Текст книги "Пророк"

11

За первые два года после гибели дочери Хэнк Остин поправился на двадцать килограммов. Банка пива после обеда превратилась в упаковку из двенадцати банок. По утрам кофе сменила «Кровавая Мэри». Полпачки сигарет в день превратились в две пачки, ломтик пиццы – в шесть ломтиков и так далее. Его жизнь можно было определить одним словом: излишества. Сердечный приступ настиг его в августе во второй половине дня, когда на сорокоградусной жаре Хэнк решил вручную ошкурить веранду.

Когда Адам нашел его, то испытал некоторое облегчение – помимо горя и стыда. Отец не смог пережить потерю, но был не настолько слаб, чтобы бежать от нее. Он оказался чуть-чуть сильнее. Самую малость.

Тогда Адаму было двадцать два и он работал в Кливленде в агентстве по надзору. Один семестр в Университете штата Огайо превратился в туманные воспоминания. Кент учился на втором курсе колледжа и был стартовым квотербеком в небольшом, но сильном клубе. Адам по-прежнему жил дома, если это можно назвать словом «жил». Спал время от времени. Обычно днем, когда родители отсутствовали. На охоту он выходил, как правило, ночью. Это нравилось начальнику и устраивало Адама. Он был ночным существом.

После смерти отца мать переехала в квартиру. По предложению Адама. «Ты здесь несчастна, – сказал он ей. – Тебя окружает слишком много страданий. Ты это знаешь».

Она согласилась. Переехала в квартиру неподалеку от банка, в котором работала, а Адам остался в доме. Мать прожила там девять лет, после чего у нее случился первый инсульт, а через месяц – второй, и последние четыре года она провела в доме престарелых. Дом остался Адаму и Кенту; Адам заказал три независимые оценки, а затем предложил брату половину среднего – справедливую, по его мнению, цену.

Кент не взял денег. Сказал, что им нужно продать дом, но не ради денег, а ради того, чтобы жить дальше. Адам отказался. Каждый месяц он оправлял брату чек на сумму, которую считал половиной арендной платы. Каждый месяц чек возвращался непогашенным.

После смерти отца и переезда матери Адам вернул комнате сестры прежний вид. Хэнк Остин был непреклонен – в тот день, когда нашли тело Мэри и неизбежность стала фактом, он начал убирать ее вещи, в полной тишине, если не считать треска скотча и редких всхлипов.

Адам понимал и саму идею, и ее тщетность. Идея соблазнительная, но безнадежная. Невозможно спрятать ее в коробки и опечатать их.

Коробки отправились на чердак над гаражом. Время от времени Адам пробирался туда и осторожно перебирал вещи сестры, вдыхая ее запах и удивляясь, как тот мог так долго сохраниться. В такие моменты он был с ней наедине, чувствовал близость к ней, как нигде больше, и был уверен, что она здесь, с ним, что она каким-то образом знает и ценит это. Они немного говорили друг с другом. Поначалу Адам долго не выдерживал – слезы приходили слишком быстро. Со временем стало легче. Он часто просил прощения – слишком часто для нее, и Адам знал это, но не мог остановиться – и делился новостями. Рассказывал о каждом беглеце, которого выследил, о всех, кто сбежал из-под залога и пытался спрятаться. Он нашел всех, он был необыкновенно упорным, и его босс в Кливленде уже поговаривал о том, чтобы передать ему бизнес, но Адам хотел вернуться домой. Хотел жить в округе Чамберс.

Об этом они тоже говорили. Возможно, ему нужно было совсем другое, возможно, ему нужно было уехать. Хотя в конечном счете это тоже не выход. Его дом остался здесь, на Бич-стрит в городе Чамберс в штате Огайо. В том, чтобы уехать из города, были свои преимущества – в других местах его не преследовали бы любопытные взгляды, он не слышал бы перешептывания у себя за спиной, и никто ничего не вспоминал бы, потому что не знал. Иногда это казалось таким прекрасным, таким желанным, что Адам едва не поддался. Нет, он не сбежит, и в этом все дело. А взгляды, шепот, воспоминания? Он их заслужил. Это необходимые напоминания, словно иголки в сердце, которые не давали забыть, заставляли сосредоточиться. Он оставался здесь ради искупления. Да, это больно, но от этого невозможно убежать.

Он дал обещание – там, на чердаке, в окружении коробок со свидетельствами исчезнувшей жизни. Он намеревался сохранить их.

