Текст книги "Справедливость. Как поступать правильно?"

Вынашивание детей за деньги

Уильям и Элизабет Стерн – супружеская чета, проживающая в американском городе Тенафлю. Уильям – биохимик, Элизабет – детский врач. Они очень хотели ребенка, но зачать собственного не могли, во всяком случае, не создавая риска для жизни Элизабет, которая страдала рассеянным склерозом. Супруги связались с центром репродукции, который устраивал «суррогатные» беременности. Центр распространял рекламные объявления и искал «суррогатных матерей» – женщин, готовых выносить ребенка для других людей в обмен на денежное вознаграждение³¹.

Одной из женщин, откликнувшихся на объявления, была Мэри-Бет Уайтхед, 29-летняя мать двоих детей и жена мусорщика. В феврале 1985 г. Уильям Стерн и Мэри-Бет Уайтхед подписали контракт. Мэри-Бет согласилась на искусственное оплодотворение спермой Уильяма и обязалась выносить, родить ребенка и передать его Уильяму Стерну. Она также согласилась отказаться от своих материнских прав на ребенка, что позволяло Элизабет Стерн усыновить ребенка. Со своей стороны, Уильям согласился выплатить Мэри-Бет вознаграждение в размере 10 тыс. долл. (вознаграждение выплачивали при получении ребенка) и оплатить медицинские расходы. (Кроме того, Уильям Стерн выплатил центру репродукции 7500 долл. вознаграждения за устройство сделки.)

После нескольких искусственных оплодотворений Мэри-Бет забеременела и в марте 1986 г. родила девочку. Стерны в ожидании скорого удочерения ребенка назвали ее Мелиссой. Но Мэри-Бет Уайтхед решила, что не сможет разлучиться с дочерью, и захотела оставить ее у себя. Она бежала с дочерью во Флориду, но Стерны получили судебное предписание, требовавшее, чтобы Уайтхед передала ребенка им. Полиция Флориды нашла Мэри-Бет, ребенка отдали Стернам, а вопрос о воспитании ребенка был вынесен на рассмотрение суда штата Нью-Джерси.

Рассматривавший дело судья должен был решить, следует ли обеспечивать исполнение контракта силой. Что, по вашему мнению, было бы правильным решением дела? Чтобы упростить задачу, сосредоточимся не на юридической, а на моральной стороне дела. (Как оказалось, в Нью-Джерси в то время не было закона, который разрешал или запрещал бы контракты о суррогатном материнстве.) Уильям Стерн и Мэри-Бет Уайтхед заключили контракт. Рассуждая морально, спросим: следует ли обеспечить выполнение этого контракта силой?

Сильнейший аргумент в пользу выполнения контракта – то, что сделка есть сделка. Двое взрослых людей пришли к соглашению и добровольно заключили контракт, суливший выгоды им обоим. Уильям Стерн должен был получить ребенка, имевшего с ним генетическое родство, а Мэри-Бет Уайтхед получила бы 10 тыс. долл. за 9 месяцев «работы».

Надо полагать, что это была необычная коммерческая сделка. Возможно, вы будете колебаться, решая, следует ли обеспечивать исполнение контракта по одной из двух причин. Во-первых, вы можете усомниться в том, что женщина согласилась выносить и родить ребенка и отказаться от него за деньги, будучи не в полной мере информированной. Могла ли она на самом деле предвидеть, что будет чувствовать, когда настанет момент расставания с ребенком? Если нет, то можно утверждать, что согласие, которое она дала вначале, было обусловлено потребностью в деньгах и отсутствием адекватного представления о том, каково это – расстаться со своим ребенком. Во-вторых, можно счесть куплю-продажу детей или аренду репродуктивной способности женщин предосудительными деяниями даже в том случае, если обе стороны свободно соглашаются с ними. Можно утверждать, что такая практика превращает детей в товар и эксплуатирует женщин, превращая беременность и вынашивание детей в бизнес, который генерирует доходы.

Судью Гарви Соркоу, рассматривавшего дело «малышки М» (оно получило известность именно под этим названием), не убедило ни одно из этих возражений³². Он отстаивал соглашение, ссылаясь на священность контрактов. Сделка есть сделка, и у матери, родившей ребенка, нет права нарушать контракт просто потому, что она передумала³³.

