Текст книги "Зона свободы. (Дневники мотоциклистки)"

Не то, чтобы я не умела долго злиться, просто толку в этом не было никакого – надо было подсуетиться: раздобыть хотя бы воды, без еды еще можно было как-то прожить. Сторожить мотоциклы? Сами посторожите!

Вечерело, костры светились в темнеющем березняке, как путеводные огоньки, молодые лохматые ребята в рваных джинсах быстро растаскивали ворох досок и горбыля. Мимо нас продефилировали, спотыкаясь и хватаясь за ветви и друг за друга, парень с девушкой. У парня на голове был зеленый ирокез, а девушка была наголо обрита. Глаза у обоих были пустыми, как стекляшки в дешевых бусах. Алексей проводил их удивленным взглядом.

Мы прошли по скользкой от грязи тропинке, потом поднялись на бугор, свернули направо и оказались на большом стадионе, вдали располагалась сцена, на которой кто-то пел, от звука ударных толпа плавно дышала, словно море, поднимаясь то вверх, то вниз – они танцевали. Мы протиснулись через столпотворение в проходе и кое-как нашли столики, за которыми торговали пивом и напитками. Мы купили воды, но сколько не искали, так и не нашли, где можно купить поесть, – где-то у самых ворот работало кафе, выдавая проголодавшимся порции картошки с рыбой, но нам это было не по карману, и мы повернули назад. Еще немного походив по стадиону, послушав какофонию, которая лилась из динамиков, мы неторопливо, прихлебывая синтетическую бурду из банок, вышли на берег Байкала. Гораздо интереснее было смотреть на напившихся молоденьких панков, бородатых бардов с гитарами и татуированных неформалок с металлическими палочками в носу и с бусами на лодыжках. Все это напоминало милое местное Таити, где напившиеся огненной воды и накурившиеся дурманной травы туземцы справляли праздник молодого тюленя.

Пока мы гуляли, стемнело. Вернувшись назад, мы обнаружили, что в лагере кто-то развел костерок. Возле костерка сидело несколько человек, среди них был и Макаров. На длинной жерди над костром висел наш котелок, в котором парилась вода.

– Никак не закипает, – ответил кто-то из байкеров на наш вопрос. – Дрова сырые.

– Ерунда какая-то, – заметил Алексей, – сейчас примус принесу, закипит через десять минут.

Через пять минут вода закипела. Мы, уставшие, сидели у костра.

Один из парней, широкоскулый, мрачноватый парень, кажется, его звали Кирилл, крутил в пальцах короткий нож с широким лезвием. Нож был с разборной рукоятью, Кирилл неторопливо объяснял парням, как им пользоваться, как нужно раскрывать, как нужно бить, чтобы наверняка нанести противнику ощутимые раны. Он недавно вернулся из армии.

– Коротковато лезвие-то, – заметил кто-то.

– Чтобы убить, и не нужно длинное, – возразил Кирилл, – надо просто знать, куда бить.

Виктор, уже выпив, выпендривался перед мужиками и рассказывал какую-то похабную историю «про баб».

– А нельзя ли потише, – вдруг оборвал его Кирилл, когда тот загнул что-то совсем из ряда вон выходящее, – тут девушка сидит.

Но Виктора несло.

– Девушка? – переспросил он. – Девушка! – передразнил он, издеваясь. – Девушка – это когда ей восемнадцать, а не когда за тридцать! – отрезал он.

Я с любопытством наблюдала за ним. Он злился на Пантеру, а доставалось мне. Я и не думала, что он такой слабенький.

– Ты напился, – спокойно констатировал Кирилл. – И порешь чушь!

Все замолчали. Я оглянулась на Алексея. Тот, сонный, как ребенок, сидел и смотрел на пламя костра. Он даже не слышал, о чем говорили парни. Все же он немного блажной у меня. Сто процентов – он думает о мотоциклах.

– А Леха этот, из Слюдянки, он на своем «Урале» переделывал вилку. Никто не знает, какую он брал? От какого мотоцикла? – наконец спросил Алексей.

Ну что я говорила!

Все сразу же оживились и стали обсуждать переделки «Урала», потом перешли к забавным и страшным случаям из жизни, инцидент был забыт.

А утром все уехали. Мы встали поздно и успели застать только Виктора Макарова, который укладывал вещи в большие кофры своего серого мастодонта.

