Текст книги "Наплевать на дьявола: пощечина общественному вкусу"

Майя Кучерская
Наплевать на дьявола: пощечина общественному вкусу

От автора

В эту книгу собраны колонки и рецензии, написанные за последние пять лет, то есть как раз за то время, которое я и занимаюсь газетной журналистикой.

Журналистика – дело стремительное. Сел, написал, сдал. В запасе у тебя обычно три часа, если повезет – четыре. И их ты проводишь отнюдь не в вакууме. Вокруг звонят телефоны, редакция дружно кричит что-то в трубки, рядом на столе жужжит твой собственный мобильный, аська-гусенок жадно машет крылышками, человечество жаждет с тобой пообщаться именно сейчас.

Придирчивые читатели, пишущие отклики в форум газеты, недовольно поправляют и упрекают автора за сбивчивость мысли и неточность формулировок, вряд ли подозревая, с каким острым наслаждением автор сам бы себя поправил и уточнил, будь у него побольше времени… С этим остается только смириться: в отличие от исследователя, ученого, или от литературного критика, пишущего статью в «толстый» журнал, газетному журналисту думать некогда. Он всего лишь акын, поющий о том, что успевает заметить и придумать в данную минуту.

И дело тут не только во времени, но и в объеме. Много ли уместишь в 3000 знаков?

Газетная рецензия – всего лишь летящая стрела, слегка оперенная твоим велеречием. Можно, конечно, эту стрелу инкрустировать дополнительными наблюдениями, остроумными сопоставлениями и тонким анализом текста, но тогда она не полетит. Недаром опытные редакторы говорят: в газетной заметке должна быть одна, ровно одна, в самом крайнем случае – две мысли. Иначе эту заметку невозможно будет воспринять. Прочитать быстро. Времена бабушек и дедушек, изучавших прессу, трогательно обводивших красным карандашом важные мысли в газетном тексте и даже вырезавших статьи – ушли. Теперь понравившееся вешают в блоге. И все равно читают быстро.

Так пишутся газетные рецензии. С колонками дело обстоит еще хуже. Мне вот, например, трудно думать. Более того, я думаю не только трудно, но и страшно медленно, колонки же дело регулярное. Значит, надо думать быстрей. Что физически совершенно невозможно.

И все же. Я продолжаю всем этим заниматься. Спрашивается – зачем? Неужели ради денег? Но ведь есть занятия и подоходней. Следовательно – да, очень просто – мне это интересно.

Интересно читать книги. Интересно разговаривать с их авторами. Я очень люблю жанр интервью, поэтому несколько интервью и включаю в этот сборник. Интересно думать о «вечном». Именно так называется моя рубрика в газете «Ведомости» – «Вечные ценности», что лишь отчасти ирония, а в остальном, конечно, оксюморон. Писать в ежедневной деловой газете о вечном, о том, что такое хорошо и что такое плохо, – настолько абсурдно, что интересно втройне.

И мне по-настоящему жаль, что читать те книги, о которых я пишу, говорить о самом главном внимательнее и глубже не получается. Остается опять-таки утешать себя тем, что газетный текст – не скрижали, а всего лишь приглашение к разговору.

И последнее. Я не только рецензирую книги, но и их пишу. Для многих это источник соблазна. Мне не раз приходилось слышать: разве можно быть писателем и критиком одновременно? Входить в судейскую команду и в то же время играть на поле?

Я не вижу здесь никакого противоречия. Лет сто-двести назад писатели постоянно писали друг о друге. Что делало литературную жизнь только полней и живей. Разве не может повар, сбросив передник и поварской колпак, придя в гости друзьям, искренне хвалить, а может быть, и слегка критиковать приготовленные хозяйкой блюда?

И несколько благодарностей под занавес.

Спасибо газете «Ведомости», в которой я вот уже третий год тружусь с большим удовольствием. Моему терпеливому начальству, моим коллегам по отделу культуры и газете «Ведомости-Пятница», с которыми так уютно находиться рядом.

Спасибо и человеку по имени Саша Туров, именно он, тогда главный редактор газеты «Пятница», пятничного приложении к «Ведомостям», попросил меня написать первую в моей жизни колонку. Преодолевая ужас, а главное, убежденность, что колонок я писать совершенно не умею, я и написала свой первый текст.

