Текст книги "Охотник за головами"

Кладбище

Воскресенье, 31 октября, 5.30

Прошло двенадцать лет, но форма еще не стала ему слишком тесной. Этот факт порадовал его.

Суперинтендант часто отправлялся на работу еще до рассвета, и почти каждое утро он тихо, чтобы не разбудить жену, вылезал из постели, заваривал на кухне крепкий кофе и шел с дымящейся пахучей чашкой в теплицу, к любимым растениям. Там, вдали от шума и суеты очередного наступающего дня, Роберт Деклерк мог бороться с призраками прошлого. Они возвращались к нему каждый день, и в руках у них были ножи.

Почти каждое утро Деклерк варил себе еще кофе, одевался по погоде и выходил через заднюю дверь теплицы к берегу моря. Там он сидел на холме в старом плетеном кресле, глядя на поднимающееся слева солнце, и думал о том, что предстоит сделать днем. Только когда восток освещался в полную силу, он вставал и возвращался в теплицу, к своим записям.

Но сегодня все было по-другому.

Деклерк, как обычно, сварил себе кофе, потом пошел в спальню и достал из шкафа аккуратно висевшую на плечиках форму. Одиннадцать лет она висела там нетронутая. Вооружившись щеткой, он сел на кровать и быстрыми движениями стряхнул пыль с темно-синей саржи. Потом начистил ботинки и, сидя в теплице с чашкой кофе, натер до блеска каждую латунную пуговицу, пока они не начали отражать свет настольной лампы. Только после этого он вернулся в спальню и надел костюм.

В зеркало на него смотрел человек, которого он не видел со времен Квебекского кризиса 1970 г.[25]25
  В октябре 1970 г. в Квебеке происходили волнения сепаратистов, сопровождавшиеся террористическими актами.


[Закрыть] Когда через двадцать минут Деклерк вышел из теплицы, в воздухе пахло осенью. Кленовые листья шуршали под ногами. На какой-то миг его охватило чувство, что все это уже было много лет назад. Он припомнил стонущий ветер на кладбище и сухие листья под ногами – но быстро отогнал эти мысли. Подойдя к машине, он сел в нее и стал прогревать мотор старенького «Ситроена»; потом выехал на Марин-драйв и направился к центру.

До рассвета оставалось еще полтора часа.

* * *

6.35

Группа поимки Охотника расположилась в старом здании КККП. Расположенное на углу 33-й авеню и Хэзер-стрит, оно напоминало елизаветинский особняк массивными стенами, сложенными из каменных блоков. Снаружи на флагштоке трепетал на ветру флаг с кленовым листом. Когда-то здесь располагался Ванкуверский штаб конной полиции, но давно уже оно использовалось как учебный корпус или стояло на ремонте. Сейчас как раз затевалась очередная реконструкция, но здание по-прежнему напоминало штаб гораздо больше, чем новое на 73-й, похожее на транзистор.

Была уже половина седьмого. Легкий дождик смыл туман и оставил огни города блестеть на черном бархате ночи.

Деклерк, глубоко вдохнув, подошел к входу в здание. Чистота и ясность воздуха добавили ясности его собственным мыслям. "Хорошо, что я вернулся", – подумал он.

В первый же день своего воскрешения – 23 октября, когда ему позвонил Шартран, Деклерк встретился с сержантом Макдугаллом из Северо-ванкуверского отделения и с капралом Джеймсом Родейлом из Ричмондского отделения. Они и образовали вторую группу по поимке Охотника в то же утро, пока сержант изучал результаты обследования тотемных столбов возле университета, Родейл занялся составлением списка необходимых сотрудников. К полудню была готова распечатка служебных данных всех членов подразделения "Е".

На второй день Деклерк работал с данными в своем новом кабинете. Он изучил и обдумал информацию по каждому случаю раз по семь, и следы его работы запечатлелись на стенах кабинета. Это была большая комната, площадью тридцать футов, выходящая окнами на 33-ю улицу и больницу св. Винсента. Раньше здесь помещался биллиард, но теперь все здесь было переделано по строгим инструкциям Деклерка. В первый же день трое рабочих под его руководством обшили все три стены, лишенные окон, досками. На этих досках и развернулась работа.