Когда дом перешел к нему и никто не мог возразить против небольшой перестановки, Адам вернул Мэри. Это был мучительный процесс. С большими предметами проблем не возникло – он помнил, где они стояли; но когда дело доходило до мелочей – расстановка книг на полках, плакаты на стенах, – ему приходилось останавливаться, думать, а иногда просто спрашивать ее согласия, извиняться и ставить вещи на те места, которые он считал подходящими. Адам не обращал особого внимания на детали, когда у него была такая возможность, но не сомневался, что Мэри поняла его и простила.

Когда все было готово, когда он повесил ее объявление на дверь – последний штрих, – то почувствовал себя лучше, чем когда-либо за все эти годы. Ее не спрячут в коробки, не забудут.

Кент не мог этого понять. Это была серьезная ссора, предпоследняя перед окончательным разрывом. Он пришел, увидел комнату и сказал, что это безумие, что Адаму нужна помощь, что он должен научиться жить дальше, а то, что он сделал, вовсе не дань памяти Мэри. Тут они были абсолютно не согласны друг с другом. Затем последовал визит Кента к Гидеону Пирсу. Адам узнал о нем из газет. Он явился к Кенту домой, о чем всегда будет жалеть. Этого не должно было произойти в присутствии Бет. Та ссора закончилась кровью. С тех пор они держались на тщательно выверенном расстоянии.

Адам знал, что Мэри это не нравилось, но не понимал, как все исправить. Может, со временем. А может, это нельзя исправить.

Адам вернулся с Шедоу-Вуд-лейн трезвый и сосредоточенный. Он выпил стакан воды из-под крана, прополоскал рот, пытаясь избавиться от привкуса сигарет, затем набрал полную грудь воздуха и поднялся по лестнице к комнате сестры. Два раза постучал. Выдержал паузу. Повернул ручку, открыл дверь и вошел, а затем захлопнул за собой дверь.

Двуспальная кровать в углу, накрытая белым пледом, недавно сменившим розовый, который был с сестрой почти все детство, – еще один шаг к зрелости, отказ от всего, что напоминало о маленькой девочке. Из комнаты исчезли плюшевые игрушки, а их место заняло цветное стекло и свечи. В коллекция фигурок из цветного стекла профессиональные работы соседствовали с ее собственными произведениями. Мэри влюбилась в цветное стекло в летнем лагере и начала ходить на занятия. Ее любимицей была гигантская черепаха с разноцветным панцирем; Мэри выплавляла и вырезала черепаху сама, но красивая фигурка была слишком велика, чтобы висеть в окне, и ее пришлось поставить на книжную полку под окном, где она точно так же сверкала в лучах света. Мэри назвала черепаху Тито. Никто не знал почему, и она была этим довольна.

Другим увлечением сестры в тот последний год были свечи – постоянная причина споров с отцом, что раньше случалось редко. Она была «папиной дочкой», старалась не сердить его, но он был убежден, что с этими свечами Мэри рано или поздно сожжет дом. На ее последнее Рождество Кент с Адамом подарили ей набор настенных свечей с зеркалами. Свечи освещали всю комнату и отражались в цветном стекле, отбрасывая причудливые блики. Мэри их очень любила.

Адам по очереди зажег все свечи. Всего в комнате их было тридцать три, от маленьких для чайной церемонии до массивной свечи в виде пня, которая трещала, как полено в камине. Поначалу он сомневался, стоит ли их зажигать, понимая, что рано или поздно они сгорят и их потребуется заменить, а ему не хотелось менять то, что было ей дорого. Но она любила, когда они горели, любила этот мерцающий свет и густую смесь запахов, и Адам решил, что так лучше.

Потом он сел на пол, прислонившись спиной к стене, лицом к кровати, как в те вечера, когда она звала его, чтобы поговорить, или когда он врывался без разрешения, чтобы позлить ее. Мэри этого не любила – отсюда записка на двери, – и это его еще больше развлекало. Услышав, что она говорит по телефону, он стремглав мчался к ее двери, распахивал ее и громко говорил первое, что приходило в голову, пытаясь смутить ее.

Мэри, звонил врач и просил передать, что грибок пальцев ног заразен.

Мэри, ты оставила в ванной свой спортивный бюстгальтер.

Мэри, папа сердится, что ты опять утащила его порножурнал.

