Текст книги "Запретный район"

За несколько ярдов до стены переход закончился – остальная его часть уже много лет назад была разрушена властями Стабильного. На поверхности истерзанной ветрами каменной стены едва можно было разглядеть очертания когда-то существовавших в этом месте больших ворот. Они были тщательно и плотно заделаны, и от этого зрелища у меня возникло ощущение суеверного страха, как будто я намеревался вломиться в огромный мавзолей, в гробницу, вход в которую замурован, а внутри остались еще живые люди.

Следующий этап моего путешествия, понял я, слегка раскачиваясь под металлической дорожкой, будет в некотором роде вызовом моим способностям и возможностям. Следующий этап потребует от меня немалой смелости и бесстрашия. Оттолкнуться мне здесь не от чего, а надо так раскачаться, чтобы суметь пролететь вперед и преодолеть по воздуху над водой почти два ярда, имея после этого еще достаточно инерции, чтобы успеть уцепиться за что-нибудь на противоположной стороне, на самой стене. Я напрягал и расслаблял мышцы, подтягивался повыше, рассматривая и изучая зону под трубой и пытаясь высмотреть хоть что-то, за что можно будет ухватиться, не покончив при этом с собой.

Ничего такого я высмотреть не мог. Под отверстием трубы виднелся здоровенный лист ржавого металла, остатки какого-то крепления или упора или какой-то иной конструкционной штуки. Верх листа отслаивался клочьями ржавчины и превратился в опасный на вид острый зубчатый край. Если я попытаюсь ухватиться за него, то попросту останусь без пальцев, а потом свалюсь в воду, выбраться из которой не будет никакой надежды. Сама труба была около ярда в диаметре. Я оценил свои шансы точно влететь прямо в это отверстие, согнувшись и сложившись вдвое, как когда-то проделал этот безумец Снедд, но моя оценка оказалась даже ниже нуля.

Вздор, решил я. Руки уже начинали болеть от напряжения. Вздор!

Я мог бы провисеть здесь целый день или пока держат руки, если бы вдруг не получил весьма солидный импульс, побуждение к действию. Перед моим животом внезапно возник поток воздуха, и долю секунды спустя я услыхал мягкий звук «фипп», звук выстрела энергетической винтовки. Пока я дико озирался по сторонам, звук повторился.

Какой-то ублюдок стреляет по мне!

Жутко озабоченный подобным развитием событий, я начал раскачиваться взад-вперед, изо всех сил, одновременно вывернув шею и глядя назад, пытаясь определить, откуда стреляют. И ничего не увидел, однако воющий звук пули, рикошетом отлетевшей от верха металлической дорожки тридцать секунд спустя, уничтожил даже минимальные шансы на то, что это случайность.

Кто-то действительно стрелял по мне. Действительно стрелял. И ничего с этим не поделаешь. Да дайте ж мне передохнуть! – подумал я. У меня же и без того забот полон рот!

Полиция Стабильного, должно быть, поставила там кого-то, чтоб охранять дыру с внешней стороны. Вот кого я видел на Площади! Я перестал крутить шеей и спрятал голову за одну из рук, раскачиваясь теперь взад-вперед во всю мочь. Очередной раз, когда я качнулся назад, еще одна энергетическая пуля прорезала воздух там, где секунду назад располагался мой живот, и я решил наконец убраться к черту из этого гнусного положения.

Еще один выстрел, пуля просвистела позади меня, как раз когда я качнулся вперед, и я понял, что пора с этим кончать: пули ложились все ближе и ближе. Я откачнулся назад, напряг кисти и руки, а когда достиг крайней верхней точки, поднажал изо всех сил, дотерпел до момента, когда начал с ускорением лететь вперед, и отцепился.

