Текст книги "«Сглотнула рыба их…» Беседы о счастье"

Страх мужа перед женщинами и близостью был столь силен, что он соглашался на брак без секса, которого жаждал. А жесткий отказ жены от секса позволял ему не видеть своего страха.

Есть и еще одно удивительное «совпадение». Муж оказался практически бесплоден – вероятность зачатия естественным путем была минимальна, но ЭКО могло решить эту проблему. Катя решительно отказалась от «всех этих манипуляций» в той части тела, куда и мужу-то доступ был ограничен. Они взяли деток из детского дома, и это решение оказалось наилучшим для обоих – оба получили детей без секса.

М. К. «Бедные люди» – пример тавтологии, как сказано поэтом. Вроде бы супруги во всем дополняли друг друга, что совсем неплохо, почему же тогда брак развалился?

Т. Б. Потому что муж за годы брака повзрослел. Состоялся в профессии, сделал карьеру. Да и женщинам он стал интересен. Почувствовав себя сильнее, муж решился на риск – выйти из привычных, но давно не устраивающих его отношений в надежде найти свое счастье. И забегая далеко вперед, скажу, что нашел.

Позиции мужчины и женщины и должны быть дополнительными, чтобы их альянс был долговременным. Но, к сожалению, прочные отношения между людьми очень часто строятся на симбиотической основе и являются «детско-родительскими» по сути. Супруги заключают негласный контракт о взаимном усыновлении. Конечно, все замаскировано. Но если супруги употребляют выражения типа «он/она не удовлетворяет моих потребностей», то значит, они бессознательно рассматривают партнера как материнскую фигуру. И это понятно – в любви мы желаем получить чувства, связывавшие нас с объектами наших прежних привязанностей, хотим вновь насладиться той радостью, которую они нам дарили, или залечить те раны, которые нам нанесли.

М. К. Звучит устрашающе. Сразу хочется как-нибудь извинить маленького и слабого человека, который никак не вырастет и все жаждет обрести того, что не получил когда-то. Ну да не будем. Лучше спрошу напоследок вот о чем. Помимо родительских и семейных программ, помимо того, что «жизнь была залогом свиданья верного с тобой», существует и другая данность, в народе ее зовут «химией». Когда его и ее тянет друг к другу помимо всех воспитаний, знаний, социальных положений и предысторий, тянет неотвратимо и совершенно определенно – физически.

Т. Б. Да, химия… «Как можно алгеброй гармонию поверить?!» – восклицают в этих случаях и те, кто верит в свое божественное происхождение, и те, кому милее думать, что они произошли от обезьяны. Считать магическое действие химии ответственным за притяжении людей друг к другу почему-то приятнее, чем видеть истинные и куда более прозаические причины этого. А главное, ответственности за свой выбор – никакой! Химия ведь.

Важность химии преувеличена даже в такой области, как наркомания. Зависимость от наркотика, как показывают современные исследования, не столько химическая, сколько психологическая. Люди, способные устанавливать удовлетворительные отношения с близкими, как правило, к наркотикам не обращаются. А те из них, кому пришлось наркотики – даже длительно – употреблять, в связи с сильными болями, например, выздоровев, никакой тяги к наркотикам не обнаруживают и химической зависимостью от наркотических веществ не страдают. Для наркомана наркотик – то, с чем ему удалось установить связь, преодолев таким образом внутреннюю пустоту.

Физическое притяжение тоже возникает оттого, что какие-то аспекты личности партнеров соответствуют друг другу. Он – раскрывает ее как женщину, дает ей возможность узнать, какая она в любви. Она – дает ему возможность чувствовать себя с ней настоящим мужчиной.