Крик возмущения и ярости, потом в него летела туфля, книга или еще что-то, что попадалось под руку, потом на помощь призывался отец. Хэнк Остин поднимался по лестнице и выдворял сына – иногда с улыбкой, иногда с явным раздражением, в зависимости от настроения. Потом Мэри захлопывала дверь, но не запирала ее – в доме Остинов запираться было не принято, – а когда наконец выходила из своей спальни, Адам смотрел на нее и улыбался. Она старалась не поддаться его обаянию, старалась изо всех сил, но всегда таяла. Сестра не умела долго злиться.

Он сидел на полу и смотрел на кровать, вспоминая, как перебрасывался с ней футбольным мячом и дразнил, расспрашивая об отношениях с мальчиками, – в ответ она краснела и яростно отвергала любые предположения. Он шутил насчет того, чтобы сопровождать ее на танцы и сидеть позади нее в кино. Заботливый старший брат, такова была его роль, и он прекрасно справлялся с ней.

До того, самого главного вечера.

– Привет, – сказал Адам пустой комнате. Ответом ему была тишина. Среди цветного стекла горели свечи, отбрасывая разноцветные блики. – Мне нужно кое-что тебе рассказать. Неприятное. Дело плохо, Мэри, но я собираюсь все исправить. Обещаю. Я все исправлю.

Голос его стал хриплым, и ему это не понравилось. Пришлось сделать паузу. Ему хотелось выпить, но он никогда не пил в этой комнате. Ни разу. Немного успокоившись, Адам продолжил:

– Сначала хорошие новости, ладно? Кент выиграл. Они непобедимы. Они должны попытать счастья, Мэри, обязательно.

Он всегда рассказывал, как дела у Кента, сообщал счет каждого матча, и это возвращение к обычной жизни немного помогало. Ему становилось легче дышать, голос не срывался.

– Ну вот, – продолжил Адам. – Теперь я расскажу остальное. Что я сделал – и что собираюсь сделать, чтобы это исправить.

Он опустил голову и заговорил, обращаясь к освещенному свечами полу. Рассказал все, что знал, затем еще раз попросил прощения – так было и так будет всегда, – потом встал и по очереди задул свечи. Когда погасла последняя свеча и комната погрузилась в темноту, он вышел, закрыл за собой дверь и поехал к матери Рейчел Бонд.

12

Адам думал, что девушка с ярким лаком на ногтях росла в каком-нибудь красивом и безопасном месте. Когда он увидел обшарпанный многоквартирный дом, в котором обитали двое из его теперешних клиентов и бесчисленное количество прошлых, то поначалу удивился. Потом вспомнил, почему девушка пришла к нему – ее отец уже много лет сидел в тюрьме, и ничто не указывало, что она из обеспеченной семьи, – и понял, что снова делает то, что не должен. Превращает Рейчел Бонд в Мэри-Линн Остин.

Перед дверью дома стоял фургон одного из новостных каналов из Кливленда, но сотрудники, похоже, загружали в него свое оборудование. Адам приоткрыл окно и курил, пока они не уехали. Затем вышел из «Джипа» и направился к двери, твердо намеренный выполнить обещание.

Наверное, она уже слышала много обещаний. Но не таких, как его.

Первой реакцией на стук был крик:

– Сказала же, что нам больше не о чем говорить!

– Я не репортер, миссис Бонд.

После небольшой паузы из-за двери послышались шаги, потом лязг отодвигаемого засова. Дверь открылась, и маленькая собачка – дворняжка с черной блестящей шерстью – выскочила за порог и ткнулась носом в джинсы Адама. Над собачкой возвышалась Пенни Гути, худая изможденная блондинка с темными кругами вокруг глаз. На ней были джинсы и белый свитер, на который налипла собачья шерсть. Позади нее Адам заметил открытую бутылку пива на кофейном столике, дымящуюся сигарету в пепельнице рядом с бутылкой, а на диване – потертый плед и гигантского плюшевого пингвина.

Должно быть, плед и пингвин принадлежали Рейчел. Пенни сидела на диване, закутавшись в плед дочери и обняв ее плюшевую игрушку, пила пиво и курила. Адам почувствовал, как у него темнеет в глазах, и был вынужден опереться рукой о дверной косяк.

– Миссис Бонд, – сказал он, – меня зовут Адам Остин. Я пришел, чтобы…

– А, великий тренер…

– Я не тренер.

Она склонила голову набок, и Адам услышал, как хрустнула ее шея.

