Текст книги "Соломенные люди"

Глава 12

Нина сидела во дворе вместе с Зоей Беккер. Вечер был прохладным, и она жалела, что отказалась от чая, который ей с отсутствующим видом предложила хозяйка. Зандт уже успел поговорить с женщиной и заглянуть в комнату ее дочери, а сейчас был в доме с ее мужем. Никто из Беккеров, похоже, не удивился появлению двух следователей у них на пороге даже в столь позднюю пору. Казалось, они так и не смогли принять как реально свершившийся факт то, что случилось с их дочерью.

Женщины какое-то время обменивались короткими фразами, затем замолчали. Закинув ногу на ногу, Зоя смотрела на покачивающийся носок собственной туфли. По крайней мере, именно туда был устремлен ее взгляд. Нина сомневалась, что она вообще что-нибудь видит, скорее, парит в пустоте, в которой покачивание ее ноги является не более значимым событием, чем любое другое. Она была рада наступившей тишине, поскольку ей была известна единственная тема, на которую согласилась бы поговорить Зоя. Жива ли ее дочь? Думает ли Нина, что та когда-нибудь вернется домой? Или здесь, в этом доме, где Зоя столь долго прожила в мире и спокойствии, теперь навсегда останется комната, пустота и безмолвие которой будут омрачать их жизнь до самого конца? На стене этой комнаты висел плакат музыкальной группы, которую никто из них не слышал, если только случайно. Так какой теперь был в нем смысл?

У Нины не было ответов ни на эти вопросы, ни на другие, подобные им, и когда ей показалось, что Зоя собирается заговорить, она в страхе подняла взгляд. Но обнаружила, что та плачет, измученная охватившим ее бесконечным горем. Нина не пыталась ее утешить. Некоторые принимают поддержку от незнакомых, некоторые – нет. Миссис Беккер относилась к последним.

Откинувшись на спинку стула, Нина посмотрела сквозь застекленные двери в гостиную. Майкл Беккер примостился на краю кресла, Зандт стоял позади кушетки. Нина провела с Зандтом целый день, услышав от него не более пяти фраз, не относящихся к расследованию. С обстоятельствами исчезновения девочки они ознакомились еще утром, до того как на улицах появились толпы спешащих за покупками. Они побывали в школе, где училась Сара, и Зандт досконально изучил ее расположение. Он проверил все места, куда можно было бы проникнуть и откуда можно было бы наблюдать за учениками, поджидая кого-нибудь посимпатичнее. На это он потратил немало времени, будто полагая, что сумеет с какой-нибудь новой точки заметить в свете дня мужскую тень. Когда они ушли, он не скрывал своего раздражения.

В дома к семьям предыдущих жертв «человека прямоходящего» они заходить не стали. В их распоряжении имелись протоколы всех допросов, и казалось крайне маловероятным, что удастся выяснить что-то новое. Нина знала, что Зандт помнит все протоколы наизусть и может рассказать родственникам погибших то, о чем те сами уже успели забыть. Так что разговаривать с ними особого смысла не имело, разговор мог лишь запутать дело. Она также в душе полагала, что если Зандт сумеет навести их на след убийцы, то сделает это, опираясь в куда большей степени на собственную интуицию, чем на знания.

У Нины имелась и еще одна причина не подпускать Зандта близко к общению с родственниками жертв. Ей не хотелось, чтобы кто-то из них забеспокоился и позвонил в полицию или ФБР узнать, как идет расследование. Никто не знал, что она снова подключила Джона Зандта, и если бы об этом стало известно – случился бы громкий скандал. На этот раз дисциплинарным взысканием дело бы не ограничилось, это стало бы концом ее карьеры. Однако она все же пошла на риск, позволив ему поговорить с Беккерами. Родители девочки после ее исчезновения видели стольких полицейских и людей из ФБР, что вряд ли запомнили бы кого-то одного конкретного или рассказали о нем кому-то еще. По крайней мере, она на это надеялась. Также она надеялась, что то, о чем сейчас разговаривали мужчины, может навести Зандта хоть на какую-то мысль.

И что если это так, то он об этом расскажет.

– Могу повторить еще раз, если хотите.