Правда, химия тут всё-таки есть. Выбирая партнера, мы бессознательно ориентируемся также на запахи, которые передают очень важную информацию о человеке. Речь идет о запахах очень тонких, практически неуловимых основной системой обоняния – феромонах. И если эти запахи соответствуют нашим запросам, наша эндокринная система вырабатывает половые гормоны, необходимые для любовных отношений. Один мой знакомый очень хотел жениться. Он легко завязывал отношения, и многие девушки хотели бы получить от него предложение руки и сердца, но он никак не мог сделать выбор. В каж дой женщине его что-то не устраивало, причем он не мог сформулировать что. Пока не понял, что первое, на что ему нужно обращать внимание в девушках, которые ему нравились, – запах. И этот параметр оказался самым лучшим «фильтром». Он женат уже несколько лет, и не устает повторять, что счастлив.

М. К. Что ж, подпою.

Первой была биология. Все слушали Паландра сквозь тяжкую утреннюю дрему, как вдруг проснулись. «Самцы, самки, спаривание», – повторял Паландр, и это подействовало, как всегда, безотказно.

Все навострили уши. Вслушался и Виталик Трегубов. Паландр рассказывал о власти феромонов над размножением животных. Выяснилось, что готовность самки к размножению самцы определяют по запаху. Причем самцы косуль и коричневых леммингов отличают покрытых самок от непокрытых и упорно выбирают девственниц. А самка непарного шелкопряда после спаривания вообще перестает испускать феромоны, чтобы самцы не касались ее беременной.

Человек, объяснял Паландр, в результате эволюции зависимость от запахов преодолел, ведь из тысячелетия в тысячелетие инстинктивные реакции человека на запахи подавлялись. Позволять запахам властвовать над собой было никак нельзя. «Впрочем, Наполеон, – немного краснея, сообщил Паландр уже под конец урока, – перед тем как вернуться из очередного похода, велел своей возлюбленной Жозефине прекращать мыться. Может, что-то до сих пор есть», – туманно заключил Паландр под зазвеневший звонок.

Услышанные сведения произвели на Виталика огромное впечатление. Власть не власть, но что запахи он чувствует лучше многих, Виталик знал точно. И не долго думая, решил проверить, действительно ли для человека запах не играет роли.

Он начал незаметно обнюхивать девочек в классе. На это ушли две следующие перемены и частично урок алгебры.

Крюкова пахла чем-то дезодорантовым и зеленым. Верка Глухарь отдавала сладковатым женским потом, она перед уроками ходила в школьный спортзал, дико этим гордилась, но со всеми вытекающими. От Чернецовой тянуло правильной, пресной глажкой. Флейшман отчетливо пахла мармеладками. Демчук – нечищеными зубами. Кто-то ничем особенно не пах – так, жвачкой, съеденным завтраком, Рагибова – само собой, сигаретным дымом, вечно она курила тайком за школой.

И только Настя Сергеева пахла клубникой.

Свежесорванной, сочной, сладкой и кислой сразу, впитавшей в себя утреннее солнышко и росу. Это был тонкий, слегка кружащий голову запах. Виталик обожал его с детства, бабушка в деревне всегда выращивала клубнику, сажала длинные грядки. Первые ягоды доставались, конечно, ему, любимому внучку.

Следующий урок, литру, Виталик высидел еле-еле. И на перемене сразу же бросился к Насте. Она как раз подошла к окну и собиралась распахнуть форточку.

– Ты где клубнику взяла, Сергеева? – выпалил Виталик, глядя в пол. – И сколько съела?

Настя посмотрела на него, как на сумасшедшего.

– Трегубов! Какая клубника? Не ела я никакой клубники! Зима на дворе, – Настя кивнула за окно и даже фыркнула от возмущения. – Ты где ее видел, клубнику-то?

На дворе и в самом деле стояла глухая зима, причем в Мурманске, но это было не так уж важно.

Ноги у Виталика подкосились, он схватился за подоконник. Настя Сергеева и без всяких запахов нравилась ему в классе больше всех.