– Кто же вы тогда?

Он заставил себя посмотреть ей в глаза.

– Я тот, кто дал ей адрес. Я тот, кто сказал ей, где она может найти человека, который представлялся ее отцом.

– Чтоб ты сдох, – сказала мать Рейчел Бонд.

Адам кивнул.

Глаза Пенни наполнились слезами, но плакать у нее уже не было сил. Собака подпрыгивала, упиралась лапами в ноги Адама, лизала его руку, виляла хвостом.

– Она солгала мне насчет имени и возраста, – сказал он. – Лучше б она этого не делала. Но я все равно должен был проверить.

Пенни схватила ошейник собаки и оттащила ее от Адама.

– Я хочу, чтобы меня оставили в покое.

– Понимаю. – Он с трудом справлялся с дрожью в голосе, и ему хотелось отвернуться от ее горя, как отворачиваются от зимнего ветра. – Мне просто нужно кое-что вам сказать.

– Что вам очень жаль, да? Отлично. Я рада это слышать. Чертовски рада, и это так важно для меня – вы просто не представляете, как это помогает.

– Да, мне жаль. И нет, это не помогает. Я пришел, чтобы дать обещание.

Пенни опустилась на колени, обняла собаку и уткнулась лицом в ее шерсть. Голос ее звучал глухо.

– Она теперь в раю? Это вы обещаете? Или намерены помочь им поймать сукина сына, который убил мою дочь? Таких обещаний я уже сегодня наслушалась. Толку от них не больше, чем от ваших извинений. Ни на грош, мистер Остин. Ни на грош.

– Я его убью, – сказал Адам.

Какое-то время Пенни просто обнимала собаку. Потом подняла голову и в первый раз пристально посмотрела ему в лицо. Казалось, она хотела что-то сказать, но, увидев выражение его глаз, передумала. Просто стояла на коленях на грязном ковре и сжимала в объятиях собаку.

– Я его найду, – сказал Адам, – и убью. Теперь это моя единственная цель. И я не отступлю. Он поплатится жизнью за то, что сделал. Это единственное, что я могу вам дать, и вы это получите. Обещаю.

Собака заскулила, потянулась к Адаму, и Пенни Гути крепче прижала ее к себе, удерживая на месте. Молча. Адам достал из кармана визитную карточку.

– Я и сам его найду, – сказал он. – Но с вашей помощью, возможно, быстрее.

Он протянул карточку, но женщина лишь переводила взгляд с карточки на его лицо и обратно.

– Я позвоню в полицию. Они должны знать о ваших словах. Приходите сюда, беспокоите меня, говорите такое… они должны знать.

– Звоните. Когда они придут, я скажу им то же самое. И всякому, кто спросит. Это не пустая болтовня. Я его найду и убью, и перед смертью он узнает, почему я за ним пришел.

Пенни протянула руку и взяла визитную карточку. Она держала ее в одной руке, а пальцы другой стискивали ошейник собаки; комната за ее спиной заполнялась сигаретным дымом, который поднимался над пледом ее дочери, лежавшим на краю дивана.

– Он еще здесь, – сказал Адам. – И он от меня не уйдет.

Он повернулся и ушел, а Пенни не окликнула его и не закрыла дверь. Когда Адам завел «Джип», она все еще стояла на коленях на пороге своей квартиры.

13

В том году, когда команда Адама выиграла чемпионат штата, защитников тренировал Эрик Скотт, который хотел, чтобы в мозгу его лайнбекеров отпечаталось только одно слово: движение.

Да, тренер Скотт ценил силу, но скорость он просто боготворил. Игроки, без устали гонявшиеся за мячом, удостаивались похвалы. Ты должен был не дожидаться контакта, а инициировать его. Победа принадлежала тем, кто ее добивался. Жизнь есть движение, говорил он им; ты должен двигаться, чтобы не умереть. Некоторые игроки закатывали глаза, когда слышали эти слова, но потом понимали, что из-за своей тупости сидят на скамейке запасных. Завершив спортивную карьеру, они смотрели на это другими глазами.

Воскресным утром Адам проснулся, готовый к движению.

Кое-что следовало признать с самого начала. Он не детектив. Он не служил в полиции, не работал частным детективом, хотя имел лицензию, не вел расследование каких-либо преступлений, не говоря уже о таком сложном, как убийство. Но он был охотником и посвятил этому занятию всю взрослую жизнь. А это настоящая охота. Задача не только в том, чтобы сделать работу, для которой полиция подготовлена и оснащена гораздо лучше, но также сделать ее быстрее.

