Текст книги "Возвращение в Яблочное королевство. Стив Джобс, сотворение Apple и как оно изменило мир"

Джобс нуждался в деньгах, и ему пришлось занять небольшую сумму из фонда колледжа, созданного специально для таких случаев. Позже он нашел работу по обслуживанию электронных приборов, которые использовались на факультете психологии для изучения поведения животных. На старшего преподавателя Рона Файла, в ведении которого находилась лаборатория и электронные приборы, произвел впечатление и сам Джобс, и знания, приобретенные юношей в Калифорнии. «Он был очень хорош. Зачастую простым ремонтом дело не ограничивалось. Все заканчивалось полной переделкой».

Несмотря на то что Джобс теперь чинил садки для рыбы и помогал разрабатывать более эффективные мышеловки, денег все равно не хватало. Помещение, которое он снимал, не отапливалось, и когда он сидел дома, гадая по «Книге перемен», то всегда надевал толстый пуховик. Несколько недель он жил на диете, три раза в день питаясь кашей из овсяных хлопьев Roman meal и молока, принесенного из студенческой столовой. Джобс вспоминал, что одной коробки хлопьев ему хватало на неделю: «Через три месяца, жуя только Roman meal, я совсем свихнулся».

Чтобы как-то поддержать Джобса, Коттке со своей подругой подкармливал его. Все трое перестали ходить в кафе Meat by Monsanto и стали вегетарианцами. Они перепробовали огромное количество разновидностей неочищенного риса, бананового и овсяного хлеба, рекомендованного пособиями по вегетарианству и макробиотике. Жизненные обстоятельства и любопытство привели к тому, что духовные искания и интерес к мистике у Джобса и его друзей приобрели практический характер. Они пытались пробудить новые области сознания и омолодить тело, экспериментируя с разнообразными наркотиками и диетами. Наркотики использовались скорее по метафизическим соображениям, чем ради удовольствия, а диету они связывали с другими аспектами жизни.

Джобс увлекся идеями Арнольда Эрета, прусского исследователя XIX века, автора книг «Целебная система бесслизистой диеты» и «Рациональное голодание». Джобса заинтриговало утверждение Эрета, что диета является основой физического, умственного и духовного омоложения и что накопление слизи и других продуктов жизнедеятельности губительно для организма. Эрет с безапелляционностью Архимеда выводил формулу: V = P – O, что в переводе для непосвященных означало жизнеспособность равняется энергия минус преграда. Он учил, что психические заболевания вызваны «давлением газа на мозг», которое можно излечить голоданием, а также что из рациона необходимо полностью исключить такие продукты, как мясо, алкоголь, жиры, хлеб, картофель, рис и молоко. Эрет рекомендовал специальные диеты для очищения от слизи, сочетавшие инжир, орехи и зеленый лук или тертый хрен с медом.

Джобс принялся изучать рацион высших приматов и даже исследовал их костную структуру. Даже много лет спустя он не отказался от своих убеждений: «Я верю, что человек должен питаться фруктами. И отдаюсь этому с присущей мне страстью». Какое-то время Джобс рассказывал друзьям об опасности белого хлеба, утверждая, что тот полон слизи, и стал обедать салатом из моркови. Фридланд вспоминал: «Его навязчивой идеей было избавление от слизи». Подобно Эрету, хваставшемуся, что он два года прожил на одних фруктах, Джобс экспериментировал с голоданием, начиная с двух дней и постепенно доводя этот срок до недели. Он наблюдал, как его кожа приобретает разные оттенки в зависимости от диеты, научился выходить из периодов голодания при помощи большого количества воды и богатой волокнами растительной пищи, а потом пришел к убеждению, что человек должен питаться исключительно фруктами, и с энтузиазмом воспринимал результаты своих экспериментов: «Через несколько дней ты чувствуешь себя великолепно. Через неделю – просто фантастически. Ты полон сил: ведь тебе не надо тратить энергию на переваривание пищи. Я был в отличной форме. Казалось, могу в любой момент встать и дойти до самого Сан-Франциско, если, конечно, захочу». Элизабет Холмс, дружившая с Джобсом, так вспоминала его увлеченность: «Когда он начинал что-то проповедовать, то мог быть очень настойчивым».