Майкл Беккер уже дважды подробно описал все, что пытался предпринимать, быстро и коротко отвечая на вопросы. Зандт знал, что ничего такого, что могло бы ему помочь, все равно не услышит. Он также понял, что в течение недель, предшествовавших исчезновению девочки, Беккер настолько был поглощен своей работой, что не замечал практически ничего из происходившего вокруг. Зандт покачал головой.

Беккер неожиданно уставился в пол и опустил голову на руки.

– Вы больше ничего не хотите спросить? Должно быть что-то еще. Обязательно должно.

– К сожалению, волшебного вопроса не существует. А даже если и так, то я не знаю, каков он мог бы быть.

Беккер поднял взгляд. Другие полицейские ему такого не говорили.

– Думаете, она все еще жива?

– Да, – ответил Зандт.

Беккера удивила уверенность, прозвучавшая в словах полицейского.

– Все остальные ведут себя так, будто она мертва, – сказал он. – Они этого не говорят, но подразумевают.

– Они ошибаются. Пока.

– Почему вы так думаете? – У Беккера перехватило дыхание, словно он цеплялся за последнюю надежду.

– Когда подобный убийца избавляется от жертвы, он обычно прячет тело и делает все возможное, чтобы его нельзя было опознать. Отчасти для того, чтобы затруднить работу полиции, но также и потому, что многие из таких людей пытаются скрыть собственные действия от самих себя. Три предыдущие жертвы были найдены на открытой местности в остатках собственной одежды и даже со своими личными вещами. Этот человек ни от кого не скрывается. Он хочет, чтобы мы знали, кто они и что он с ними покончил. А это подразумевает некоторый период, в течение которого они нужны ему живыми.

– Нужны ему…

– Лишь одна из предыдущих жертв была изнасилована. За исключением легких травм головы, у остальных не было следов какого-либо насилия, если не считать того, что их обрили наголо.

– И, естественно, того, что их убили.

Зандт покачал головой:

– Убийство в данной ситуации не является насилием. Убийство – это то, что завершает насилие. Насколько смогли определить эксперты, все девочки были живы в течение недели с лишним после их похищения.

– Неделя, – безрадостно проговорил Беккер. – Уже прошло пять дней.

Зандт ответил не сразу. Во время разговора он успел достаточно тщательно разглядеть комнату, но сейчас увидел кое-что, чего не заметил раньше, – небольшую стопку учебников на столике. Судя по их названиям, они вряд ли могли принадлежать младшей дочери.

– Я знаю.

– Вы говорили так, будто у вас есть некая причина считать ее живой.

– Я просто не верю, что он мог ее уже убить.

Беккер хрипло рассмеялся:

– Не верите? Вот как? Великолепно. Весьма утешительно звучит.

– Утешать вас не моя работа.

– Нет, – бесстрастно произнес Беккер. – Конечно нет.

Он немного помолчал и добавил:

– Подобное ведь на самом деле случается, верно?

Зандт понял, что он имеет в виду. Некоторые события из тех, о которых большинство узнают по телевизору или из газет, могут происходить в действительности – такие как внезапная смерть, развод или перелом позвоночника; самоубийство, наркомания или тающий в глазах круг серых силуэтов, которые смотрят на тебя сверху вниз и бормочут: «Водитель даже не затормозил». Все это случается и реально в не меньшей степени, чем счастье, удачный брак или ощущение греющего спину солнца, которые стираются в памяти намного медленнее. Твоя жизнь может оборваться в любой момент. Тебе может просто не повезти. И все это происходит всегда и всюду, каждый день.

– Да, – ответил он, незаметно дотрагиваясь до обложки одного из учебников и проводя пальцами по ее шершавой поверхности.

– Как вы думаете, каковы шансы, что она вернется?

Вопрос был задан прямо, ровным голосом, и Зандт даже проникся к Беккеру некоторым уважением.

– Можете считать, что шансов нет вообще.

Беккер потрясенно уставился на него, пытаясь что-то сказать, но так и не произнес ни слова.

– Каждый год подобные люди убивают сотню других, – сказал Зандт. – Вероятно, даже больше. И это только в нашей стране. Почти никого из убийц так и не получается поймать. Когда же нам это удается – мы поднимаем большой шум, словно загнали тигра обратно в клетку. Но это не так – каждый месяц появляется новый. Немногие, кого мы ловим, – это просто те, кому не повезло, или дураки, или жертвы своих ошибок. Большинство же так и не попадают к нам в руки. Эти люди – не отклонение от нормы. Они такие же, как и любой из нас. Выживает сильнейший. И умнейший.