Глава четвертая
Жизненный сценарий

М. К. Вы столько раз упоминали о сценариях, которые влияют на наш выбор партнера и нашу жизнь, что пора уже об этом рассказать. Но я тут посижу молча, поработаю хоть раз нашим читателем, который за это время наверняка столько раз хотел что-то добавить, возразить, рассказать о наболевшем, а мы и пикнуть ему не давали… Вот и побуду в роли зрителя. Внимательного и пристрастного. Итак, монолог! «Жизненный сценарий».

Т. Б. Да, эта тема меня давно интересует. Когда я была маленькая, то думала, что в песне:

 
Мы – кузнецы, и дух наш молод,
Куем мы к счастию ключи! —
 

дух – не молод, а молот, которым эти ключи и куются. Стучат духом-молотом по наковальне, выковывая счастье… Но где эти кузнецы? Как получить у них свой ключ к счастью? Ведь каждому он нужен.

Прожив долгую жизнь, я знаю, что одним ключом волшебную дверь к счастью не откроешь. Нужна целая связка. Потому что замков там много. Есть и амбарный, и английский, и потайной – с шифром. Но один из ключиков – сценарий нашей жизни, который мы написали давным-давно, в глубоком детстве.

Начав писать пьесу нашей жизни с рождения, к четырем годам мы наметили в общих чертах ее сюжет, а в подростковом возрасте уточнили некоторые вещи, чтобы придать сценарию более реалистичные черты. Став взрослыми, мы день за днем играем в этой пьесе роль, которую определили себе сами, и можем клясть свою судьбу, даже не подозревая, что выбрали ее сами. Сценарий, или план жизни, мы пишем сообразно обстоятельствам, в которых родились, и на него, конечно, влияют наши родители, однако главным является решение, которое принимает ребенок.

«Между полнотой желания и исполнением желаний, между полнотой страдания и пустотой счастья мой выбор был сделан отродясь», —

говорит Марина Цветаева, мой бесценный свидетель. С ее глубиной и тонкостью различения чувств и предельной честностью рефлексии мало кто может сравниться. С присущей поэтам прозорливостью она задолго до ученых, сформулировавших теорию жизненного сценария, описала в своей автобиографической прозе, как именно ее сценарий жизни был ею написан и – как по нотам – осуществлен.

Мысль о том, что детские впечатления отражаются в дальнейшем на ходе жизни взрослых людей, сегодня ни у кого не вызывает сомнения. Однако теория сценария утверждает, что на основе этих впечатлений ребенок составляет именно план своей жизни с ясно обозначенными началом, серединой и концом. Когда малое дитя пишет свой сценарий, оно пишет также концовку этого сценария. Все остальные части сюжета, начиная с вводной сцены и далее, планируются таким образом, чтобы привести к этой заключительной финальной сцене – развязке. План жизни завершается так, как было решено с самого начала. Ребенок принимает решения по поводу сценария своей жизни на основе чувств и специфической детской логики. Умозаключение, которое делает ребенок, может быть неадекватным – с точки зрения взрослого. Но оно – наилучшее решение, доступное ребенку для его уровня понимания.

– Бабушка, а ты уже старенькая? – спрашивает трехлетний Саша.

– Да нет, не очень, – сквозь дрему отвечаю я.

– А кто старее тебя? – спрашивает он снова.

– Моя мама.

– А кто старее твоей мамы? – не унимается внук.

Установив порядок старшинства, Саша решил выстроить родственников «по убыванию». И, выяснив, что он самый молодой в семье, замолчал, не решаясь, видимо, задать главный вопрос, который его мучил. Догадавшись, я спрашиваю:

– Ты боишься, что мы умрем?

За прошедшие полгода Саша потерял двух своих дедушек, умерших один за другим, и, очевидно, беспокоился, не грозит ли ему потеря еще кого-нибудь из близких.

– Да, – просто ответил он.

– Не бойся, это случится не скоро! – отвечает «умная» бабушка с психологическим образованием.

– А когда? – интересуется Саша.