Судья коснулся обоих возражений. Во-первых, он отверг мысль о том, что согласие Мэри-Бет было не вполне добровольным, а потому и не вполне искренним:

«Ни одна из сторон не обладает подавляющей силой на переговорах. Каждая из сторон получала то, что хотела получить. Цена за услуги, которые должна была выполнить каждая из сторон, была определена и зафиксирована, условия соглашения были согласованы сторонами. Ни одна из сторон не принуждала другую к заключению соглашения. Ни у одной из сторон не было опыта, который ставил бы другую сторону в невыгодное положение. При ведении переговоров ни у одной из сторон не было преобладающей силы»³⁴.

Во-вторых, судья Соркоу отверг мысль о том, что суррогатное материнство равносильно торговле детьми. Судья счел, что Уильям Стерн, биологический отец девочки, не покупал ребенка у Мэри-Бет Уайтхед: он заплатил за вынашивание ребенка. «Отец не покупал ребенка при рождении. Генетически и биологически это его ребенок. Он не может купить то, что уже принадлежит ему»³⁵. «Поскольку ребенок был зачат от спермы Уильяма, начинать надо с признания того факта, что это его ребенок», – рассуждал судья. Следовательно, ни о какой продаже ребенка не может быть и речи. И 10 тыс. долл. были выплачены Уайтхед за услугу (беременность), а не за продукт услуги (то есть не за ребенка).

Коснувшись утверждения, что предоставление подобной услуги является эксплуатацией женщин, судья Соркоу выразил несогласие с ним. Он сравнил оплачиваемую беременность с оплатой, получаемой мужчинами за сдачу спермы. Поскольку мужчинами разрешено продавать сперму, женщинам следует разрешить продавать их репродуктивные способности: «Если мужчина может предлагать средства продления рода, то и женщина должна иметь равное право делать то же самое»¹⁶. «Утверждать обратное, – заявил Соркоу, – равносильно отказу женщинам в защите законом, равной той, которую предоставляют мужчинам».

Мэри-Бет Уайтхед подала апелляцию в Верховный суд штата Нью-Джерси. Единодушным решением членов Верховного суда штата решение, принятое судьей Соркоу, было отменено. Верховный суд штата постановил, что договор о суррогатном материнстве не имеет юридической силы¹⁷. Суд передал попечение о ребенке Уильяму Стерну на том основании, что это соответствовало интересам ребенка. Помимо контракта, суд счел, что Стерны лучше позаботятся о воспитании Мелиссы, но восстановил Мэри-Бет Уайтхед в статусе матери ребенка и попросил суд низшей инстанции определить права посещения ребенка ее биологической матерью.

Обращаясь к суду с письмом, председатель суда Роберт Вилентц отверг контракт о суррогатном материнстве. Он утверждал, что этот контракт не был действительно добровольным и равносилен продаже ребенка.

Во-первых, согласие было дефектным. Согласие Мэри-Бет выносить ребенка и отдать его после рождения не было по-настоящему добровольным, поскольку не было вполне информированным:

«По условия контракта биологическая мать в безотзывном порядке принимает обязательства до того, как она осознает силу уз, привязывающих ее к ребенку. Она никогда не принимает абсолютно добровольного, информированного решения, поскольку совершенно ясно, что любое решение, принятое до рождения ребенка, не является информированным в самом важном смысле этого слова»¹⁸.

После рождения ребенка мать может принять информированное решение лучше. Но к этому времени ее решение несвободно, а вынужденно «угрозой судебного процесса и материальным стимулом в виде платежа в 10 тыс. долл.», что делало решение биологической матери «менее, чем вполне добровольным»³⁹. Более того, нужда в деньгах увеличивает вероятность того, что бедные женщины «предпочтут» стать суррогатными матерями для богатых, а не наоборот. Судья Вилентц предположил, что и это обстоятельство ставит под сомнение добровольный характер подобных соглашений: «Мы сомневаемся, что бездетные пары из бедных слоев общества найдут суррогатных матерей среди женщин из более богатых слоев»⁴⁰.

Итак, одна из причин признания контракта недействительным – сомнительность, дефектность согласия. Но Вилентц выдвинул и вторую, более фундаментальную причину:

«Отодвигая в сторону вопрос о том, насколько сильной могла быть потребность этой женщины в деньгах и насколько существенным было ее понимание последствий, мы предполагаем, что ее согласие в данном случае не имеет значения. В цивилизованном обществе есть вещи, которые нельзя купить за деньги»⁴¹.