Из мебели в кабинете остались три викторианских стола, подковой окружавшие единственное кресло. Это кресло, в котором три четверти века назад восседал шеф полиции, с эмблемой КККП на спинке, только недавно обнаружили в подвале. У стены скромно выстроились шесть стульев.

Сейчас было 6.46 утра третьего дня от воскрешения Роберта Деклерка. Пора было сесть в кресло и проанализировать работу вчерашнего дня; пора вновь открыть охоту на духов, терзавших его столько лет.

Деклерк сел и засучил рукава.

В центре стены к доскам была приколота большая карта побережья Британской Колумбии. Далее следовали данные об убийце. Во-первых, фотография "Поляроида", присланная Скипу О'Рурку. Конечно, фото увеличили – этот снимок висел рядом, но был таким зернистым, что вряд ли мог что-то добавить. На фото была голова молодой женщины лет восемнадцати с закатившимися глазами. Ее рот был открыт в беззвучном крике; черные спутанные волосы, испачканные кровью, свисали на лоб. Полоски кожи у среза вились вокруг шеста, на который была насажена голова, как змеи.

Деклерка больше всего удивил тот факт, что на фото не было ничего, кроме отрезанной головы и шеста – ни земли, ни деревьев. Как будто снимали на фоне белой простыни.

Справа от фото Деклерк поместил два снимка местности, сделанных с вертолета. Оба изображали место на северном побережье, где нашли кости. С высоты двухсот футов острый глаз мог еще различить белое пятно разодранной в клочья палатки.

Слева от фото вчера появились четыре фотографии, сделанные по распоряжению Макдугалла. На двух из них была яма у ручья. Ясно проглядывали кости, но, по свидетельству двух девочек и их отца, обнаруживших могилу, раньше их не было видно. Могила была забросана сухими листьями и ветками. На третьем фотоснимке изображался кончик одной из веток, обрезанный ножом. Полицейское исследование выявило следы, идентичные тем, что доктор Сингх обнаружил на шее жертвы, выловленной из реки. Четвертый снимок демонстрировал шейные позвонки неопознанного скелета из ямы с такими же отметинами.

"Если сложить эти фото вместе, – подумал Деклерк, – возникает уйма вопросов. А ответов они не дают".

Он достал из ящика стола лист бумаги и начал писать:

1. Была ли женщина убита возле палатки? Или Охотник принес ее туда? Если так, то он настоящий силач. Склон крутой и очень скользкий.

2. Если ее принесли, то откуда? С верхней дороги, с берега или с моря? Видимо, это произошло на рассвете – достаточно темно, чтобы не заметили, и достаточно светло, чтобы видеть дорогу.

3. Хотел ли он, чтобы тело нашли? Срезанные ветки показывают, что он его спрятал. Может быть, это ручей размыл могилу?

Деклерк посмотрел на листок с вопросами. Чутье подсказывало ему, что женщину убили возле палатки. Должно быть, она жила там. Потом убийца отрезал ей голову, закопал тело и в ярости изрезал палатку. В Северных горах можно было найти тысячу мест, чтобы надежно спрятать труп. Но убийца оставил его здесь. Может быть, он жил в той же палатке и его видел кто-нибудь из местных? Нет, шансов очень мало. Но тогда они могли видеть хотя бы ее.

Больше всего его, однако, волновал другой вопрос. Если раньше Охотник прятал свои жертвы, что заставило его изменить стиль?

Возьмем случай Джоанны Портмэн.

На другой стене, обшитой досками, белело множество бумаг: данные вскрытия и лабораторных исследований, полицейские отчеты, показания свидетелей. Все это давало очень немного. Исследования подтвердили, что, как и в случаях Грабовски и неизвестной из ямы, орудием убийства послужил военный нож с широким лезвием. Это американское оружие, в Канаде встречается редко. Вскрытие подтвердило, что отметины, найденные на ребрах скелета из Северного Ванкувера, могли быть следствием поперечного разреза груди. Время смерти установили от трех до пяти месяцев назад, но ближе к трем, поскольку август был жарким, и разложение шло быстро. Поиски вокруг могилы и в море у побережья ничего не дали, инфракрасная съемка с вертолета не выявила повышения температуры, вызванного гниением другого трупа.