– А я вчера такую неформалку отодрал! – похвастался он, странно улыбаясь. – Местная и сразу ко мне в палатку! К тому же девочка оказалась!

Я знала, что он врет, но все равно было противно. Даже Алексей старался на него не смотреть.

– Я что-то не понял, а зачем все приезжали в такую даль? – спросил меня Алексей, когда Макаров уехал. – Ничего не увидели, ни с кем не пообщались…

Мы взяли полотенца, зубные щетки и пошли к Байкалу. Лагерь еще спал после вчерашнего буйства. Хрустальная вода была свежей и чистой, маленькие, аккуратные волны накатывали на покрытый разноцветной галькой пологий берег, горизонт таял в серебристой дымке. Мы постояли-постояли, посмотрели на Байкал, на солнышко, на ясное небо и решили остаться: хотелось посмотреть, что же здесь происходит, искупаться, позагорать, да и съесть оставшуюся в рюкзаке тушенку тоже нужно было. Не везти же ее обратно!

– А, интеллигенция срная! Зубы ходят чистить! – услышала я на обратном пути злорадный вопль Зверихи.

Оказывается, Зверевы еще не уехали, а только собирались.

Матрена с ненавистью смотрела на меня, уперев руки в круглые бока. Мы с Алексеем переглянулись и прыснули. С точки зрения Матрены – байкеры зубы не чистят! Или они не байкеры! И в самом деле, – зачем? Лишняя трата денег.

Это был отличный день, мы купались, пили шипучее пиво, которое разливали из алюминиевых блестящих круглых кег продавщицы с белых халатах, ели соленого, копченого и сушеного омуля, купались, слушали гитаристов, выступавших на сцене днем, снова купались, а вечером пустились в пляс по уже вытоптанному, темному, бесконечному стадиону под аккорды какой-то бешеной музыки. Над нашими головами плыли огни фейерверка, а когда они погасли, то в темном небе зажглись звезды. Их света нам было достаточно…

Весь следующий день я просидела в белом от известки, воняющем хлоркой деревянном туалете. Мне было о чем подумать: я размышляла, что именно было несвежим – омуль или пиво. Пиво или омуль? Пиво было теплым – оно могло прокиснуть на жаре. Омуль тоже холодным не был, к тому же неизвестно кто и как его солил… Ехать в таком состоянии было невозможно – болела голова, подташнивало. Я лежала на коврике с умирающим видом, а несчастный Алексей сидел и смотрел на меня, ожидая, когда же мне станет лучше. В конце концов я нашла в своей аптечке неизвестно как уцелевшую таблетку антибиотика, выпила ее и слабо скомандовала:

– Ну что сидим? Собирай пожитки.

Последним Алексей выдернул из-под меня коврик, свернул его, прикрепил, поднял меня за руку и подтолкнул к моему синему мотоциклу, на котором были навалены вещи – перчатки, куртка, кожаная бандана, шлем, шапочка… Я смотрела на это с отчаянием. От запаха бензина накатывали приступы тошноты. Но все оказалось не так уж и плохо: прохладный ветер обдувал лицо, дорога отвлекала от плохих мыслей и переживаний, и до самого Култука я развлекала себя тем, что училась спускаться накатом.

Все было просто отлично: каждый из нас ехал на своем мотоцикле, «Уралы» и не думали капризничать, они словно бы узнали нас. Мы миновали Култук, выехали на серпантин. Я едва поспевала за Алексеем, который просто обожал эту дорогу, кажется, он мог ездить по ней каждый день. Ему нравилось разгоняться на спусках, закладывать мотоцикл в крутые виражи, выравнивать его после поворота, гадать перед новым изгибом дороги – войдет или не войдет мотоцикл в поворот, если добавить еще газу? Мне серпантин давался с трудом. Повороты не просматривались, а дорога все время норовила свернуться в лист Мебиуса, голова от этого просто кругом шла. Иногда казалось, что еще немного – и я поеду вверх ногами, то есть вверх колесами. Поэтому Алексей ушел вперед, а мне ничего не оставалось, как стараться не отстать. Я разогналась, чтобы въехать в горку, как вдруг мотоцикл перестал слушаться ручки газа, и я услышала странный звук у заднего колеса: «Вжух-вжух-вжух… вжух-вжух-вжух…»

Я еще успела свернуть на узкую обочину и ухватилась за тормоз, чтобы мотоцикл не укатился назад. Алексей вернулся не сразу – в пылу погони за каким-то автомобилем он не сразу заметил пропажу. Еще не доехав до меня, он уже кивал головой, беззвучно спрашивая: ну что еще стряслось? Когда он остановил свой мотоцикл рядом, я объяснила, как могла, что произошло. Алексей осмотрел колесо. Я, подражая ему, сделала то же самое. Он вздохнул и снял шлем.

