Текст книги "Живые иконы. Люди веры, вернувшие миру надежду"

Глава 5. Отец Лев Жилле: монах в городе, странник по многим мирам

Всю полноту учения латинских отцов можно найти на Востоке, точно так же как всю полноту учения греческих отцов можно найти на Западе. Рим дал Палестине святого Иеронима. Восток дал Западу Кассиана и особо почитает римлянина из римлян, папу Григория Великого. Святитель Василий признал бы своим братом и наследником святого Бенедикта Нурсийского. Святая Макрина обрела бы сестру в лице святой Схоластики. За святым Алексием, «человеком Божиим», «бедным человеком под звездами», следует нищий странник святой Бенедикт Лабр. Святому Николаю показалось бы близким горячее милосердие святого Франциска Ассизского и святого Винсента де Поля. Святой Серафим Саровский увидел бы, что пустыня расцветает под ногами отца Шарля де Фуко и назвал бы святую Терезу из Лизьё «радость моя»[105]105
  Orthodox Spirituality, 2^nd ed. Crestwood NY: SVSP, 1978, рр. x-xi. Биографический материал здесь взят из превосходной подробной биографии Элизабет Бер-Сижель: Lev Gillet: «Un moine de l’église d’ Orient». Paris: Cerf, 1993, в английском переводе: Lev Gillet: ‘a monk of the Eastern Church’, trans. Helen Wright. Oxford: Fellowship of St Alban and St Sergius, 1999.


[Закрыть].

Сложный человек, бродячий монах

Среди действительно необычных людей русской эмиграции была сестра Иоанна (Рейтлингер), монахиня-иконописец, тесно связанная со своим духовным отцом, священником Сергием Булгаковым[106]106
  См.: Kari Kotkavaara. Progeny of the Icon. Ebo: Eboakadenis Förlag, 1999.


[Закрыть]. После нее остались удивительные иконы. В часовне св. Василия Великого ныне закрытого Дома Содружества св. Албания и преп. Сергия в Лондоне она создала две замечательные фрески, по-разному воссоздающие то ви́дение «Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви», которое жило в святых мужчинах и женщинах, несмотря на века раскола и расстояние[107]107
  Их репродукции можно увидеть в изданной в Cerf франкоязычной биографии Элизабет Бер-Сижель на с. 312 и 313 [см.: Художественное наследие сестры Иоанны (Ю. Н. Рейтлингер). Москва – Париж: Русский путь – YMCA-Press, 2006. Илл. 62–80]. (В настоящее время эти росписи находятся в православной церкви Св. Анны в Нортгемпшире, Великобритания. – Прим. ред.)


[Закрыть]. На одной из стен перед круглым куполом Великой Церкви Святой Софии в Константинополе изображены Антоний Великий и Дорофей, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст, Григорий Нисский, Николай, Анастасий и Макрина. На противоположной стене, перед апостолом Петром в Риме, собраны Бенедикт, Женевьева Парижская, Лев Великий, Мартин Турский, Августин, Моника и Ириней Лионский. Собрание этих и других святых Церкви, Западной и Восточной, как и в приведенном выше тексте о. Льва, – это образы не только того, чему он учил и о чем писал, но и того, кем он сам был, образы христианской, церковной жизни, которой он старался жить.

В эпоху, когда Великая схизма и другие разделения церквей продолжали разъединять людей веры, в век войн, кризисов и стремительных социальных перемен явилось и чудо экуменического движения, порой слабый, а порою дерзкий порыв к восстановлению изначального единства Церкви. Подобно своим друзьям, которые также представлены в этой книге, – Павлу Евдокимову, о. Сергию Булгакову и матери Марии (Скобцовой), о. Лев стал своего рода паломником по церквям, поистине гражданином и обитателем различных миров.

Маленький монах был человеком огромной души и удивительно открытой и разнообразной жизни – он жил как в западном, так и в восточном монастырях, затем среди русской эмиграции и бездомных Парижа, Лондона, Бейрута и Женевы. Друг всей его жизни и биограф, сама участница зигзага церковной истории в этом веке, Элизабет Бер-Сижель уловила нечто от донкихотского характера и бунтарской жизни о. Льва. В написанной ею биографии она называет его, как и мы здесь, противоречивым, но полным глубокого смысла наименованием «монах в городе», а также «странником по многим мирам».