Вилентц доказывал: коммерческое суррогатное материнство равносильно продаже детей, а продажа детей, какой бы добровольной она ни была, дурна, неправильна. Вилентц отверг довод о том, что оплачивают суррогатное материнство, а не ребенка. Согласно контракту, 10 тыс. долл. должны быть выплачены только после передачи права опеки и отказа Мэри-Бет от материнских прав.

«Это – продажа ребенка или, по самой меньшей мере, продажа права матери на своего ребенка. Единственный смягчающий фактор – то, что одним из покупателей был биологический отец ребенка… Продаже способствует посредник, движимый стремлением к получению прибыли. Каким бы идеализмом ни был, возможно, мотивирован любой из участников сделки, мотив прибыли преобладает, пронизывает и, в конце концов, определяет сделку»⁴².

Контракты о суррогатном материнстве и справедливости

Итак, кто был прав в деле «малышки М» – суд низшей инстанции, выступивший за обеспечение исполнения контракта, или Верховный суд штата, признавший юридическую ничтожность этого контракта? Чтобы ответить на этот вопрос, надо оценить моральную силу контрактов и рассмотреть два возражения, выдвигаемые против контрактов о суррогатном материнстве.

Довод в пользу соблюдения контрактов о суррогатном материнстве строится на двух теориях справедливости, которые мы уже рассматривали – либертарианстве и утилитаризме. Либертарианский довод в пользу исполнения контрактов состоит в том, что контракты отражают свободу выбора: соблюдение контракта, заключенного двумя взрослыми людьми по согласию, – это уважение их свободы. Утилитаристский довод в пользу соблюдения контрактов состоит в том, что контракты способствуют общему благосостоянию: если обе стороны соглашаются со сделкой, обе стороны должны извлечь из нее определенные выгоды или счастье из соглашения; в противном случае стороны не заключили бы контракты. Итак, если нельзя продемонстрировать, что сделка уменьшает пользу какого-либо третьего лица (причем это уменьшение превышает выгоды участников сделки, взаимовыгодные обмены, в том числе контракты о суррогатном материнстве), условия сделки следует соблюдать и выполнять.

А каковы возражения? Насколько они убедительны?

Первое возражение, касающееся подлинности добровольного согласия Мэри-Бет Уайтхед, вызывает вопрос об условиях, в которых люди принимают решения. Это возражение утверждает, что мы можем принимать решения свободно, только если не испытываем чрезмерного давления (скажем, не испытываем острой нужды в деньгах) и достаточно хорошо информированы о других вариантах поведения. Что именно считается чрезмерным давлением обстоятельств или отсутствием информированного согласия – вопрос спорный. Но суть подобных доводов сводится к необходимости выяснить, когда предположительно добровольное согласие действительно добровольно, а когда – нет. Этот вопрос приобрел огромное значение в деле «малышки М», как, впрочем, и в спорах о добровольческой армии.

Объективности ради стоит заметить, что споры о «фоновых» условиях, необходимых для имеющего смысл, полноценного согласия, – в сущности, семейная ссора, разыгрывающаяся в одном из трех рассматриваемых в этой книге подходов к справедливости: подходу, утверждающему, что справедливость означает уважение свободы. Как мы уже видели, либертаринство – одно из течений в рамках этого подхода. Либертарианство утверждает, что справедливость требует уважения любых решений, принятых людьми, если такие решения не нарушают прав других людей. Другие теории, рассматривающие справедливость как уважение свободы, налагают некоторые ограничения на условия, в которых принимают решения. Эти теории говорят то же, что и судья Вилентц о деле «малышки М»: решения, принятые под давлением обстоятельств или в отсутствие информированного согласия, не являются действительно добровольными. Мы будем лучше вооружены для оценки этих споров, когда обратимся к политической философии Джона Роулза, представителя лагеря защитников свободы, который отвергает либертарианскую трактовку справедливости.

А что сказать о втором возражении против контрактов о суррогатном материнстве, возражении, утверждающем, что некоторые вещи, в том числе детей и репродуктивные способности женщин, нельзя купить или продать за деньги? Что именно дурного в подобных покупке или продаже? Самый убедительный ответ на эти вопросы таков: отношение к детям и беременностям как к товарам снижает их ценность или не позволяет оценивать их должным образом.

