Текст книги "Строптивая герцогиня"

Глава 13

Положа руку на сердце, она не сомневалась, что когда-нибудь ей придется вернуться сюда. Возможно, надо было приехать в Стейверли сразу после неудачного поворота судьбы, сделавшего ее наследницей Алистэра.

Она бесцельно бродила по библиотеке, задевая мебельные чехлы и поднимая клубы пыли. Образы прошлого, словно привидения, следовали за ней по пятам. Эйдриан разжег камин, чтобы протопить дом, в котором поселилась в последние годы сырость.

– Интересно, найдется ли здесь какая-нибудь одежда для вас? Вы совсем промокли, – проговорил он, помешивая угли.

– Вы тоже, – добавила она. – Пойдемте со мной.

Она направилась вверх по лестнице, где размешались спальни.

– Вот видите, дом не очень большой. Мама не позволяла отцу расширять его, она хотела, чтобы дом предназначался только для семейной жизни.

В гардеробе герцога осталось кое-что из вещей. Они до сих пор хранили запах Алистэра. Весь дом пропах… Поместье Марли гораздо больше поместья Стейверли, и там существовали такие уголки, куда он никогда не заходил, но здесь не тот случай.

– Вы можете спать в спальне отца, – предложила София. – Мартин содержит все в чистоте, наверное, думает, что мой отец когда-нибудь вернется. – Она горько усмехнулась. – Но придется и здесь разжечь камин. В спальне и раньше было очень холодно, даже в жаркие летние дни.

София оставила его и вошла в комнату матери. В отличие от Марли, где Селина старательно уничтожала любые напоминания о первой герцогине, здесь ничего не изменилось.

Пока София перебирала личные вещи матери, сохранившие тонкий аромат духов, ностальгия сдавила ее сердце.

Наткнувшись на малиновое платье с завышенной талией, ночные рубашки и тапочки, она бросилась бежать и успокоилась только у себя в спальне.

Память подсовывала ей разные эпизоды из прошлого. Стоило ей подойти к окну, и она вспомнила, как каждое лето играла в саду под ним. Ей еще не исполнилось и семи лет, когда она научилась плавать, и особенно любила сражаться с прибоем. Глядя в окно, София видела темные скалы у моря, которые ее детское воображение превращало в волшебный замок.

Она вспомнила звездные ночи и как, сидя на подоконнике у открытого окна, мечтала о чистой пылкой любви.

Полки хранили коллекцию разных предметов, собранных ею в течение двадцати летних сезонов. Они представляли историю ее жизни. Она оставила все здесь, когда вместе с отцом уехала отсюда в последнее лето, – именно тогда она и простилась с прежней Софией.

Герцогиня открыла шкаф и убрала туда все, что стояло на полках. Старые игрушки, принадлежавшие ей и Брэндону, тетрадку романтических стихов, написанных ею в пятнадцать лет, брошюры радикального содержания, привезенные сюда как раз перед встречей с капитаном Брутом, когда идеализм юности так же сильно волновал ее ум, как вскоре ее Робин Гуд взволновал ее женственность.

Она заперла шкаф, словно могла навсегда заставить молчать воспоминания, и стала снимать промокшую одежду.

От дождя волосы завились мелкими колечками. София постаралась собрать их в узел, но несколько непослушных прядей осталось виться вокруг лица. Повернувшись к овальному зеркалу, она оценила результат.

На нее смотрел призрак. Да, иначе не скажешь… Высокий и тонкий, одетый в платье с завышенной талией, с рассыпанными по белому фону фиалками, он приближался, протягивая к ней руки и нежно улыбаясь. Она не могла понять, почему ее мать пришла к ней именно сейчас, но видела ее так ясно, словно наяву.

София раньше не замечала, как сильно похожа на мать. Нос и подбородок – в отца, но остальное: глаза, волосы и овал лица – . в мать.

Она внезапно поняла, что ей не убежать от призраков – и от тех, которых она любила, и от тех, которые причиняли ей боль. Они жили в ней, а не в вещах или предметах, окружавших ее, – от них она могла при желании избавиться.

Герцогиня вернулась в комнату матери и взяла длинный, отделанный бахромой шарф. В доме приятно запахло дымком, наверное, Эйдриан разжег камин.

София нашла его на кухне, около старого очага. Тут же стояли ведра с водой, принесенные от ближайшей водокачки. Эйдриан вытер пыль со стола и положил на него ветчину и сыр.