Он хочет точно знать, когда произойдет то, чего он боится, чтобы это не застало его врасплох.

– Ну-у, ты вырастешь, станешь большим, женишься, у тебя родятся дети…

Но фраза осталась незаконченной, потому что Саша отчаянно зарыдал:

– Нет! Я не хочу жениться! Не хочу детей!

Я обняла его, прижала к себе. Что-то бормотала, утешая, гладя, пока он не уснул.

Прошло некоторое время. Мы возвращались с прогулки домой. Саша устал, капризничал, и я, чтобы побудить его собраться с силами, сказала волшебную фразу, которая действует на трехлетних детей безотказно: «Ну ты же большой! Ты уже взрослый!» Однако эффект оказался противоположным. Саша горько заплакал, отчаянно выкрикивая сквозь слезы: «Нет! Я не большой! Я маленький! Маленький!!!»

«Наверное, он устал сильнее, чем мне казалось», – объяснила я себе происходящее. Но через несколько дней ситуация повторилась. На мое подбадривающее – «Ты же большой!» – он так же отчаянно стал убеждать меня в обратном. И тут я вспомнила наш ночной разговор. Что же я наделала?! Фактически я сказала внуку, что наша смерть, смерть тех, кого он любит и боится потерять, напрямую связана с его взрослением – мы умрем, когда он вырастет. Как он может этому помешать? Только перестав расти. Перестав взрослеть. Что он изо всех сил и старался делать.

Конечно, пришлось постараться – найти «антидот», чтобы Сашино решение не взрослеть не перешло в его сценарий, но ведь зачастую родители не в курсе решений, которые принимают их дети. И не каждый родитель знает, как «переколпаковать» колпак, который «сшит не по-колпаковски». Да и ребенок обычно сам эти умозаключения «забывает». Когда мы вырастаем, воспоминания о раннем детстве приоткрываются нам лишь в снах и фантазиях. Мы можем не понимать причин своих «странностей» или поведения, которое нас разрушает и, вероятнее всего, так и не узнаем о решениях, принятых нами в раннем детстве, если не предпримем специальных усилий по выявлению и анализу своего сценария.

В период, когда ребенок занят написанием сценария своей жизни, он занимает подчиненное положение. Родители в его восприятии обладают абсолютной властью. Для младенца это власть над его жизнью и смертью. Позже это власть удовлетворять или не удовлетворять его потребности. Поэтому ребенку приходится решать, какую ему избрать стратегию, чтобы остаться в живых и как можно полнее удовлетворить свои нужды.

Хотя родители не могут заставить ребенка принять те или иные решения касательно его сценария, они могут оказывать на эти решения значительное влияние. Но все же окончательное слово – всегда за ребенком.

Воспитываясь в одних и тех же условиях, разные дети могут принять разные решения насчет планов жизни. Как в случае с двумя братьями, которым мать говорила, что они «кончат в психушке». Так и произошло, только один из них стал постоянным пациентом психиатрической клиники, а другой – психиатром.

Некоторые из нас в детстве могут выбрать – как Цветаева – такой сценарий, который с необходимостью предполагает состояние несчастья. Сценарий других может предусматривать ограничение возможностей и даже причинение себе физического вреда. Понять, какой сценарий выбрал для себя человек, можно, в частности, узнав, кто его любимый герой.

Каждый сценарий жизни неповторим, однако реализуется он по одной из нескольких ясно очерченных схем. На основании того, какой является развязка, сценарии делят на выигрышные, проигрышные или банальные.

Победитель – это тот, кто достигает заявленной цели, достижение которой приносит чувство удовлетворения. Проигравший – не только тот, кто не достигает заявленной цели, но и тот, кто, достигнув ее, не чувствует себя счастливым. Проигрышные сценарии различаются по степени тяжести развязки. Сценарий, который как бы неотвратимо влечет человека от раннего негативного решения к трагической финальной сцене, нередко называют роковым.