У других были свои причуды; Роберт Фридланд стал последователем учения, соединявшего диету, наркотики и философию. Они с Джобсом медитировали под ставшей уже привычной музыку ситара, окутанные благовониями, а с фотографии на них смотрел маленький плотный мужчина с оттопыренными ушами и седой щетиной, завернутый в плед. Это был индийский гуру Ним Кароли Баба, которого прославил Ричард Алперт в своей книге «Будь здесь и сейчас» (Be Here Now), где рассказывалось о том, какие изменения произошли в его сознании, когда он сменил преподавание в университете на медитацию и размышления в одном из удаленных уголков Индии. Фридланд не устоял перед искушением и лето 1973 года провел в Индии, слушая проповеди Ним Кароли Баба; вернулся он с огромным количеством рассказов, которые незамедлительно поведал своим младшим товарищам. Он рассказал им о сеансах медитации внутри огненного круга, о купании в ледяных реках, описал «наэлектризованную атмосферу любви».

В начале 1974 года Джобс решил, что средства для достижения наэлектризованной атмосферы любви может обеспечить компания, выпускающая электронику. Он покинул окрестности колледжа Рид, вернулся в родительский дом в Лос-Альтосе и занялся поисками работы. Он не стремился найти что-то очень выгодное или постоянное – просто работу, которая позволила бы ему скопить деньги на путешествие в Индию. Однажды утром, листая раздел объявлений в газете San Jose Mercury, он заметил предложение компании Atari, специализировавшейся на производстве видеоигр. Джобс ничего не знал о ней, но провел не один час за игрой в Pong, симулятор настольного тенниса, который Atari устанавливала в вестибюлях гостиниц, барах, в залах для пинбола и в боулинг-клубах.

Появление Джобса в приемной офиса Atari в Саннивейле заметил бдительный секретарь. Главный инженер Эл Элкорн вспоминает: «Мне позвонил секретарь: «У нас тут парень. Он либо чокнутый, либо действительно что-то умеет». Вид у него был довольно неряшливый. Он говорил не умолкая, утверждал, что знаком с тридцать пятой моделью калькулятора HP. Заявлял, что может сделать из сорок пятой модели HP секундомер. Намекал, что работал на HP. Я был впечатлен. «Отлично», – сказал я и поверил ему на слово». Элкорн – жизнерадостный толстяк – предложил Джобсу должность техника с оплатой пять долларов в час. Джобс, не разбиравшийся в опционах на акции и других привилегиях, предлагаемых компаниями из Кремниевой долины, согласился. Друзья удивились, что ему удалось устроиться на работу. Билл Фернандес, например, считал, что у Джобса для этого недостаточно квалификации: «Продавцом, наверное, он был хорошим. Но не думаю, что Джобс был таким уж крутым инженером».

Джобс вошел в число первых пятидесяти сотрудников Atari и надолго окунулся в корпоративную жизнь компании, где череда новаторских идей стойко выдержала все удары со стороны менеджмента. Компанию основал – и он же ею руководил – Нолан Бушнелл, сын поставщика цемента из Юты; первый свой опыт в бизнесе он приобрел в Университете Юты, где продавал блокноты для студентов близлежащих университетов с расписанием занятий и знаменательными датами. В 1972 году, в возрасте двадцати восьми лет, Бушнелл продемонстрировал свою первую видеоигру. Computer Space понравилась инженерам, но была слишком сложна для неискушенной публики.