Несомненно, он и был таким – подлинным монахом бенедиктинского ордена Западной Церкви и монахом Восточной Церкви, хотя за всю свою долгую жизнь в монастыре он жил сравнительно небольшое время. У о. Льва была душа странника. Он никогда не привязывался к одному занятию, должности или месту. Он родился 6 августа 1893 года, на праздник Преображения, в Сен-Марселине в Изере во Франции, в молодости служил в действующей армии во время Первой мировой войны, изучал психологию и философию в университете. Впервые перевел на французский «Толкование сновидений» Фрейда, прибегал к помощи психоаналитика и на всю жизнь приобрел чувствительность к сложному устроению и страданиям души. После войны вступил в Орден св. Бенедикта в аббатстве Клерво в Люксембурге. Его монашеское призвание привело его в аббатство Фарнборо в Англии, где он служил и трудился под началом одного из вождей движения за литургическое возрождение о. Фердинанда Каброля. Его избрали для дальнейшего обучения и отправили в бенедектинский колледж Сан-Ансельмо в Рим, где он крепко подружился с двумя монахами, вместе с которыми позднее станет основателем, по крайней мере духовным, Шеветоньского монастыря в Бельгии, объединившего традиции Запада и Востока.

Позже священническое служение и работа ученого заставят его объездить Европу и Ближний Восток. Недолго пробудет он в новосозданной монашеской общине в Украине и послужит священником в миссии недалеко от Ниццы. После присоединения к Православной Церкви о. Лев стал настоятелем первого франкоязычного православного прихода в Париже. Послужил капелланом во множестве мест, окормляя русских и других заключенных французских тюрем, в общежитии матери Марии, в часовне св. Василия в доме Содружества св. Албания и преп. Сергия в Лондоне. В промежутках между этими служениями и после них он был странствующим проповедником и наставником отшельнической жизни, духовным отцом и советником епископов, священников, монахов, церковных молодежных движений и множества обычных людей. В некоторые периоды своей жизни он жил не столько за счет священнических жалований или стипендий, сколько в качестве независимого писателя, редактора, переводчика, исследователя. А самое главное, он был посредником, путешествующим во множестве «миров» – в мире прошлого века и современности, в мире западных христианских церквей и традиций и в мире Востока, между клириками и мирянами, интеллигенцией, художниками и простыми рабочими и, важнее всего, – между откровенно мирским, даже безбожным миром и реальностью Бога и Его Царства, которую он переживал со всей глубиной мистического опыта. Некоторые из его самых известных книг написаны в форме диалога между душой и Господом, «молитвы вслух».

Итак, Господи, неужели это оно? Действительно и только лишь это? Это и есть весь закон и все пророки? Возлюбить всем сердцем… Возлюбить Того, Кто прежде возлюбил нас, возлюбить всех, кого Он любит, всех мужчин, всех женщин, всех существ… Да, дитя мое, это и есть то самое, и в этом всё. Всё «прочее» имеет ценность лишь как выражение, исполнение в разнообразных формах того изначального импульса, который есть Моя бесконечная Любовь… Пересадка сердца, ставшая возможной в наше время, – чудесное знамение духовной реальности. Отдать свое сердце другому, принять сердце другого… Это притча беспредельного торжества Любви…[108]108
  In Thy Presence. Crestwood NY: SVSP, 1977, рр. 71–72.


[Закрыть]

Годами многие труды о. Льва публиковались под псевдонимом «Монах Восточной Церкви». Этот псевдоним, сначала придуманный во избежание полемики, остался и впоследствии для сохранения анонимности и, пожалуй, из-за некоторой сопутствующей ему таинственности. Отец Лев был во многих отношениях странником. Он выбрал путь, которым редко шли западные монахи, путь, который вел далеко на Восток, в небольшой экспериментальный греко-католический монастырь в Уневе, неподалеку от Львова, в той местности, что тогда называлась Галицией, а сейчас это – Украина. Он был пострижен в монахи и позднее рукоположен выдающимся деятелем митрополитом Андреем Шептицким. Но о. Лев был жителем Запада, французом, и стало очевидным, что установить связь между церквями Запада и Востока он сможет только вернувшись обратно на Запад, не в Уневе в Галиции. И он вернулся во Францию, сначала в миссию среди русских эмигрантов, а затем в Париж, где влился в русскую эмиграцию. Впоследствии единственный епископ этой западноевропейской епархии, тогда Московского Патриархата, митрополит Евлогий принял его в Православную Церковь и в ее священство простым сослужением Божественной литургии в домашней церкви Трубецких в Кламаре 25 мая 1928 года.