Я был почти на грани того, чтобы все угробить к чертовой бабушке. Мне так хотелось бросить тело вперед как можно более мощным усилием, что мои ноги устремились вперед, далеко опережая остальное тело, так что на какой-то ужасный момент все выглядело так, словно я скорее всего кончу тем, что врежусь в стену спиной и разобью о нее череп. Я резко опустил ноги вниз, а руки вытянул вперед, добившись того, что на мгновение завис в воздухе в полураспрямленном состоянии. И как раз вовремя: в следующую секунду я врезался в стену чуть сбоку от трубы. И начал падать вниз, скребя руками по поверхности стены, и правая ухитрилась зацепиться за край трубы. Я тут же бросил туда и левую, пальцы скользнули вниз по поверхности древней кладки, но я удержался.

Новая пуля врезалась в камень в футе от моей головы. Бог ты мой, подумалось мне, а почему бы им ко всему прочему еще и не завязать мне глаза и не поджечь на мне одежду? Отчаянным, но осторожным броском, так, чтобы не сверзиться вниз, я подтянулся выше, к отверстию трубы. Правая рука смогла довольно далеко просунуться внутрь и с трудом ухватиться за какой-то желобок или канавку, когда новая пуля с треском ударилась в стену – еще ближе.

Чтоб тебя! – подумал я и подтянулся вверх. Перевалился через обрез трубы, влез в нее одним на удивление гибким движением, и как раз вовремя, чтобы успеть заметить, как здоровенный кусок камня вылетел из стены как раз в том месте, где секунду назад дышали мои легкие. Я пробежал на четвереньках пару ярдов в глубь этого тоннеля, пока не оказался в безопасности, потом тяжело сел. Грудь тяжело вздымалась. Все обернулось гораздо хуже, чем можно было ожидать, ситуация из похабной стала травматически похабной. Звуков выстрелов больше слышно не было, но этот охранник, что торчал снаружи, несомненно, сообщит по радио тем, кто сидит внутри, что имеет место несанкционированное проникновение через трубу.

Я, конечно, малый крутой, если судить по обычным стандартам, но я же не Снедд! Если они обнаружили меня и знают о моей попытке к ним забраться, то три пулеметчика, вооруженные тремя пулеметами, уже ждут меня, и мне с ними не справиться. К несчастью, ничего другого мне не оставалось. Назад мне ходу не было, потому что внешний страж по-прежнему торчит на своем месте, нацелив винтовку на выход из трубы. Даже если я проделаю это очень быстро, все равно у него будет полная возможность снять меня, едва я упаду в воду, а мне вовсе не хотелось погибать, будучи изрешеченным пулями, да еще и в озере из настоявшегося дерьма. Мне такая смерть представляется недостойной.

Не было смысла и торопиться лезть дальше по тоннелю и стрелять в пулеметчиков из пистолета: плотная огневая завеса из энергетических пулеметов разнесет меня на половинки, четвертушки и осьмушки еще до того, как я до них доберусь. Впереди, ярдах в пяти от меня, труба немного изгибалась, и это, видимо, было для меня единственной потенциальной надеждой. Если я стану ждать и они в конце концов сами полезут в трубу и доберутся до меня, тогда у меня будет маленький, минимальный, бесконечно малый, но все же шанс, что мне удастся первым достать хоть одного из них или, может, даже больше. Мое положение будет, конечно же, по-прежнему жутко скверным, но, по крайней мере, я еще не превращусь в труп. Вскоре после этого, возможно, все же превращусь в него, но когда у вас имеется в распоряжении всего несколько минут, каждая из них представляется ужасно драгоценной, так что стоит побороться даже за каждую пару секунд. Я пролез вперед, замер и стал ждать, держа пистолет наготове.

Повинуясь внезапному импульсу, я нащупал в кармане куртки свой видифон и набрал номер собственной квартиры. Велел холодильнику обеспечить, чтобы Спэнгл вовремя получал кормежку, и предупредить магазин, когда у него будет кончаться кошачий корм. Полагаю, он учуял, что я по уши увяз в заботах и неприятностях, потому что отказался от обычной болтовни и пожелал мне удачи. Впереди в трубе не было слышно ни звука, так что я быстренько набрал номер офиса Зенды, и на экране появилось личико Ройн.