– Вы еще не переоделись? – оглядывая его, спросила она. Он поднялся и отбросил со лба влажные пряди.

– Я занимался лошадьми.

– Лучше бы позаботились о себе.

– Вы уж простите меня за то, что заставил вас приехать сюда, – удрученно проговорил он, посматривая на нее исподлобья. – Я не знал, что значит для вас это место.

– Откуда вам знать? Ваше решение более здравое, чем мой отказ.

– Кажется, дождь скоро прекратится, и по крайней мере еще час до темноты. Мне нужно съездить в Хейфорд, посмотреть, что там происходит. Если все затихло, я вернусь и заберу вас. Теперь я знаю дорогу, да и луна проглядывает между тучами, поэтому ночь не сулит неприятностей.

Она нашла нож на полке и вытерла его мокрой тряпкой. Отрезала ломтик сыра и откусила кусочек. Стоило ей ощутить вкус, как она сразу поняла, на какой ферме побывал Мартин.

– Уже рассветет, пока вы проделаете свое путешествие. Не смотрите так, я не собираюсь сходить с ума. Когда-то я думала, что если и вернусь сюда когда-нибудь, то очень не скоро, но сейчас даже рада, что приехала. Знаете, бывает такая сладкая печаль… И еще я забыла, как тут красиво.

Она достала глиняные чашки и налила эля домашнего приготовления, который Мартин принес вместе с едой.

– Вы уверены, что пребывание здесь не расстроит вас? Она кивнула:

– Да. Более того, мне пришло в голову, что я больше не буду жить прошлым, ведь призраки все равно могут появляться, где бы вы ни находились. Честно говоря, я бы не хотела встретиться с ними наедине.

Дождь перестал, и лучи заходящего солнца пронзили тучи золотым светом. София открыла дверь в сад, чистый воздух наполнил кухню. Через ветви кустарника она разглядела крышу китайской застекленной беседки, которая расположилась на отвесной скале в конце сада и откуда открывался вид на море, скалы и весь мыс.

Нет, только не сейчас. Сначала она насладится хорошими воспоминаниями.

Вдыхая дивный запах омытой дождем земли, она любовалась каплями дождя, застывшими, словно крохотные бриллианты, на высокой траве, и только потом вернулась к столу.

Стоя у открытой двери, София казалась такой красивой. Ветер разметал легкие кудри вокруг ее лица, на заходящем солнце ее нежная кожа отливала золотом.

Двадцатилетней давности платье очень шло ей. Низкий вырез открывал хрупкие ключицы, тонкий муслин красиво обтягивал высокую грудь, а завышенная талия подчеркивала соблазнительные изгибы бедер. Легкий ветерок колыхал прозрачную тонкую ткань. Эйдриан привык видеть ее в черном и совсем не представлял, какой свежей и юной она может быть.

София заняла свое место.

– Что вы предпочитаете сделать сначала: поужинать или снять мокрую одежду?

– Я хотел бы поесть, но если ваша светлость настаивает на последнем, – он хитро улыбнулся, – я готов подчиниться. – Эйдриан пошутил, хотя в ее словах не содержалось никакой двусмысленности.

Отломив ломоть хлеба и отрезав кусок ветчины, он с удовольствием принялся за еду.

– Я думаю, – пробормотала она, жуя сыр, – может быть, мистер Хокинз прав? То, чему мы стали невольными свидетелями, склоняет меня к мысли, что принцип пропорционального выдвижения неизбежен.

– Вы хотите, чтобы люди, чуть не растерзавшие вас сегодня, учреждали законы Англии? Неужели вы находите их подходящими для подобной задачи?

– А вы, Берчард, неужели вы не видите, что существующий порядок несправедлив?

– Многое в жизни и в правительстве несправедливо, но система хорошо отлажена и работает. Неизвестно, как будет работать другая.

– Французы и американцы имеют более справедливый строй.

– Французы дали миру Наполеона и поколение войн. Американская система одобряет рабство. Влияние, которое верхняя палата оказывает на нижнюю, поддерживает стабильность и исключает возможность перехода власти в руки черни.

– Не только. Мы оба знаем, что существующая система также охраняет привилегии.

– Ваши привилегии, герцогиня, – напомнил Эйдриан. – Реформа же предполагает изменения не в интересах лордов. И уже слышны голоса за перемены.

– И вы действительно верите, что их можно остановить? Если бы вы лично не были заинтересованы, то тоже голосовали бы против реформы?