С этого момента и далее о. Лев служил в православных храмах Европы и Ближнего Востока. Оставаясь жителем Запада, он, тем не менее, несомненно был священником и «монахом Восточной Церкви». В этом он стал предшественником, вместе с Элизабет Бер-Сижель, многих других членов западных церквей в XX веке, перешедших в Восточную Церковь – для некоторых странный и даже соблазнительный шаг. Тем не менее Павел Евдокимов, мать Мария и многие русские эмигранты пришли к мысли, что разрушительная большевистская революция имела и весьма положительные следствия: прибытие восточных православных на Запад, возникновение молитвенного общения, совместные исследования и работа. Как это ни удивительно, но в Восточной Церкви появились выходцы из Западной Церкви, мужчины и женщины, чья любовь к Церкви восстановит и создаст мосты между разделенными церквями.

Прожив долгую жизнь таким странником, о. Лев был отпет своим другом и младшим коллегой митрополитом Сурожской епархии Московского Патриархата Антонием (Блумом). В греческом православном соборе в Лондоне, в дополнение к молитвам православной заупокойной службы митрополит Антоний прочел молитвы из римского миссала. Даже в своей смерти о. Лев пытался жить в единой Церкви. Он считал себя священником Православной Церкви, что не мешало ему быть священником для всех христиан, проповедуя в Гайд-Парке, так же как и в протестантских церквах в Лондоне и других местах, проводя семинары для православных, англикан, католиков и протестантов, иными словами, служа всему народу Божьему, как и его друг Павел Евдокимов, так, будто бы никогда не было расколов.

Очень точно характеризует загадочный характер о. Льва тот факт, что после его смерти его давняя коллега по дому Содружества св. Албания и преп. Сергия Хелле Гиоргиадис заявила в печати, что, как уже давно полагали некоторые, о. Лев Жилле, никогда не покидая Католической Церкви, «просочился» в Православную Церковь почти как шпион[109]109
  Helle Georgiadis. «The witness of Fr. Lev» // Chrysostom, 8 (1980): рр. 235–238. См. также ответ епископа Каллиста (Уэра) в Chrysostom, spring (1981): pp. 16–17.


[Закрыть]. Так она поняла один горячий обмен мнениями, когда брала у него, уже восьмидесятилетнего, интервью о людях и событиях, способствовавших созданию связей между Востоком и Западом в 1920-е годы, таких как основание бенедектинского монастыря в Амэ (Бельгия), призванием которого стало преодоление границ между Западом и Востоком. Отец Лев был одним из его основателей, наряду с о. Ламбером Бодуэном и о. Оливье Руссо, хотя сам никогда не жил в этой общине. Этот монастырь, и ныне существующий в Шеветони, приобрел всемирную известность благодаря тому, что монахи в нем служат как по западному, так и по восточному обрядам. Во время упомянутого интервью о. Лев воскликнул, что «всегда считал себя католическим священником, который находится в полном общении со славянской Православной Церковью»[110]110
  См.: Georgiadis. «The witness of Fr. Lev», pp. 235–238, и Behr-Sigel. Lev Gillet, pp. 9–12, 441–442.


[Закрыть]. Вряд ли это было раскрытием некоего темного, глубоко секретного церковного шпионажа, хотя действия некоторых лиц в 20-е годы XX века, в частности епископа Мишеля д’Эрбиньи, обладавшего определенными «способностями» для работы в России и на Востоке, могли давать повод так думать.

Учитывая исключительность его личности, граничащую с эксцентричностью, такого рода высказывания о. Льва с некоторой натяжкой можно было бы довести и до такой интерпретации, потому что в письмах к семье и бывшим коллегам, начиная с 1920-го года и до конца жизни, он говорил как идеалист, признающий раскол между церквями, но верящий, что разделения могут быть преодолены многими путями – молитвой, святостью, полноценной церковной жизнью. Важно отметить, что подобное ви́дение кафоличности, единства вопреки разделению не было уникальным или характерным для одного о. Льва. Это ви́дение разделяли его давние друзья – Павел Евдокимов и Элизабет Бер-Сижель, друзья, которые искренне любили о. Льва, хотя и серьезно расходились во взглядах по некоторым важным вопросам. Это было ви́дением, равно как и целью, и многих других замечательных представителей русского религиозного возрождения, таких как о. Сергий Булгаков, о. Николай Афанасьев, о. Иоанн Мейендорф, о. Александр Шмеман и о. Александр Мень, о которых рассказано в этой книге[111]111
  Zernov. The Russian Religious Renaissance, р. 196 [Зёрнов Н. Русское религиозное возрождение. С. 264].