Скорость и натиск. Нужно найти способ применить их.

Адам не хуже других искал людей, которые пытались спрятаться. Проблема в том, что он всегда знал свои цели. Не только их имена, но также подробности их жизни и характер. Это помогало охотиться. Теперь же всего этого у Адама не было, что угрожало обездвижить его – как будто ищейке приказывали начать поиск, не дав понюхать запах добычи. С чего, черт возьми, ему начинать?

Он привык знать, кого преследует, и отсутствие этого знания тревожило его; поэтому он решил дать своей цели имя. Пусть будет Гидеон – это имя показалось ему самым подходящим. Гидеон Пирс мертв, но Адам не имел возможности приложить к этому руку. Поэтому новую цель следует назвать Гидеоном. Адам не мог позволить себе путать Рейчел Бонд с Мэри Остин, но соединить их убийц?.. Это казалось правильным.

Он прочел подробности, которые появились в прессе, и после размышлений решил начать с удаленного поселка на Шедоу-Вуд-лейн, того самого, который так ловко подвесили перед лицом девушки, словно приманку со спрятанным крючком. Место было выбрано совсем не случайно.

Элеонор Рузич жила на северо-западе города в двухэтажном кирпичном доме с отдельным гаражом; яблони вдоль одной из сторон участка наполняли воздух сладким ароматом. Ее муж был врачом, но он уже умер, и в этом просторном доме она жила одна. Женщина лет шестидесяти пяти с модной короткой стрижкой седых волос, изящной фигурой, внимательными глазами и интеллигентным лицом. Вопреки его опасениям, она с готовностью поверила его лицензии частного детектива, и вскоре он понял почему: она была напугана и ждала помощи.

– Я даже представить не могу, что когда-нибудь приеду туда, – сказала Элеонор Рузич, когда они устроились за кухонным столом – Адам с блокнотом и ручкой, а она с чашкой кофе. – Дом уже давно пустовал, но с ним связаны приятные воспоминания. Время от времени, когда летом приезжают дети, мы заскакиваем туда на день или на выходные. Там все так изменилось… это совсем не то место, каким было в их детстве, когда мы купили коттедж. Другие люди. Много алкоголя, много… секса. Дети хотят, чтобы я его продала, но что я могу за него выручить? При теперешнем состоянии экономики и рынка, да еще с учетом того, во что превратилось озеро? Не вижу смысла. Поэтому я говорю, что дом мне дорог, что налоги не так велики, а когда-нибудь кто-нибудь очистит озеро, и оно станет таким, как прежде. Я поддерживала там порядок: этим летом починила крышу, а прошлым покрасила стены. Дом по-прежнему в отличном состоянии, но он такой там один. Очень печально.

– Вы никогда не слышали о Рейчел Бонд?

– Нет, пока ко мне не пришла полиция.

– Вы когда-нибудь сдавали дом? Или им пользовалась только семья?

– Семья и друзья. Но, как я сказала, он уже давно пустует.

– Друзья, которые о нем знали…

– Чудесные люди, все. Теперь уже пожилые. В основном коллеги мужа, а он был на восемь лет старше меня. Так что, если вы думаете, что старики совершили это гнусное…

– А как насчет детей?

Элеонор нахмурилась.

– Прошу прощения?

– Друзья, которые туда приезжали. Они были с детьми?

– Иногда. Но это были замечательные семьи.

– Не сомневаюсь. Тем не менее их имена могут мне помочь. Возможно, кто-то из детей рассказал о коттедже не тому человеку. Маловероятно, миссис Рузич, но проверить надо. Нельзя упускать ни одной зацепки.

Она сделала глубокий вдох, затем кивнула.

– Хотите список?

– Да, если это возможно. Всех, кто к вам приезжал, за все годы.

Она указала на блокнот, и Адам подвинул его к ней.

– Идея мне понятна, – сказала она. – Но я не верю, что это поможет. Они выбрали это место потому, что оно пустое. Пустое и удаленное. Поэтому гораздо вероятнее, что кто-то недавно забрел туда и подумал, что в дом можно влезть, а может, на самом деле влез. Конечно, они ничего не взяли. Все осталось на своих местах, они просто использовали дом для… для этого. Чтобы убить ту бедную девушку.