– Все, приехали…

– Что? Что случилось?

– Кардану хана. Кажется, шлицы срезало. Нет, не срезало… Канавку разбило и стопорное кольцо выдавило…

– Ага… – я с трудом соображала. – А что-то можно сделать?

– Попробую…

Он постарался отверткой подтолкнуть кардан на место, и после этого «ремонта» я проехала еще почти километр, прежде чем все повторилось. Стало ясно, что мы в самом деле «приехали». Надо было что-то делать. Напротив нас оказалась небольшая полянка, справа и слева ее огораживали заросли черемухи и березняка. Выбирать не приходилось.

Наступал вечер, легкий, но холодный ветерок шевелил ветви черемухи, лес за поляной затаился, ожидая непогоды. Я посмотрела на небо и дернула Алексея за рукав.

– Смотри!

Черные, рваные, низкие тучи летели над верхушками деревьев.

– Здесь всегда так, – сказал Алексей со вздохом, – перевал, что ты хочешь…

Мы установили палатку, спрятали в ней вещи. Темнело. На всякий случай, – вдруг кто знакомый проедет? – на обочине дороги положили мой красный шлем. Но на шоссе не было ни одного мотоциклиста. Зато нас позабавили автомобилисты. Ох, и падок же наш народ на халяву! Они тормозили, но не для того, чтобы помочь, а чтобы стащить шлем! Останавливались, видели нас и быстренько уезжали, сделав вид, что не очень и надо было… Шлем пришлось убрать.

– Что будем делать? – спросила я Алексея.

– Разберу задний мост, сгоняю в Слюдянку, переберу.

– Может, лучше в Иркутск?

– Иркутск слишком большой, пока кого-нибудь найдешь, утро настанет, рвану в Слюдянку. Помоги…

Я помогла установить «Урал» на центральную подножку, достала ключи. Алексей быстро снял мост, обмотал ветошью, положил в вещмешок. Начал накрапывать дождь. Он успокаивающе стучал по натянутому тенту и шумел в листве. Алексей надел костюм химзащиты, прикрепил вещмешок на багажник, завел «Соло» и сел на мотоцикл.

– Жди! – крикнул он мне. – И на всякий случай держи топор поближе, – и он уехал.

В подступающей темноте еще какое-то время был слышен звук мотоцикла, но потом затих и он, и я осталась совсем одна.

Мы попали в непростую ситуацию. До Иркутска было семьдесят километров, до Слюдянки немногим меньше, у нас не было воды, еды, а еще мне было плохо. Несмотря на это, я решила не терять времени зря и насобирать дров. Просто так, на всякий случай. Не сидеть же сиднем. Косясь на темную стену леса, я ходила по ближайшим кустам и стаскивала к палатке найденный сушняк и валежник. Я насобирала большой ворох дров, а когда дождь усилился, залезла в палатку и принялась ждать, сжимая в руке топор. По шоссе проносились редкие автомобили, но по-прежнему не было ни одного мотоциклиста. И тут я вспомнила: когда мы в начале пути менялись мотоциклами, мы обменялись и документами на мотоциклы! А значит, у меня в кармане сейчас лежали документы на «Соло», на котором уехал Алексей! А у него… У него в бумажнике – мои документы! И что он скажет слюдянкинским гаишникам? Мимо поста проехать невозможно. Я проверила свою догадку, достав фонарик, и похолодела. Так и есть, это документы на «Соло». Что же делать-то? Если у Алексея отберут мотоцикл, как он приедет сюда? Это означает одно – мне придется ночевать одной. В темноте нащупав в сумках одежду, я потеплее оделась, села у выхода и глядела в темноту, в которой посверкивали капли дождя. Было тревожно, я думала, что же буду делать, если Алексей не появится? Мотоцикл не на ходу, документов на него нет. Останавливать грузовик? Идти в ближайшую деревню искать помощи? Но думать о плохом не хотелось, в конце концов, неприятности должны были когда-то закончиться.