Спасибо Максиму Трудолюбову, редактору отдела «Комментарии», который пригласил меня писать о вечном в контексте злободневного.

Наконец, спасибо «Российской газете», в которой я дебютировала как журналист, а также фонду «Прагматика культуры» и лично Александру Борисовичу Долгину, научившему меня глядеть на проблему шире.

И все же самое прочувствованное спасибо – моему мужу, Саше Лифшицу, чьи идеи, мысли и замечания растворились в этой книге неслышимо и невидимо, однако для меня очень ощутимо.

Отдельная благодарность и старшим товарищам – Петру Алешковскому, Александру Архангельскому, Андрею Немзеру, Елене Пенской, Ирине Роднянской, Сергею Чупринину – их присутствие и лаконичные реплики, а иногда и просто красноречивое молчание, не раз и очень кстати сдерживали мою прыть.

И еще – я благодарна своим читателям.

Напоследок отмечу, что первую и третью часть книги составляют колонки газеты «Ведомости», вторую – «Ведомости-Пятница». Место и время публикации остальных текстов отмечены особо. Некоторые тексты подверглись незначительной редакторской правке. Поменялись и кое-какие заголовки – в лучшую, надеюсь, сторону.

Приятного чтения.

Часть 1
Вечные ценности: чистый жанр

Дьявол? Наплевать!

О том, нужно ли их бояться

Эти истории, кажется, никогда не кончатся. Австралийский епископ-англиканин осудил пьесу, в которой Иисус Христос и его апостолы – гомосексуалисты. Пьеса пройдет в Сиднее на ежегодном гейском фестивале. Епископ заявил, что это сознательная насмешка над христианством и сам он на представление не пойдет. Не дремлет и Ватикан, недавно выступивший в своей официальной газете с отповедью «Гарри Поттеру» – как всегда, за пропаганду колдовства и оккультизма.

Тихое «Ату!» прозвучало еще два года назад из уст Бенедикта ХVI, когда в сети была опубликована его переписка по поводу Поттера – и папа (на момент переписки кардинал) назвал поттериану «тонким соблазном» для неокрепших христианских душ… Господи! Неужели Ватикану и Бенедикту ХVI больше нечего делать? Только читать и клеймить детские книжки? Так и представляешь себе громадный зал, красный от кардинальских шапочек, и все эти солидные, убеленные сединами люди, включая папу, дружно уткнулись в книжки с мальчиком в очках на обложке. Прочли, а потом шумно, взволнованно, с блеском в глазах начали спорить, положительный ли герой волшебник Гарри. Кто за, кто против? Воздержавшиеся?

Вынесем книги Джоан Роулинг за скобки – доказывать, что, как и все хорошие сказки, они учат отличать добро от зла, а вовсе не колдовству, скучно, до того это кажется очевидным. Но как быть с постановками-фильмами-инсталляциями, в которых Мария Магдалина выходит замуж за Иисуса, апостолы – геи, а «темные начала» торжествуют? Как на это реагировать именно христианам – то есть тем, чьи религиозные чувства подобные сюжеты действительно задевают?

Реагировать по-христиански. «Трости надломленной не переломит, и льна курящегося не угасит», – сказал пророк Исайя о грядущем Христе, указав на главное качество Учителя – кротость. Создатели всех этих «кодов да Винчи» ведут себя как подростки пубертатного периода. Подростки, словно бы крепко обиженные когда-то и желающие отомстить… ну, заодно и обогатиться. И что же? Не бить же их за это смертным боем, загоняя болезнь внутрь, все равно не поможет, как не помогало никому и никогда. Так что самой ценной в заявлении австралийского епископа кажется последняя часть, где он говорит, что сам смотреть пьесу не пойдет. Если уж, на твой взгляд, все эти пьесы и фильмы – проводники мрака, звенящие дьявольской насмешкой над тем, что тебе дорого, зачем их вообще так внимательно рассматривать, тем более реагировать на них публично?

В православном обряде крещения есть одно удивительное место. Священник три раза спрашивает будущего христианина: «Отрекся ли ты сатаны?» Тот отвечает: «Отрекся». Затем священник говорит: «И дунь, и плюнь на него». И трижды велит дунуть и плюнуть.