Сценарии большинства людей представляют собой смесь трех вариантов – например, человек мог решить, что будет выигрывающим в области интеллекта, не выигрывающим в физическом плане и проигрывающим в личных отношениях. Не всё наше взрослое поведение является сценарным. Мы воспроизводим избранные нами в младенчестве стратегии поведения, когда откликаемся на происходящее здесь и сейчас так, как будто мир таков, каким мы его видели в детстве. Почему мы продолжаем придерживаться детских решений в нашей взрослой жизни? Главная причина состоит в том, что мы всё еще надеемся решить фундаментальный вопрос, который не решили в младенчестве: как добиться безусловной любви и внимания? А потому, будучи взрослыми, нередко реагируем так, словно остаемся малыми детьми.

В какой именно момент человек включится в сценарий, точно предсказать нельзя, но есть факторы, которые провоцируют сценарное поведение. Прежде всего стресс. Чем сильнее стресс, тем выше вероятность, что в человеке включится его сценарий. Однако это не означает, что стресс может кого-то заставить включиться в сценарий.

Запустить сценарий может сходство происходящего здесь и сейчас и какой-то важной ситуации детства. Мы можем не сознавать этого сходства, но наша эмоциональная память связывает какую-то особенность текущей ситуации с прошлым и напоминает нам о детской боли. Эти связующие нити тянутся в прошлое не обязательно к людям. Мы можем цепляться ими за звуки, запахи, определенное окружение или что-то еще, неосознанно напоминающее нам стрессовые ситуации детства.

«Щёлк метронома. Но как только я под его методический щёлк подпала, я его стала ненавидеть и бояться до сердцебиения, до обмирания, до похолодания, как и сейчас боюсь по ночам будильника, всякого равномерного, в ночи, звука. Точно по мою душу идет этот звук! Кто-то стоит над твоей душой, и тебя торопит, и тебя удерживает, не дает тебе ни дохнуть, ни глотнуть… Это была именно Смерть, стоящая над душою, живой душою, которая может умереть…»[4]4
  Марина Цветаева. «Мать и музыка».


[Закрыть]

Ощущения, ассоциативно связанные с неприятными или угрожающими событиями прошлого, вполне могут «запустить» не только сценарий, но и паническую атаку у человека, не обладающего такой памятью на впечатления детства, как Марина Цветаева.

Почему важно знать свой сценарий? Он позволяет нам понять, почему мы ведем себя так, а не иначе. Почему, например, мы склонны вступать в разрушительные отношения опять и опять. Теория сценария дает ответ: мы делаем это, чтобы подкрепить свой сценарий. Как бы ни был плох этот мир, если он ведет себя так, как я ожидаю, – со мной всё в порядке. И подтверждая наши сценарные верования, мы приближаемся еще на шаг к запланированной развязке нашего сценария.

Сценарий может содержать установки, которые нацеливают человека на заведомо недостижимый результат. Например, убеждение «никто не может меня полюбить» в сочетании с установкой «любви надо добиваться» обрекает девушку на бесплодные попытки заставить себя полюбить. Ее настойчивость и напор отталкивают от нее мужчин, с закономерностью подкрепляя убеждение, что полюбить ее нельзя.

Путь к выходу из сценария лежит через отказ от веры в то, что мир устроен так, как мы привыкли думать. Многие наши представления о мире ложны потому, что они сформировались, когда мы были еще совсем маленькими. И сформировали мы их на основе информации, полученной от взрослых, – проверить ее или осмыслить критически у нас не было возможности.

Особенно важную роль в формировании сценария играют так называемые сценарные послания родителей, которые совсем не обязательно могут быть словесными. До того как младенец начнет улавливать содержание слов, он интерпретирует послания других на основе невербальных сигналов, которыми эти послания сопровождаются. Малое дитя тонко воспринимает выражение лица, напряжение тела, движения, интонации голоса и запахи. Если мама нежно прижимает к себе малыша, предоставляя ему свое тело в качестве опоры, он, скорее всего, воспримет это как послание: «Я принимаю тебя и люблю!» Если же она напряжена и жестко держит его, он может прочесть ее послание иначе: «Я отвергаю тебя и не хочу, чтобы ты меня касался!» Мать при этом может совершенно не сознавать ни своего напряжения, ни «зазора» между собой и ребенком.

