспоминаниям. Тщательно сохраняемым мучительным воспоминаниям.

Закончив разговор, Кент понял, что Адам не станет торопиться. Другого он и не ждал; брат должен был любым способом показать, что он главный. Кент сказал, что он не хочет ждать, и это означало, что его нужно заставить.

Кабинет тренера и раздевалки находились в одноэтажном бетонном здании позади зачетной зоны. Когда Кент подъехал и припарковался на пустой стоянке для машин, ему были видны плакаты, а также серебристые и красные вымпелы, работа болельщиков, родителей и чирлидеров. ПЛЕЙ-ОФФ: ВЫИГРЫВАЙ ИЛИ УХОДИ! – гласила надпись на одном из плакатов.

Ему так не хотелось уходить домой проигравшим, так не хотелось повторять те же слова о том, как он гордится своими мальчишками, гордится их характером и прошедшим сезоном – сезоном, который закончился тем, что его парни смотрят на ликующего соперника…

В этом году такое не должно повториться. Не с этой командой. Они были слишком сильны, слишком хорошо подготовлены, слишком опытны. Все на месте, все элементы, необходимые для команды чемпиона. Лучшая команда за всю историю города. Команда 89-го года им и в подметки не годится. Но команда 89-го года завоевала трофей, который стоит в этой витрине, заслужила кольца. Сделала свое дало. А он – еще нет.

У Кента хранилось одно из этих колец, но это не считается. В том сезоне он был новичком и не выходил на поле в серии плей-офф – просто стоял у края поля с блокнотом и рисовал схемы розыгрышей, пока Пит Андервуд, стартовый квотербек, руководил осторожной, тщательно рассчитанной атакой, самой скучной атакой в мире, с двумя раннинбеками, когда от квотербека не требуется ничего, кроме завершения передачи. Смотреть на это было неинтересно, но Уолтера Уорда не интересовала зрелищность, его интересовала победа. У них была сильная защита с мощными защитниками, и они просто изматывали соперника. В финале чемпионата они выполнили пятнадцать выносов мяча. Пятнадцать. Защитники соперника стянулись в карман, игнорируя угрозу вертикальных маршрутов, уверенные, что если им это удастся, они выиграют, потому что Андервуд не сможет обыграть их. А тренер Уорд смотрел на то, как его команда отваживалась на пас, и продолжал выносить мяч. До самой зачетной зоны.

Пророк справа.

Пророк слева.

Пророк справа.

Пророк справа.

Пророк справа.

Ни следа эмоций на лице, ни намека на страх, и даже когда они проигрывали в четвертой четверти, Уорд продолжал своим бесстрастным, уверенным голосом руководить розыгрышами мяча, и все на стадионе точно знали, что произойдет, в том числе защита, и все держалось на Адаме, который был пророком, выдвинутым вперед блокирующим, контакт с которым неизбежен. Тренер Уорд просто стоял, скрестив руки на груди, и повторял снова и снова, безжалостный и уверенный: «Вы должны это остановить, и вы не сможете это сделать».

Как это нравилось болельщикам! Хотите поговорить о силовой игре? Посмотрите пятнадцать розыгрышей мяча против лучшей защиты штата, когда не было сделано ни одной передачи. Адам всегда оказывался перед игроком с мячом. Он сыграл все попытки в финальной игре, в защите и в нападении, и в Огайо жили бывшие лайнбекеры с шатающимися зубами, которые его хорошо помнят. В тех пятнадцати розыгрышах они использовали четырех разных раннинбеков, но только одного главного блокирующего. Это был ключевой момент игры – демонстрация, как они это называли. В нападении команда всегда разыгрывала комбинации с выносом мяча, и Адам всегда был впереди. Каждый раз. Обычно его сменяли, обычно тренер Уорд берег его силу для защиты и коротких дистанций, но только не в тот раз. Пятнадцать розыгрышей подряд.

Как бушевала толпа на трибунах… Ничего подобного Кент не слышал в школьном футболе. И вряд ли еще когда-нибудь услышит. Это был некрасивый футбол, грубый и грязный, но именно поэтому он каким-то образом трогал сердца людей на трибунах. Кент не сразу осознал причину, а когда осознал, то стал лучше понимать игру, понимать, почему она порождала неистовую гордость в таких городах, как Кливленд, Грин-Бэй и Питтсбург. В таких, как Массиллон. Как Чамберс.