Опрос местных жителей тоже не дал результатов. Никто не видел ничего подозрительного.

Единственным фактом, который удалось установить, было то, что палатка была куплена в Люцерне, Швейцария, восемь месяцев назад.

Деклерк встал с кресла и подошел к стене. Следующие двадцать минут он размышлял над делом Северного Ванкувера, глядя на немногочисленные свидетельства. Наконец он пришел к выводу, что остается только ждать сведений о пропавших европейцах из Интерпола.

И позволить Джозефу Авакумовичу заняться костями.

В 7.23 суперинтендант занялся делом Хелен Грабовски. Хотя территориально ее случай относился к университетскому отделению, оно было таким маломощным, что расследование сразу же узурпировал капрал Родейл из Ричмонда. Деклерк был приятно удивлен его усердием.

Но здесь по-прежнему были вопросы – и очень мало ответов. Как и в деле Северного Ванкувера, материалы группировались вокруг фото, прикрепленного к стене рядом с газетной вырезкой. Макдугалл определил, что газета вышла в июле 1982-го, и ее можно было купить в любом киоске.

На фото вновь была голова с закатившимися глазами и приоткрытым ртом. У Хелен Грабовски были черные волосы и узкое лицо. Даже на этом фото было видно, что она наркоманка. Из обоих уголков рта стекали, струйки крови. И опять на фото только голова и верхушка шеста. За ними – белая ровная поверхность.

Деклерк решил, что снимки сделаны сразу после убийства. Может быть, еще до захоронения тел. На лицах не наблюдалось никаких следов разложения. Снимки, видимо, убийца оставил на память. Но что он потом сделал с головами?

Справа от фото помещался вид сверху участка реки, где Хеллер и Симпсон нашли тело. Рядом – фотография распухших останков. Разрез на груди обнажал ребра и губчатую плоть. Еще правее – фотографии шейного позвонка женщины со следами ножа и ее отпечатки пальцев. Деклерк увидел, что доктор Сингх ввел в подушечки пальцев глицерин, чтобы они разгладились, и подивился такой предусмотрительности. При отсутствии зубов только пальцы позволили опознать жертву. Рядом были приколоты первый рапорт капрала Родейла и бумага из Нью-Орлеана.

Суперинтендант взял еще один листок бумаги.

1. Где убили Грабовски? Воды в легких нет, значит, это было на берегу. Может быть, в лодке – излюбленное место убийства. Нет ли связи с другими убийствами? Может, женщину из Северного Ванкувера тоже убили в море? Тогда почему он не утопил ее, как Грабовски?

2. Было ли изнасилование? Сделан ли вертикальный разрез на горле во время соития? Может быть, сексуальный маньяк?

3. Быть может, Грабовски и женщина из Северного Ванкувера были проститутками, убитыми маньяком-клиентом. Но с Портмэн это исключено. Может, дело в наркотиках?

4. А что насчет Джона Линкольна Харди (он же Хорек)?

5. Связь с Нью-Орлеаном?

Деклерк опять встал, подошел к стене и начал изучать бумаги.

Хелен Грабовски, известная также как Патриция Энн Палитти, американская наркоманка – проститутка из Нью-Орлеана. Доктор Сингх установил, что ее тело пробыло в реке Фрэзер около недели. Как раз перед этим ее задержали за хранение наркотиков неподалеку от "Рук лунного света". Ее отпустили рано утром, и с тех пор ее никто не видел. Родейл опросил всю уличную шушеру, но ничего толком не узнал. По всем данным, Грабовски пробыла в Ванкувере не больше трех-четырех дней.

Несколько коллег-проституток опознали ее, и одна из них опознала Джона Линкольна Харди на плохом фото, присланном из Нью-Орлеана.