Он встретил ее взгляд.

– Почему вы спрашиваете меня?

– Я спрашиваю, потому что вы на самом деле верите в то, о чем говорите. И еще потому, что вы человек, преданный Веллингтону.

– Другими словами, я подхалим? К сожалению, должен признать, что те из нас, кому предстоит выбрать собственный путь, таковы в той или иной степени.

Она опустила глаза:

– Извините.

– Не стоит. Вопрос справедливый. Я не формирую мое собственное мнение или личность, стараясь завоевать покровительство сильного человека. Веллингтон тотчас бы вывел меня на чистую воду. Я не всегда согласен с ним или с министрами и высказываю собственные аргументы. Тем не менее, если вы спрашиваете, голосую ли я порой за положение, с которым не согласен, ответ – да. Политика – цепь компромиссов. И если вы спрашиваете, приносит ли мне пользу мое главное согласие с лидерами партии, снова ответ будет – да.

Сам не зная почему, он говорил более резко, чем хотел. Она с возрастающей подавленностью наблюдала за ним. У него создалось такое ощущение, что он открыл ей больше, чем хотел, и что она поняла про него нечто такое, что он сам для себя пока не уяснил.

– Вы, должно быть, думаете, что я непоправимо испорчена, – вздохнула она. – Инфантильность, эгоцентризм, обида на жизнь многое убили во мне. Какой несправедливостью кажется вам то, что женщине, у которой на уме только приемы и наряды, дана власть, принадлежащая Эвердону.

– Я не собираюсь судить, справедливо такое положение дел или нет. И я вовсе не думаю, что у вас в голове только приемы и наряды. Честно говоря, мне лишь однажды довелось лицезреть вас в состоянии, которое можно отнести к разряду «непоправимой испорченности», и больше ни разу, когда дело доходило до серьезных вещей. Что касается вашего эгоцентризма, я думаю, вы зализывали раны, о которых я ничего не знаю.

– Не знаете? Я смотрю на вас и ловлю себя на мысли: если бы я могла выбрать свой собственный путь, то уже только один он залечил бы мои раны или по крайней мере сделал их менее болезненными.

Ее слова выбили его из колеи. Он не ожидал, что призраки, с которыми он повстречался здесь, напомнят ему о горестях его собственной жизни.

Эйдриан поднялся.

– Я пойду переоденусь. Если я буду одет не слишком официально, когда вы в следующий раз увидите меня, то вам придется простить меня, так как я не уверен, подойдет ли мне что-то из гардероба герцога.

Она рассмеялась и кивнула на свою муслиновую юбку:

– По крайней мере ваша одежда не будет двадцатилетней давности.

Эйдриан поднял ведра с водой и молча взглянул на нее. Он запомнит ее улыбку и ясные глаза, и смутный проблеск печали в их глубине, и очертания ее женственных округлостей, просвечивающие под тонкой тканью платья.

– Прелестное платье, – похвалил он, поворачиваясь. – Вы выглядите в нем чертовски соблазнительно.

София уже ушла, когда Эйдриан вернулся вниз. Сумерки сгустились, и он подумал: либо она наслаждается одиночеством в своей комнате, либо спит после тяжелого дня, а может, прячется из-за событий прошлой ночи. Представив, как было бы приятно провести вечер вдвоем с ней, Эйдриан с некоторым разочарованием отворил дверь в библиотеку.

Просматривая корешки книг, стоявших на полках, он отметил в основном наличие популярных романов и немудреной поэзии, то есть то, что мог читать любой гость, проводя несколько свободных дней у моря. Эйдриан решил скоротать вечер, рассматривая один из альбомов Гумбольдта, но экзотические гравюры, рассказывающие о путешествиях автора, не смогли его заинтересовать. Мысли Эйдриана снова вернулись к Софии. Интересно, что она делает наверху? Неужели опять сражается с призраками?

Пройдя через чисто прибранную кухню, он вышел в сад. Ночное небо светилось звездами, свежий ветерок пробивался сквозь рубашку, и он пожалел, что не захватил сюртук. Он пошел прямо к скалам.

Покатая крыша китайской беседки отсвечивала на фоне звездного неба. Эйдриан прогуливался до тех пор, пока не заметил чью-то тень, мелькнувшую в стороне. Словно ребенок, затеявший опасную игру, София, сидя на балюстраде, раскачивалась взад и вперед, вытянув в сторону руки. Вот она застыла и потянулась вверх, а ее голова поднялась прямо к небу.