Адам молчал, позволяя ей говорить и писать. Это было хорошо. Она сообщала неизвестные ему факты, о которых могла узнать от полиции.

– В конце дороги, – сказал он, – установлены почтовые ящики, все вместе. Правильно? В сами коттеджи почту не носят?

– Правильно. Все ящики в одном месте. Мы ими пользовались редко, время от времени отправляли почтовые открытки или письма. Туда мы ездили с детьми, чтобы загорать, купаться и ловить рыбу. Отдыхать. Мы там не жили. А теперь…

Да. Теперь.

– Никто не проверяет почту?

– Нет. Даже когда я туда приезжаю. Это просто почтовый ящик с адресом, и всё.

По таким проселочным дорогам должен ездить местный почтальон, и скорее всего, один и тот же. Из той редкой породы людей, которые могут запомнить несколько писем, особенно когда кладут их в старый почтовый ящик, которым никогда не пользовались.

Элеонор Рузич подвинула к Адаму блокнот, в котором аккуратным почерком в столбик были написаны пятнадцать имен.

– Думаю, тут все, – сказала она. – И еще я думаю, что вы впустую тратите на это время. Да, я понимаю необходимость… как вы сказали… не упускать ни одной зацепки. Просто считаю, что должно быть что-то более продуктивное.

– Согласен. Но неплохо иметь и это – вдруг понадобится… Я благодарен вам за помощь.

Она кивнула.

– Я скорее брошу этот дом, чем когда-нибудь переступлю его порог.

– Понимаю ваши чувства. Мне жаль, что это случилось там.

– Мелочь на фоне ужасной трагедии, но мне тоже жаль, мистер Остин. Мне тоже. – Она наклонила голову, снова внимательно посмотрела на него и наконец задала вопрос, который должна была задать прежде, чем впустить в дом. – Кто вас нанял? Мать девушки?

Адам покачал головой.

– Кто вас сюда послал?

Он заранее приготовил ответ и был готов предоставить его с самого начала – клиент просил не разглашать его имени. Но не стал этого делать.

– Я здесь по поручению своей сестры, – сказал Адам, встал, поблагодарил хозяйку за помощь и покинул дом.

Ни одно из имен в списке никуда не привело. Он проверил их в отделе по регистрации преступлений, но не нашел ничего более серьезного, чем превышение скорости. Это не означало их невиновности – убийца Рейчел не обязательно был преступником со стажем, – но никаких намеков, позволявших начать преследование, тоже не обнаружилось. Большинству из этих людей было уже за шестьдесят. Они жили в достатке в своих красивых домах и никогда не пересекались с такими, как Джейсон Бонд и Пенни Гути. Связь с семьей Рузич казалась Адаму обязательной. Ему было знакомо только одно имя: Дункан Вернер, местный дантист и один из главных спонсоров футбольной команды.

Таким образом, Адам вернулся к тому, с чего начал, но не поддался отчаянию. Нельзя сбавлять обороты, нужно упорно идти за мячом, даже если у тебя нет шансов им завладеть. Шанс не приходит к тому, кто просто ждет.

Вечером в понедельник он два часа ждал появления почтальона на Шедоу-Вуд-лейн.

– Как только я в воскресенье увидел здесь все эти машины, меня разобрало любопытство, – сказал почтальон. Это был пожилой человек с седыми усами и обвислыми, как у гончей собаки, щеками. – Попытался вычислить, в каком коттедже это произошло, потому что летом бывают проблемы, но бо́льшую часть года тут пусто. Сюда приходит мало почты.

– Представляю. А что вы доставляли в последнее время?

– Письма для семьдесят три тридцать.

Адам кивнул. На нем были солнечные очки, джинсы, простая коричневая бейсболка и такого же цвета куртка. Никаких надписей, но он знал, что выглядит как коп, знал, как вести себя и как разговаривать, чтобы его приняли за копа. Судя по тому, как охотно почтальон отвечал на его вопросы, он верил, что имеет дело с полицией, но опасности не было – Адам его не обманывал. В кармане куртки у него был включенный диктофон, и, если возникнут вопросы, никто не сможет его обвинить, что он выдавал себя за представителя правоохранительных органов.

– Вы помните, когда доставили последнее письмо?

– В среду, – уверенно ответил почтальон. – Единственное в эти почтовые ящики. Поэтому и обратил внимание. После Дня труда[3]3
  День труда отмечается в США в первый понедельник сентября.


[Закрыть] это место пустует.