По данным полиции Луизианы, Грабовски в январе 1980 г. сбежала из дому в Топике, штат Канзас. Тогда она была свежей, круглолицей сельской девушкой. В апреле того же года ее арестовали в Нью-Орлеане, когда она пыталась украсть еду в ресторане. Она раскаялась и была отпущена. Ее вместе с Джоном Линкольном Харди подозревали в участии в преступном бизнесе. Тогда к суду привлекли четырех проституток и сутенеров, но ни Грабовски, ни Харди в их число не попали. С тех времен и остались фото Грабовски и снимок Харди плохого качества, сделанный скрытой камерой.

Из всего этого группе поимки Охотника остались одни лишь вопросы.

Чем связаны эти убийства? И если их совершил Харди, то зачем ему было напяливать на себя маску маньяка? Да и в городе он находился всего несколько дней. Правда, это мог быть не первый его визит.

Проще было предположить, что Грабовски убил клиент. Но как же Джоанна Портмэн?

Суперинтендант бросил взгляд на последние фотографии на стене. Над снимком "поляроида" он вчера прикрепил фото, присланные полицией Нью-Орлеана из Ванкувера. На них не оставалось уже и следа канзасской круглолицей невинности – только измученная женщина, высушенная наркотиками и развратом. Рядом красовался ее сутенер – негр с тонкой полоской усов и могучими плечами, начинающимися, казалось, прямо от затылка.

* * *

В 7.55 Деклерк был готов перейти к убийству Портмэн с его жуткими подробностями.

Здесь в центре стены висела фотография выпускницы католической школы медсестер – черные волосы и большие бархатные глаза. Она напомнила Деклерку его первую жену Кейт в молодости, и он поспешно отвел глаза.

Рассвет снаружи уже искупал город в расплавленной меди. Каждое из стеклянных окон больницы св. Винсента зажглось маленьким солнцем.

– Вы меня искали? – спросил голос сзади.

– Разве? – суперинтендант оглянулся.

– Да, – ответил голос. – Кто-то брал мою шляпу, и я подумал, что это вы. Потом ее положили на место, но другой стороной. Показывает, что человек, который ее взял, находился в раздумье.

– А-а. Вы, должно быть, сам великий Шерлок Авакумович, – сказал Деклерк с улыбкой. – Я много слышал о вас.

– Здравствуй, Роберт. Мы давно не виделись. Хочешь позавтракать? Я угощаю.

– Договорились, – сказал суперинтендант и тут заметил то, чего не видел раньше. Авакумович осматривал стены – та, что касалось убийства Портмэн, была как раз справа от двери, – Деклерк вдруг понял, чем связаны три преступления. Завязав в уме узелок на память, он вернулся к Авакумовичу.

Но от русского было не так-то просто что-то скрыть.

– Что тебя сейчас так удивило, Роберт?

Поколебавшись, Деклерк обвел рукой фотографии трех жертв:

– Ты ничего не замечаешь?

Русский думал всего несколько секунд:

– Да. У них у всех длинные черные волосы.

* * *

Прошлое Джозефа Авакумовича было необычным.

Родители его были колхозниками на Украине и погибли во время броска немцев к Сталинграду, когда мальчику было четырнадцать. Авакумович попал в интернат и прославился блестящими успехами. К началу 60-х он имел четыре ученых степени и был ведущим в Советском Союзе специалистом по судебной медицине. Даже в те времена его методы использовались на Западе.

В 1963 г. Москва послала его в Восточный Берлин. Незадолго до того, как президент Кеннеди, к восторгу западных немцев, объявил себя берлинцем, полиция восточной части столкнулась с серией жестоких гомосексуальных убийств. Каждый раз немца средних лет находили изнасилованным и задушенным, с руками, связанными за спиной. У пятой жертвы в кулаке оказалась зажата советская солдатская пуговица. Чтобы предотвратить бунт, был срочно вызван Авакумович; за несколько минут до его прибытия обнаружили еще один труп.

Через четырнадцать часов русский ученый отыскал убийцу. В этом ему помогла веревка.

Первые пять трупов нашли в помещениях, но шестой, таким же образом изнасилованный и задушенный, был повешен в окне пятого этажа. Изучив веревку, Авакумович отыскал на ней мельчайшие частицы краски и определил, что краска с автомобиля. После двух часов хроматографии он узнал марку машины и год выпуска – "Фольксваген" 1943-го.