Алексей появился, когда я совсем отчаялась. Непроницаемая темень обступала палатку со всех сторон, шумел дождь, но я сразу же узнала звук «Урала». Луч фары резанул по глазам, и я услышала знакомый голос:

– Ну ты как, живая?

Я вылезла из палатки. Алексей, смеясь, запихал меня обратно, сунул мне в руки что-то горячее. Это была фляжка.

– Вот, это я в кафе купил, тут недалеко… А еще у меня пирожные есть…

Во фляжке оказался горячий сладкий кофе с молоком, а крохотные тартинки таяли во рту.

– Я не буду, я ужинал, ешь сама…

– Ты как без документов уехал?

– Это цирк! Еду-еду и тут понимаю, что у меня документов нет! Я бы вернулся, но у меня бензина в баке – на донышке. Понял – если вернусь, то мы вообще отсюда не выедем. Ну что, подъезжаю к Слюдянке, там, как всегда, полоса, по которой въезжают в город, перегорожена, гаишники тормозят всех! – Он не выдержал и радостно захохотал. – Я думаю, что я им говорить буду? Ну и понес, что в голову лезло. Что тороплюсь, что у меня мотик сломанный на дороге, что девушка с мотиком! Что если я не приеду, то неизвестно, что с тобой будет! Я им так врал, что они даже документы проверять не стали – так отпустили. Я у Лехи Вишневского в гараже мост перебрал, он мне кардан дал, потом вернуть надо будет. А обратно меня Леха вывел, у него брат гаишник, – Алексей перевел дух. – А еще я крышку от бензобака потерял, в темноте не заметил, заправлялся, видать, плохо затянул, уже тут на дороге почуял, бензином прет… А у меня крышки нет…

Я, не жуя, проглотила пирожные, выпила кофе, и мы завалились спать. Всю ночь в шуме листвы мне мерещились телефонные звонки, я слышала далекий лай собак и разговоры людей. Я прислушивалась к звукам проезжающих машин, но никто не останавливался, и никто не подходил к палатке. Я успокоилась и заснула.

Утром меня разбудил шум подъехавшего УАЗика. Было уже светло, я расстегнула спальник и выглянула наружу. На обочине стоял УАЗ-«таблетка», и Алексей разговаривал с Доцентом.

– Здравствуй, Алина, – сказал Доцент, увидев меня, – как ты?

– Нормально. Сейчас домой поедем. Дождика бы не было.

Доцент, словно монгольский хан, решающий судьбу подчиненных, с величественным видом посмотрел на бегущие тучи, потом подставил лицо ветру, прижмурился и сказал:

– А дождя не будет, не волнуйся. Видишь, какой ветер? И облака бегут… Будет крутить, – он повертел в воздухе пальцем, словно показывая вихрь, – но дождя не будет… – он улыбнулся своей хорошей, тихой улыбкой и уехал.

Дождя и в самом деле не было. Алексей сгонял до закусочной, привез кофе и котлет, одна из которых оказалась тухлой, и ее пришлось выбросить, но на такие мелочи мы уже не обращали внимания. Мы позавтракали, Алексей быстро поставил мост обратно, мы увязали багаж на мотоциклы и через два часа были дома. Но я еще долго пила таблетки и зарекалась в ближайшую неделю дотрагиваться до мотоцикла. Я почти выполнила этот зарок. Почти…

Тюнинг!

(1999 – 2000 годы, межсезонье)

….К осени стало понятно, что моя мечта весело гонять на мотоцикле, знать его как свои пять пальцев и ничего не бояться, не осуществляется. «Урал» был тяжелым, я не могла выкатить его из гаража, не могла развернуть руками, а если он начинал падать, то остановить его было невозможно, оставалось лишь отскакивать в сторону и стараться, чтобы не осталось синяков. Все время что-нибудь барахлило: сбивалось зажигание, подгорали контакты, нужно было каждые сто километров проверять масло, постоянно выкручивать и проверять свечи… Барахлил замок зажигания, замыкало проводку, горели предохранители… Самое интересное, что иногда я без труда определяла причину поломки. Не то, чтобы я очень понимала, в чем дело, скорее, угадывала. Однажды что-то случилось с проводкой, и все лампочки на мотоцикле стали мигать. Это произошло в Иркутске, и мне пришлось возвращаться домой без света, а повороты показывать руками. На следующий день я нашла свой мотоцикл в гараже у Дениса: Алексей пригнал его туда, чтобы отремонтировать. Ребята уже разобрали полмотоцикла, чтобы добраться до проводки. Я критическим взглядом посмотрела на них и заявила, что они занимаются ерундой.