– Ох, привет, Старк! Эй, да ты в каком-то туннеле сидишь!

– Ага. Зенда на месте?

– Господи, да нету ее, Старк! У нее в следующие семьдесят два часа сплошные встречи и совещания подряд. Что-нибудь ей передать?

Я секунду думал. Но ничего не придумал, ничего особо существенного.

– Просто скажи, что я звонил. Нет, скажи вот что: скажи, что я помню водопад.

– Непременно передам. Что ты помнишь водопад. Так и передам.

– Спасибо, Ройн.

Я услышал впереди какой-то звук, дал отбой и прижался к стене изо всех сил. Любой выстрел может оказаться критическим, решающим, так что я весь сжался, напряг руку и сам напрягся, насколько было возможно, ожидая – я отлично это понимал – неминуемой смерти.

После всего, что я проделал, всего, что я видел, длинного пути, который я преодолел, мне теперь предстояло умереть от пуль в древней канализационной трубе при выполнении не слишком важной работы. И тут я обнаружил, что мне вовсе не все равно, что меня это здорово беспокоит. И это было странно. Всего несколько лет назад мне было бы наплевать. Что-то во мне изменилось, и совсем недавно. Что-то произошло в моем организме, что-то сдвинулось и расслабилось. И теперь я чувствую себя гораздо хуже, но беспокоюсь гораздо больше. Что-то со мной происходит, а я и не знаю, что именно. И теперь, судя по всему, никогда не узнаю.

Звук повторился, и у меня невольно чуть дрогнула рука. Звук был едва слышный, но, думаю, я понял, что это такое. Я чуть приоткрыл рот, чтобы звук проникал через него и доходил до евстахиевых труб, а не только до ушей, и напряг все нервные окончания, чтобы лучше слышать. Звук раздался снова, и у меня отвалилась нижняя челюсть, сама по себе, без всякого моего участия.

Это был смех! Этим звуком точно был смех!

У меня большой опыт общения с разными мачо. За последние девять лет я успел поработать на, вместе и против огромного количества самых разнообразных солдат, полицейских, сумасшедших, боевиков и гангстеров и встречался с широчайшим спектром разных парней типа «если оно движется, застрели его» и «если оно не движется, стреляй, пока оно не задвигается». Когда подобная личность выходит на охоту, когда у него намечена жертва и она уже у него на мушке, и он уже готов разнести ее в мелкие кровавые дребезги, некоторые из них начинают смеяться. Некоторые смеются нервозно, в последнюю секунду осознав, что вот-вот сделают нечто чудовищное. Некоторые смеются от всей души, отчаянно гордясь своей силой и ловкостью, а некоторые смеются тоненьким смехом полностью и безнадежно сбрендивших, психически больных людей, смеются, когда сидящий у них внутри гнусный дьявол высовывается наружу, чтобы полюбоваться своей работой.

Однако никто из них никогда не смеялся таким смехом, который сейчас эхом отдавался от стен тоннеля и который я отлично слышал – утробным, похотливым, свидетельствующим об отличном чувстве юмора. Это был весьма неприятный смех, но настоящий, реальный.

Такое заключение напрашивалось само собой, но было столь неожиданным, что у меня ушло немало времени на то, чтобы изучить его со всех сторон. Человек, собирающийся кого-то убить, так не смеется. Однако, по крайней мере, один из охранников именно так и смеялся. Стало быть, они не собираются забираться сюда и нападать на меня. Они не знают, что я здесь.

Вам это может показаться слабым аргументом, но он как раз из той категории, что позволяла мне все эти годы оставаться в живых, и я научился доверять подобным аргументам. Вот и сейчас я понял, что у меня все еще есть шансы на успех, по крайней мере, на краткий успех. Тот парень, что в меня стрелял, вовсе не страж, не охранник. Не мог он быть охранником, потому что в ином случае он связался бы со своими коллегами, и те не стали бы вот так смеяться. И кто же он в таком случае?