– Этот… «мальчик на посылках» – он умный?

– Его зовут иначе.

– Так его раньше называли в газетах. И полицейские тоже.

– Он сам назвал себя «человеком прямоходящим». Да, он умный. Возможно, из-за этого он и поддается искушению – ему очень хочется, чтобы им восхищались. С другой стороны…

– Его не так-то просто поймать, а если вы его не найдете, мы никогда больше не увидим Сару.

– Если вы снова ее увидите, – сказал Зандт, убирая блокнот и ручку во внутренний карман, – это будет подарком богов, и именно так следует это рассматривать. Никто из вас уже никогда не станет прежним. Это не обязательно плохо, но это так.

Беккер встал. Зандт никогда не думал, что когда-либо увидит столь утомленного и измученного бессонницей человека. Он не знал, что Майкл Беккер думает в точности то же самое о нем.

– Но вы будете пытаться?

– Я сделаю все, что в моих силах, – ответил Зандт. – Если я сумею его найти – он будет схвачен.

– Тогда зачем вы говорите мне, чтобы я предполагал худшее?

Однако в этот момент в дверь с улицы вошла его жена вместе с агентом ФБР, и полицейский больше ничего не сказал.

Нина поблагодарила Беккеров за уделенное им время и пообещала держать их в курсе дела. Ей также удалось намекнуть, что их визит – лишь формальность, не имеющая прямого отношения к ходу расследования.

Майкл Беккер смотрел им вслед. Он не стал закрывать дверь, когда они скрылись из виду, и какое-то время стоял, глядя в ночь. Позади послышались шаги Зои, которая поднималась по лестнице, чтобы заглянуть к Мелани. Он сомневался, что младшая дочь уже спит. К ней вновь возвращались прошлогодние кошмары, и он не мог ее в этом винить. Его тоже мучила бессонница. Он знал, что она до сих пор пользуется заклинанием, которое он написал, и мысль об этом наполняла его безотчетным страхом. Ирония не давала никакой защиты, что бы ни думали по этому поводу он с Сарой и продюсеры современных фильмов ужасов. В мир крови и костей ирония никак не вписывается. Он вспомнил, как обсуждал ночные страхи с Сарой несколько лет назад. Она всегда была пытливой девочкой и однажды спросила, почему люди боятся темноты. Он рассказал ей, что это отголоски тех времен, когда мы вели первобытный образ жизни и спали на открытой местности или в пещерах и ночью могли прийти дикие звери и убить нас.

Сара посмотрела на него с сомнением.

«Но ведь это было ужасно давно, – сказала она. Потом немного подумала и добавила с абсолютной уверенностью десятилетнего ребенка: – Нет. Мы наверняка боимся чего-то другого».

Сейчас Майкл считал, что она была права. Мы боимся вовсе не чудовищ. Чудовища – лишь утешительная фантазия. Мы знаем, на что способны представители нашего собственного вида. И боимся мы самих себя.

Наконец он запер дверь и вошел в кухню, где приготовил себе кружку кофе – нечто вроде уже устоявшегося вечернего ритуала. Потом он относил ее на подносе в гостиную, вместе с двумя чашками и кувшинчиком теплого молока. Может быть, еще немного печенья – единственное, что сейчас способна была съесть Зоя. Они садились перед телевизором и ждали. Лучше всего были старые фильмы – из другого времени, еще до рождения Сары, когда с ними еще не могло произойти ничего подобного. Иногда они немного разговаривали, но обычно – нет. Рядом с Зоей стоял телефон.

Доставая две чашки из нового буфета, приобретенного в результате недавней поездки в Англию, Майкл снова подумал о том, что говорил полицейский, тщательно размышляя над каждой фразой. Он понял, что впервые после похищения девочки ощутил тонкую ниточку надежды. Возможно, к утру она исчезнет, но он был рад даже временной передышке. Ему казалось, он понял сказанное между строк и что то, о чем говорил полицейский, не столь важно, как то, о чем он не говорил.