В основе этого ответа лежит идея, чреватая далеко идущими выводами: правильный способ оценки благ и социальных практик – не просто человеческое дело. Некоторые способы оценки соответствуют определенным благам и практикам. В случае товаров вроде автомобилей или тостеров правильный способ оценки товаров – их использование или производство и продажа с прибылью. Но относиться ко всему как к товару ошибочно. Например, было бы неправильно относиться к людям как к предметам, которые продают и покупают. Потому что человеческие существа – личности, заслуживающие уважения, а не предметы, предназначенные для использования. Уважение и использование – два разных способа оценки.

Элизабет Андерсон, современный моральный философ, предлагает вариант этого довода к спору о суррогатном материнстве. Она утверждает, что контракты о суррогатном материнстве обесценивают детей и труд беременных и рожающих женщин, утверждая отношение к ним как к товарам⁴³. Под обесцениванием Андерсон имеет в виду отношение к чему-либо «в соответствии с низшим способом оценки, чем того заслуживает оцениваемый предмет». Мы ценим вещи не только «больше» или «меньше». Мы оцениваем их качественно более высокими или качественно более низкими способами. «Любить или уважать кого-то значит оценивать человека по качественно более высокой шкале, чем пользуется тот, кто просто использует этого человека… Коммерческое суррогатное материнство обесценивает детей постольку, поскольку предполагает и диктует отношение к ним как к товарам»⁴⁴. Коммерческое суррогатное материнство использует детей в качестве инструментов получения прибыли, а не как объектов внимания, не как личностей, достойных любви и заботы.

Андерсон утверждает: коммерческое суррогатное материнство обесценивает и женщин, поскольку предполагает отношение к их телам как к фабрикам и платит им за то, что они не привязываются к выношенным детям. Коммерческое суррогатное материнство подменяет «родительские нормы, обычно регулирующие вынашивание детей, экономическими нормами, регулирующими обычное производство». Требуя от суррогатных матерей «подавления всякой материнской любви, которую они испытывают к рожденным ими детям», контракты о суррогатном материнстве «превращают материнский труд женщин в форму отчужденного труда», пишет Андерсон⁴⁵ и далее продолжает:

«В контракте о суррогатном материнстве [мать] соглашается не создавать и не пытаться создать отношения „мать-ребенок“ с рожденным ею ребенком. Ее труд отчуждается, поскольку она должна отказаться от результата, который социальные практики беременности обоснованно развивают, – от эмоциональных уз со своим ребенком»⁴⁶.

Главным в доводах Андерсон является мысль о том, что блага отличаются друг от друга качественно, а потому ошибочно оценивать все блага одним способом, как инструменты получения прибыли или как предметы потребления. Если эта мысль правильна, она объясняет, почему есть некоторые вещи, которые нельзя покупать за деньги.

Эта же мысль бросает вызов утилитаризму. Если справедливость – всего лишь вопрос максимизации баланса удовольствий над страданиями, нам нужен всеобщий, единообразный способ взвешивания и оценки всех благ и удовольствий или страданий, которые эти блага нам приносят. Именно с этой целью Бентам и изобрел концепцию полезности. Но Андерсон доказывает, что оценка всего полезностью (или деньгами) обесценивает блага и социальные практики, в том числе детей, беременность и материнство, которые следует правильно оценивать по более высоким нормам.

Но каковы эти более высокие нормы и как можно понять, какие способы оценки следует применять к тем или иным благам и социальным практикам? Один из подходов к этому вопросу начинается с идеи свободы. Поскольку люди способны к свободе, их (то есть нас) не следует использовать так, словно это всего лишь предметы. Вместо того к людям следует относиться достойно и с уважением. Такой подход акцентирует различие между личностями (которые достойны уважения) и простыми объектами или вещами (которые следует использовать) как фундаментальное различие в морали. Величайшим защитником этого подхода является Иммануил Кант, к идеям которого мы обратимся в следующей главе.