Именно на это и рассчитывал Адам. Он кивнул, подумав, что для ответа почтой времени было достаточно, но Рейчел Бонд, вероятно, сообщила номер своего сотового. Подростки предпочитают такие средства связи, как мобильный телефон и электронная почта, – особенно когда торопятся. От письма в среду до вечера пятницы можно было обговорить детали.

– Когда начали приходить письма? – спросил Адам. – Или оно было единственным?

– Единственным.

У сельской местности есть одна замечательная особенность: тут ничего невозможно скрыть. Адам невольно почувствовал гордость оттого, что нашел этого человека раньше полиции.

– Но исходящая почта была.

– Да, сэр. Думаю, где-то в День труда. Я довольно давно ничего не забирал из этого ящика, а тут вдруг стали появляться письма, и я это запомнил, понимаете?

– Конечно. А сколько? И как часто?

– Раз в неделю, может, два. Думаю, всего штук пять или шесть.

– Есть вероятность, что вы узнаете почерк?

– Адрес был напечатан на принтере.

– Вы видели, кто опускал их в ящик?

– Не видел ни души. Я подхожу, вижу поднятый флажок – и все. Это всегда меня удивляло. Понимаете, обычно я подъезжаю прямо сюда. – Он вздохнул и развел руками. – Жаль, но я больше ничего не могу вам сообщить, офицер.

Адам отпустил его, поскольку больше не хотел строить из себя полицейского, а почтальон уже рассказал ему все, что знал. Когда почтовый фургон уехал, детектив вернулся к коттеджам и стал смотреть на пруд с рябью и бликами солнца на воде, вспоминая погоду в пятницу вечером и пытаясь представить, каким он был, когда сюда пришла Рейчел. Холоднее, и небо затянуто облаками. Вероятно, пруд накрыли тени, а обшарпанные домики выглядели заброшенными и опасными, но Рейчел это не остановило.

Храбрая девочка. И решительная.

– Я работаю над этим, Мэри, – прошептал Адам. – Я работаю над этим.

И только когда эти слова сорвались с его губ, он понял, что хотел сказать «Рейчел».

Что дальше? Где еще искать? Возможно, в тюрьме, но Адам сомневался, что Джейсон Бонд захочет его видеть, и точно знал, что их встреча привлечет внимание полиции, что лишь создаст ему помехи. То же самое относится к попыткам поговорить с друзьями Рейчел. Хотя, возможно, уже пора. Других вариантов не так много.

Адам повернулся и с разочарованием окинул взглядом коттеджи. Он был уверен, что начинать следовало именно отсюда. Место преступление не могло быть случайным. Уж очень оно удачное, от удаленности до возможности отправлять письма из пустующего дома, но действующего адреса. Его тщательно выбирали, и это указывало, что преступник знал об этом месте, хотя ни одно из имен, сообщенных Элеонор Рузич, не выглядело многообещающим. Кто еще мог знать о коттедже? Конечно, соседи. Он еще ими не занимался, хотя будет непросто выяснить, какими из коттеджей пользовались в последнее время – слишком потрепанный у них вид. За исключением того, который принадлежал Элеонор Рузич. Она не преувеличивала, когда говорила, что единственная пытается поддерживать это место в приличном состоянии.

Адам сделал полный круг, повернулся спиной к озеру и принялся разглядывать коттедж.

«Я поддерживала там порядок», – сказала Элеонор. Совершенно верно. Адам позвонил ей с веранды – она оказалась дома. Детектив сказал, что по-прежнему работает с зацепками из Шедоу-Вуд, ищет возможных свидетелей.

– Недавно вы делали ремонт, – сказал он. – Кажется, меняли крышу?

– Да. Этим летом меняли крышу, а прошлым покрасили дом снаружи.

– Вы не помните, какая фирма выполняла эти работы? Похоже, ваш адрес стали использовать летом, и я подумал…

– Это не фирма, – сказала Элеонор. – Один человек, который уже много лет приводит в порядок тот дом. Он работает в больнице, что-то обслуживает… Там с ним познакомился мой муж.

– Как его зовут?

– Родни Бова, – ответила она. – Произносится Б-О…

– Я знаю Родни, – сказал Адам.

– Знаете? Откуда?

– Когда-то я играл с ним в одной футбольной команде, – поколебавшись, ответил он. – Давно. Спасибо, миссис Рузич. Может, Родни что-нибудь знает.