Женщина-агент предъявила удостоверение, но мужчина даже не представился по имени. Искренне веря в магию слов и возможность облечь в них любые события, Майкл Беккер прочитал все, что было возможно, касавшееся предыдущих преступлений человека, отнявшего у него дочь. Он провел немало времени в Интернете и нашел копии газетных статей, даже купил книгу о нераскрытых преступлениях. Всем этим он занимался, в числе прочего, ценой своей работы. Он так и не притронулся к «Темной перемене» с того вечера, как пропала Сара, и в душе сомневался, что когда-либо к ней вернется, хотя его партнер еще об этом не знал и продолжал переносить встречу со студией на все более поздние сроки. У Уонга были деньги, и его контракты казались неисчерпаемыми. Он включился в деловую жизнь так, как Майкл никогда и надеяться не мог. Он был в состоянии выжить в любой ситуации.

В процессе своих исследований Майкл узнал или вспомнил, что, кроме юной Лебланк, Джози Феррис и Аннетты Маттисон, примерно в то же самое время исчезла еще одна девушка – дочь полицейского, участвовавшего в задержании двух предыдущих серийных убийц. Существовали негласные предположения, что ее похитили, чтобы наказать ее отца за его успехи. Он занялся расследованием ее исчезновения вопреки советам со стороны ФБР, и по крайней мере одна газета намекала, что там считали, будто он добивался конкретных результатов, в то время как они терпели явные неудачи. Потом он просто исчез из виду. Полицейского звали Джон Зандт. «Мальчика на посылках» так и не схватили, в чем у Майкла Беккера не было никаких причин сомневаться. В обзоре, опубликованном год спустя, говорилось, что миссис Дженнифер Зандт вернулась во Флориду, чтобы быть ближе к семье. Журналист так и не сумел выяснить, что случилось с детективом.

Майкл подумал, что этой ночью, независимо от того, что идет по телевизору, им с женой нужно поговорить. Он скажет ей, что он думает насчет человека, который к ним приходил, и посоветует: когда придут другие полицейские, исполненные самых благих намерений, не следует упоминать о сегодняшнем визите.

И кое-что еще. Хотя его вера в слова основательно пошатнулась, он продолжал считать, что слова и названия относятся к реальности так же, как колонны и архитектура – к окружающему пространству, придавая ей человеческие черты. Так же как ДНК превращает разнообразные химические вещества в нечто узнаваемое, слова могут превратить необъяснимые явления в ситуации, по поводу которых можно что-то сказать и что-то сделать.

Он больше не будет думать о «мальчике на посылках». Он будет называть его «человек прямоходящий». Но пока он будет предполагать худшее. Полицейский был прав. Более того, Майкл Беккер понял, что именно этого хотела бы Сара.

Будь он проклят, Тук-тук. Если судьба требует от него подобной дани – пусть катится ко всем чертям.

Зандт и Нина сидели на улице рядом со «Сморгасбордом», чем-то средним между кафе и местом встреч серферов, примерно в восьми ярдах от того места, где была похищена дочь Беккеров. Они провели здесь около часа, и заведение уже закрывалось. Единственными посетителями, кроме них, была молодая пара за столиком неподалеку, вяло потягивавшая какой-то напиток из больших чашек.

– О чем-то думаешь или просто смотришь?

Зандт ответил не сразу. Он сидел рядом с Ниной, наблюдая за улицей и практически не шевелясь. Его кофе давно остыл. Он выкурил лишь одну сигарету, даже не заметив, как истлела большая ее часть. Внимание его было полностью сосредоточено на чем-то другом. Нине он напоминал охотника, причем не обязательно человека – зверя, готового сидеть и ждать сколько угодно, не обращая внимания на усталость, злость или боль.

– Они все равно сюда не вернутся, – раздраженно сказала она.

– Знаю, – немедленно ответил он. – Я ни за кем и не слежу.

– Ерунда, – рассмеялась она. – Иначе можно подумать, будто у тебя столбняк.

К ее удивлению, он улыбнулся.

– Я думаю.

Она скрестила руки на груди:

– Может, поделишься?

– Я думаю о том, насколько все это пустая трата времени, и мне интересно, зачем ты меня сюда притащила.

Нина поняла, что на самом деле он вовсе не улыбался.

– Потому что я рассчитывала на твою помощь, – сказала она, неловко пошевелившись на стуле. – Джон, что с тобой? Ты же сам прекрасно знаешь. Потому что раньше ты мне помогал. Потому что я ценю твой опыт.