Маленькие дети внимательно наблюдают за тем, как ведут себя родители, в том числе как общаются между собой папа и мама. Возможно, маленькая девочка замечает, что мама затевает ссору с папой, а затем плачет, и папа, чтобы успокоить маму, делает то, чего она хочет. Девочка делает вывод: «Чтобы получить от мужа то, что я хочу, мне нужно сперва с ним поругаться, а затем расплакаться».

Выйдя замуж, Валентина «решила» – подобно ее маме – использовать обморок как средство воздействия на мужа. В процессе ссоры, видя, что муж не собирается ей уступать, она внезапно обмякает и падает на пол, закрыв глаза. Однако, вопреки ее ожиданиям, муж не кидается к ней в тревоге за ее здоровье, а, спокойно перешагнув через нее, выходит из комнаты. «Ну, – думает Валентина, – с одного раза он ничего не понял. Но ничего, в другой раз, наверное, до него дойдет, чего я хочу». Но в следующий раз, когда она так же «упала в обморок», муж подошел к ней и, глядя в глаза, твердо сказал: «В прошлый раз я думал, что это случайность. Теперь вижу, что нет. Если ты еще раз это сделаешь, я сдам тебя в сумасшедший дом!» И она поняла – сдаст. Потому что его папа в свое время «сдал» его маму в психушку. Больше обмороками за всю их долгую совместную жизнь Валентина не страдала.

Сценарное поведение, основанное на подражании, разрушается легче всего. Если выгоды оно не приносит, как в случае с Валентиной, а угрозу создает, человек выбирает безопасность. Но если бы первые попытки Валентины вести себя как мама оказались успешными, такое поведение могло стать хроническим.

Подражание является не единственным способом, которым родители передают свой опыт детям. Они могут давать ребенку прямые указания: «Никому нельзя доверять», «Ты должен быть лучшим в классе!», «Не позволяй никому садиться тебе на шею!» Сценарный потенциал такого рода посланий будет зависеть от частоты их повторения и эмоциональной силы сопутствующих им невербальных сигналов.

Иногда указания, каким должен быть ребенок, даются не прямо, а косвенно, восхищаясь кем-то или одобряя чей-то поступок.

«– Нет, нет, нет, ты только представь себе! – говорила мать, совершенно не представляя себе этого „ты“. – Смертельно раненный, в снегу, а не отказался от выстрела! Прицелился, попал и еще сам себе сказал: браво! – тоном такого восхищения, каким ей, христианке, естественно бы: „Смертельно раненный, в крови, а простил врагу!“ Отшвырнул пистолет, протянул руку, – этим… явно возвращая Пушкина в его родную Африку мести и страсти и не подозревая, какой урок – если не мести, так страсти – на всю жизнь дает четырехлетней, еле грамотной мне»[5]5
  Марина Цветаева. «Мой Пушкин».


[Закрыть].

Эмоционально насыщенные оценки, которые родители дают детям, навешивая на них ярлыки – Балбес! Тупица! Неряха! Слабак! – оказывают особенно сильное воздействие. Помните, мы говорили о проклятии? Но особенно сильным сценарным потенциалом обладают родительские высказывания о ребенке, обращенные к третьим лицам, которые ребенок слышит или каким-то образом узнает о них: «Сережа такой упрямый! Ему будет очень трудно с людьми!», «У Юли в голове – одни мальчики! Что из нее вырастет? Наверное, по рукам пойдет!»