– Вот тут, – я ткнула пальцем в задний фонарь, – вся проблема именно тут. Тут и надо разбирать.

Алексей задумчиво посмотрел на меня, подумал, кивнул и разобрал фонарь. Оказалось, не было «массы». Они с уважением посмотрели на меня и стали ставить назад все, что успели снять. Наверное, думали, что я умная.

Впрочем, не всегда проблемы с мотоциклом заканчивались так быстро. Не раз и не два мы были вынуждены откатывать «Урал» подальше со стоянки, чтобы вдалеке от чужих глаз потихоньку разобраться, ну почему, почему эта синяя тварь не заводится? Я надеялась, что со временем мы все поймем, отрегулируем мотоцикл, как надо, и все будет хорошо, но не тут-то было! Он выказывал свой норов и вел себя непредсказуемо: то он заводился, стоило один раз топнуть по стартеру, то наотрез отказывался работать. К осени мышцы на моей правой ноге начали напоминать мускулатуру бобслеиста, – я слишком часто «тренировалась», нажимая на кик. К концу сезона я поняла, что мне нужен мотоцикл полегче.

– Ты в самом деле хочешь его продать? – удивленно спросил Алексей.

Я хотела.

– Нет, ты подумай хорошенько, я не против, но ведь тебе нужно на чем-нибудь ездить.

Я хотела ездить на «Яве».

– А этот куда денем?

Я хотела продать его монголам, которые этим летом развили в Иркутской области активную деятельность, они платили хорошую цену за одиночные мотоциклы – за «Уралы», «ИЖи» и «Восходы». На мотоциклах они гоняли по степи, охотились на сурков, шкурки которых продавали нашим шапочникам. Они скупили все мотоциклы в Иркутске, в Ангарске и по всей ближайшей округе, и цены выросли. Я тоже не дремала – дала объявление о продаже «Урала», о покупке «Явы», с кем-то активно перезванивалась, спорила о цене, договаривалась о встрече… Наконец я нашла подходящую «Яву», но в тот самый момент, когда нужно было сказать окончательное «да» или «нет», я вдруг посмотрела на серенький невзрачный мотоцикл и засомневалась. Я отозвала Алексея в сторону.

– Слушай, мне все кажется, что мы что-то не то делаем. Она почему-то мне не нравится. Не знаю, почему. Какая-то она высокая, неказистая, и этот жуткий двигатель… К тому же трещина на картере, варить надо. Зимой снова придется все перебирать, переделывать… А свой я уже знаю и на нем езжу.

– Значит, не берем?

– Нет.

– Слава Богу! Мне вообще «Ява» не нравится. Что это за мотоцикл? Трещит, дымит… А двигатель похож на… на отвисшие… Короче, некрасивый двигатель! Надежней, чем «Урал», не спорю. Но все же, «Урал» – это «Урал»! Лучше давай я его переделаю, как надо, чтобы вилка работала, чтобы подвески фунциклировали. Я знаю, как надо сделать. Хорошо?

– Хорошо…

Осенью мы сняли грязненькую, маленькую и очень шумную однокомнатную квартирку. Соседи сверху каждую ночь что-то сколачивали. Я шутила, что там, наверное, живут вампиры, которые по ночам изготавливают гробы для собратьев, а за стенкой жила шумная семейка с двумя пацанами-оглоедами, которые крутили музыку с утра и до прихода мамаши. Мамаша изводила нас своей стиральной машинкой, которая выла и рычала, словно голодный серый волк, и билась в стенку, как пьяный муж в дверь. Стирать мамаша начинала часов в одиннадцать вечера и заканчивала далеко за полночь, а после этого начинала ссориться с мужем. Я втайне надеялась, что когда-нибудь это закончится мордобоем, но дальше битых тарелок и громких воплей дело не шло. К утру просыпался кто-нибудь из детей, начинал плакать, и ссора постепенно прекращалась, чтобы начаться следующим вечером.