Вот и все. Формула давно выведена – с дьяволом не вступают в разговоры, с ним не ведут дискуссии, у него ничего не уточняют и не заключают с ним сделок. На него просто плюют.

Один – в скафандре, другой – с бородой

О детях и смерти

На прилавках все чаще стали появляться переводные книжки, объясняющие детям, как устроена взрослая жизнь, проливающие свет на «темные» вопросы и «запретные» темы.

Дружелюбный крупный шрифт, веселые картинки – вот папа лежит на маме и делает тебя, мой маленький друг; вот дохлая божья коровка валяется вверх лапками, вот уютно синеет погребальная урна. Мимо дохлой коровки и урны я пройти не смогла, тем более книжку эту рекламировали на только что завершившейся Non/fiction как новое слово в педагогике. И купила ее своим детям – на экспертизу. «Тому, кто верит в Бога, лучше этого не читать», – строго резюмировала, познакомившись с текстом, девятилетняя дочь. Почему? «Его там нарисовали как-то… не очень, посмотри». Пришлось посмотреть.

«Книга о смерти» Перниллы Стальфельт (М.: Открытый мир, 2007) оказалась сочинением и в самом деле удивительным. Шведская писательница объясняет, что «от жизни люди умирают», «становятся бледнее и даже немного желтее». Но самое интересное начинается потом. «Многие думают, что после смерти душа попадает к Богу», который выглядит «так» – нарисован паренек в белом скафандре, а может, и «вот так» – другой паренек, уже с бородой. Некоторые думают, что там темно, другие – что человек после смерти становится звездой, лосем, вампиром. В общем, смерть, дети, это жутко интересно, разнообразно и забавно. Хотелось бы поинтересоваться, сильно ли забавлялась писательница, когда умирали ее близкие?

Цель подобных изданий понятна. Уберечь детей от психических травм при соприкосновении с неведомым, страшным, с тем-о-чем-не-принято-говорить. Например со смертью. Судя же по «Книге о смерти», умереть – это примерно как спуститься за хлебом в булочную.

Только разве это так? В христианской культуре (к которой принадлежит и жизнерадостная шведка, и основная часть ее читателей в России), да и в большинстве религий смерть воспринимали как таинство. К ней относились с благоговением, в крайнем случае с уважением, и это до того естественно, что сама идея объяснять, как воспринимать смерть, кажется возможной лишь в пространстве, напрочь лишенном традиций, – тех, что передаются из рук в руки, из уст в уста, без шума и публичности. Когда же человеку специально втолковывают, что он говорит прозой или как надо дышать, это по меньшей мере обескураживает. Между тем любой ребенок вполне готов принять о смерти правду. Но, чур, одну.

Потому что, если уж берешься говорить о запретном, о важном, изволь забыть о множественности ответов. Два бога, вампиры, лоси, «некоторые думают», «другие полагают» – не многовато ли для одного ребенка? Ведь когда дети спрашивают, что случилось с дедушкой после смерти, они хотят узнать не что «думают некоторые», а как на самом деле. Что думаешь ты, папа, ты, мама. Начнешь плести сказки о вампирах и лосях, будь готов, что тебя перебьют: «Послушай-ка, хватит врать!»

До свиданья, Новый год!

О чувстве праздника

Это произошло незаметно. Новый год перестал быть праздником. Перестал ощущаться как чистая радость, может, слегка и дурацкое, но трогательное веселье. Новогодняя ночь обернулась обязаловкой, нудным ночным дежурством, которое во что бы то ни стало надо отбыть. Пить, петь, катать боулинговые шары, танцевать, пускать ракеты, но любой ценой дождаться мутного рассвета. Одна цифра сменится другой, и отчего-то это (почему?!) должно переполнить тебя восторгом.