[Закрыть].

Казалось, о. Лев опровергает любую типологию личности. Он был страстен и ревностен, исключительно скрытен и откровенен одновременно. О нем отзывались как о как ребячливом и открытом, доступном и при этом зачастую сложном, погруженным в себя и сумасбродном человеке. Хотя его мышление и было прямолинейным, его дружба – глубокой и длительной, а его отношение – теплым и открытым, он оставался загадкой, тайной даже для тех, кто знал его на протяжении всей жизни. Именно это впечатление и передает огромная биография, написанная Элизабет Бер-Сижель, в основе которой – более чем шестьдесят лет дружбы и переписки и которая сейчас доступна также и в английском переводе. В этом исполненном явных противоречий человеке была удивительная решимость и умение преодолевать конфликты, которые ведут к разрушению и разделению. Отец Лев был очарован и преображен духовностью Русской Православной Церкви с ее тягой к «кенозису», самоумалению Христа, и епископ Каллист (Уэр) называет монахов Восточной Церкви самыми кенотическими личностями. Епископ Каллист цитирует одно из ранних писем о. Льва:

Чем больше я наблюдаю за собой, тем больше вижу, что жизнь, посвященная созиданию и организации, жизнь, которая приносит позитивные результаты и успех, – не мое призвание, хотя из послушания я бы мог работать в этом направлении и даже добиваться определенных результатов. Меня больше привлекает путь потерь – жизнь, свободно отдающая себя, без видимого положительного результата, ибо результат известен одному Богу, словом – потерять себя, чтобы обрести себя[112]112
  Письмо от 9 марта 1928 г. в: Contacts, 49, no. 180, 1997, 309. Это одно из серии писем о. Льва к его епископу, митрополиту Андрею (Шептицкому), недавно обнаруженных в архивах Львова, выдержки из которых и перевод сделаны Элизабет Бер-Сижель. Также см.: Cyril Korolevsky. Metropolitan Andrew Sheptytsky, Serge Keleher, ed. and trans. Fairfax VA: Eastern Christian Publications, 1997.


[Закрыть].

Учитывая долгую жизнь и писательскую плодовитость о. Льва, его личность и труды едва ли поддаются краткому описанию. Оливье Клеман предпочитал исследовать темы, которые он считал ключевыми для мышления о. Льва, те реалии, которые не только сформировали этого необыкновенного монаха и священника, но которыми он жил: жизнь во Христе, универсальность без релятивизма и Бог как тот, кто страдает вместе с нами[113]113
  См. его предисловие «Le pére Lev Gillet: grand théologien du Dieu souffrant et de l’Amour sans limites» в антологии работ о. Льва Au cœur de la fournaise. Maxim Egger, ed. Paris/Pully: Cerf – Le Sel de La Terre, 1998, pp. 9–23.


[Закрыть].

В присутствии страдающего Бога: любовь без границ

Обратимся прежде всего к тому, как о. Лев переживал внутреннее, теснейшее общение с Богом, Который не только «кенотичен» и страждет вместе с нами как Агнец, закланный от создания мира (Откр. 13:8), но Который также есть «Любовь без границ», Кого он часто называл «Господь Любовь»[114]114
  См.: Elisabeth Behr-Sigel. Alexandre Boukharev: un théologien de l’église orthodoxe russe en dialogue avec le monde moderne. Paris: Beauchesne, 1977; P. Evdokimov. Le Christ dans le pensée russe, L’amour fou de Dieu. Paris: Seuil, 1973; и мою статью: The God Whose Power is Weakness, Whose-Love is Foolish: Divine Philanthropy in the Theology of Paul Evdokimov // Sourozh, 60, 1995, рр. 15–26.


[Закрыть]. Хотя о. Лев был ученым и писал научные работы, к примеру исследования об Иисусовой молитве, о мессианских представлениях, о взаимоотношениях между христианством и иудаизмом, о литургическом годе, его чтениях, текстах и праздниках, многие из его книг, опубликованных под псевдонимом «Монах Восточной Церкви», берут свое начало в проводимых им ретритах и семинарах. Шла ли речь о Добром Пастыре, Неопалимой Купине, Святом Духе, беседе с Иисусом или присутствии Бога в обычном трудовом дне – всё это в некотором смысле откровение о том, что, подобно молитве, это проникновение в общение с Богом, равно как и в отношение Бога к нам. Кроме того, мне кажется, что все эти темы обращены не только к слушателям его семинаров, но дают возможность и нам заглянуть во внутреннюю беседу о. Льва и его отношения с Богом, а также понять его пастырский подход к людям.