Потерпев неудачу с видеоигрой, Бушнелл решил открыть собственный бизнес по производству видеоигр и обслуживанию автоматов для игры в пинбол. Он арендовал гараж и назвал свою компанию Syzygy – просто потому, что это было последнее слово на букву «s» в словаре. Через несколько недель Бушнелл обнаружил, что фирма с таким названием уже существует, и сменил имя на Atari (термин из японской игры го, обозначающий ситуацию, аналогичную шаху в шахматах), однако первая реклама выглядела так: «От компании Atari, разработка Syzygy».

Бушнелл смотрел на бизнес как на «своего рода войну» и использовал все уловки: дипломатию, шарм, хитрость и угрозы, – чтобы задобрить своих работников и сбить с толку конкурентов. Этот человек ростом под два метра, предпочитавший дорогие костюмы, цветные рубашки и галстуки в горошек, стал счастливой звездой для Atari. «С Ноланом скучать не приходилось, – вспоминал один из основателей компании. – Он всегда хотел получить все сразу». Чтобы убедить главного инженера Элкорна приступить к разработке Pong, он сказал, что игру заказала компания General Electric. «Я не вел никаких переговоров с General Electric, – вспоминал Бушнелл, – но мне хотелось проверить, на что способен Эл». Никто, в том числе и сам Бушнелл, не возлагал особых надежд на Pong: «Я не думал, что она будет хорошо продаваться».

Первый автомат с прикрученным снаружи приемником для монет установили в Andy Capp’s Cavern, популярной в Саннивейле бильярдной. Почти сразу стало ясно, что электронная игра приносит больший доход, чем установленные в баре автоматы для игры в пинбол. Через несколько дней четвертаки до отказа забили приемник для монет, а через несколько недель очередь из желающих сыграть в Pong растянулась за пределы бара.

Игра пользовалась огромным успехом, но влиятельные люди относились к компании с подозрением. Кое-кто из банкиров полагал, что это одно из ответвлений мафии. Поставщики уклонялись от продления кредита фирме, которая выглядела так, словно могла испариться в любую минуту. Чтобы успокоить потенциальных инвесторов, Бушнелл основал дочернюю компанию Kee Games, укомплектовав ее конструкторами, менеджерами и планами из Atari. По словам Бушнелла, новая компания была образована для выпуска параллельной линейки игр, чтобы собирать деньги, которые могли уйти к потенциальным конкурентам. Образование Kee Games сопровождалось серией тщательно продуманных пресс-релизов, и впоследствии Бушнелл с некоторым оттенком презрения заявлял: «Есть много способов использования прессы для достижения стратегического преимущества». Когда Kee Games начала процветать и пошли слухи, что компания не прочь отделиться от Atari, Бушнелл выступил с успокаивающим заявлением: «Мы рады, что руководство Kee и Atari смогли урегулировать проблемы, которые привели к изначальному расколу».

У Бушнелла лучше получалось управлять прессой, чем компанией. Многие из его первых работников не желали тратить время на рутинные корпоративные обязанности, такие как докладные записки и совещания. Приверженец всего необычного, Бушнелл приносил на мозговой штурм марихуану и не скрывал своего убеждения, что наркотики и алкоголь помогают рождению оригинальных идей. Прием на работу сотрудников был таким же непредсказуемым. Один из кандидатов был изумлен, когда в комнату вдруг ворвался Бушнелл и задал один вопрос: «Вы шпион Bally?» – и исчез, довольный тем, что не взял на работу предателя. Повседневные обязанности навевали на него скуку, и для управления компанией Бушнелл нанял своего шурина, психиатра. Финансовый контроль был настолько слаб, что три месяца продаж одной из игр, Trak Ten, были в буквальном смысле выброшены на ветер, пока бухгалтер не обнаружил, что игру продавали на 100 долларов дешевле себестоимости. Бушнелл признавал, что «мы составляли контракты, которые другая сторона могла обойти». Он также не хотел передавать управление квалифицированному совету директоров и следил за тем, чтобы владеть большей половиной пакета акций компании.