Вероятно, он – член той банды, что выкрала Элкленда. У всех остальных нет никаких причин убивать вторгнувшегося сюда человека. Эти умненькие уроды поставили там, за стеной, сторожа, так, на всякий случай.

Это, конечно, было и хорошо, и плохо. Это означало, что я на правильном пути, и это было хорошо. Но это также означало, что эта банда гораздо более сплоченная и на все готовая, чем я раньше думал, а это было совсем не хорошо. Но, кроме того, поскольку это означало, что я совсем не обязательно погибну в следующие пару минут, я пришел к заключению, что по зрелом рассуждении это следует считать хорошей новостью, абсолютно прекрасной новостью, новостью из самого факаного первого ряда самых замечательных новостей.

Мне с трудом удалось уговорить себя не устраивать тут немедленно шумный праздник на всю округу, пришлось удовлетвориться тем, что я просто пересмотрел сложившееся положение. Оно, как я осознал, было таково, что все у меня вроде как развивалось полностью по плану. Оно, конечно, не было таким уж прекрасным, но вполне сойдет. Банда – это, конечно, проблема, с которой мне еще придется иметь дело в любом случае, когда настанет время. А что мне нужно делать прямо сейчас, так это просто продолжать действовать так, как я и намеревался. Я понимал, что мой план вторжения в этот Район был не слишком хорош, но сейчас чувствовал такое облегчение, что все казалось возможным, вот я и начал тихонько пробираться дальше по трубе. Я осторожно прополз через первый ее изгиб и увидел, что впереди имеется по крайней мере еще один. В конце расширяющегося тоннеля завиднелся неясный свет, и оттуда снова донесся смех. Я достиг последнего изгиба и проструился через него, словно хорошо смазанная тень или нечто столь же бесшумное.

Примерно в двадцати ярдах впереди стоял стол, громоздкий и угловатый, темного дерева. За ним сидел охранник, спиной ко мне, а еще один лениво развалился на стуле по другую его сторону.

Охранников было всего двое. И, что самое главное, они не обращали никакого внимания на выход из тоннеля, а пили что-то из пластиковых стаканов и обменивались неправдоподобными историями о своих необыкновенных сексуальных подвигах.

Да, это не элитное подразделение, не первоклассные солдаты, накачанные и всегда готовые к действию. Это просто парочка копов, подыхающих от скуки и вполне довольных своей долей, попивают себе кофеек и с радостным видом травят друг другу разные выдумки, причем оба отлично знают, что никто им не поверит. Лежавшие на столе стволы оказались вовсе не пулеметами, а всего лишь парочкой старомодных револьверов. Возможно, Снедд был последним чужаком, пытавшимся произвести вторжение, и за прошедшие с тех пор восемь лет служба безопасности несколько расслабилась.

Чего мне нельзя было делать, так это рисковать выдать себя каким-то звуком, тем более стрельбой, которая эхом разнесется по всему тоннелю. Но у меня на уме было совсем другое. Я пробирался вперед, дюйм за дюймом, пока не оказался примерно в десяти ярдах от них. Там я остановился и замер. В тоннеле становилось слишком светло, так что я не осмеливался продвигаться дальше. Я порылся в карманах, отыскивая заранее подготовленное устройство, напрягся и затем рванул вперед изо всех сил, прямо как спринтер.

Я был уже всего в паре ярдов от них, когда они меня наконец заметили, но этого мне было вполне достаточно. К тому моменту, когда они начали подниматься со своих стульев, я уже взлетел в воздух, одним прыжком достиг стола, вскочил на него, так рассчитав место приземления, что одной ногой тут же сбросил с него оба револьвера. Потом развернулся и мощным пинком отшвырнул лампу прямо в стену. Она разбилась, и тоннель погрузился во тьму. Я спрыгнул со стола и, отбежав на несколько ярдов, метнул свое устройство назад, в общем, в их сторону. Оно ударилось о стол и сдетонировало с едва слышным хлопком. И оба охранника тут же принялись чихать, кашлять и отплевываться.