В некоторых семьях оценочные определения передаются из поколения в поколение. Как в случае с Людмилой, которая обратилась с жалобой на страх сойти с ума. Рассказывая о себе, она отметила, что ее тетя и бабушка, которых звали также Людмила, помутились рассудком примерно в возрасте сорока лет. Семейное послание, которое никогда не произносилось вслух, гласило: «В нашем роду все, кого зовут Людмила, сходят с ума в сорок лет». Не удивительно, что, приближаясь к этому возрасту, Людмила забеспокоилась – а вдруг и правда с ней тоже такое случится. Ребенок может принять главное сценарное решение в ответ на единичное событие, в котором он усматривает особую угрозу, однако чаще сценарные решения принимаются не сразу, а в ответ на постоянно повторяющиеся послания.

«Работая» над сценарием, ребенок избирательно использует предписания, запреты и разрешения, исходящие от родителей.

ПРЕДПИСАНИЯ имеют вербальную форму, и если мы прислушаемся к тому, что происходит у нас в голове, то сможем услышать их. И даже вспомнить, кто именно из родителей их нам дал. Если мы поступим вопреки предписанию и вновь прислушаемся, то, скорее всего, услышим вербальную взбучку от соответствующей родительской фигуры.

ЗАПРЕТЫ И РАЗРЕШЕНИЯ не обязательно слышатся в форме слов. Мы воспринимаем их в форме эмоций и телесных ощущений. Если человек усвоил от матери запрет на прикосновения и принял решение, что от людей лучше держаться подальше, то простой физический контакт, например, задание взяться за руки в тренинге, будет вызывать у него дискомфорт. В результате он отказывается выполнить задание: «Не вижу смысла в этом упражнении! Что оно может мне дать?»

Мы стремимся избежать поведения, нарушающего запрет, а если он все же нарушен, то мы можем организовать себе наказание сами, потому что должны быть за это наказаны.

Иногда запреты также можно услышать в форме слов. Например, человек может вспомнить, как родители говорили ему нечто вроде: «И зачем только я тебя родила!», «Чтоб ты сдох!» или «Убила бы тебя за это!» Такие воспоминания могут служить подтверждением, что запрет на жизнь нам давался, однако усвоили мы его на основе невербальных сигналов и в гораздо более раннем возрасте. Это может показаться странным, но при анализе сценария запрет на жизнь обнаруживается довольно часто. Однако если принять во внимание, что младенец легко усматривает угрозу смерти в ситуациях, которые взрослому представляются совершенно безобидными, распространенность этого запрета не будет казаться столь удивительной. Спрашивается, однако, почему – если запрет на жизнь налагается сплошь и рядом – большинство людей не кончают жизнь самоубийством? К счастью, люди в высшей степени изобретательны по части поводов остаться в живых. Ребенок, получивший запрет на жизнь, как правило, очень рано принимает компромиссные решения, чтобы защитить себя от фатального исхода. Это решения типа: «Я вполне могу жить и дальше до тех пор, пока…» Многоточие может быть заполнено чем угодно, например: «… буду много работать» или «… буду жить не для себя». Среди других наиболее важных запретов есть и запрет быть собой. Этот запрет может налагаться на ребенка родителями, у которых родился мальчик, а они хотели девочку, или наоборот. Во взрослой жизни человек с таким запретом может демонстрировать черты, свойственные лицам противоположного пола.

Достаточно часто дети получают запрет быть ребенком, то есть вести себя в соответствии с возрастом. Это может выражаться в посланиях типа: «Ты уже большой, чтобы…». Такой запрет налагается обычно родителями, которым в детстве самим не разрешали вести себя по-детски и которые поэтому чувствуют угрозу в детском поведении.

Не менее распространенным в наше время является запрет взрослеть – то есть от ребенка требуют, чтобы он оставался «маленьким». Он должен оставаться беспомощным, зависимым от родителей, несамостоятельным, потому что родители, боясь пустоты собственной жизни, которую заполняет ребенок, могут бессознательно сопротивляться тому, чтобы в семье не осталось никого маленького.