Услышав его шаги, она замерла, вглядываясь в темноту.

– Берчард?

Он шагнул на дощатый пол.

– Я не хотел мешать вам. Я думал, вы уже легли.

– Я сначала решила выйти сюда и посмотреть на море, – указала она вниз на черную массу. – Даже ночью видны все дорожки вокруг маленькой бухточки. Та большая тень падает от восточного мыса. Вода рядом с берегом очень спокойная, за исключением вон того места, – показала она опять рукой в темноту. – Мы купались там каждый день. Все, кроме отца.

– Вы пришли вспомнить прошлое?

– Наверное.

– Надеюсь, хорошее прошлое?

– Не совсем.

Он не мог видеть ее лица, но узнал отрешенный тон.

– Вы прогоняете меня?

– Наоборот, я ждала, что вы придете. – Она снова принялась, раскачиваться вперед и назад.

– Вы знаете, что сказала о вас Дженни в ту первую ночь? Что вы из тех мужчин, которые хотят управлять ходом событий, и доводите все до конца, поэтому министерство иностранных дел сочло вас полезным, и Веллингтон в том числе, не так ли? Простите, с моей стороны просто невозможно предположить другое.

Что он мог ответить ей? Что его иностранные миссии и политические планы – одно, а скрытая боль женщины – другое? И он не представлял, как справиться с нею.

– Что вы станете делать, – спросила она, – если я не выдвину вас? Вы говорили в Париже, что у вас есть другие интересы?

Он подозревал, что она специально задала такой вопрос, чтобы избежать другого.

– Я говорил, что при случае займусь чем-то другим, нежели посольства, членство в парламенте и герцогини.

– Бизнес?

– Возможно. Более привлекательным выглядит предложение сопровождать научные и археологические экспедиции. Тем более что последние похожи на военные кампании. Они используют местных рабочих, и во время моих путешествий по делам министерства иностранных дел я научился ладить с ними.

– Если вы без труда находите общий язык с иностранцами, из вас получился бы хороший посол.

– Послы всегда на виду. Они должны иметь британскую внешность. Для особенно важных постов их всегда привлекают из рядов аристократии, и в большинстве своем они играют церемониальные роли. А вот на долю помощников выпадает самая тонкая работа.

– Что вам удавалось лучше: разведка или тонкая работа, то есть дипломатия?

– В первом случае мне помогала моя внешность.

– Могу себе представить, хотя и не задумывалась над этим.

Тот факт, что она не думала об этом и не находила его особенно экзотичным, являлся одним из ее достоинств. После греков и венгров английский джентльмен с примесью другой крови не казался ей чем-то особенным.

– Вы просто находка для министерства иностранных дел. Вы и сейчас помогаете им?

– По случаю, когда нет заседаний в парламенте. С тех пор как я занимаю место в палате общин, я чаще выполняю обязанности курьера по особым поручениям.

Кажется, София удовольствовалась ответом и, отвернувшись от него, устремила взгляд на море.

Внезапно, словно что-то толкнуло ее, она указала на восток:

– Он утонул там, где скалы образуют опасные водовороты. Ему исполнилось тогда всего двадцать лет. Мы близнецы.

Эйдриан ощутил, насколько хрупко ее эмоциональное равновесие, и хотел бы утешить ее, а не стоять как молчаливый наблюдатель. Но что он мог предложить ей? Увы, призрак, подстерегавший ее здесь, был сильнее. Тут Берчард бессилен.

– Во всем виновата одна я, – проронила она так тихо, что набежавший прибой тут же поглотил ее слова. – Я заплыла слишком близко к восточным скалам и угодила в беду. Я чуть не погибла. Помню, как изо всех сил боролась с водой, а потом вообще перестала что-либо понимать. И пришла в себя уже на берегу. Джеральд и управляющий оказались поблизости, они поняли, что я тону, и вытащили меня. Брэндон, наверное, видел меня сверху и поспешил на помощь, не зная, что все обошлось. Он искал и искал меня… Его тело нашли несколько часов спустя на другой стороне мыса.

– Вашей вины нет.

– Нет, есть. И мой отец был прав. В тот день я злилась на весь мир и плавала как безумная, не заботясь, куда меня занесет. Господи, какой-то злой рок, что именно в тот час мой брат гулял, лазая по скалам, откуда мог видеть мою безуспешную борьбу.