Тем не менее за первые три года Atari сумела продать видеоигр на 13 миллионов долларов и использовала успех Pong, выпустив такие варианты, как Dr. Pong – отделанную деревом модель, предназначенную для установки в приемных врачей, стоматологов и в больничных холлах; а также Puppy Pong в виде пластиковой собачьей конуры. На волне первого успеха Atari построила большую фабрику, однако вскоре обнаружилось, что для ее полной загрузки не хватает заказов. Убытки принесло и решение Бушнелла открыть производство в Японии. Не облегчали жизнь сезонные колебания, спад в экономике страны, недостаток венчурного капитала, а также распространенное мнение о несерьезности индустрии развлечений.

Несколько раз, особенно в период с весны по осень 1974 года, когда будущее Atari зависело от успеха игры Gran Trak, автомобильного симулятора, компанию от банкротства отделяла всего лишь одна неделя. В один из таких тяжелых моментов Бушнелл расплакался во время ланча, думая, что все потеряно. Поставщики отказывались отгружать комплектующие, кредиторы толпились в приемной. Бурные события затронули и наемный персонал. Рон Уэйн, одно время работавший в компании, говорил: «Работа в Atari напоминала вождение автомобиля с резиновым рулевым колесом». У Стива Джобса сложилось свое впечатление о компании, которая вряд ли могла войти в учебники по ведению бизнеса: «Там всегда царил хаос. Компания плохо управлялась».

Тем не менее большинство сотрудников Atari были людьми консервативными и считали Джобса странным. Он совал нос в работу других инженеров и не скрывал своего презрения к их работе. Бушнелл вспоминал, что Джобс «регулярно называл других парней тупыми говнюками». Сам Джобс говорил: «Их инженеры оказались довольно слабыми, и я был лучше большинства из них. Я смог выделиться только потому, что остальные никуда не годились. Хотя на самом деле я никакой не инженер». Как бы то ни было, внешний вид Джобса, его обеды из йогурта, строгая приверженность бесслизистой диете и убежденность, что питание фруктами позволяет обойтись без душа, сделали его нонконформистом в глазах сослуживцев. По собственному признанию, Джобс не замечал враждебности, которую он вызывал. Наконец Элкорн, пытаясь сохранить мир в лаборатории, разрешил Джобсу приходить на работу поздно вечером. «Инженеры его не любили. От него исходил странный запах».

Несмотря на отсутствие формального образования в области электроники, Джобс быстро преодолел дистанцию между техником и инженером. Одним из его первых заданий стало усовершенствование игры Touch Me. Не выходя за границы технических характеристик, Джобс заставил микросхемы работать так, чтобы получить на экране нужную картинку. Он разобрался в тонкостях, разработал новую схему и существенно улучшил игру. Возняк восхищался работой Джобса: «Он творчески подошел к делу. Понял, как то же самое можно сделать проще и лучше. Это работа инженера».

Когда Джобс решил, что должен вместе со своим другом из колледжа Дэном Коттке поехать в Индию и на месте познакомиться с топографией и интеллектуальной атмосферой цветистых рассказов Роберта Фридланда, то попросил Элкорна оплатить перелет. Просьба была встречена холодно. «Чушь собачья. Я не дам денег на поездку к твоему гуру». Но в конечном итоге они нашли компромисс. Некоторые игры, поставляемые Atari в Западную Германию, становились источником телевизионных помех, и немецкие инженеры не могли справиться с этой проблемой. Элкорн прочел Джобсу краткий курс по контурам заземления и согласился оплатить билеты в Европу, попросив передать привет гуру.

Приезд Джобса в Европу вызвал у немцев переполох, и они звонили Элкорну, спрашивая, кого он им прислал. Джобс (расстроенный тем, что не смог найти в немецком языке эквивалент слова «вегетарианец»), быстро устранил помехи в машинах Atari.