После чего я рванул вперед, будто за мной черти гнались. И некоторое время бесшумно несся по тоннелю, прислушивался к звукам возможной погони, но они скоро пропали, остались далеко позади. Правда, время от времени доносились звуки хриплого кашля, но больше ничего не было.

Устройство, которое я в них кинул, – это ОРЗ-бомба. Когда она взрывается, любой, кто оказался в радиусе двух ярдов от нее, тут же валится с реально катастрофическим приступом ОРЗ. Истекающий соплями нос, головная боль, грудной кашель, ноющие мышцы – все прелести. Ни в малейшей степени не смертельно, но все, чего вам при этом хочется, – это тут же рвануть домой, залечь в постель, потеплее закутаться и смотреть старые фильмы, наливаясь галлонами горячего чая с лимоном и медом. И уж, конечно, у вас не возникает абсолютно никакого желания гоняться по погруженному во мрак тоннелю за каким-то безумцем и, вполне возможно, получить при этом пулю. Такое вам просто в башку не придет.

Я, конечно, понимал, что они тащатся за мной где-то там, далеко позади, исполняют свой долг, жалобно стеная при этом, жалуясь друг другу на боли в спине, но в том, чтобы меня поймать, они уже явно не преуспеют. Они уже выбыли из игры.

Через несколько сотен ярдов тоннель вывел меня в слабо освещенную комнату, я промчался сквозь нее, на бегу заметив в углу дверь лифта. Понятно. Именно таким путем сюда и попадали охранники. Но, поскольку лифт наверняка выходит в полицейский участок, для меня он бесполезен. Далее, за этой комнатой, тоннель вернулся к прежним своим размерам, и я прибавил ходу, понимая, что времени у меня совсем немного.

Еще через четверть мили я достиг перекрестка. Следуя путем, которым шел Снедд, я бросился в левый тоннель. Постепенный подъем пола сменился ровной поверхностью, и я понял, что нахожусь всего в нескольких ярдах под поверхностью, под улицей. Я пропустил первую встретившуюся мне лестницу, потом и вторую, но когда добрался до третьей, прыгнул на нее и тихонько полез вверх. Надо мной было закрытое крышкой отверстие люка, и я приостановился на мельчайшую долю секунды, уже забыв про Центр, про Красный, про Звук и про Натши, а думая только о Стабильном, Стабильном, Стабильном.

Мир очень мал, думал я, и мне это нравится. Мне очень повезло, я доволен и рад, что оказался здесь, потому что по ту сторону стен – сплошная, смертельно опасная пустыня. Я это точно знаю, потому что видел это, слышал об этом, учил про это в школе. Мы пытались расширить свою территорию, пытались идти дальше, чем должны были, и видите, что в итоге получилось? Все кончилось полной катастрофой. Нет, я и впрямь очень счастлив и доволен, что живу здесь. Ой, смотрите-ка, уже одиннадцать! Наверное, уже пора спать.

После этого я приподнял крышку люка, сдвинул ее в сторону и высунул голову наружу, на улицу.

Глава 05

– И последнее, еще раз все главные новости. Уровень инфляции снизился до 4,5 процента и держится на этом уровне уже третий месяц подряд.

– Колетт Уильямс, золотая медалистка Олимпиады Стабильного, в четвертый раз побила рекорд на стометровке брассом.

– Ученые из Института Принципиальных Исследований пришли к единодушному выводу, что уровень внешнего заражения, вероятно, нужно будет пересмотреть еще раз в сторону повышения. Как теперь представляется, уровень радиации вне стен Стабильного будет еще по крайней мере двести лет оставаться смертельно опасным.

– Погода: завтра ожидается ясный день, возможен небольшой дождь между 9 и 10 часами 5 минутами утра.