Он снова улыбнулся, и на этот раз у нее по спине пробежал холодок.

– И чего я добился в последний раз?

– Не знаю, – призналась она. – Расскажи. Что случилось?

– Ты знаешь, что тогда случилось.

– Нет, не знаю, – повторила она, внезапно разозлившись. – Все, что мне известно, – ты сказал мне, что до чего-то добрался. А потом стал чересчур скрытным и ничего мне больше не рассказывал, несмотря на то что я снабжала тебя информацией из Бюро, которую ты иначе никак не смог бы получить, поскольку официально тебе было запрещено принимать участие в расследовании. Я оказала тебе услугу, а ты меня отверг.

– Ты не оказывала мне никаких услуг, – сказал Зандт. – Ты поступала так, как, по твоему мнению, было лучше всего.

– Да пошел ты к черту, Джон, – огрызнулась она.

Двое за соседним столиком подпрыгнули, словно марионетки, чей хозяин неожиданно проснулся.

Нина понизила голос и быстро заговорила:

– Если ты действительно так считаешь, то почему бы тебе просто не уйти, не вернуться в свой чертов Вермонт? Здесь скоро начнутся снегопады, и ты можешь просто тут завязнуть.

– Хочешь сказать, ты помогала мне ради моей семьи?

– Конечно. Зачем же еще?

– Несмотря на то, что помогала мне изменять жене?

– Очень трогательно. Не обвиняй меня в том, что делал твой член.

Она яростно уставилась на него, Зандт – на нее. Несколько мгновений они молчали, затем Нина неожиданно опустила глаза.

Он коротко рассмеялся:

– Это должно означать, что я тут главный?

– Что?

Она мысленно выругалась.

– То, что ты отвела взгляд. Это как у зверей – знак подчинения самцу. И что, теперь, когда я снова наверху, я стану делать то, что хочешь ты?

– Ты становишься настоящим параноиком, Джон, – сказала она, хотя он, конечно, был прав. Нина поняла, что слишком много времени провела в окружении глупцов. – Я просто не хочу с тобой спорить.

– Что ты думаешь насчет волос? – спросил он.

Она нахмурилась, сбитая с толку внезапной переменой темы.

– Каких волос?

– Этот самый «человек прямоходящий» – зачем он их срезал?

– Для того, чтобы вышить имя на свитере.

Зандт покачал головой и закурил.

– Для этого не нужно целиком обривать голову. У всех девочек были длинные волосы. Но всех их нашли обритыми наголо. Почему?

– Чтобы их унизить, лишить личности. Чтобы ему легче было их убить.

– Возможно, – ответил он. – Именно так мы раньше и предполагали. Но у меня есть свои соображения.

– Может, все-таки расскажешь?

– Мне интересно – не наказание ли это?

Нина немного подумала.

– За что?

– Не знаю. Но мне кажется, что тот человек похищал этих девочек, причем девочек весьма своеобразного типа, с определенной целью. Я думаю, у него были в отношении их свои планы, но все они по каким-то причинам ему не подошли. И в наказание он лишил их того, что, по его мнению, являлось для них крайне важным.

Он отхлебнул кофе, не обращая внимания на то, что тот давно остыл.

– Ты знаешь, что делали с коллаборационистами в конце Второй мировой?

– Конечно. Женщин, которые, по общему мнению, проявили чрезмерное гостеприимство к немецким захватчикам, проводили строем по улице с обритыми головами. Для нас это достаточно унизительно. – Она пожала плечами. – Возможно, я и могла бы счесть это наказанием, но мне непонятно, какова была сама суть конфликта. Эти девочки ни с кем не имели особо близких отношений.

– Может, да, а может, и нет.

Зандт, похоже, потерял интерес к теме. Он откинулся на спинку стула и лениво разглядывал террасу. Парень за соседним столиком случайно встретился с ним взглядом и тут же поспешно его отвел. Он дал знак своей подружке, видимо намекая, что неплохо бы сходить смазать лыжи. Оба встали и скрылись в темноте.

Зандт выглядел вполне удовлетворенным.

Нина попыталась снова привлечь его внимание.

– И куда ведет этот след?

– Возможно, и никуда, – ответил он, гася сигарету. – Просто я в последнее время не особо об этом думал. Меня больше интересовало, каким образом он их выбирал, как вообще пересекались их жизненные пути. А теперь мне становится любопытно, чем именно они ему не подошли и зачем они на самом деле были ему нужны.