Отца Льва занимает не столько экзегеза Неопалимой Купины в третьей главе Исхода. Скорее, в его понимании Бог есть огонь, который горит, но не сжигает.

Бог есть огонь. Бог есть Любовь. Бог есть самораспространяющаяся эмоциональная сила, дарующий себя огонь. Века спустя после того, как Моисей увидел языки пламени горящего куста, то же самое пламя слилось с языками пламени в Пятидесятницу и с тем пламенем, которое возгорелось в сердцах учеников на пути в Эммаус. Говоря, что Господь есть огонь любви, мы, конечно же, утверждаем истину, которая опрокидывает многие наши идеи, фактически все наши идеи[115]115
  The Burning Bush. Springfield IL: Templegate, 1976, pp. 12–13.


[Закрыть].

Здесь мы подходим не только к самой сути того, что хотел сказать о. Лев на семинаре в конце 1960-х в Плеши, но и к тому, что составляло смысл его служения, а именно: с помощью поразительной истины Писания противостоять изжившим себя, даже ложным представлениям о Боге, посеянным среди людей разного рода религиозными учениями и практиками. Кажется, с самых первых лет своей работы с беженцами и, в частности, с Русским студенческим христианским движением о. Лев был особенно заинтересован в тех, кто пребывает вне Церкви, вне христианства и вне каких-либо традиционных религий. Обращаясь к участникам семинаров в эпоху «смерти Бога», он говорит, что, возможно, само слово «Бог» ныне перегружено ложными значениями. Для многих «Бог» – слишком абстрактный, пустой термин. Почему бы просто не отождествить Его с тем, что для нас есть высшая реальность, – с любовью и говорить о Нем и с Ним как с «Господом Любви» или «Господом Любовью»? Текст повествования Исхода здесь не случаен, ведь Моисей при Неопалимой Купине спрашивал об имени, о Его имени.

Ты спрашиваешь, как Мое имя. Я Бытие. Я Бытие, которое ты видишь присутствующим в этот самый момент. Взгляни перед собой. Ты видишь куст, который горит, не сгорая. Ты видишь Огонь. Бытие, которым Я являюсь, – это Бытие огня. Эти языки пламени возвещают Мою любовь. Мое пламя не разрушает. Обжигая, оно очищает и превращает в себя, делает частью себя. Мое пламя не нуждается в том, чтобы его поддерживали. Оно дарит себя, отдает себя. Я Дар, который никогда не прекращает отдавать себя… Я безграничная Любовь[116]116
  Burning Bush, рр. 17–18.


[Закрыть].

Вплетая в рассказ псалом 103 (104) восточно-христианской вечерни, о. Лев рассуждает о вечной, безграничной природе Любви, которая есть Бог, прослеживая вселенские и всеобщие связи, заложенные в творении. В горах, в утесах, в бурях, океанах, в каждом мужчине и каждой женщине – во всём живет Бог, безграничная Любовь. Не стоит беспокоиться, что Троица и Иисус Христос не открылись Моисею: хотя во времена Моисея Бог еще не открыл Себя как Троица и не стал плотью, Он был Богом Любви. В истории пророка Осии и его жены-блудницы, как понимает ее о. Лев, сказано, что «спонтанная реакция, первый ответ на открытие Безграничной Любви» есть надежда, что дверь надежды открыта всем, независимо от того, кто мы и что мы сделали со своей жизнью. Безграничная Любовь зовет нас обратно как любимых, надевает кольцо на наш палец, открывает дверь к общению с собой, к брачному пиру.

В этом тексте о. Лев признает, что для него это было главным открытием: нужно начинать не с нашей любви к Богу, не с нашего исполнения заповедей ради любви к Нему, но, напротив, с той всепоглощающей любви, которую Господь имеет к нам и которой Он является для нас. «Я пришел возвестить его тебе, ибо ты муж желаний» – вот весть ангела пророку Даниилу (Дан. 9:23). Послания Иоанна подтверждают это. Но о. Лев ведет нашу мысль дальше, к страданиям Бога за нас и из любви к нам.

Божественную Любовь можно сравнить с атмосферным давлением, которое нас окружает, поддерживает каждое существо и давит со всех сторон. Любовь охотится за каждым существом, ищет тропу, ведущую в сердце, через которую Любовь может проникать повсюду. Разница между грешником и святым в том, что грешник закрывает свое сердце для Любви, в то время как святой открывает себя той же самой Любви. В обоих случаях Любовь одна и та же и давление одно и то же[117]117
  Ibid., pp. 33–34.