Милые лица вокруг, стол сервирован на славу, но не в коня корм, в конце длинного дня ты все же поужинал, а поэтому есть тебе не хочется совершенно. Может быть, именно поэтому так сложно отделаться от ощущения – чтобы вам всем увидеться, вручить подарки и хорошенько закусить, совсем не обязательно было ждать этого странного повода, да к тому же еще встречаться ночью! Можно было поприветствовать друг друга и раньше, или хорошо, так и быть, сейчас, но после 12-часового салюта пробок тихо разойтись, поехать домой и сладко уснуть с чистой совестью. Понятно, что и этого (захоти ты вдруг сбежать пораньше) не удастся – во дворе до утра будут греметь петарды.

А может, это просто старость? Ведь дети-то радуются по-прежнему, весело наряжают елку, уже все поняв про Деда Мороза, все равно, кажется, немножко верят, что Дедка лично залетит ночью в форточку и подкинет подарок-другой. У детей точно праздник.

Или вот какой-нибудь крестьянин, который весь год пахал как лошадь, мало ел и мало спал. Вот он, наконец, сбрасывает свою кислую от пота, вонючую рубаху, идет в баню. Потом чистенький, пропаренный надевает белую рубашку, приходит в церковь, а там сладко пахнут медовые свечки, батюшка аки ангел, ходит с кадилом, говорит непонятное и красивое. Праздник? Праздник. И дело тут вовсе не в религии, не в том, что за церковным праздником – событие священной истории, а за светским – нет. Дело в контрасте. Праздник не должен быть похож на будни, праздник должен уводить тебя в Иное. Именно поэтому Новый год был настоящим праздником для советских трудящихся. Новогодний заказ на работе, в котором и сервелат, и шоколадное ассорти, а если повезет, то и красная икра. Заказ украсит и новогодний стол – со свечками и салатом оливье. Убогий быт хотя бы на одну ночь будет побежден. Праздник? Еще бы. Иначе и Иосиф Бродский ни за что не сочинил бы именно такие «рождественские стихи» в начале 1970-х, в которых описал, конечно, не Рождество, а питерский Новый год («грудой свертков навьюченный люд, каждый сам себе царь и верблюд»). И никогда у молодого поэта не возникло бы этого ощущения чуда, не будь оно разлито в воздухе.

А нынче? Погляди в окно. Поесть можно в любое время суток, ночных клубов и ресторанов хватает. Подарки, икра, колбаса во всех видах. Нет, уж если нам действительно нужен именно праздник, значит, и будни должны лишиться кучи удобств, значит, должны появиться ограничители и запреты – как у тех же детей. Только тогда чудо случится. Будет, наконец, с чем сравнивать.

Я тебя люблю

О дне всех влюбленных

День святого Валентина: туроператоры наперебой предлагают романтические поездки, рестораны – ужин на двоих, телефонные компании прозрачно намекают, что не послать любимым «оригинальную» эсэмэс-валентинку будет преступлением перед самым великим и главным чувством. Маркетологи уже раструбили, что москвичи в этом году потратят на подарки ко Дню святого Валентина около 5000 руб. каждый (Vector Market Research). В общем, бизнес есть бизнес.

Но даже начинающий рекламщик знает: обмануть публику можно, но ненадолго. Очевидно, что День святого Валентина так быстро прижился в России не только благодаря настырной маркетинговой политике компаний, но и потому, что находит живой отклик – в первую очередь, конечно, у поколения молодого. Оно более влюбленное, да и ощущать принадлежность к престижной западной культуре (а не замшелой советской с ее 23 февраля / 8 марта) приятно. К тому же влюбленность, знаете ли, такое чувство… Как сердцу высказать себя, другому как понять тебя? Молчи, скрывайся и таи…

В Дне святого Валентина есть главное свойство «правильного» праздника – освобождение. Он дарит возможность наконец-то заговорить, а не молчать и таить. Угар языческого торжества, в противовес которому День святого Валентина и был установлен, за 15 истекших с тех пор веков из праздника выветрился, а вот дух карнавальной свободы, по счастью, нет. А когда, как не на карнавале, можно скинуть наручники правил хорошего тона и протянуть наконец онемевшую руку к ее руке? В этот день закомплексованный мальчик (девочка) может себе позволить глубоко вдохнуть и выдохнуть сакраментальное «я тебя люблю». День святого Валентина легитимирует влюбленность.