Еще через два часа подняли документы регистрации машин. После советских бомбардировок машин прежних годов выпуска осталось не так много. Через полтора часа убийца был арестован. Он оказался немцем, и русские тут же объявили его агентом ЦРУ. Он так и не дожил до суда, и Авакумович не смог развернуть свою блестящую цепь доказательств. Агент умер от сердечного приступа во время допроса, но успел выдать КГБ сеть из семнадцати человек.

Через несколько дней все семнадцать были расстреляны, а Авакумовича наградили в Москве орденом Ленина "за большие заслуги перед партией и советским народом".

На другой день он бежал в Западный Берлин.

* * *

После перехода на Запад Авакумовича долго «разрабатывали» в Лондоне – как британская разведка, так и ЦРУ. После этого он получил солидные подъемные и выбрал для жительства Канаду. Он говорил, что эта страна напоминает ему украинские степи времен его детства. «Та же Россия, только без русских», – добавлял он.

Через два дня после того, как Авакумович ступил на канадскую землю в Калгари, Альберта, КККП предложила ему неограниченный доступ к лабораторным исследованиям. С этого момента Джозеф Авакумович поступил на службу Ее Величества и через пять лет получил канадское гражданство.

Впервые Авакумович и Деклерк работали вместе в Монреале в 1965-м. Как-то вечером, укачивая на коленях малютку Джейн, Деклерк спросил Авакумовича, почему тот выбрал Запад.

Они сидели вчетвером – Роберт, Кейт, Джозеф и Джейн, – у трещавшего камина, а снаружи большими белыми хлопьями падал снег. Старик Зима уже стучался в двери своим ледяным сапожищем.

– Видите ли, – сказал русский чуть смущенно, – причина наполовину в политике, наполовину в науке.

Он отпил коньяку из бокала, который держал в своих больших руках.

– С политикой все просто. Я никогда не состоял в партии и не верил в эту систему, хотя она была добра ко мне. Только взглянув на Восточную Германию; я понял, что должен уйти. Терять мне было нечего, кроме ордена Ленина, – он улыбнулся засыпавшей Джейн.

– Но была и более тонкая причина, – Авакумович перевел взгляд с девочки прямо в глаза Деклерку – в институте нас знакомили со всеми классическими случаями убийств на Западе. Нам питались внушить, что это разоблачает упадок буржуазного общества. Но мне сразу показалось, что убийцами двигало одно лишь желание убивать. У немцев есть для этого специальный термин – Iustmord[26]26
  Тяга к убийству (нем.)


[Закрыть]. В Советском Союзе таких людей я не видел. Очевидно, все, в ком жил этот инстинкт, давно были выявлены и исчезли в КГБ. Остались только жалкие убийцы-неудачники, которых общество сохраняло, как редкий вид.

Джейн заснула на руках отца. Русский посмотрел на свет сквозь бокал и залпом допил свой коньяк.

– Поэтому я и ушел на Запад. Здесь их осталось еще много.

* * *

8.25

Джозеф Авакумович был очень здоровым человеком с ногами 45-го размера и грудью, похожей на старый добротный пивной бочонок. Как и большинство подобных людей, он бессознательно сутулился, словно пытаясь сжаться до уровня окружающих. Роберт Деклерк не видел его лет двенадцать, но русский мало изменился. Его волосы, такие же белые, были зачесаны коком. Серые глаза блестели за толстыми стеклами очков. На его больших руках по-прежнему не было колец, кроме одного, которое он снял с пальца отца, умиравшего в русском снегу. И он все еще носил шляпу.

Это был "стетсон": чуть выцветший и залоснившийся, более уместный где-нибудь в Техасе или в шкафу Джона Траволты. На ленточке, спускавшейся под подбородок, можно было прочитать "Далласские ковбои".

Они сидели вдвоем в кафетерии на перекрестке Кэмби и Кинг-Эдвард, в нескольких кварталах от штаба. Оба заказали яичницу с ветчиной и тостами и черный кофе. Шляпа лежала посередине стола.