[Закрыть].

Безграничная любовь ко всем – и к преданным, и безразличным. Осия зовет обратно свою неверную жену и вновь обручается с ней в любви. Другая блудница, Раав, спасает израильских шпионов и в свою очередь спасается во время разрушения Иерихона (Евр. 11:30–31). Красная веревка, которую она вывешивает из окна, уберегает Самого Иисуса, Который привечал тех, кого отвергала церковь Его времени – мытарей, женщин, пойманных в прелюбодеянии, одержимых, прокаженных, тех, кого, как считалось, наказал Бог болезнями и напастями. Мытари и блудницы первыми войдут в Царство Божие (Мф. 21:31). Отец Лев напоминает нам, что не только Раав становится частью рода Давидова и, как следствие, родословия Иисуса, частью Его родословия становятся и прочие, полюбившие «вне правил», – Фамарь и Вирсавия, не говоря уже о самом царе Давиде.

Проявляющаяся здесь тенденция усиливается размышлениями о. Льва над дилеммой апостола Петра о «чистом» и «нечистом» в его виде́нии в Иоппии (Деян. 10:15). Можно сказать, что здесь присутствует совершенно иная, гораздо более радикальная этика Хорива, Неопалимой Купины, Безграничной Любви. Наше собственное понимание того, что справедливо и правильно, противоречит Безграничной Любви. Любовь упраздняет закон, норму, мораль, согласно которым человек упорно пытается искать меру вещей, искать справедливости. Закон был упразднен Христом. Теперь мы поступаем хорошо, по правде, правильно не потому, что обратное противоречит Закону, но потому, что Христос умер и воскрес за нас. Это не ситуативная этика, но отрицание легализма. Более того, здесь мы начинаем понимать более глубокий радикализм о. Льва, присущий, безусловно, не ему одному, но всегда свойственный духу Восточной Церкви, что выражается не только в богослужебных текстах и обрядах, но и в мыслях таких писателей, как Достоевский. То, что может казаться нам или даже священнослужителям «неправильным», может быть «правильным» в очах Божиих. Справедливо и обратное утверждение. Тот, кто явным образом находится в общине верных, кто тщательно соблюдает обряды и следит за мелочами, по «внутренней истине» может быть очень далек, может находиться вне собрания. Величайший грех, как указывал Сам Христос, – не нарушение правил, но действия против Любви или без Любви.

Отец Лев раздвигает эти границы.

Этика Безграничной Любви требует, чтобы мы всегда были в состоянии увидеть присутствие Божие в самом грехе, который совершает грешник… Не думайте, что я утверждаю, что Бог одобряет или поощряет грех. Я просто имею в виду, что в самом акте греха в некоторой степени присутствует Бог … всё, что происходит, – дурные деяния или добрые – берет начало в бытии Бога. Только потому, что Бог дал нам наше бытие (или, скорее, дал нам его в пользование), мы существуем и в тот момент, когда совершаем грех. В этот самый момент Бог мог бы забрать у нас наше бытие, мог бы уничтожить нас. Но Он сохраняет нам жизнь, которую мы получили от Него, даже когда эта жизнь обращена против Него. Более того, Господь Любовь в своем бесконечном милосердии позволяет, чтобы грех содержал некоторые позитивные элементы[118]118
  Burning Bush, рр. 48–49.


[Закрыть].

Отец Лев вполне конкретен. Запрещенные сексуальные отношения не оправдываются и не искупаются толикой нежности, кратким мгновением самоотдачи или сострадания. И, однако, эта «искра» от Неопалимой Купины – знак того, что Безграничная Любовь присутствует в этих отношениях. Бог присутствует даже во сношениях проститутки с ее клиентом, между двумя любовниками. Бог постоянно «являет Свое милосердие, зачастую самым неожиданным и всегда новым для нас образом. Даже когда кто-то не может остановиться, не может выйти за рамки своего поведения, остается место для Любви и открытость со стороны Любви. Никто не отвергнут и не выброшен вон». Восточная Церковь, утверждает о. Лев, как и его друг Павел Евдокимов и их общий учитель о. Сергий Булгаков, знает бесконечное сострадание Божие, и потому исповедь – скорее лечение, чем наказание, совместная ревность кающегося и исповедника в молитвенном искании пути Божия, чтобы грешник услышал Христовы слова: «Встань, возьми постель твою и ходи… Прощаются тебе твои грехи. Иди и не греши больше»[119]119
  См.: P. Evdokimov. «L’eschatologie» // Le buisson ardent. Paris: Lethellieux, 1981, рр. 135–167, также In the World, Of the Church: A Paul Evdokimov Reader, рр. 11–36.