Для мотоциклов мы сняли гараж, в нем не было полов, в центре был забитый мусором подвал, а все углы оказались завалены досками и хламом: съеденными молью валенками, тюками верхонок, старыми насосами, лысой автомобильной резиной, пустыми бутылками и канистрами. Все это было покрыто слежавшимся слоем жирной пыли. Мы засучили рукава и навели порядок сперва в квартирке, а потом и в гараже, где мы выложили из досок пол, который застелили большим куском линолеума. Теперь можно было жить.

А жили мы бедно, – большая часть нашего бюджета уходила на оплату счетов, моих гонораров хватало только на еду, а ведь нужно было откладывать на лето, одеваться, и на запчасти для мотоциклов деньги тоже были нужны. Алексей оказался очень спокойным, уравновешенным и по-житейски мудрым, и то, что мы не могли себе позволить купить, он просто делал своими руками. Так он сделал громадную двуспальную кровать, на которой можно было спать хоть вдоль, хоть поперек, ремонтировал немудреную мебель и помогал мне изворачиваться с покупками, экономя, где только было можно. Он был удивительно доброжелательным к другим людям, и мне многому пришлось у него учиться, он был по-хорошему, по-деревенски нетороплив и все делал медленно, тщательно и на совесть: рассчитывал новые детали, ремонтировал мотоциклы или мыл посуду.

Он по-особенному относился к людям, и они отвечали ему взаимностью – теплотой и дружелюбием. А еще он всегда стоял двумя ногами на земле. Это я то и дело норовила вспорхнуть куда-то ввысь. Когда я становилась чересчур мечтательной, он безжалостно сдергивал меня с небес на землю одним вопросом:

– Ну и где ты возьмешь для этого деньги?

– Уже и помечтать нельзя! – огрызалась я.

Мои мечты все же были полезными для нас, – я придумывала, куда мы поедем на следующий сезон, а он соображал, как сделать так, чтобы это стало реальностью. Еще толком не научившись ездить на мотоцикле, я заявила, что пойду вокруг Байкала с новосибирскими мототуристами, которые объявили о своем грандиозном походе еще зимой.

– Успокойся! – одернул меня Алексей. – Ездить научись, а потом иди в поход… Угробишь мотоцикл, и все.

И я согласилась. А что мне оставалось делать? Ведь он был прав.

Моя мама, рассматривая фотографии, на которых были запечатлены все знакомые байкеры, сказала:

– Эх, Алька! Самого красивого мужика себе оторвала!

Честно говоря, я никого не отрывала, у меня осталось ощущение, что я сдалась после длительной осады. До встречи с Алексеем я была уверена: положиться можно только на себя, но Алексей разом спутал все карты, самим своим существованием доказывая, что мужчины, на которых можно положиться, есть. И теперь, после встречи с ним, я бралась со всей уверенностью утверждать, что феминистка – это та женщина, которая так и не встретила своего мужчину. Иначе от ее феминизма не осталось бы ничего. Ничегошеньки! Можно злиться, кричать и уверять, что это не так, но от этого ничего не изменится. Ева была создана из ребра Адамова. Точка.

Он был идеален и в физическом отношении. У него было тело древнегреческого атлета. Он никогда не занимался спортом, – все было дано от природы. Я часто ловила себя на мысли, – будь он на двадцать сантиметров выше, мне не видать бы его как своих ушей! Им невозможно было не любоваться – когда он спал, я смотрела на него: широкая грудь, плоский мускулистый живот с крохотной впадинкой пупка, раскинутые в стороны руки, узкие бедра, мускулистые ноги. В такие минуты казалось, что он может все на свете, и он напоминал мне то героя, то богатыря. Но он просыпался, сонно чмокал губами, и я видела рядом своего в доску парня, который просто хотел любить и быть любимым, которому нравилось подурачиться, подраться подушками, а еще он любил соленые огурцы с картошкой.

Этой зимой мы настолько углубились в переделку «Урала», что мне порой казалось – это никогда не закончится. Где-то в районе городского интерната у незнакомых пацанов мы за смешную цену купили гнутую вилку от кроссового мотоцикла. Что это был за мотоцикл, осталось загадкой. Через местных автогонщиков я вышла на токаря-умельца, который сказал, что сумеет выправить вилку, а потом по чертежам Алексея обрезать ее. Два месяца я ходила за ним по пятам, прежде чем он выполнил свое обещание. Денег он с меня не взял, потому что в прошлом сам был заядлым мотогоном.