Хотя казалось бы, разве влюбленным нужно особое разрешение? Каких-нибудь 20 лет назад в России слыхом не слыхивали об этом дне, так что же, тогда не признавались друг другу в любви?.. Признавались. Но тут тайна. Признание, звучащее в день, освященный традицией (пусть западной, но на Западе разве не люди живут?), насыщается особой силой, поддерживается пением мощного хора любящих, которое несется из глубины столетий. Непонятно, как это получается. Но это так. День святого Валентина – это возможность для любого испытать мистическое чувство и шагнуть в эту таинственную глубину. Затем, собственно, и нужны праздники – для обострения чувства приобщенности к традиции и к роду человеческому.

Так что непонятно, почему митрополит Калужский и Боровский Климент ополчился против Дня святого Валентина на Рождественских чтениях, сказав, что идеология этого праздника «чужда традициям российской культуры», и предложил заменить День всех влюбленных Днем семьи. Вероятно, дело тут в том, что митрополит – монах, по чину влюбляться ему не положено, как и иметь семью, как и слушать русские народные песни, а потому связи между влюбленностью и появлением семьи, влюбленностью и российской культурой владыка просто не заметил.

Папа, покажи слоников

О Дне защитника отечества

После того как в седьмом классе закончилась музыка, самым веселым стал урок НВП.

В отместку за необходимость шагать строем чего только не творили старшеклассники. Утонченно язвили или просто хамили военруку без всяких затей. Гаркали «здравия желаем, товарищ уголовник!» – вместо «полковник», разумеется, но расслышать это было невозможно. Знаю случай, когда один остроумец явился на урок НВП с красно-золотой этикеткой салями вместо общевойсковой эмблемы, которую полагалось пришивать на рубашку защитного цвета. Это вовсе не означало, что военруки были такими уж дуболомами. Среди них встречались и милейшие и достойнейшие люди, но таковы были правила игры. Школьный военрук по этим негласно установленным правилам являлся фигурой анекдотической, шутом гороховым.

Эти правила подтверждали и образчики армейского юмора, с которыми мы тоже знакомились уже в школе. Все эти «папа-покажи-слоников-рота-газы!», квадратные каски и папахи вместо генеральских мозгов кричали об одном: нет на свете места смешнее и бессмысленнее, чем советская армия. В этой мифической, повторяю, не реальной, а мифической и анекдотической армии служили прапоры, способные крутить только одноцветный кубик Рубика, сержанты, которые, глядя на два дома, думали, что «вот так же и люди, рождаются и умирают», а пространственно-временные связи постигались «от забора и до обеда».

Одна древняя притча рассказывает о тиране, который приказал повысить налоги. А затем выяснить, как реагирует народ. Народ роптал. Он повысил налоги снова, народ роптал. Повысил в третий раз – и опять послал проверить, как там настроения в народных массах. Вестники принесли тревожную новость: народ больше не ропщет, народ смеется. И тиран понял, что пора остановиться.

Смех – последний рубеж обороны, последняя защита от наступления абсурда. Когда в российской армии служили 25 лет, в ней тоже не обходилось без фольклора: сочинялись солдатские песни, рассказывались солдатские сказки, но солдат в этих песнях был бесстрашным и сильным, а в сказках самым находчивым и умным, даже черта затыкал за пояс. Феномен армейского юмора, линчующего всех служилых без разбора, сформировался уже в советской армии. Хотя не в ней единственной, конечно, – бравый солдат Швейк недаром стал нам как родной.

23 февраля страна отмечает государственный праздник – День защитника отечества. Несколько лет назад его даже сделали выходным. Обозначив: отныне это не просто профессиональный день военных, отныне этот день к каждому в нашем государстве имеет отношение. Понять, почему всенародным праздником становится Международный женский день, все-таки можно: нет такого человека на земле, который не был бы связан с женщиной кровными узами. Но вот День защитника отечества… При чем тут я, при чем все, кто никогда никакого отношения к армии не имел?

Снова абсурд, больше всего напоминающий насильственную милитаризацию школы. Спасибо, конечно, что День защитника отечества, а не День чекиста стал государственным праздником. С другой стороны, почему не День пивовара, медика, а еще лучше – День работника пищевой промышленности или рыбака? Кто ж не любит вкусно поесть, поднимите руки!