[Закрыть].

Это не верность правилу, не соответствие стандарту, но зачастую трудное усилие «поступать так, как поступал Господь по отношению к этому грешнику и этому греху, другими словами, я пытаюсь любить его или ее вне греха»[120]120
  Burning Bush, р. 51.


[Закрыть]. Многие видят здесь угрозу, ведь такое поведение сталкивает нас с Богом, совершенно не похожим на нас, свободным прощать, любить, отметать оскорбления без обиды и мести. Ту же глубокую мысль Павел Евдокимов находит у отцов: Бог никого не принуждает любить Его, но стучится в двери наших сердец, ждет, как просящий в Своей «безумной любви», желая даже разделить с нами «хлеб нашего страдания». Иметь ум Христов, видеть очами Божиими значит преображать человека и ситуацию, которые перед нами.

Возлюбить всем своим сердцем, как самого себя: Евангелие претворяет в это весь закон и пророков… Речь идет о том, чтобы отдать все свое сердце любви, сердце чистое, как чистое вино, нерастленное и цельное, сердце, которое нельзя поделить или отдать частично. В свете этого, возможно, было бы полезно пересмотреть наше современное понимание чистоты или, точнее, целомудрия. Очень часто мы даем негативное определение целомудрию, то есть для нас это не более чем вопрос воздержания. Но целомудренное сердце, чистое сердце – это цельное, всеобъемлющее, полноценное сердце, которое отдает себя Богу и людям во всей своей полноте. Настоящий грех против чистоты – предложить Богу, человеку, мужчине, женщине поддельную любовь, любовь, которая не может никогда быть цельной, сердце, которое не может никогда быть «целым»[121]121
  Burning Bush, р. 51.


[Закрыть].

Как и в виде́нии апостола Петра, считает о. Лев, сегодня перед нами развернуто огромное полотно со множеством тварей и вещей, которые нашему обычному религиозному и нравственному чувству кажутся «нечистыми», со многими вариантами образа жизни и ситуациями, которых, как нам кажется, следует избегать, дистанцируясь и от тех, кто в них задействован. Он особо выделяет наркотическую зависимость, гомосексуальность и аборты, которые остаются такими же реальными и сейчас, более чем тридцать лет спустя. Но о. Лев слышит слова Бога Любви:

Среди этих конкретных вещей есть и те, которые Я совершенно очистил. Другие Я очищаю прямо сейчас. Но Я не могу очистить или простить без внутреннего изменения грешника. Я прошу вас участвовать в Моей работе по очищению – вашей молитвой, вашим состраданием к грешнику (не ко греху), вашим благоговейным открытием Моей совершенной чистоты, которая тайно действует в самой сердцевине видимой нечистоты, так что ее поглотит Мое пламя… Отделите совершенно отрицательное от положительного, существующего в каждом проступке… Соедините всё, что в грешнике происходит от Меня и продолжает оставаться Моим, и соедините себя со Мной в Моем усилии преобразить то, что не от Меня. Расширьте свое сердце до размеров Моего сердца[122]122
  Ibid., р. 52.


[Закрыть].

Здесь есть надежда, что действительно «все будут спасены», импульс одновременно веры и любви, которая видит, как св. Григорий Нисский, Ориген и в наше время современник о. Льва, о. Сергий Булгаков, обещание конечного апокатастасиса, конечного воскресения всех в Царство[123]123
  Sergius Bulgakov. L’épouse de l’Agneau: La creation, l’homme, l’église et la fin, trans. Constantin Andronikof. Paris: L’Age d’Homme, 1984, pp. 268–416 [Булгаков С. Невеста Агнца. Париж: YMCA-Press, 1945. C. 575–586].


[Закрыть]. Как сердит, бесит, окаким ужасным заблуждением предстает это сознанию столь многих в нашей Церкви! Каким странным, сумбурным и беспорядочным кажется им этот подход, эта попытка приписать Богу такое отношение к людям. Насколько более ужасен был бы мир, если подобная этика стала бы общераспространенной! Наверное, более чем полвека назад о. Лев уже был введен в заблуждение вседозволенностью окружавшей его культуры, сбит с толку психологическими теориями и психоанализом, которые изучал в аспирантуре, запутан сложными, озабоченными людьми в Париже, Женеве, Лондоне, Бейруте и многих других местах. А может быть, дело совсем не в этом, а в том, что о. Лев, тянувшийся к Восточной Церкви и ее Преданию, почувствовал здесь живые и открытые, творческие, свободные движения Бога Любви, всегда ищущие заблудшую душу, превосходящие правила и стереотипы?