– А вот вам и наш подарок: завершаем программу рассказом о Джералде, говорящем утенке. Спокойной ночи!

Полчаса спустя я сидел, небрежно развалясь, в кафе в миле от тоннеля, пил вполне приличный кофе, расслаблялся, покуривая сигарету, и читал местную газету. Ученые Стабильного провели еще несколько анализов и были теперь грустно уверены, что пройдет еще не менее трехсот лет, прежде чем можно будет безопасно выходить за стену. Статья об этом была на шестой полосе. Добрые вести о прогрессе экономики располагались на первой, спортивные новости на второй и третьей, а большую половину четвертой занимали сообщения об утенке, который умеет разговаривать. Рано или поздно мне, конечно, придется взяться за работу, но пока что я полагал, что вполне заслужил чашечку кофе. Сейчас было, в конце концов, только двенадцать дня, а я не пил кофе с того момента, как вышел из своей квартиры. Я проник в Стабильный, я был жив, и все шло в точности по плану.

Ладно, следует честно признать, что в тоннеле мне вроде как здорово повезло. Трое парней с пулеметами – это было бы несколько слишком. А план, если это вас интересует, предусматривал использование ОРЗ-бомбы, чтоб при ее взрыве погас свет, после чего следовало бежать и прыгать.

Это было, следует признать, критически опасное предприятие – мгновенно нанести удар и тут же удрать, – но я же прорвался, не так ли? Что тут еще можно сказать? Мне здорово повезло, мне улыбнулась удача – неужто вы станете мне завидовать? Ну, вот и заткнитесь.

На боковой улочке, на которую я выбрался из тоннеля, оказалось только трое людей – старик с собакой и молодая домохозяйка, толкающая перед собой коляску с младенцем. Сперва они выразили легкое удивление, увидев меня, но у меня на такой случай был готовый план.

– Ну, – сказал я, отряхивая руки, – об этом вы можете больше не беспокоиться!

Они, конечно, не имели понятия, о чем я говорю, но это прозвучало очень уверенно и ободряюще, так что они тут же забыли обо всем этом и пошли дальше по своим делам. А я уверенно направился по улице, высоко держа голову, спокойный и довольный, уверенный, что все вокруг в полном порядке, а вся радиоактивная зона находится за стеной. Я свернул за угол, вышел на оживленную торговую улицу и замедлил шаг, явно убивая время, разглядывая витрины и врастая в окружающий антураж. Я сказал «явно», потому что хотя и предпринимал все усилия, чтобы казаться одним из многих, массами бесцельно слоняющихся по улицам в этот субботний день, на самом деле я просто желал свалить куда-нибудь подальше от стены.

Стабильный, решил я, совсем неплохое место. Потолок над этим Районом был довольно высок, так что здесь имелось достаточно атмосферы, чтобы заволакивать, затуманивать, закрывать почти до полной невидимости тот факт, что этот потолок вообще существует. Широкие улицы были по обе стороны обсажены деревьями, и то тут, то там попадались небольшие парки. Никто здесь не пользовался портативными телефонами, никто не пытался продемонстрировать свое превосходство над другими во владении теорией направленной мотивации персонала, здесь не пользовались услугами проституток и никто не пытался незаметно избавиться от трупа. Они просто праздно расхаживали вокруг по травке или выгуливали собак.

Товары в витринах магазинов были все старомодные, но великолепного дизайна – весь этот Район вообще смотрелся как оживший музей, как замкнутая капсула с навеки замершим временем. В Городе есть более старые места и округи, но нет ни единого, где жизнь замерла и где все живут точно так, как прежде. Там можно увидеть какие-то фрагменты былого, но не все былое, и от этого у вас может даже возникнуть некое ностальгическое чувство. По забитым народом улицам медленно проползали потешные пятиколесные машины, а телефонные будки были явно сконструированы так, чтобы тебе не было видно, с кем ты разговариваешь.