– Это та же шляпа, что была в 70-м? – спросил суперинтендант.

– Конечно.

Деклерк покачал головой.

– Не понимаю.

– Чего? Шляпы или надписи?

– И того, и другого.

Русский усмехнулся:

– Ты не интересовался психологией иммигрантов? Когда они селятся где-нибудь, зная, что никогда не вернутся на родину, у них происходит реакция отторжения. Все кругом чужие, и они боятся, что никогда не смогут к этому привыкнуть. В 64-м, когда я приехал в Калгари, ковбойская мода была в разгаре. Везде устраивались родео, и все расхаживали в шляпах, вмещающих по десять галлонов. Вот и я купил "стетсон" и сразу затерялся в толпе. А когда мода прошла, я уже привык.

Официантка принесла им еще кофе и, уходя, оглянулась на шляпу. Потом, подняв брови, поглядела на Деклерка.

– Вашей лошади не нужен овес? – спросила она с улыбкой.

Русский улыбнулся в ответ.

– Ну, а надпись?

– В России все играют в шахматы. Меня научили этой игре в пять лет. А здесь шахматистов мало, зато все играют в футбол. В обеих играх победа основана на стратегии, но в футболе важна еще и команда. Моя команда – "Далласские ковбои". Если кто-то разделяет мое пристрастие, он заговаривает со мной. Так что надпись, как и сама шляпа, помогают мне заводить друзей.

Деклерк допросил в жизни слишком многих людей, чтобы не понимать, что главное – не слова, а тон и манера говорить. Слишком долгие объяснения обычно выдают неуверенность.

"Я думаю, что ты очень одинок, Джозеф, – подумал суперинтендант. – Та же шляпа, и тот же страх, что ты здесь чужой. Я все понимаю".

– Не думаю, что можно совсем отказаться от своих корней, – сказал он. – Я пытался сделать то же, когда покинул Квебек. После того, что случилось с Джейн и Кейт, я хотел убежать, но не смог. Прошло уже двенадцать лет, но прошлое возвращалось ко мне каждый день. Оно будет мучить меня до самой смерти. Все, что я смог – взять свои корни с собой и перетащить их сюда. Поэтому я и решил вернуться на работу. Жизнь слишком коротка. Знаешь, что это значит?

Авакумович кивнул, избегая смотреть ему в глаза.

– Иногда я сомневаюсь в том, что я жив. Иногда мне кажется, что жизнь – это бесконечная игра в шахматы, и я только и жду мата.

– Тогда добро пожаловать на побережье, – сказал Деклерк. – Отсюда не сбежишь. Ты можешь только вернуться назад или утопиться в море. Выбор небогатый.

Они немного помолчали, думая каждый о своем. Наконец Авакумович пожал плечами и сказал:

– Шартран говорил, что ты отказался работать без меня. Я сказал, чтобы он оформил тебе вызов.

– Как в старые добрые времена.

– Как в старые добрые времена, – повторил полицейский.

– И мы отметим поимку этого типа?

– Обязательно. Я познакомлю тебя с Женевьевой.

– Тогда хватит лить слезы. Пора за работу. Я правда очень рад, что ты вернулся, и что мы опять вместе.

– Я тоже. Будем работать.

Они расплатились и вышли на Кэмби-стрит. Октябрьский рассвет вставал над парком слева от них, освещая мокрую траву и залегшие в тени островки снега. Неподалеку дети играли в снежки.

– Вчера я получил из Оттавы специальный инфракрасный аппарат, – сказал Авакумович. – Всю ночь просидел над конвертом, который прислали в "Сан". Он умница, Роберт. Никаких отпечатков – ни на бумаге, ни на конверте, кроме как сотрудников газеты. Я сделал анализ клея, думал найти слюну, соответствующую какому-то типу крови – ничего. Похоже, он смачивал конверт водой. Как будто знал, что мы будем проводить такой анализ. Печатали на портативном "Коммодоре", сделанном в Торонто. Буква С западает, но вряд ли это нам сильно поможет.

Когда они вошли в штаб, солнце еще светило, на западе уже заклубились грозовые тучи.