В тот вечер трибуны неистовствовали – люди плакали, он это помнил, он никогда этого не забудет, люди действительно плакали – не просто потому, что Чамберс выиграл. В тот момент победа еще не была гарантирована, до конца матча оставалось три минуты, и мячом владела самая сильная команда штата, получившая шанс вырваться вперед. Нет, дело в другом: они начинали с того, что были прижаты к своей зачетной зоне, проигрывали по очкам и испытывали недостаток времени, а их действия говорили: «Мы проиграем с таким подходом, другого быть не может», – и проигрывали, проигрывали, проигрывали, пока вдруг не стали выигрывать.

И люди на трибунах плакали.

Кенту потребовалось много времени, чтобы это понять.

Сегодня Кент был в раздевалке один; когда он включил флуоресцентные лампы на потолке, помещение залил белый свет, и на дальней стене тренер увидел фотографию команды 1989 года, единственную фотографию команды, которую он разрешил здесь повесить. Дело не в победах или поражениях, каждый день напоминал он своим подопечным, но в раздевалке висела всего одна фотография команды.

Потому что они победили. Правильно, тренер? Почему же еще? А вы тоже есть на той фотографии, но это не ваша победа, а все фотографии, на которых она ваша, их нет на стене.

Он прошел через раздевалку в свой кабинет, включил компьютер и проектор и начал смотреть видеозаписи. До появления Адама прошло чуть больше часа.

Брат вошел в раздевалку без стука, и Кент видел, как он стоит там, оглядываясь по сторонам. Дверь в кабинет тренера была открыта, и белый свет от проектора освещал помещение и единственного человека в нем, но Адам даже не глянул в ту сторону, просто стоял спиной к кабинету и смотрел. Кент знал, что брат вспоминает старых призраков и пытается понять, как изменилась раздевалка с тех пор, когда призраки еще были живыми людьми.

Кент встал и вышел к нему. Адам с минуту разглядывал брата.

– Даже не пожмем друг другу руки, Франшиза?

Они обменялись рукопожатием. У Адама оно было крепче. Одна из причин, почему он любил здороваться за руку. Любил демонстрировать свое превосходство, любым способом, от грубого до утонченного. Кент был крупным мужчиной – рост 6 футов 2 дюйма, вес 190 фунтов, – и несколько часов в неделю он проводил в тренажерном зале, – но рядом с Адамом оставался младшим братом, причем не только по возрасту. Во времена учебы в Университете штата Огайо рост Адам составлял 6 футов 4 дюйма, окружность груди – 44 дюйма, окружность талии – 31 дюйм. Необычные пропорции. Он пробегал 40 ярдов за 4,7 секунды – не рекордная скорость, не сравнить с Колином Мирсом, но все равно чертовски быстро. Двадцать два года не прибавили ему скорости, но силы у него не убавилось, и это почему-то раздражало Кента. Может, брат все это время ходил в тренажерный зал, а он просто не знал этого? Хотя вряд ли. Тогда как ему это удается? Неужели человек может столько пить, вести такую жизнь и так выглядеть?

– Как поживаешь? – спросил Кент. Он уже чувствовал неловкость; рукопожатие лишило его уверенности, которая переполняла его, когда он пришел сюда на встречу с братом.

– Нормально. А ты?

– Устал.

– И еще больше устанешь, если все будет хорошо. Осталось несколько недель. Эта школа еще не знала ни одного сезона без поражений. Хочешь доставить им такое удовольствие?

– Мы попытаемся. Послушай, я позвал тебя сюда не затем, чтобы говорить о футболе.

– А зря. Я могу помочь твоим неисправимым оптимистам. Научить их спортивной злости.

– Послушай, Адам, нам нужно…

– Ты помнишь, когда звонил мне в последний раз? – спросил Адам. Его темно-синие глаза слегка блестели, и Кент чувствовал исходящий от него запах пива.

– Ты сегодня пил, да?

– Я пью каждый вечер. Так ты помнишь, когда в последний раз звонил мне?

Кент задумался.

– На твой день рождения.

– Это не считается. Исключи обязательные звонки по праздникам и постарайся вспомнить.

Обязательными они были только для Кента; Адам не поздравлял его. Но глаза брата стали серьезными, и по какой-то причине он решил не спорить и попытался вспомнить. Но не смог. Адам понял это по его лицу и печально улыбнулся.

– Не переживай, – сказал он. – Я сам не помню.

– Убита девушка, Адам, и мне звонит полиция.

– Мне тоже.

– Вероятно, ты им не отвечаешь. – Кент шагнул вперед, заставил себя посмотреть в глаза Адама и спросил: – Ты на самом деле сказал какой-то женщине, что работаешь на нашу сестру?