Нина ничего не ответила, надеясь, что он продолжит. Однако, когда он снова заговорил, речь пошла совсем о другом.

– Почему ты перестала со мной спать?

Снова застигнутая врасплох, она ответила не сразу.

– Мы перестали спать друг с другом.

– Нет. – Он покачал головой. – Все было не так.

– Не знаю, Джон. Просто так получилось. В свое время ты вроде бы не особо расстраивался по этому поводу.

– Просто принял как должное, не так ли?

– К чему ты клонишь? Хочешь сказать, что теперь уже не принимаешь?

– Вовсе нет. Это было давно. Я просто задаю вопросы, которых не задавал раньше. Стоит только начать, и их сразу появляется множество.

Нина не знала, что на это ответить.

– И чего же ты теперь хочешь?

– Я хочу, чтобы ты уехала, – ответил он. – Чтобы ты вернулась домой и оставила меня в покое.

Нина встала.

– Как пожелаешь. Мой номер у тебя есть. Если передумаешь – позвони.

Он медленно повернул голову и посмотрел ей прямо в глаза.

– Хочешь знать, что случилось? В последний раз?

Она остановилась и посмотрела на него. Его взгляд был холодным и бесстрастным.

– Да, – ответила она.

– Я нашел его.

Нина почувствовала, как мурашки побежали по спине.

– Кого нашел?

– Я выслеживал его две недели. В конце концов я пришел к нему домой. Я видел, как он наблюдает за другими девочками. И больше не мог это так оставить.

Нина не знала, сесть ей или продолжать стоять.

– И что произошло?

– Он все отрицал. Но я знал, что это он, и теперь уже он знал, что я его вычислил. Это был он, но у меня не было доказательств, а он мог сбежать. Я провел вместе с ним два дня. Но он все равно не сказал мне, где она.

– Джон, только не говори…

– Я его убил.

Нина уставилась на него и поняла, что он говорит правду. Она открыла рот, затем снова закрыла.

– А потом, два дня спустя, прислали свитер и записку.

Неожиданно он сгорбился, словно от невероятной усталости, и отвернулся. Когда он снова заговорил, голос его звучал сухо и бесстрастно:

– Я убил не того. Что ты будешь теперь делать – решать тебе.

Нина повернулась и пошла прочь по бульвару. Она усилием воли заставляла себя не оглядываться, пытаясь сосредоточиться на вершинах пальм, покачивавшихся на легком ветру в нескольких кварталах впереди.

Однако, дойдя до угла, она остановилась и обернулась. Зандт исчез. Она постояла немного, прикусив губу, но он так и не появился. Нина медленно пошла дальше.

Что-то изменилось. До сегодняшнего вечера Зандт казался вполне покладистым, но в кафе она почувствовала себя неуютно. Она поняла, что он напоминал ей не охотника, а скорее боксера, пойманного в объектив камеры за час до реального боя, когда репортеры и шоумены его уже не волнуют: он погружен в свой собственный мир, в котором не беспокоят чужие взгляды и не интересует ничего, кроме предстоящей схватки. Другие могут делать ставки на ее исход, напяливать на себя обезьяньи костюмы, напиваться до чертиков. Остальные – нести чушь насчет того, что бокс следует запретить, замкнувшись в собственных коконах, из которых никто не хочет искать выхода – никакого. Для тех, кто сражается на ринге, все по-другому. Они делают это ради денег, но не только. Это просто то, что они умеют делать. Они не ищут пути к бегству. Они ищут путь туда, где могут быть самими собой.

Визит к родителям был ошибкой. Зандт имел доступ к реальной информации и знал чуть больше, чем могло бы показаться, и уже тогда задавался вопросом, что нужно от него Нине. Какие-либо новые сведения он мог получить только от Беккеров. Ей пришлось разрешить ему поговорить с ними, но как только она вернулась в дом из сада, она сразу же поняла, что он приоткрыл дверь, которую лучше было бы держать запертой.

Ей это не было нужно. Ей не был нужен ни охотник, ни убийца. Она считала, что единственный способ выманить из логова «человека прямоходящего» – это некто, над кем тот захотел бы ощутить собственное превосходство.

Ей нужна была приманка.