А я и не представлял, насколько странная тут на самом деле жизнь, в этом Стабильном. Они знали только то, что они знали. Насколько это их касалось, так и должно было быть. У них по-прежнему имелись районы – с маленькой буквы! – и маленькие домики с подъездными дорожками к ним и садиками перед ними; у них по-прежнему в ходу были телевизоры с плоским, непространственным изображением; они по-прежнему жили семьями, все вместе, и даже знали, где живут их дедушки и бабушки. Эти люди ничего не знали о других планетах, они ничего не знали о звездах. Они знали только о своей работе, о своих друзьях, о своей жизни.

Жизнь их вовсе не была безмятежной, как доказывала ссора двоих из-за места на парковке, но, судя по тому, что ни один из них не полез за пистолетом, все было куда лучше, чем могло бы. Улицы не были искусственно вычищены, как в Цветном, или по колено завалены всякой дрянью от обычного мусора до трупов, как в Красном, – это были просто обычные улицы. Здесь не существовало никаких альтернатив, никаких диаметрально противоположных, дико различающихся образов жизни. Все было таким, каким было, и это был для них единственно возможный вид и способ жизни. Это был их родной дом.

Никто не обращал на меня особого внимания, никто не удосужился посмотреть на меня еще раз, чего следовало ожидать, но и вселяло дополнительную уверенность в себе. Полиция явно не собиралась, да и не могла объявлять во всеуслышание, что разыскивает некоего незваного гостя извне, но может вытащить мою физиономию на телеэкраны и страницы газет, обвинив меня в каком-нибудь чудовищном преступлении, что, несомненно, вызовет гнев Стабильников.

Но чтобы проделать такое, им придется сперва выяснить, кто я такой. Единственные люди вовне Стабильного, кому известно, что я могу находиться здесь, – это люди в Центре, а также Джи и Снедд. Власти Стабильного наверняка не имеют понятия о существовании двоих последних, а что до первых, то они, даже если их спросят, и под пыткой будут отрицать сам факт моего существования. Охранники в тоннеле не разглядели толком ничего, разве только то, что я мужчина, возможно одетый в костюм. Единственные, кто, возможно, мог бы навести их на мой след и поднять тревогу, – это гангстеры, спрятавшиеся в Стабильном, те, кто удерживает у себя Элкленда. Но они здесь тоже незваные гости и ограничены в выборе средств, даже если узнают, кто я и откуда. В общем и целом положение выглядело довольно приемлемо.

Пока что.

Приняв добавку от улыбающейся официантки, я прошелся по своим пока что находящимся в эмбриональном состоянии планам на следующий этап действий. Ясное дело, первая, приоритетная задача – определить, где они держат Элкленда. Потом придется заняться выслеживанием этой банды и решать, каким, черт побери, образом выдернуть его куда-нибудь подальше от них, чтобы при этом мы оба остались целы и невредимы. После этого нужно будет как-то найти способ выбраться из этого Района, опять-таки целыми и невредимыми.

Бог ты мой!

Я решил вначале сконцентрировать все внимание на первой проблеме, потому что до тех пор, пока я ее не решу, я не могу приниматься за остальные, даже более трудные и внушающие серьезные опасения.

Вот так я всегда и работаю, понятно? При той работе, которой я занимаюсь, невозможно, да и бессмысленно пытаться составить некий унифицированный от старта до финиша, от А до Я план, прежде чем начнешь действовать. Это невозможно, потому что вначале практически не располагаешь никакой информацией, потому что времени обычно в обрез и, как в моем случае, просто потому что лень.

Я достал карту Района, которую успел прикупить по дороге, и развернул ее на столе. Это все, что я смогу изучить, пока не найду Элкленда, а лицезрение сложной сети пересекающихся улиц и смежных районов, выложенных перед тобою, помогает хоть немного сосредоточиться и напрячь умственные способности. Здесь у меня нет никаких связей и контактов, никаких зацепок, а свой видифон я отключил, поскольку не хотел рисковать – радиопереговоры вполне могут засечь. Я был один-одинешенек на этих улицах, которые я совсем не знаю. А где-то тут, среди этих улиц, прячут Элкленда.