Другой подход к высшим нормам начинается с идеи о том, что правильный способ оценики благ и социальных практик зависит от целей и задач, которым служат эти практики. Вспомните: Андерсон, выступая против суррогатного материнства, утверждает, «что социальные практики беременности обоснованно способствуют» достижению определенной цели, а именно формированию эмоциональных уз между матерью и ее ребенком. Контракт, требующий от матери не формировать такие узы, унижает, обесценивает и женщин, и детей, поскольку отвлекает от этой цели. Такой контракт подменяет «родительскую норму» «нормой коммерческого производства». Концепция, утверждающая, что мы выявляем нормы, соответствующие социальным практикам, пытаясь уловить характерную цель этих практик, составляет суть теории справедливости, выдвинутой Аристотелем. (В одной из следующих глав мы рассмотрим подход Аристотеля.)

До тех пор пока мы не рассмотрим эти теории морали и справедливости, мы не можем по-настоящему определить, какие блага и социальные практики должны регулировать рынки. Но дебаты о суррогатном материнстве, как споры о добровольческой армии, дают нам определенное представление о сути проблемы.

Аутсорсинг суррогатного материнства

Мелисса Стерн, некогда известная как «малышка М», недавно закончила университет Джорджа Вашингтона, где она изучала религию⁴⁷. Прошло более 20 лет со времени получившей известность битвы за право опеки над нею, развернувшейся в штате Нью-Джерси, но споры о суррогатном материнстве продолжаются. Коммерческое суррогатное материнство запретили во многих европейских странах. В США более 12 штатов легализовали суррогатное материнство, примерно такое же число штатов запретили его, а в остальных штатах юридический статус суррогатного материнства остается неопределенным⁴⁸.

Новые технологии репродукции изменили экономику суррогатного материнства так, что это обострило этическую проблему данного явления. Когда Мэри-Бет Уайтхед согласилась за деньги выносить и родить ребенка, она предоставила другой стороне этой сделки яйцеклетку и матку. Таким образом, она была биологической матерью рожденного ею ребенка. Но с появлением оплодотворения в пробирке у женщины появилась возможность предоставлять яйцеклетку, которую после оплодотворения будет вынашивать другая женщина. Дебора Спар, профессор бизнеса и администрирования Гарвардской школы бизнеса, проанализировала коммерческие преимущества нового вида суррогатного материнства⁴⁹. Раньше тем, кто заключал контракт о суррогатном материнстве, «в сущности, надо было покупать „одним пакетом“ яйцеклетку и матку». Теперь можно «купить яйцеклетку у одного донора (в том числе во многих случаях яйцеклетку желающей стать матерью женщины), а матку – у другого донора»⁵⁰.

Спар объясняет: разделение цепи поставок спровоцировало расширение рынка суррогатного материнства⁵¹. «Устранив традиционную связь между яйцеклеткой, маткой и матерью, современное суррогатное зачатие снизило юридические и эмоциональные риски, с которыми было сопряжено традиционное суррогатное материнство, и открыло новый процветающий рынок». Избавленные от ограничений, которые налагал прежний пакет «яйцеклетка + матка», посредники в деле суррогатного материнства теперь стали «более разборчивы» в выборе суррогатных матерей и «ищут яйцеклетки, имеющие особые генетические характеристики, и матки, принадлежащие конкретным женщинам»⁵². Будущим родителям больше не надо беспокоиться о генетических характеристиках женщины, которую они нанимают для вынашивания их ребенка, поскольку таких женщин «покупают в других странах»⁵³.

«Будущим родителям все равно, как выглядит вынашивающая их ребенка женщина, и риск того, что эта женщина будет претендовать на ребенка после его рождения или суды склонятся на ее сторону, вызывает меньшие опасения. Всё, в чем нуждаются будущие родители, это здоровая женщина, готовая выносить ребенка и соблюдать определенные стандарты поведения – не пить, не курить, не принимать наркотики – в период вынашивания ребенка»⁵⁴.

Хотя суррогатная беременность увеличила предложение женщин, готовых вынашивать чужой плод, возрос и спрос на подобные услуги. Сегодня женщины, вынашивающие чужих детей, получают порядка 20–25 тыс. долл. за беременность. Общие расходы на вынашивание и рождение ребенка (с учетом медицинских и юридических расходов) обычно составляют около 75–80 тыс. долл.

При столь резком повышении цен неудивительно, что желающие обзавестись детьми люди стали искать более дешевые варианты. Как и в случае с другими товарами и услугами в глобальной экономике, оплачиваемое вынашивание детей теперь передают на аутсорсинг тем, кто предоставляет эту услугу по низким ценам. В 2002 г. Индия легализовала коммерческое суррогатное материнство в надежде привлечь клиентов из-за рубежа⁵⁵.