Стало очень тихо. В кабинете проигрывалась видеозапись, и лицо Адама, смотревшего в глаза Кенту, то освещалось бликами от экрана, то скрывалось в тени.

– Я сказал, что пришел туда от ее имени, – медленно и спокойно ответил Адам. – Именно так я и сказал, и именно это я имел в виду. Хочешь возразить?

– Да. – Кент не собирался отступать, по крайней мере не теперь, когда было произнесено имя Мэри. – Я возражаю. Не знаю, что ты задумал, но это похоже на ложь. Попробуй убедить меня в обратном. Ты не детектив, и никто тебя не нанимал что-то делать. А ты прикидываешься следователем и говоришь людям, что тебя послала Мэри? Первое вызывает жалость, а второе я воспринимаю как личное оскорбление.

– Как личное оскорбление. – Голос Адама оставался бесстрастным.

– Ты слышал.

Старший кивнул.

– Имеешь право. Потому что она была твоей сестрой.

– Она была нашей сестрой. Я не понимаю, как ты мог использовать ее имя в таких целях, даже подумать о том, чтобы впутать ее в любую ложь…

– Это не ложь.

– Что?

– Можешь и дальше называть это ложью, Кент. Ради бога, но это не меняет дела. Говоришь, я не детектив? У меня есть лицензия штата, в которой написано прямо противоположное. Говоришь, что я действую не от имени Мэри? Ты прекрасно понимаешь, что ошибаешься на этот счет. Все ты понимаешь.

Кент попятился, оперся ладонью о шкафчик и прислонился к нему. Выждал несколько секунд, пытаясь подавить поднимающийся изнутри гнев.

– Что ты делаешь, парень? Что, черт возьми, ты делаешь?

Адам сел на длинную скамью перед шкафчиками, уперся локтями в колени, опустил голову и тяжело вздохнул. Кент видел, как у него под футболкой напряглись мышцы спины. Грузовые мышцы, как называл их тренер Уорд. «Эти мышцы помогают вам двигать тяжести, парни. Именно это нам и нужно. Мне плевать, как вы выглядите в зеркале; я хочу, чтобы вы двигали тяжести».

– Как они описали тебе ситуацию? – спросил Адам.

– Какую ситуацию? С женщиной, которую ты расспрашивал? Или с Рейчел Бонд?

– С Рейчел.

– Мне известно, что она обратилась к тебе с просьбой найти адрес отца. Мне известно, что она солгала насчет своего возраста, и полиция, вероятно, не слишком строга к тебе в этом отношении – в отличие от тебя самого. – Он удивился, что произнес эти слова, поскольку до сих пор ни с кем не делился этой мыслью. – Я знаю, что ты дал ей адрес.

– И знаешь, что произошло, когда она туда пришла.

– Да.

Адам снова кивнул.

– Это все, что мне известно, – прибавил Кент, убедившись, что брат не намерен больше ничего говорить. – Сегодня мне сообщили о твоем контакте с некоей женщиной. Полиции это не нравится. Меня попросили сказать тебе об этом. Мне не понравилось то, что я услышал.

– Могу себе представить.

– Тогда скажи. Скажи, Адам, что ты делаешь?

Адам поднял голову.

– Я собираюсь его найти.

Кент пристально смотрел на него. Взгляд брата был ясным и холодным.

– Убийцу Рейчел, – сказал он. – Гидеона.

«Ну вот, приехали, – мелькнуло в голове у Кента. – Когда-нибудь это должно было случиться, он должен был свихнуться, и теперь это случилось». Но Адам прибавил:

– Так я предпочитаю его называть. Мне нужно было имя. Это подходит.

Теперь он внушал Кенту страх. Гнев сменился страхом.

– Не нужно так говорить.

– Имя мне помогает.

– Нет, не помогает. Это разные люди, Адам.

– Черта с два. Один похитил и убил девочку. И другой тоже. Они достаточно похожи, чтобы носить одно имя. Что общего у нас с тобой, кроме фамилии? Я могу называть их одним именем.

– Он мертв, Адам. Тот человек мертв.

– Гидеон, убивший Мэри, мертв. В отличие от того, кто убил Рейчел.

Кенту хотелось крикнуть, чтобы Адам заткнулся, чтобы перестал использовать имена, но он понимал, что этим ничего не добьется. Он больше не мог видеть этот пустой, пугающий взгляд и отвернулся к белому свету, который проникал в раздевалку из кабинета.

– Не мешай им, Адам. Пожалуйста.

– Полиции. Ты не хочешь, чтобы я путался под ногами у полиции.

– Совершенно верно.