У меня был выбор, по какому из двух путей размышлять. Банде извне никак невозможно полностью слиться с окружающими, со здешней средой. У них нет здешних историй, биографий, нет работы, нет своего жилья. Поэтому им наверняка пришлось где-то спрятаться и затаиться – в каком-нибудь заброшенном и запустелом районе, где люди то появляются, то исчезают, или в отеле, где временные жильцы – обычное явление. Альтернативой было принять как данность факт, что эти гангстеры вообще-то сами из Стабильного, но это, во-первых, представлялось мне крайне невероятным, а во-вторых, отбрасывало меня обратно на самый начальный этап работы, потому что тогда они могут прятаться где угодно. Так что первая стоящая передо мною задача была относительно простой, такой, какую я решал прежде сотни раз, хотя и в более легких условиях. Она состояла в том, чтобы определить, где вообще можно спрятаться в данном Районе.

Через пару минут я свел эту возможность к двум наиболее вероятным зонам, что немного улучшило мое настроение. Стало быть, мне уже не придется таскаться по всем улицам этого Района. При том, что Стабильный закрыт для всего остального мира, у них нет нужды в большом количестве отелей, как в некоторых частях иных Районов: все отели, что здесь имелись, кажется, были сконцентрированы в одной зоне в северной части, которая именовалась Игровой. У меня сложилось впечатление, что, судя по этому пятну на карте, тутошние обитатели за неимением других мест, куда отправиться путешествовать или отдыхать, превратили один квартал площадью в квадратную милю в некое подобие дешевого курорта, в место, где можно пожить в отпуске. На фотографиях оно выглядело не слишком привлекательно: в основном это была полоска искусственного пляжа на берегу реки, но, полагаю, это лучший выбор, если выбирать не из чего. Вторая зона, тоже выглядевшая многообещающей, представляла собой небольшой анклав в центре Района – несколько кварталов по обе стороны от железной дороги. Что-то в его расположении, то, что он задней частью упирался в склады и железнодорожные депо, подсказало мне, что если где-то в Стабильном имеется место, куда направляются все отверженные и деклассированные элементы, все изгои и отщепенцы, то это именно там.

Быстро прикончив свой кофе, я вышел на послеполуденное солнце. Оно было искусственное, конечно, но все же довольно милое. Мне потребовалось полчаса ходьбы, чтобы добраться до этого заброшенного уголка Района, и как только я понял, что нашел его, то тут же начал сильно подозревать, что это совсем не то, что мне нужно, и их здесь быть не может.

Уголок выглядел слишком анемичным, каким-то слишком жалким. Я в некотором роде знаток и ценитель пораженных бедами и несчастьями кварталов в самых разных Районах, так что могу сразу сказать, что они из себя представляют. Это было не то место, где вы стали бы прятать оружие или организовывать концерн для распространения наркотиков. Здесь было слишком чисто, слишком гладко, слишком скучно. Не могу точно сказать, чего тут не хватало: то ли чувства страха, то ли ощущения открывающихся возможностей, то ли еще чего-то. Вокруг, конечно, болталось несколько деклассированных типов, явных изгоев, типичных бомжей, но это еще ничего не означало: лично я ни за что не выбрал бы это место, чтобы здесь прятаться. Здесь не было соответствующей атмосферы, ощущения внутреннего содержания, чувства общности. Где-то ведь существуют такие места, не совсем такие же приятные, как остальные, и это, по случайности, оказалось именно таким местом. И все тут.

Конечно, для по-настоящему умных гангстеров это вполне могло оказаться именно тем, что они искали, этакая ничейная земля, на которую всем, в сущности, наплевать. Недостаточно приличное и приятное место, чтобы здесь жить, но и недостаточно скверное, чтобы донимать этой проблемой городской совет.