Город Ананд в западной Индии может вскоре стать для платной беременности тем, чем стал Бангалор для информационно-справочных служб. В 2008 г. более 50 жительниц Ананда вынашивали детей для супружеских пар из США, Тайваня, Великобритании и других стран⁵⁶. Одна из клиник предоставляет 15 женщинам, вынашивающим детей для клиентов из разных стран мира, полный пансион, включающий услуги горничных, поваров и врачей⁵⁷. Женщины, вынашивающие детей, получают от 4,5 до 7,5 тыс. долл., что зачастую превышает сумму, которую они смогли бы заработать другими способами за 15 лет, и позволяет им купить дом или оплатить образование детей⁵⁸. Люди, желающие стать родителями, отправляются в Ананд для заключения сделок. Общие расходы (включая медицинские расходы, оплату вынашивания ребенка, авиабилет туда и обратно и расходы на проживание в гостинице во время двух визитов в Ананд) составляют около трети суммы, в которую обошлось бы искусственное зачатие и вынашивание ребенка в США⁵⁹.

Некоторые полагают, что коммерческое суррогатное материнство в том виде, в каком оно практикуется сегодня, в моральном отношении менее сомнительно, чем соглашение, которое привело к делу «малышки М». Поскольку женщина, вынашивающая чужого ребенка, предоставляет не свою яйцеклетку, а только матку, можно доказать, что рожденный ею ребенок генетически не ее. Согласно этой позиции, ребенка не продают, и вероятность того, что родившая ребенка женщина станет предъявлять права на него, снижается.

Но суррогатное зачатие не решает моральную проблему. Действительно, возможно, что женщины, вынашивающие чужих детей, будут менее привязаны к выношенным и рожденным ими детям, чем суррогатные матери, предоставляющие свою яйцеклетку. Но разделение материнства не на две, а на три составляющие (усыновляющую мать, донора яйцеклетки и женщину, вынашивающую чужой плод) не дает решения вопроса о том, кто из этих трех сторон имеет преимущественное право на ребенка.

Если угодно, передача вынашивания детей на аутсорсинг произошла благодаря тому, что появление экстракорпорального зачатия привело к обострению внимания к моральным аспектам проблемы. Существенная экономия средств, которую получают будущие родители, и огромные по сравнению с заработками индийцев экономические выгоды, извлекаемые индийскими суррогатными матерями, делают неоспоримым тот факт, что коммерческое суррогатное материнство может повысить общее благосостояние. Так что, с утилитарной точки зрения, трудно сомневаться в становлении оплачиваемого суррогатного материнства как отрасли глобальной экономики.

Но глобальный аутсорсинг беременностей обострил и моральные сомнения. Суман Додия, 26-летняя индийская женщина, ставшая суррогатной матерью, которая выносила ребенка для пары из Великобритании, как горничная ранее зарабатывала 25 долл. в месяц. Для нее возможность заработать 4,5 тыс. долл. за 9 месяцев должна была быть неотразимо привлекательной⁶⁰. Тот факт, что она уже родила троих детей от мужа и никогда не обращалась к врачу, придает пикантность ее роли суррогатной матери. Рассказывая о своей суррогатной беременности, она сказала: «Теперь я более осторожна, чем была, когда вынашивала своих собственных детей»⁶¹. Хотя экономические выгоды ее решения стать суррогатной матерью очевидны, но вовсе неочевидно, что это решение можно назвать свободным. Более того, создание суррогатного материнства как отрасли глобальной экономики, как политики, сознательно проводимой в бедных странах (и не менее того), обостряет чувство того, что суррогатное материнство обесценивает женщин, превращая их тела и репродуктивные способности в инструменты.

Трудно вообразить две сферы человеческой деятельности более непохожие, чем вынашивание детей и ведение войны. Но женщины, вынашивающие в Индии чужих детей, и солдат, нанятый Эндрю Карнеги и заменивший его на полях Гражданской войны, имеют что-то общее. Размышления о правильном и неправильном в ситуациях этих людей ставит нас перед двумя вопросами, разделяющими конкурирующие концепции справедливости: «Насколько свободны решения, которые мы принимаем на свободном рынке? И существуют ли некоторые добродетели и блага высшего порядка, которые рынки не уважают и которые нельзя продать и купить за деньги?»