Судя по рассказам приятелей, путешествие Джобса и Коттке в Индию выглядит чередой картинок, запечатлевших невинных юношей за границей, доверчивых американцев, слегка растерявшихся от многочисленных ашрамов, свами и садху. Коттке называл путешествие «своего рода аскетическим паломничеством, если не считать того, что мы не знали, куда направляемся». До приезда Коттке Джобс несколько недель прожил в Индии один и в последующие годы вспоминал это время как череду сюрреалистических картин. Он присутствовал на большом религиозном празднике Кумбх-мела, который раз в двенадцать лет проводился в городе Харидвар в северной части Центральной Индии. «Семь миллионов человек, – вспоминал Джобс, – в городе размером с Лос-Гатос». Он увидел выходящих из реки священнослужителей, наблюдал за пламенем погребальных костров и телами усопших, плывшими вниз по течению Ганга. В одном из монастырей он встретил парижского модельера, а гуру, очарованный гладкой кожей Джобса, затащил его на гору и обрил наголо. Он провел беспокойную ночь в заброшенном храме, сидя у костра в виде трезубца. Его единственным компаньоном был поклонник Шивы с всклокоченными волосами и телом, покрытым пеплом, который до самого рассвета попыхивал трубкой с марихуаной.

Коттке и Джобс, одетые в белые штаны и жилеты, обосновались в Нью-Дели. Ночные прогулки заводили их в трущобы, где дома были построены из ржавых листов железа и разбитых контейнеров, коровы жевали мусор, а люди спали на койках, выставленных прямо на тротуар. Вылазки из Дели они совершали на автобусах с погнутыми бамперами и маленькими металлическими сиденьями; до некоторых йогов приходилось добираться несколько дней. Они брели вдоль рек, стирая ноги сандалиями. В руках у них были бутылки с водой. Очарованные магией Тибета, они добрались до подножия Гималаев, но остановились в старинном курортном городе Манали, где оба заразились чесоткой от грязного постельного белья.

Ним Кароли Баба и его плед к тому времени уже превратились в пепел на погребальном костре, однако Джобс и Коттке из чувства долга посетили Каинчи. Они ходили среди ярких икон и пластмассовых фигурок Кришны и наткнулись на ашрам, оскверненный музыкантами, которым платили за исполнение религиозных гимнов. Несмотря на произошедшие с городом перемены, друзья прожили в Каинчи около месяца, снимая однокомнатную бетонную хижину у семьи, владевшей картофельной фермой. Жилище было достаточно удобным, позволяло спокойно, без помех читать и имело еще одно достоинство: оно располагалось рядом с полем конопли. Джобс и Коттке высушивали растения, а потом курили. Примитивным хозяйством занималась жена фермера, которая продавала им буйволиное молоко, подогретое и подслащенное. Однажды Джобс стал возмущаться, что она разбавляет молоко водой. Жесты помогли преодолеть языковой барьер, и женщина назвала Джобса преступником. На рынке Каинчи торговцы продавали фрукты с тележек, запряженных осликами, и Коттке вспоминал, что Джобс отчаянно торговался: «Он везде внимательно изучал цены, выяснял реальную стоимость товара и начинал торговаться. Он не хотел, чтобы его обдирали как липку».

Жаркое и трудное лето избавило Джобса от многих иллюзий об Индии. Он обнаружил, что Индия гораздо беднее, чем ему представлялось, и был поражен несоответствием между состоянием страны и окружавшим ее ореолом святости. Он усвоил урок, скрывающийся за пестрым мельканием йогов, дашранов и пран, садху и столов для пуджи. «Мы не найдем места, где за месяц достигнем просветления. Впервые я задумался, что Томас Эдисон, возможно, сделал для мира намного больше, чем Карл Маркс и Ним Кароли Баба, вместе взятые».