* * *

8.55

Если Деклерк ничего не нашел в делах Хелен Грабовски и женщины из Северного Ванкувера, то с Джоанной Портмэн были другие проблемы. Ее дело уже было толщиной в три дюйма, а ведь убийство случилось всего два дня назад. Макдугалл и Родейл работали явно больше часов, чем содержалось в сутках. Их бригада уже допросила сотню людей: докторов и медсестер больницы св. Павла, водителей автобуса, на котором ездила убитая, ее домохозяйку и всех соседей в домах между автобусной остановкой и домом, до которого она так и не дошла. Никто ничего не видел.

Детективы уже отправились в Риджайну, где родилась Джоанна, и допросили ее мать, ее школьных подруг и штат больницы Серых сестер, где она училась. Все говорили о ней как о милой, добросердечной девушке, глубоко верующей и любящей людей. Друзей мужского пола у нее не было.

Деклерк снова и снова перелистывал дело Портмэн. Все доказывало, что Макдугалл – настоящий профессионал, и суперинтендант пытался побороть чувство неловкости. Деклерк думал о том, что главным в истории КККП всегда была нравственность. Самая большая сила Конной полиции – ее укорененность в традициях. Ведь она вышла из британской армии, а кто ценит традиции больше британцев? Именно такой была главная мысль первой книги Деклерка: пока сотрудники Конной передают друг другу знания и опыт, пока они работают одной командой, традиции будут жить. Он фактически занял место Макдугалла, поставив под вопрос нормы поведения в команде, и теперь хотел как-то отличить сержанта. Судя по делу Портмэн, для этого были все основания.

На стене Деклерка материалы по делу Портмэн группировались вокруг выпускной фотографии медсестры. Слева висел снимок ее тела на тотемном столбе духа-акулы. Справа – несколько снимков территории вокруг Музея человека с воздуха. Фото верхних позвонков обнаруживало те же следы, что и на других трупах. Картину завершали акты вскрытия и различных экспертиз.

Деклерк сел за стол и начал обдумывать дело. Во-первых, хотя команда Макдугалла не нашла вокруг столбов никаких следов – к сожалению, земля там была усыпана гравием, – на камнях были обнаружены вдавленности, оставленные человеком, тащившим тело. Следы вели к асфальтированной стоянке рядом с музеем, но никаких следов шин там обнаружить не удалось.

Во-вторых, судя по результатам вскрытия, к моменту нахождения тела Джоанны Портмэн, она была мертва уже как минимум восемнадцать часов. На теле было много крови, но вся она давно загустела и свернулась. Странно, что убийца собрал кровь и затем вылил ее на прибитое к столбу тело. Все эти факты, сложенные вместе, беспокоили Деклерка. Ему показалось, что Охотник не хотел, чтобы тело в Северном Ванкувере было найдено – ведь он закопал его в уединенном месте и прикрыл ветками. Так и утопленницу могло вынести в море, и никто бы ее не хватился. Что же заставило убийцу изменить почерк? Ведь он убил Портмэн, с большим риском доставил труп к университету и с еще большим риском прибил его к тотемному столбу. А потом еще облил его припасенной заранее кровью.

Был ли этот жуткий акт своего рода манифестом? Быть может, обнаружение двух жертв пробудило в убийце извращенное желание славы?

И не попытается ли он как можно скорее совершить следующее убийство, еще более жестокое и изощренное? Деклерк был почти уверен в этом.

Занимало его и еще несколько вещей.

Тело Грабовски нашли у подножия скал, на которых стоит университет. Тело Портмэн – в самом университете. Может быть, убийца как-то связан с этим учреждением? Студент или преподаватель?