Отец Лев заключает свою беду на семинаре о Неопалимой Купине, которую я здесь воспроизвел близко к тексту, случаем, произошедшим под конец приключений апостола Павла во время его путешествия в качестве узника в Рим, где он должен был предстать перед судом (Деян. 28). Пережив кораблекрушение, промокшие и продрогшие, путешественники были милосердно приняты дикарями – обитателями острова Мальта. Мальтийцы развели большой костер, чтобы путешественники могли согреться и обсохнуть. Более того, они, после того как первая помощь была оказана, взяли выживших к себе в дома, чтобы накормить, дать ночлег и оказать необходимую помощь. Если мы действительно служим Богу Любви, подводит итог о. Лев, мы должны так же, как жители Мальты, искать потерпевших крушение, где бы они ни были, промокших и оцепеневших от дождя и холода, давать им огонь, огонь любви, огонь Неопалимой Купины, огонь безграничной Любви.

Бог, Который есть бесконечная Любовь, Который страдает со Своими созданиями, нисходит к нам, чтобы помочь, прощает и спасает нас, но без угроз и принуждения, Бог, «безумный» в Своей любви к нам, явно противоречащий не только нашему чувству справедливости, но преступающий и Свой собственный закон и его следствия, именно этот Бог и есть единственный Бог в сочинениях «Монаха Восточной Церкви». Снова и снова эти темы повторяются в беседах на семинарах о. Льва, позднее записанных и опубликованных[124]124
  Такие как: Jesus: Dialogue with the Savior (NY: Desclée, 1963).


[Закрыть]. Два таких небольших сборника, изданных вместе под одним названием, «В Твоем Присутствии», особенно хорошо раскрывают характерный подход о. Льва, глубину его мыслей. В первом из них, «Безграничная Любовь», снова идет речь о Том, Кто обращается к нам из Неопалимой Купины, Кто открывает нам иное имя, не то, каким мы обычно и бездумно пользуемся – «Бог». Итак, Господь Любовь, Безграничная Любовь делает первый шаг нам навстречу и показывает, что Он не укладывается ни в какие наши представления о Нем и при этом Он ближе к нам, чем мы друг к другу.

Этот Бог есть Триединый Бог, Которого явил Христос, – Отец, Сын и Святой Дух. Впрочем, как указывает Элизабет Бер-Сижель, сознательные поиски о. Львом иного, более простого и более понятного пути могли быть совокупным следствием общения со столь многими людьми, находившимися вне христианства либо в силу пребывания в других традициях и общинах, таких как иудаизм, ислам и буддизм, либо в силу отчуждения от христианской веры в результате опыта прошлого и настоящего. К тому же не столь уж необычно в современную эпоху выбирать повседневный язык, события и опыт обыденной жизни для общения с Богом и Его любовью, возвещенной в Писаниях, литургии, иконах и богословии церковного Предания. Отец Лев искал то, что Эмиль Бруннер называл «точкой контакта», Питер Бергер – «сигналами трансценденции», самыми основными, даже «прототипическими человеческими жестами», в которых Господь присутствует, встречает нас и бывает встречен нами[125]125
  Peter L. Berger. The Sacred Canopy: Elements of a Sociological Theory of Religion. NY: Anchor Doubleday, 1967; and A Rumor of Angels: Modern Society and the Rediscovery of the Supernatural, 2^nd ed. NY: AnchorDoubleday, 1990, рр. 59–85.


[Закрыть].

Здесь есть многое из того, что мы слышали в беседах о Неопалимой Купине, но также и новые рассуждения. Личностный характер Бога Любви, Его неослабное стремление, чтобы мы разделили Его любовь, Его постоянное сострадание нам – вот о чем снова и снова говорит о. Лев, отвечая, скорее всего, на ту жажду и разочарования, которые перенес сам и которые встречал вокруг, среди верующих и неверующих. Тем из нас, кто предпочел бы такую веру, в которой Бог пребывает на Своих небесах, а всё прочее – на своем месте, он напоминает об активности Бога, Который ищет нас и опрокидывает наши планы.