В Калифорнию Джобс вернулся похудевшим – из-за приступа дизентерии, – с короткой прической и в индийских одеждах, которые были на тысячи лет старше, чем осциллографы и Pong. Нэнси Роджерс вспоминала: «Он был таким странным, когда вернулся. Смотрел на меня широко раскрытыми глазами не мигая. Мог подойти, взглянуть на подарки, которые сам дарил, и спросить: «Где ты это взяла?» Такое впечатление, что он хотел расстаться».

Джобс вернулся из Индии осенью 1974 года, и начался полуторагодовой период его метаний. Интересы Стивена делились между компанией Atari с ее переменчивым миром потребительской электроники и тремя сотнями акров фермы в Орегоне, которой управлял Роберт Фридланд (ферма принадлежала его богатому родственнику). Но сначала Джобс направился на север, в город Юджин в штате Орегон, в старинный отель, превращенный калифорнийским психиатром Артуром Яновом в «Орегонский центр чувств». Джобс, который прочел популярную книгу Янова «Первичный крик» (The Primal Scream), заплатил тысячу долларов и записался на двенадцатинедельный курс терапии, которая должна была избавить его от глубоко спрятанных проблем. Янов и его ученики из «Орегонского центра чувств» предлагали очищение эмоциями. «Чувство – вот то единственное, на чем основывается первичная терапия… Мы стремимся найти чувство, которое говорит: «Папочка, будь добрее. Мама, ты так нужна мне». Джобсу стало любопытно: «Это показалось мне интересным. Ты мог заглянуть в собственную жизнь и вступить в новую область чувств. Нужно было не думать, а делать: закрыть глаза, задержать дыхание, погрузиться в себя и выйти из этого состояния более мудрым».

Джобс искал в книгах Янова ответ на глубоко личные переживания. Когда ему исполнилось двадцать, вопрос о его усыновлении и биологических родителях стал для него чрезвычайно важным. Нэнси Роджерс вспоминала: «Иногда ему до слез хотелось увидеть мать». У Роберта Фридланда было свое объяснение: «Стив очень хотел познакомиться с родителями, чтобы лучше познать себя». Джобс мог часами рассуждать, строя предположения о своих биологических родителях. Друзья подшучивали над ним, говоря, что он либо армянин, либо сириец. Джобс всерьез занялся поиском родителей, и ему удалось кое-что узнать: «Оба преподавали в университете. Отец был приглашенным профессором математики». Джобс говорил, что в усыновлении было по крайней мере одно преимущество: «Оно позволило чувствовать себя чуть более независимым». После трех месяцев, проведенных в Юджине, Джобс утратил веру в Янова и его методы. «Он предлагал готовое, консервативное решение, которое выглядело излишне упрощенным. Стало ясно, что никаких глубоких прозрений не предвидится».

Разочаровавшись в «Орегонском центре чувств», Джобс вернулся в Калифорнию, снял комнату в Лос-Гатосе, где по часу медитировал на восходе солнца, и снова начал работать в Atari. Там он по-прежнему вызывал неприязнь. Бушнелл заметил напряженную атмосферу, которая сложилась в лаборатории из-за Джобса, и назначил его на должность консультанта. «Я предупредил возможные неприятности. Я сказал: «Эй, парни, если он не нужен вам, то нужен мне». Бушнелл ценил упорство Джобса: «Когда он хотел что-то сделать, он представлял мне график, рассчитанный на дни и недели, а не на месяцы и годы. Мне это нравилось». Джобс снова работал по вечерам и занимался разными проектами. Тем временем Возняк открыл для себя видеоигры и стал частым гостем в Atari, где подолгу играл на стоявших на сборочной линии автоматах. Несколько недель он даже потратил на разработку и изготовление собственной версии Pong, где впервые столкнулся с необходимостью выводить изображение на телевизионный экран.

Возняк также помог Джобсу выполнить задание Бушнелла, решившего, что ему нужна игра, в которой игрок отбивает мяч, разрушающий кирпичную стену. Бушнелл предложил Джобсу вознаграждение, связав его с количеством микросхем, использованных в игре. Уменьшение числа микросхем не только удешевляло производство, но и делало игровую приставку надежнее. Джобс заручился помощью Возняка, по мнению которого «Стив не был способен разработать такую сложную штуку». Друзья трудились над проектом несколько ночей подряд – Возняк рисовал схемы, а Джобс собирал прототип.