Вариантом запрета на взросление служит запрет на сексуальность. Нередко такой запрет налагается отцом на дочь в возрасте, когда тело ее начинает обретать явно женские черты. Отец может быть испуган своим сексуальным откликом и, чтобы избежать смущающих его собственных реакций, физически отстраняется от нее. А дочь может воспринять это как запрет на то, чтобы становиться сексуально привлекательной женщиной. Но и мать, несущая в себе запрет на сексуальность потому, что ее мать боялась того, что дочь «в подоле принесет», передает дочери этот запрет своим иррациональным страхом перед сексуальной стороной жизни.

Запреты действовать, проявлять инициативу, просить того, что хочешь, – также встречаются очень часто.

Запрет на близость может предполагать как физическую близость, так и эмоциональную. Часто такой запрет усваивается путем подражания родителям, которые редко прикасаются друг к другу или к ребенку. Или передаваться из поколения в поколение в семьях, где не принято говорить о своих чувствах.

Но ребенок может наложить запрет на близость и сам – в ответ на постоянный отказ родителей от физического контакта. Не встречая вновь и вновь взаимности, он может решить, что желанная близость не стоит боли отверженности. Запрет чувствовать – испытывать чувства или открыто их проявлять – может выражаться в разных формах. Например, такой:

Мама кричит из окна сыну, гуляющему во дворе:

– Сема, домой!

– Что, мама, – я замерз?

– Нет, ты проголодался!

Сценарное послание матери в этом случае таково: «Чувствуй то, что, я считаю, ты должен чувствовать». Или таким – «Чувствуй то, что чувствую Я». В этом случае мать может сказать сыну или дочери: «Что-то мне холодно стало, пойди, оденься».

Стоит повторить, что родительские запреты и сценарные послания не могут заставить ребенка написать какой-то определенный сценарий. Ребенок сам решает, что делать с налагаемыми на него запретами. Один ребенок может принять запрет в его исходном виде, другой может творчески преобразовать наложенный запрет, чтобы смягчить его воздействие. Третий может просто отказаться принимать его.

Бывает и так, что ребенок, получивший запрет на существование, в силах осознать: «Это послание о проблеме моей матери, и касается оно не меня». Дети, которые приходят к подобным решениям, исследуют свою семью и пытаются ее исцелить, спасая свою жизнь осознанием того факта, что эта патология не имеет к ним отношения. Многие из них становятся психиатрами или священниками.

У ребенка всегда есть возможность обратить запрет себе на пользу так, чтобы он принес ему положительные, а не отрицательные результаты. Например, девочка, которая получала послания «Не будь лицом своего пола», может вырасти женщиной, обладающей качествами, традиционно считающимися мужскими – смелостью и предприимчивостью, которые очень помогают ей делать карьеру и добиваться поставленных целей.

Некоторые люди могут брать какое-то из своих сценарных посланий и обращать его в собственную противоположность. По обыкновению антисценарий разыгрывается в подростковом возрасте. Типичный пример – девочка, которая всё детство следовала предписанию «Веди себя тихо и делай то, что говорят папа с мамой», в четырнадцать лет вдруг меняется, становится дерзкой и развязной, домой приходит поздно и, по словам родителей, водится с «плохой компанией». На первый взгляд может показаться, что она освободилась от своего сценария. В действительности она следует ему, как и прежде, просто «вывернув наизнанку».

Каким бы ни был жизненный сценарий, существует всего шесть основных схем его развития, не зависящих ни от пола, ни от возраста, ни от образования – древних как мир, и, видимо, являющихся архетипическими. Древние греки запечатлели их в мифах.

Геракл, например, проживал свою жизнь по схеме прежде – прежде чем стать полубогом, он должен был выполнить целый ряд трудных задач. И если человек думает, что отдыхать он может только на пенсии, скорее всего, это сценарий его.