– Не сомневаюсь, окажись вы на его месте, вы тоже бросились бы ему на помощь.

– Все моя беззаботность, – продолжала София, не слушая его.

Она вся поникла, жалость терзала его сердце.

– Непослушный мальчишка умер. – Ее голос дрожал от сдерживаемых рыданий.

Берчард понял: она повторила слова Алистэра. Гнев захлестнул его. Господи, неужели человек способен на подобную жестокость? Даже если он так думал, как можно сказать вслух такое? Он представил герцога – жесткое, высокомерное лицо, холодный взгляд, в котором отсутствовал даже намек на прощение. Каково же ей было в тот день? Как она жила после?..

София прижала руки к глазам.

– Все так запутано. Простите. Когда я попросила вас остаться, я не ожидала, что все. так получится. Я думаю, будет лучше, если вы теперь уйдете.

Эйдриан не сдвинулся с места. Он не мог оставить ее на грани нервного срыва.

С глубоким вздохом она пыталась совладать с собой.

– Я понимаю теперь, что мне так и не удалось оплакать его. Оплакать так, как следует. Я не могу. Вспоминая случившееся, я опять чувствую, как комок встает в горле, а я сама распадаюсь на тысячи кусочков.

Эйдриан подошел к ней и обнял.

– Тогда поплачьте сейчас, София.

Она пыталась освободиться, но он еще крепче обнял ее. Она положила ладони ему на грудь, пальцы перебирали ткань рубашки.

Наконец, со вздохом, больше похожим на стон поражения, она сдалась и зарыдала.

Он никогда не видел, чтобы женщина так плакала. Безутешные рыдания раздирали ее душу, забирая силы. Боль, казалось, вот-вот разорвет ее. Он зарылся лицом в ее волосы и, прижимая к своей груди, молил, чтобы она не лишилась последних сил.

Постепенно София успокоилась, рыдания утихли, выплеснувшееся горе перешло в тихую печаль. Эйдриан заметил, как ослабли ее руки, лежащие на его груди, она еще тихонько всхлипывала. Он продолжал обнимать ее, утешая как мог.

Ее руки все еще лежали на его груди, теплое дыхание касалось кожи сквозь ткань рубашки. Ощущая ее соблазнительную близость, он почувствовал непреодолимое желание.

Наклонив голову, Эйдриан целовал ее брови, уговаривая себя, что ему не нужно ничего, кроме дружбы и утешения. София подняла на него глаза, и все его добрые намерения тут же испарились, уступив место непреодолимому и острому влечению. Его губы, на которые попали соленые слезы с ее щеки, теперь жадно искали ее рот.

Она приняла его поцелуй со вздохом облегчения. Он упивался вкусом ее губ, запахом ее тела, признаками ее растущего возбуждения. Ее ладони ласкали его грудь, шею.

Эйдриан знал, как доставить удовольствие женщине, и бессознательная страсть руководила им. Прижавшись к нему всем телом, она беспомощно вздыхала. Ни корсет, ни нижние юбки не мешали ему. Его руки касались мягких изгибов ее бедер и спины, поглаживая, лаская и доводя до исступления.

Обняв ее за талию, он подхватил ее на руки и отнес к ближайшей скамье, усадив к себе на колени. Эйдриан осыпал поцелуями ее шею, нащупав губами ритмичную жилку, пульса, который отдавался эхом в его голове. Он упивался теплом и ароматом ее кожи в глубоком вырезе платья.

Откинув голову, София тихо стонала, принимая его ласки. Целуя ее снова и снова, он тем временем распустил шнуровку на спинке ее платья.

София выпрямилась и вопросительно посмотрела на него. Несколько секунд она не двигалась. Он ждал ее решения. Его желание достигло такого накала, что ему казалось – он не выдержит.

И тут София снова удивила его. Взявшись за плечики своего платья, она потянула его вниз… Он отодвинул край сорочки и положил руку на ее обнаженную грудь. Как и в первую ночь в Париже, он целовал ее, пока его пальцы ласкали нежный упругий сосок. Она отвечала поцелуями, которые жгли его кожу и увеличивали желание.

Проведя рукой вдоль ее гибкого, податливого тела, Эйдриан проник под ее юбку.

Снова она застыла, словно устыдилась его неожиданного предложения. Между тем он поглаживал ее ноги, потихоньку продвигаясь выше, и наконец достиг цели, начав ласкать тайную нежную плоть. Дрожь, охватившая ее, передалась ему, заставляя забыть обо всем на свете. Низкий мелодичный крик пронзил тишину ночи.