Вечерами Алексей вычерчивал траверсы для вилки. Так я обнаружила в нем еще одну удивительную и восхищающую меня черту, которой у меня не было, да и не могло быть по определению, ведь я была женщиной. Он мог посмотреть на запчасть и сразу же определить, откуда она, он в уме совершенно четко представлял, как будет выглядеть деталь, которой еще нет, какими будут ее сочленения и какие подшипники необходимо вставить, чтобы все это работало. На этой почве Алексей подружился с моей мамой, и когда мы приходили в гости, они вдвоем садились за большой письменный стол, включали настольную лампу, обкладывались справочниками по машиностроению и материаловедению и высчитывали градусы, диаметры и допуски. Я со школьных времен ненавидела черчение и поэтому в круг избранных допущена не была.

А потом он разрезал раму моего мотоцикла. Я просила его не делать этого, по моим представлениям мотоцикл должен был быть большим. Чем больше, тем лучше. Но Алексей улыбался и говорил, что это не так:

– Зачем он тебе нужен, большой? Ты его и так роняешь! Я сделаю тебе маленький, хорошенький мотоцикл. А раму нужно резать, чтобы вилка была под наклоном, и колесо выкатилось вперед. Ты сама все увидишь!

Но пока я ничего не видела. Я таскала тяжелую разрезанную раму по окраине Ангарска и искала сварщика с «полуавтоматом». А потом нужно было хромировать «стаканчики» к приборам и фару от трактора «Беларусь», и я снова бегала, таская в сумке запчасти.

На Новый год Алексей подарил мне белорусский шлем. Шлем был открытым, черного цвета, с тонированным стеклом, которое опускалось и поднималось, словно забрало древнего рыцаря. А на день рождения я получила то, что хотела больше всего на свете – заводской «рогатый» ураловский руль: он сиял хромом, а я сияла от радости. После этого подарка мне пришлось ехать в Иркутск за тросиками от мотороллера «Муравей», которые подходили по длине, но разве это могло испортить впечатления от подарка? А еще он купил мне бесконтактное зажигание, и после его установки проблемы с запуском двигателя исчезли.

Мы намучились, собирая мотоцикл. В самый последний момент сборки оказывалось, что какая-то крохотная деталька теперь не подходит, и ее нужно переделывать, что нужно что-то удлинять, а что-то укорачивать, что-то перетачивать. Мы все делали в первый раз, и меня не удивляло, что нас преследуют неудачи. Пусть недостатки выявятся в гараже, чем где-нибудь на трассе. И все-таки мы немного накосячили, как выразился Алексей. На переднее колесо мы решили установить хромированное крыло от японского мотоцикла, которое нам отдал запасливый Денис. Алексей изготовил специальные кронштейны, а потом сносил куда-то вилку, и там приварили кронштейны к вилке. Да как! На совесть! От высокой температуры металл в районе шва повело, и вилка перестала работать. Пришлось применить развертку, потом промывать вилку, удаляя алюминиевую стружку. Вилка снова заработала, но хуже. Первые же испытания показали – при сильном сжатии направляющую закусывало, вилка складывалась и не работала.

– Зато как я обточил сам шов! – оправдывался Алексей. – Смотри, как заводской!

Переделывать было некогда, по улицам с ревом мотоциклов катилась весна, теплый день обгонял другой, еще более теплый день, и нам стало невмоготу. Этот нестерпимый зуд можно было снять только одним способом – сесть на мотоциклы. Остальное доделаем на ходу. Как я выяснила позже, этот принцип был ошибочным, потому что никто и никогда не будет переделывать мотоцикл в середине сезона. Ведь сезон и так короткий – всего-то четыре месяца! Так что если в начале весны в мотоцикле есть недостаток, исправлять надо сразу, потом будет некогда!

Когда мы собрали мотоцикл, я сразу поняла, чего так долго добивался Алексей. Мотоцикл стал короче, выше, ажурное, тоненькое колесо от какого-то старого «ИЖа» выкатилось вперед, мотоцикл сиял лаковой синей поверхностью бака и голубовато отсверкивал всеми хромированными и полированными деталями. Он прекрасно ложился в поворот, заводился «с полпинка», и главное, подвески работали намного лучше. Правда, он чуть-чуть потерял в скорости, и мне было трудно управлять им на первой передаче, тут надо было привыкать. Так я стала счастливой владелицей единственного на весь Ангарск тюнингованного «Урала». Я была счастлива, не больше и не меньше.