– Потому что не веришь, что я могу его найти.

– Не знаю, можешь или нет, но ты не должен пытаться. Я знаю, что в противном случае будут проблемы, знаю…

– Полиция, – сказал Адам, – четыре месяца искала убийцу Мэри.

– И они его нашли.

– Полицейские из другого города случайно остановили машину и задержали угонщика. А те, которые должны были найти убийцу Мэри? Они даже не приблизились к нему, Кент. Даже не приблизились. Все это время он должен был сидеть в тюрьме. Он скрывался несколько месяцев. Говоришь, полиция справилась? Как быстро они его нашли?

Кент помассировал глаза. Ему было больно думать об этом, больно вспоминать, но Адам жил в храме из воспоминаний и не мог его покинуть, прошлое было для него настоящим.

– Не делай этого. Даже если ты способен помочь, тебе этого не позволят. Все станет только хуже.

– Потому что это не мое дело?

– Потому что они копы, Адам, и да, они будут недовольны, потому что это не твое дело.

– А вот здесь ты ошибаешься. Это мое дело, мое единственное дело. Тут я на своем месте. Этот Гидеон, он принадлежит мне.

– Перестань его так называть.

– Это подходящее для него имя.

Кент опустил руку и посмотрел на брата.

– Пожалуйста, Адам.

– Что они от тебя хотели? Чего ты должен был добиться? Чтобы я отступился? Чтобы позвонил Солтеру? Что?

– Все, что ты перечислил. Но я позвонил тебе потому… потому что мне не понравилось то, что я услышал.

– Ты должен увидеть то место.

– Что?

– Где она умерла, Кент. Куда я ее отправил. Ты должен его увидеть. Глухое, безлюдное, опасное. Если б я дал себе труд сначала взглянуть на него, она там не оказалась бы. Если б я знал, куда посылаю ее, все изменилось бы. Я отправил ее в незнакомое место. Вот почему это произошло.

– Нет, Адам. Тот, кто это сделал… так просто не отступился бы.

– Возможно. Но знаешь что, Кент? Прочти свой чертов девиз. – Адам показал на плакат над дверью раздевалки, под которым игроки проходили перед каждым матчем, каждым таймом и каждой тренировкой. ЕСТЬ РАЗНИЦА МЕЖДУ ТЕМ, ЧТОБЫ ПРИНЯТЬ ПОРАЖЕНИЕ, И ТЕМ, ЧТОБЫ ЗАРАБОТАТЬ ЕГО.

Кент покачал головой. Он был в отчаянии, но не находил слов, потому что слова никогда не действовали на брата. По крайней мере, слова Кента.

– Забавно, что ты по-прежнему в этой раздевалке, – сказал Адам. – Готов поспорить, это не дает тебе забыть. Мне тоже не давало, какое-то время. Я не помню многое, что тут происходило. Но когда ты здесь, все возвращается, понимаешь?

Кент обрадовался, что они больше не говорят о Гидеоне Пирсе, и подхватил тему:

– Да, не сомневаюсь.

– Один парень, его шкафчик был вон там… – Адам ткнул пальцем в угол. – Родни Бова. Его исключили из команды после неприятностей с полицией. Помнишь его?

– Конечно!

– Что он натворил? – Адам задумчиво прищурился. – Может, угнал машину?

– Поджег.

– Правда?

Кент кивнул.

– Его отправили в центр для малолетних преступников.

– Вы одногодки?

– Да.

– Он был хорош?

– Нет. Хотел играть на позиции ресивера, но не мог поймать мяч. Уорд перевел его в защиту, но он ни разу не выходил на поле. – Почему, черт возьми, они обсуждают Родни Бову? Ему столько нужно сказать брату, о стольких людях поговорить, а они почему-то зациклились на случайном парне, который был с ними в одной команде больше двадцати лет назад… Кент попытался перевести разговор на то, что считал важным. – Адам, ты должен понять, что Стэн Солтер вернется, чтобы поговорить со мной, и тогда…

– И тогда, – продолжил Адам, – ты можешь сказать ему правду. Заяви, что умываешь руки. Пожелай ему удачи и скажи, что это тебя не касается. И больше не вмешивайся.

– Я бы хотел, чтобы…

– И больше не вмешивайся, – повторил Адам, встал со скамьи и вышел из раздевалки.

Когда он открыл дверь, на секунду показалось темное, продуваемое ветром поле, но потом дверь захлопнулось, и Кент остался один, освещенный бледным светом, в окружении плакатов и вдохновляющих цитат. Он гадал, куда мог направиться брат. Невозможно даже предположить.