На Бушнелла игра произвела впечатление, и он предложил Возняку перейти на работу в Atari – в любой момент, как только тот пожелает. Однако Эл Элкорн, лишь много лет спустя узнавший о вкладе Возняка, считал, что «разработка блестящая, но не технологичная, поскольку техники не знали, как ее настраивать». Игру пришлось полностью переделывать, прежде чем ее выпустили под названием Breakout.

Тем временем Джобс, которому не терпелось уехать в Орегон, обнаружил, что они с Возняком получат заработанные семьсот долларов только через две недели. Он настоял, чтобы всю сумму выдали в тот же день, и исчез на ферме Фридланда, зародив подозрение в пуританине Возняке. «Я понятия не имел, чем они там занимаются», – вспоминал Возняк. У спешки, в которой создавалась игра Breakout, было еще одно последствие: и Возняк, и Джобс заболели мононуклеозом[17]17
  Инфекционный мононуклеоз – острое вирусное заболевание, которое характеризуется лихорадкой, поражением зева, лимфатических узлов, печени, селезенки и своеобразными изменениями состава крови.


[Закрыть].

Первые симптомы Джобс почувствовал сразу после приезда на ферму. В названии ранчо Фридланда, «Единая ферма» (All One Farm), присутствовал намек на мистицизм, на представление об универсальной сущности и понятии высшего бытия. Кроме того, Фридланд дал новорожденному сыну индийское имя, себе – тоже. («Он называл себя Сита Рам Дас, но мы по-прежнему звали его Робертом», – рассказывал Коттке.) Местоположение фермы указывалось в «Путеводителе по духовным общинам» (The Spritual Community Guide), и он привлекал многочисленных бродяг, попрошаек-наркоманов, посетителей соседних храмов Кришны, а однажды его даже навестили пациенты психиатрической больницы. Для десятка постоянных гостей, к числу которых принадлежал Джобс, ферма стала источником ежедневных драм и трудностей. Курятники были превращены в примитивные ночлежки, а воду из источника провели в баню, которая топилась дровами. Джобс провел электричество в амбар, и Фридланд удивился его умению обращаться с кабелями и схемами.

Очарование Востока не отпускало гостей «Единой фермы». Они практиковались в медитации, подолгу спорили по поводу запрета марихуаны и других наркотиков, а также проводили много времени в беседах о возможности вести праведную жизнь. Пользоваться инсектицидами и гербицидами на полях и огородах было запрещено; на ферме посеяли озимую пшеницу, поставили ульи для пчел и пропагандировали достоинства органического земледелия. При помощи бензопилы они обрезали ветки яблонь и слив в запущенном фруктовом саду, где созрел урожай яблок гравенштайн. «Стив занимался яблоками», – вспоминал Фридланд. Они делали сидр и оставляли его на ночь на каменном крыльце, где он постепенно превращался в яблочную водку.

Джобс был так увлечен своими экспериментами с диетой, что иногда после ужина искусственно вызывал у себя рвоту. Много лет спустя он признавался, что ферма преподала ему «настоящий урок жизни в коммуне». «Однажды я спал под столом в кухне, – вспоминал он, – и посреди ночи все приходили и таскали из холодильника чужую еду». Джобс чувствовал, что превращается в шестеренку деревенской машины, и немного разочаровался в своем друге. «Роберт идет по тонкой грани между харизматичным лидером и мошенником». Кроме того, Джобса не устраивали тенденции, наблюдавшиеся на «Единой ферме». «Дело приняло слишком материалистический оборот. Люди поняли, что просто гнут спину на Роберта, и потихоньку начали разбегаться с фермы. Меня все это тоже порядком достало, и я уехал».