Ее рот искал его губы нетерпеливо, почти сердито.

– Не останавливайся, – выдохнула она, с ненасытным желанием прижимаясь к нему всем телом.

– София…

– Не останавливайся… Пожалуйста, не…

Эйдриан убрал руку, проклиная себя за свое благородство, напоминавшее ему о себе.

– Мы зашли слишком далеко, – с трудом проговорил он между лихорадочными, короткими поцелуями, которыми они продолжали обмениваться.

– Ты сказал, что хочешь меня. Прошлой ночью.

– Я хочу, хочу… слишком сильно, но…

– Но я тоже хочу.

– Ты ошибаешься, поверь. Такой способ не поможет тебе справиться со своей болью. Если я воспользуюсь твоей ранимостью, то ты возненавидишь меня. И будешь права.

Она остановила поток поцелуев. Все еще прижимаясь к нему всем телом, уткнулась лбом в его плечо.

– К черту, Берчард. Почему бы вам не использовать меня, как вы задумали?

– Я не собирался никоим образом использовать тебя. София выпрямилась и отвернулась.

– Нет, собирался, – она глубоко вздохнула, – все мужчины так делают. Я больше не удивляюсь. Париж на многое открыл мне глаза.

Черт побери, ее слова так обидны! Он только что проявил невиданное благородство, отказавшись от соблазнительного предложения, после чего его тело даже отзывалось болью на отказ. А она, оказывается, причисляла его к той же самой группе, где состоял герцог, и капитан Брут, и ее прочие поклонники.

Более того, она предполагала, что руководит мужчиной, позволяя ему наслаждаться ею, а в реальности она использовала его. И хотя он счастлив держать ее в своих объятиях всю ночь, он принял ее сигнал к отступлению. Как и в ее недавней детской игре на балюстраде, она бросилась навстречу интимности и тут же, испугавшись, сбежала. Теперь он знал почему.

София осторожно сползла с его колен и поспешными движениями привела в порядок платье. Повернув ее, Эйдриан поправил шнуровку на спине.

– Мне следует поблагодарить вас за ваше благородство и за то, что вы выслушали мой рассказ о Брэндоне.

– Не хочу я вашей благодарности, – отмахнулся Берчард.

– А чего же вы хотите?

– Вас, София. Я не могу предложить вам ничего, кроме любви и наслаждения, и когда призраки не будут вмешиваться, как сегодня, я хотел бы любить вас всем сердцем.

Она повернулась к нему:

– Тогда вам следовало не терять времени сейчас, когда я была немножко не в себе, потому что потом будет поздно. Вы знаете, что я прекрасно понимаю, чего вы хотите. Я знаю, почему вы здесь.

София, политика меньше всего занимает меня в сегодняшний вечер.

– Нет, нет, неправда! Я знаю, чего вы добиваетесь, знаю ваши амбиции – министерство финансов. Вот краеугольный камень, ведь так? Кабинет министров.

– Так вот, значит, как! – воскликнул он с негодованием. – Вы считаете, что то, что здесь произошло, я делал в целях своей карьеры? Вы подозреваете каждого мужчину в корыстных интересах?

Она выпрямилась и прикусила губу. Глаза смотрели жестко.

– Я не хочу этого, больше подобное действие никогда не повторится.

– О нет, София! Не лукавьте, вы хотите, вам понравилось. Слишком понравилось и испугало вас, я угадал? Наши отношения вносят путаницу в игру, которую вы так ловко вели в Париже. Что ж, держите в узде подлинные чувства, и тогда не будет никакого риска. Вы ведь именно так хотели бы вести себя с мужчинами?

– Вы правы, именно так.

– Извините, дорогая. Я не один из ваших молокососов, ищущих фривольных отношений, и не представитель богемы, предлагающий прекрасной леди развлечение по возвращении в ее покои. Такой путь не для нас, даже если вы предпочитаете не рисковать.

– Я не вижу ни одного пути для нас.

– Неужели? А я иного мнения…

Возобновившееся непреодолимое желание подстрекало его продемонстрировать ей свою любовь прямо сейчас.

Он заставил себя отвернуться, боясь не совладать с искушением.

– Возвращайтесь домой. Я подожду, пока вы не уйдете, а потом последую за вами.

Ей хватило здравого смысла не перечить. Она быстро пошла по тропинке, ведущей к дому.