Вскрытие Джоанны Портмэн выявило у нее, как и у двух других жертв, вертикальный разрез на горле. Вдобавок экспертиза подтвердила наличие во влагалище убитой небольшого количества спермы. Деклерк помнил, что у нее не было ухажеров; один из сослуживцев даже обозвал ее "недотрогой". По опыту он знал, что обычно сперма не остается в женских половых органах больше тридцати шести часов, хотя это зависит от множества дополнительных факторов: величины семяизвержения, состояния здоровья женщины и того, находилась ли она после сношения в покое или двигалась. Через двадцать четыре часа движение сперматозоидов в организме прекращается. Сперма, найденная во влагалище Джоанны Портмэн, была неподвижной, что показывало время совокупления между двадцатью четырьмя и тридцатью шестью часами до вскрытия. Хотя само по себе присутствие семени не говорит об изнасиловании, патологоанатом обнаружил на половых губах и влагалище синяки и ушибы. Вывод был однозначным: сексуальное нападение.

Деклерк взял лист бумаги и записал:

1. Сексуальный психотик или психопат?

2. Выбор жертвы – только ли по внешности?

3. Испытывает ли он сексуальное наслаждение от убийства?

4. Не бесплоден ли он? (неподвижная сперма).

5. Не вызваны ли убийства невозможностью нормальных отношений с женщинами? Б. м. память о них его возбуждает?

6. Или он патологически ненавидит женщин?

7. А может, это лишь прикрывает его особую ненависть к одной из жертв?

«Как это узнать?» – подумал он, но записывать не стал.

* * *

Оставался тотемный столб.

Зимой 1973 – 74-го Сан-Франциско был потрясен серией убийств, совершенных "Зеброй". Так назвали группу черных мусульман-фанатиков, которые напали на двадцать белых и убили четверых из них. За несколько лет до того в Лос-Анджелесе "семья" Чарльза Мэнсона зверски убила семерых человек в надежде приблизить светопреставление. Потом был преподобный Джим Джонс[27]27
  Глава секты «Храм народа», спровоцировавший массовое самоубийство сектантов в Гайане 18 ноября 1978 г.


[Закрыть]. И, конечно, всегда оставался ку-клукс-клан.

Все время возникали новые культы.

Тотемный столб беспокоил Деклерка.

Убийца пошел на риск, чтобы сделать какое-то заявление. Может быть, это просто жажда внимания, а тотемный столб – случайное средство для привлечения этого внимания. Или, может, столб – часть самого заявления?

Больше всего, однако, Деклерка беспокоила поза тела. Можно было просто прибить труп к столбу, но Охотник зачем-то поднял его на высоту пятнадцати футов и поместил так, что резная маска духа оказалась на месте лица. В этом мог быть свой смысл.

Трудно жить на Тихоокеанском побережье и не иметь хоть каких-то знаний об индейских тотемах. Что до суперинтенданта, то он знал об этом больше многих.

Джоанну Портмэн прибили к столбу, некогда установленному на могиле вождя, покровителем которого был дух-акула.

Такой опытный полицейский, как Деклерк, не мог упустить ни одного из возможных мотивов. Самая на первый взгляд незначительная деталь могла многое рассказать о преступнике, который вовсе не был обязан руководствоваться простой логикой. Таких историй полно у каждого полицейского. В конце концов Дэвида Берковица побудил к убийству говорящий пес его соседки.

Деклерк никогда не слышал о существовании у индейцев культа наподобие "Зебры", но разве в последние годы движение индейцев за свои права не набирало силу.

"В Соединенных Штатах, – размышлял он, – большинство черных лидеров обращались к корням, к истории своего народа. И почему-то брали оттуда самые воинственные традиции – вспомним "черных пантер". То же и с женским движением. Это ведь здесь "Женская пожарная бригада" жгла магазины, торговавшие порнографией. Почему бы и индейцам не обратиться к прошлому и не отыскать там какую-нибудь гадость? Это вполне в духе времени".

Его глаза устремились на фото Джоанны Портмэн, распятой на тотемном столбе.

"Ладно, – подумал он. – Надо рассуждать по порядку. Мы имеем тотемный столб. Многие племена ставили его на могилах. Что еще? У квакиютлей[28]28
  Индейское племя Тихоокеанского побережья Канады.


[Закрыть] был обычай обрезать волосы родственникам покойного.

Нет, это здесь ни при чем. Она же не родственник, а жертва. И у индейцев не было культа отрубленных голов.

Кроме...

Кроме одного исключения. Хаматса!

Через несколько секунд он снимал трубку.